Иван пытается прорваться сквозь плотно окутывающую темноту, что кажется бесконечной. Его подталкивает вперёд страх остаться здесь навеки, в одиночестве, никому не нужным и забытым в этой мрачной тишине.
—
Гилберт?.. — голос дрожит. Что его меняет: страх или хищная тьма, плотно окутывающая всё тело, будто сжимающая горло липкими холодными щупальцами?..
Вампир не отзывается, и дурное предчувствие подсказывает, что он не отзовётся вовсе. Слишком это похоже на ночной кошмар, что мучает юношу на протяжении тринадцати лет. Как будто, ещё пара шагов — и вновь появится та гостиная, где погибла мать. Он снова будет задыхаться от ужаса, давиться собственным беззвучным криком, опять станет тем беспомощным пятилетним ребёнком, который не способен на что-либо повлиять в ту последнюю ночь детства.
Возникает неудержимое желание сдаться, отдаться этой неизбежности, позволить произойти всему, что так или иначе случится. Но он идёт. Делает ещё несколько слепых шагов, запинается обо что-то незримое и падает в холодную липкую лужу. В нос ударяет резкий, тяжёлый солоновато-металлический запах. Воздух застревает в горле непрозвучавшим криком, парень зажмуривается (что совершенно бессмысленно, это не сможет его защитить, он всё равно увидит, ведь он уже знает,
знает, что не вырвется, пока не увидит) и пытается на ощупь найти, обо что споткнулся. Дрожащие руки, перепачканные кровью, касаются холодного тела мертвеца.
Луна выходит из-за туч, освещая гостиную; свет отпугивает темноту, бережно касается лица Ивана, успокаивая, внушая доверие, прося открыть глаза. Оборотень, не способный сопротивляться ночному светилу, остаётся недвижим, пытаясь раствориться в мгновениях надежды на ошибку.
Но долго цепляться за остатки тьмы невозможно. И он сдаётся, смотрит на освещённое луной тело. Гилберт лежит на полу в луже крови — своей ли, а может, принадлежащей его последней жертве — глаза его открыты и безжизненно смотрят в потолок, видя отныне всё и ничто.
Тебе это сделать не так уж и сложно…
***
Пробуждение выходит беззвучным. Обращённый охотник всматривается сквозь темноту ночи в реальность, скорее додумывая, нежели и правда различая контуры окна и окружающей мебели. Ещё один миф разрушается после его обращения: оборотни не видят ночью столь же хорошо, как и днём. Вернее, не видят, пока остаются людьми. Бесконтрольные звери чувствуют больше, но и способны на большее… на ужасные вещи. В том числе и на убийство тех, кто рядом. В первые дни эмоции нестабильны, за одну минуту они могут смениться с десяток раз, спровоцировать обращение. Спустя полтора месяца контролировать это немногим легче.
И всё же, это всего лишь сон, очередной кошмар. Кошмар ли? Ведь за исключением темноты и холода в нём всё так, как и должно быть, как будет правильно, как хочет Иван.
Хочет… Хочет?.. Когда ненависть, хоть и не вся, но стала заменяться благодарностью?.. Нелепое чувство. Да, Гилберт, как и обещал, не даёт ему сорваться. Следит за каждым его шагом, заботится, если к Гилберту вообще может быть применимо это слово. Без него Иван не смог бы справиться с новым собой, с тем зверем, что теперь скрывается в его душе. Но
зачем? Зачем вампиру возиться с ним? Разве не проще было бы не мешать порыву бывшего охотника самоустраниться, чтобы не обременять себя обучением и контролем совершенно постороннего и ненавидящего его
человека существа?
Так что же — это жалость?.. Он его жалеет?.. Нет, вампир, хоть и опекает, отнюдь не нежничает с ним. В первое полнолуние, когда Иван вполне предсказуемо не смог сдержать себя, как бы ни старался, Гилберт сразу обозначил,
какой будет его помощь. Резкая боль вернула оборотню контроль над своими мыслями и телом — вампир с лёгкостью, почти играючи, переломил ему лучевую и локтевую кости. Боль отрезвляет разум, помогает вспомнить, кем Иван является.
