Страх, холод и темнота

Последний рабочий день перед выходными выдаётся на редкость суматошным. Признаться, Альберт уже лет десять, как отвык от таких нервных дней. В архив нечасто заглядывают. Есть конечно, пара-тройка историков, наведывающихся сюда в лучшем случае раз в месяц. Да изредка появляются школьники, посланные сюда за материалами для докладов по истории — наказание для прогульщиков. Но от них достаточно просто отделаться. Хуже избавиться от тех, кто не знает, что ищет. Кто приходит сюда в поисках правды. Не стоило ему в это вмешиваться. До пенсии всего месяц. Тихо переждать и уйти. Уехать прочь из этого проклятого места, где творится чертовщина. Уже есть идиот, желающий занять его должность. Тихая, скучная повседневность архивного работника… Ложь. А правда мало кому приглянётся. Нет, от всех этих нежданных гостей одни только беды. Сначала Арловская со странной просьбой, теперь ещё и тот парень… Они все загонят его в могилу. Нет, хватит с него. Документам он посвятил всю свою жизнь, но это последний месяц. Больше они его ни во что не втянут. Тусклого света лампы едва хватает для чтения. Уже поздно, но дома его всё равно ничто не ждёт. А среди старых книг и ветхой бумаги он чувствует себя на своём месте. — Старина Альберт, — льстиво звучит голос монстра. Старик выпускает чашку из дрожащей руки. Не разбивается. Лишь остатки чая заливают страницы книги. — Верный, честный… На тебя всегда можно положиться. Ты не станешь трепать языком о делах давно минувших дней, особенно, если они тебя никоим образом не касались. — Слова звучат плавно, баюкающе. Но это иллюзия — монстр в гневе. Он знает. Не стоило вмешиваться. Последний месяц!.. — И всё же, что ты ему показал? Дневник моей матери? Или кого-то из её бесчисленных подруг? Старик оборачивается, пытаясь найти своего ужасающего собеседника. В каждой тени ему мерещится силуэт вампира, но все они в итоге оказываются лишь видениями страха. Ведь монстр сидит напротив, где ещё мгновение назад никого не было. Дружелюбная улыбка и искрящийся весельем взгляд могли бы обмануть того, кто ещё не видел, как быстро их способна сжечь ярость. — Нет, сэр. Я… Вампир, кажется, не обращает на его слова внимания. Лишь карандаш, что он крутит между пальцами, замирает на мгновение, а после совершает ещё один оборот, быстрее, чем прежде. — Соврёшь — пробью лёгкое, — карандаш беззвучно опускается на стол, а улыбка вампира становится чуть шире. — Просто дружеское напоминание. — Недавно к нам в руки попала весьма занятная вещь, — переборов себя, Альберт поворачивается к позднему гостю спиной и перекатывает лестницу, чтобы забрать с верхней полки дневник с рисунками, принесённый Арловской. Лестница шатается. Кажется, что ещё чуть-чуть — и одна из ступеней проломится, а сам он упадёт вниз. Но ничего этого, конечно же, не происходит. Вампир заботливо придерживает лестницу, помогая старику спуститься, и забирает книгу. — Феличиано… — задумчиво бормочет он, пролистав несколько страниц. Их шелест кажется громче, чем быстро бьющееся сердце. — Страница вырвана, — вампир недовольно морщится и поворачивает дневник текстом к старику. Если бы работник архива не знал, что вампир прав, он мог бы сказать, что это ошибка. Если бы только хватило духу возразить. — Что здесь было? — Я… — в горле пересыхает. Ночного гостя это только злит. Здесь могла бы быть фраза: «Только скажи «Не знаю»…» или подобная ей, но вампир не угрожает. В этом нет необходимости. Альберт знает, что с ним будет. Нет необходимости описывать. — Я правда не знаю, сэр, — всё же пытается соврать он. Ладно старина Альберт, ему уже не выбраться, но они… Они же ещё совсем дети. — Извините, но я не понимаю, почему вы так беспокоитесь из-за каких-то записей… Там ведь нет ничего… Особенного. — Конечно, — вампир согласно кивает и захлопывает книгу. Он чуть хмурится, но мыслями пребывает явно не здесь, а где-то за пределами архива. Вероятно, даже за пределами этого века. — Ничего особенного. Может, всё ещё обойдётся? В самом деле, он ведь не сделал ничего дурного. Ну разве может какой-то глупый дневник навредить вампиру?.. Хотя, то, что охотники говорят о нём и о том мальчишке… Старый дурак, нужно было рассказать ему. Вряд ли у кого-то иного хватит смелости. У всех здесь есть семьи, монстр крепко схватил их за драгоценные… — Сэр, этот юноша… — Да?.. Альберт, сколько лет мы знакомы? Пятьдесят? Больше? Спрашивай как есть. — Его семья и так настрадалась. Оставьте в покое хотя бы его. Вампир долго молчит, внимательно разглядывая старика, словно видит впервые. Альберт старается сдерживать страх, но когда тварь смеётся, всё же вздрагивает. — Из-за этого ты так нервничал? — в вопросе нет ни капли злости, лишь искреннее непонимание и веселье. — Ах, старина Альберт — я не держу его. Он волен делать, что хочет, идти, куда хочет. Я всего лишь присматриваю за ним, чтобы он не навредил самому себе. Он такой неугомонный, всё рвётся в самое пекло, — вампир широко улыбается, и старик вынужден выдавить ответную улыбку. — Так кто, говоришь, отдал тебе дневник? — Сэр… — Кто-то из Арловских, верно? Вечно эти ведьмы суют нос, куда не следует. И что с ними делать?.. Словами — не понимают. Грубой силой — тоже. Обижаются. Как будто я начал первый. Погоди-ка… и правда — я. — Они хотят, чтобы вы оставили его в покое. — А ты их вестник? — резко обрывает его вампир. От веселья не остаётся и следа. Вампир становится самим собой, без напускных человеческих эмоций. Хищник, с которым нет шансов договориться. — Альберт, говорил же тебе — не лезь в то, что тебя не касается — здоровее будешь, — сухо произносит он, протягивая дневник. — Можешь поставить на место. Всё, что мне нужно, я знаю. Старик неуверенно принимает обратно книжицу, избегая смотреть вампиру в глаза. Стараясь не показывать страха, он поворачивается к нему спиной и поднимается