«Определи свою истинную форму, кто ты, кем хочешь быть, и всегда помни, держись за это».
Да, Ваня благодарен ему, но это вовсе не значит, что Гилберту можно всецело доверять. И уж тем более к нему нельзя привязываться. Ведь рано или поздно он исчезнет, как исчезли все до него, и как исчезнут все после.
Потому он и должен быть один. Всегда был и всегда будет. Даже раньше, будучи ребёнком, ни в одной приёмной семье Иван не смог задержаться надолго. Его всегда возвращали обратно в приют с клеймом «ненормальный». Ночные кошмары, панический страх темноты и холода — это не проходит с возрастом, а словно наоборот, усиливается с каждым годом.
Сейчас он знает, что это нормально. Что темноты нужно бояться, ведь то, что скрывается в ней, опасно и жаждет крови, жаждет убийств. Забыть об этом — значит подписать себе смертный приговор.
— Твоё сердце бьётся очень быстро, — раздаётся совсем рядом, так близко и неожиданно, что Иван замирает. Ну разумеется, он здесь, скрывается во мраке и выжидает. Но чего? Что ему нужно?.. — Очередной кошмар?
Кровать немного скрипит, когда Гилберт ложится рядом. Иван не видит его, но знает, что расстояние между ними всего несколько сантиметров. Слишком близко, чтобы не испытывать дискомфорт. Обрывки сна чёткими картинами встают перед глазами, напоминая, чем всё это рано или поздно закончится. Запах крови вновь ощущается очень ярко, так близко и реалистично, что на секунду Ивану кажется, что это всё ещё продолжение пытки-сна.
Почувствовав тепло прикосновения на щеке, Ваня отстраняется. Руки Гилберта не холодны, как обычно, и это сбивает с толку. Ведь он же не человек, его сердце не бьётся, а собственная кровь давно остыла. Так откуда же взяться теплу?..
— Всё ещё боишься меня? — хмыкает вампир, вновь касаясь его лица.
— Тебе нельзя доверять, — упрямо твердит парень, словно мантру повторяя это и мысленно. Нельзя доверять, нельзя привязываться, нельзя беспокоиться о нём. Вампир и оборотень не могут быть друзьями, особенно, если оборотень некогда считал себя охотником и клялся, что убьёт вампира.
— Почему? Лишь из-за того, кто я? Ах, ну как же я мог забыть: вы, охотники, всегда такие честные, — рука скользит по шее, дыхание щекочет щёку, а горячо шепчущие губы почти касаются уха: — Особенно сами с собой.
— Хватит, — Иван одёргивает его, и вампир, наконец, отодвигается, хоть и находится всё ещё слишком близко, гораздо ближе, чем хотелось бы для спокойствия.
— Как продвигаются поиски способа меня убить? — спрашивает кровопийца будничным тоном, как будто собирается обсуждать нечто совершенно обыденное, вроде погоды или самочувствия.
— У меня есть одна теория, — уклончиво отвечает Иван. Он всё ещё слишком сомневается в своей задумке, информации слишком мало. А что, если это правда? Если сон сбудется?..
— Теория? Расскажешь? — в вопросе Гилберта слышна неподдельная заинтересованность. Иван слепо переводит взгляд туда, где стоит на комоде небольшая ваза с сорванной накануне вербеной. В одной из книг он читал, что это растение ядовито для вампиров. Как знать, может, именно в нём и сокрыта сила, способная навредить ему. Может, тогда вампир наконец поймёт: бывшему человеку не нужна его компания. Одному лучше, привычнее. И в будущем будет меньше боли. Даже те, кого он называет друзьями, не лезут к нему, не пытаются копаться в душе. За прошедшие полтора месяца они пытались связаться с ним лишь дважды. — О, цветы. Это мне? Как мило. Что дальше — пригласишь на свидание?
Разумеется, вербена для него безвредна. Как же глупо было даже допустить такую мысль!..
— Вербена на тебя не действует, — повторяет Иван и вслух, устало закрывая глаза, переставая пытаться различить его силуэт.
— Выходит, что нет, — сочувствующе соглашается вампир, а затем тянет с насмешливым драматизмом: — Чеснок, кстати, можешь не пробовать: он мне, конечно, неприятен, но не настолько, чтобы из-за этого впасть в депрессию.
Щёлкает выключатель, и комнату озаряет свет люстры, режущий глаза даже через кожу век. Моргнув пару раз, оборотень переводит взгляд на ночного визитёра. Тот стоит возле вазы, задумчиво вертя в руках один цветок. На серой футболке Гилберта расплылось большое кровавое пятно, губы и подбородок небрежно перепачканы. Так вот откуда металлический запах и неожиданное тепло прикосновений.
— У тебя кровь, — не скрывая отвращения говорит парень, не в силах сдержаться, поддаваясь на провокацию. И кто же сегодня не вернётся домой, кого больше никогда не увидит семья?
— Правда? — ложно удивляется вампир, осматривая пятно и задумчиво ковыряя его ногтем. — Ой. Всё же запачкался.
— Ты омерзителен, — едва слышно реагирует Иван и отворачивается, лишь бы не видеть его, лишь бы не давать ему новых поводов для всех этих ужасных «испытаний», что он всё никак не прекращает проводить. — Что ты здесь делаешь?
— Мне скучно.
— Почему ты достаёшь меня?
— Ты забавно реагируешь, — хоть вампир и передвигается бесшумно, голос его звучит всё ближе. Развернувшись к нему, парень, к своему удивлению, едва не сталкивается с ним носами — настолько близко тот наклонился. Красные глаза смотрят внимательно, словно пытаются вглядеться в самую душу. — Убедил себя, что правильно — объяснять всё ненавистью. О, какой же ты ещё ребёнок. Капризный, упрямый… Всё вокруг должно быть предельно просто: чёрное или белое, зло или добро — никаких полутонов, иначе это попадает за грань твоего понимания. Ты даже не хочешь попытаться понять, загнал себя в рамки и цепляешься за всё то ошибочное, во что верил раньше… — отстраняется он так же неожиданно, как и склонялся до этого. — Так что, ты идёшь на заседание клуба недоохотников?
Иван непонимающе смотрит на незваного гостя, не сразу понимая последнюю фразу. Слишком резкий переход сбивает с толку ничуть не хуже, чем вся эта странная нотация. Но всё же, парень вспоминает о сообщении от своего друга. Сообщении, с просьбой прийти туда, где обычно отдыхают охотники. Не самое подходящее место для оборотня, но не появиться там может быть много хуже. Ведь не может же в один момент испариться интерес к нечисти у того, кто долгие месяцы, даже годы доставал охотников, упорствовал в своём желании быть как они, знать способы убийства… в слепой жажде отомстить. Отомстить тому, кто сейчас сидит на его кровати и насмешливо щурится, довольный своей осведомлённостью. Но откуда он узнал?..
— Тебя это не касается, — неприязненно отвечает Иван, чувствуя себя распоследним дураком и заложником ситуации. Что бы он ни делал, о чём бы и с кем бы ни договорился — вампир узнает сразу же. От его контроля не избавиться добровольно. Есть лишь один способ.
От воспоминаний о сне и вновь остро чувствующемся запахе перед глазами всё плывёт, а головная боль, до того тупо бившая в висок, сковывает полноценным обручем. Нет, сейчас об этом думать нельзя. Слишком остро воспринимается всё после того идиотского сна.
— Ну, немного касается, — хмыкает Гилберт и кладёт ладонь ему на лоб. То ли сказывается тепло руки, то ли дело в каких-то вампирских штучках, но боль медленно отступает. — Я, как-никак, несу за тебя ответственность.
— Ты? — отчего-то это звучит не так неприязненно, как того бы хотелось.
— А разве нет?
— Нет.
— Капризный и упрямый ребёнок, — тихо смеётся Гилберт и улыбается. Не зло, не насмешливо, а словно бы искренне. Искренне… нет, вампир априори на такое не способен. Очередная фальшь, игра в «друга». Верить нельзя. Нельзя даже надеяться на то, что в итоге всё окажется не так, как показалось сначала. — Не ходи. Ни к чему лишний раз привлекать к себе внимание, — не получив на это никакой реакции, он кривится. — Отлично. Если так не терпится самоубиться об охотников — валяй.
Гилберт раздражённо убирает руку и поднимается с кровати. Прежде, чем он выключает свет, у Ивана непроизвольно вырывается:
— Подожди!
— Что?
Нет, слишком глупо просить его об этом. Он не поймёт. Будет лишь очередная насмешка, очередная издёвка. Лучше промолчать.
— Ничего, — бормочет парень и устало кладёт голову на подушку, чувствуя, как липкий страх, на время затаившийся в глубине души, готовится вырваться с возвращением темноты. — Спокойной ночи.
Свет выключается, но около кровати, на полке, остаётся гореть небольшой светильник-смайлик — безделушка, обычно покупаемая детям лет трёх-пяти, боящимся спать в полной темноте.
Парень с «детской» боязнью темноты недоумённо смотрит на Гилберта, но тот лишь пожимает плечами, не собираясь как-либо это пояснять.
— Надеюсь, твои сны будут крайне беспокойными, — с ухмылкой произносит он, а затем говорит совсем тихо (не кажется ли это Ване?): — и пусть кошмары тебя сегодня больше не тревожат.
А после исчезает в ночи, выпрыгнув в окно.
Разве можно бороться с этим удушающим чувством благодарности, с этой разъедающей душу надеждой и грызущим изнутри червем сомнения?.. Кого Ваня вообще пытается обмануть — он уже начал доверять, уже привязался и боится потерять. Сон тому доказательство, ведь не было ни капли удовлетворения, ни единой ноты радости. Лишь страх, боль и отчаянье.
Смайлик раздражающе сверлит взглядом, как будто пытается заглянуть в душу, в тот клубок противоречивых чувств, в которых сам Ваня точно не способен разобраться. Только не сейчас, когда всё так резко встало с ног на голову.
***
В забегаловке, где обычно собираются охотники, в этот раз на удивление малолюдно. Иван узнаёт лишь пару-тройку почти не знакомых хмурых людей, что неприязненно скользят по нему взглядом первые несколько секунд, а после теряют интерес. Остальные клиенты — обычные люди, не посвящённые во всё то сумасшествие, что творится так близко.
— Давненько тебя не было, — с приветливой улыбкой кивает ему Ольга. Она и её младшая сестра, Наташа, работают в баре отца, разнося заказы. Они знают о тёмной стороне этого мира и о том,
как узнал об этом Иван. Сами они не охотницы, а вот их отец… — Ната мне уже весь мозг вынесла переживаниями о тебе.
Младшая девушка, сидящая за столом с какой-то книгой, мгновенно вскидывает голову и недовольно косится на сестру.
— Вовсе я не… — увидев Ивана, Наташа вмиг теряет весь запал и, скромно потупив взгляд, тихо бормочет: — Привет, Ваня. Здорово, что ты пришёл.
Иван улыбается ей, но ответить не успевает, так как откуда-то сзади доносится капризно-ворчливое:
— Брагинский, ну ты тотально долго!
Феликс, которого Иван заметил не сразу, сидит у другого края барной стойки. В руках у него почти пустая стопка виски, возможно, уже не первая за сегодня. После своей первой не вполне удачной охоты парень начал пить, а Ольга —
добрая душа — порой наливает ему, закрыв глаза на его возраст и существование закона.
Эти люди были тремя нитями, связывавшими его с миром сверхъестественного. Арловские и Лукашевич — дети охотников, они что-то где-то слышали, что-то могут узнать и даже достать, если выпадет случай. Не ахти какие союзники, но если сами охотники не воспринимают его всерьёз… Теперь в общении с ними нет прежней необходимости, он сам себе не то что нить — грёбаный канат.
Сначала Иван хотел попрощаться с ними, сказать, что уезжает из города, ведь это было бы правильно. Ни к чему подвергать их опасности.
Но отказаться даже от редких встреч с ними оказывается неожиданно тяжело. У него было больше месяца, чтобы попрощаться, но он не смог. Не сможет и сегодня. Они — единственное, что осталось от прежнего его, от прошлой жизни. Они его друзья.
Они, но никак не язвительный убийца, чья смерть из ночного кошмара въелась в подкорку и непрерывно зудит, вынуждая беспокоиться.
Феликс тянет его за собой, подальше от посторонних глаз и ушей. Говорит парень много, но пространно, без конкретики. Ничего нового. О вампирах его отец не говорил, лишь оборотни и странная полулживая байка про усмирение полтергейста. Так зачем всё это? Какой смысл устраивать встречу, если ничего нового сообщить он не может?..
Ольга, проходящая мимо с чьим-то заказом, оступается и теряет равновесие. Нет, она не падает, лишь выпускает из рук поднос. Иван едва успевает подхватить его — и в следующий миг все силы уходят на то, чтобы не взвыть от боли, чтобы даже не скривиться, ненароком выдав агонию.
Серебро. Они подозревают.
— До чего ты неуклюжа, — фыркает Феликс и улыбается. Улыбается натянуто, безотрывно глядя на поднос и руки того, кто его держит.
— Прости, я не хотела, — шепчет девушка, как будто извиняясь именно за проверку, за то, что вообще начала в нём сомневаться.
— Ничего страшного, Оль, — голос звучит на удивление спокойно и ровно. Должно быть, сказываются те
пытки упражнения на выносливость, которыми тренировал его Гилберт. Оборотень возвращает поднос и выдавливает из себя улыбку. Друзья успокаиваются. Ольга относит заказ и уходит на кухню, а Феликс выходит под предлогом срочного телефонного звонка. Наверное, сейчас они встретятся где-то снаружи, чтобы обсудить результаты проверки и вынести вердикт.
— Почему ты такой грустный? — прорывается сквозь мрачные картины возможных дальнейших событий голос Натальи. Девушка присаживается рядом и обеспокоенно вглядывается в его лицо. — Ты всегда грустный, но сегодня… Что-то произошло?
— Ничего серьёзного. Так, небольшие трудности, — почти уверенно произносит Иван, пытаясь выдавить из себя улыбку. Получается просто ужасно.
— Ты не умеешь врать, Ванечка, — шепчет Арловская и хмурится. — Мне ты можешь рассказать что угодно — я никогда не стану ни сомневаться, ни проверять тебя. Ольга и Феликс, они… поднос был серебряный. Они почему-то решили, что ты… что тебя…
— Укусил большой злой волк, — мрачно усмехнувшись, заканчивает за неё Ваня. Ох, Наташа, знала бы ты, насколько они правы!
Девушка отводит взгляд и нервно сминает ткань платья. Похоже, ей сложно даже допустить мысль о том, что Иван может быть злобной тварью.
— Мне не нравится, как тот тип на тебя смотрит, — вдруг говорит Наташа, глядя куда-то за него.
— О ком ты? — Ваня оборачивается и потрясённо смотрит на ухмыляющегося вампира, сидящего всего через несколько метров от них. — Да ты издеваешься… Извини, Нат, я сейчас!
Что самое нелепое, вновь просыпается страх. Страх не перед вампиром, а за него. Если кто-то из охотников поймёт, что Гилберт не человек… Если кто-то хоть допустит такую мысль…
— Что ты здесь забыл?! — тихо, но с невозможной злостью спрашивает Иван, остановившись рядом с ним, но не садясь за один стол. Нельзя давать ему ни малейшей возможности уболтать себя, запудрить мозги. Нет, вампир здесь не просто так, ему что-то нужно. Но что?
— А ты? Они тебе больше не друзья-приятели, — фыркает Гил, бросая равнодушный взгляд в сторону Наташи и вернувшейся Ольги. — Как думаешь, кто первый всадит в твоё сердце серебряную пулю?..
Как бы Ивану ни хотелось верить в возможность дружбы с детьми охотников, он вынужден признать правоту вампира. Если хоть кто-то из них узнает — его ждёт смерть. Так правильно. Месяц назад он поступил бы так же.
А они
уже подозревают.
— Если бы я не пришёл, это было бы ещё опаснее.
— Хочешь бесплатный совет? Держись подальше от ведьм. Когда они не могут получить то, что хотят, они избавляются от этого, — вдруг произносит Гилберт и прикрывает глаза. — Младшенькая аж позеленела от злости, что её любовные чары на тебя не действуют… А ты, как меня заметил, вмиг забыл обо всём. Разве приворот может противостоять столь сильному чувству?
В этом он весь. Выдумывать витиеватый бред, уходить от ответа, сбивать с мысли странными фразами и действиями. Ольга и Наташа — ведьмы?.. Ну что за чушь!
— Что тебе нужно? — спрашивает Иван снова, с ещё большим нажимом, убеждая себя, что слова вампира ложь и не стоит даже допускать мысли о подобном.
— Мне нельзя побыть заботливым наставником? — хмыкает Гилберт и вновь переводит взгляд на Арловских. — Простое любопытство с примесью прагматизма. «Знай врага своего в лицо» и прочее в том же духе.
— Вань, ну куда ты смылся?.. — откуда-то сбоку доносится недовольное ворчание, а спустя пару-тройку секунд Иван оказывается втянут в объятья. Феликс крепко обхватывает руку, прижимается слишком близко, много ближе чем обычно, практически виснет на нём. Неужели он настолько пьян, что не способен стоять прямо без опоры? — Не познакомишь меня со своим другом?
— Мы не…
— Гилберт Байльшмидт, — голос вампира звучит странно. Не зло, не равнодушно, а как-то иначе, почти как в том сне: через силу, со смесью холода и тьмы.
— Феликс Лукашевич, — Феликс сжимает руку ещё сильнее, заставляя Брагинского всё больше недоумевать от происходящего, а потом вдруг отпускает, отходя на шаг, но не сводя взгляда с Гилберта. Вампир смотрит столь же пристально, но взгляд его не насмешливый, а…
ненавидящий?.. — Знаешь, Ванечка, я пойду. Тотально важное дело нарисовалось, потом расскажу подробнее.
Гилберт немигающе провожает его взглядом, а потом негромко ворчит:
— Лукашевич, значит… ну да, кто-то из семьи Арловских это быть не мог — там нет ни идиотов, ни предателей, — а затем, зло глядя на Ивана, почти шипит: — Хочешь, я расскажу тебе, как вся эта твоя первая «Великая охота» происходила? Влюблённый в тебя парень наслушался от отца пьяных баек и, вдохновлённый радужной перспективой совместной охоты, рассказал тебе. Стащил нож, пистолет, серебряные пули… А что дальше, когда вы, два идиота, всё-таки нашли оборотня? Я уж не спрашиваю, как вы смогли так вляпаться. Но ты ведь тогда остался один, а твой «напарник»… Замешкался? Заблудился? Или струсил и сбежал? Ну и что же ты молчишь?
Ваня непонимающе смотрит на эту вспышку гнева. Почему вообще Гила это так волнует? Тот случай — лишь досадная случайность. Феликс вообще не хотел идти, пытался отговорить, и, если бы Иван не упрямился, не было бы ни обращения, ни появления этого лжезаботливого вампира. Да даже если Лукашевич и сбежал, испугавшись происходящего, то что с того?.. Это спасло его. Второй оборотень, вершивший месть, мог начать с него. А смерть друга Иван не вынес бы.
Но лишь одна деталь неприятно гложет изнутри, требуя, чтобы парень заметил её, исправил это недоразумение.
— Он не влюблён в меня. Феликс мой друг.
Гилберт кривится, но взгляд его заметно теплеет. Он внимательно смотрит в лицо бывшего охотника и вдруг улыбается. Не так, как обычно: печально, горестно и почти что вымучено, но искренне.
— Поосторожнее с выбором друзей. Они имеют свойство умирать в муках.
— Если ты тронешь хоть кого-то из находящихся здесь людей… — вмиг вскидывается Иван, дёргаясь в его сторону. Но право, что он может сделать? Врезать Гилберту? Вампира это лишь рассмешит, но не более того.
— То мне ничего не будет, а вот ты сильно расстроишься, — ухмыляется тварь, словно прочитав мысли. — Угадал?
— Я тебя уничтожу, — клятвенно заверяет оборотень, чувствуя, как теряет контроль над собой. Его начинает трясти, тело ломит в преддверии обращения, злость почти вырывается на волю, но…
— Ну давай. На глазах у друзей, охотников, простых людей и… о, смотри-ка, там что, ребёнок?
Пересилив себя, Иван отступает. Гилберт прав, их разборки не для людей, но позже, когда они вновь останутся наедине, он вновь начнёт этот разговор, попытается убедить не причинять вред никому из них…
Как будто вампир его послушает.
— Не думай, что я оставлю это так.
— Ну да, ты будешь мстить за то, что я пока не сделал и даже ещё не уверен, сделаю ли вообще, — насмешливо кивает вампир, а затем, чуть склонив голову вбок, с любопытством окидывает Ивана изучающим взглядом. — Вот только, какой будет твоя месть? Ты снова добавишь святую воду в мою выпивку, как и неделю назад? Я тебе что, демон?..
Удивление и интерес пересиливают злость, Ваня осторожно присаживается рядом. Скорее всего это очередная ложь, уловка, чтобы опять посмеяться над глупым, порой даже слишком доверчивым парнем.
— Они тоже существуют? — максимально понизив голос, почти что одними губами спрашивает он. В крови начинает кипеть охотничий азарт, заполоняя разум картинами возможных битв.
Вампир склоняется к нему, их носы почти что соприкасаются, а красные глаза внимательно вглядываются в его собственные. Гил отвечает столь же тихо:
— А мне почём знать? Разве я похож на бестиарий?
Иван, чертыхнувшись, резко отшатывается. И вот на что, спрашивается, он надеялся?
— Гилберт… — парень и сам не знает, что собирается сказать. Непонятная тревога растёт, но объяснить её словами он не в силах, так как и сам не до конца понимает, что же это такое. Предчувствие дурного? Беспокойство за того, кто ему всё-таки дорог?..
— Будь осторожен, — говорит Гил, поднимаясь из-за стола и оставляя щедрые чаевые, несмотря на то, что вовсе ничего не заказывал. — Ладно ещё этот пустоголовый охотник номер два. Но убивать ведьм, чтобы тебя защитить, я не стану. Слишком уж мстят остальные за смерть даже одной.
— Меня не нужно защищать, — огрызается Иван ему вслед. Вампир слышит, но никак не реагирует на его слова.
Ольга, до этого не вмешивавшаяся в чужой разговор, подходит к столу. Мягко улыбнувшись, девушка кладёт руку на плечо другу, но тот тут же её сбрасывает.
— Чего это он? Не заказал ничего и ушёл так недобро…
— Не знаю, — откликается парень с неохотой, а затем и вовсе решает уйти, чтобы не портить настроение ни Ольге, ни Наташе. Они всегда принимают всё близко к сердцу. — Увидимся, Оль.
Если бы хоть часть баек про оборотней была правдой, Иван без труда услышал бы обеспокоенно брошенное ему вслед:
— Лучше бы тебе с вампирами не якшаться, Ваня. Ни к чему доброму это не приведёт…
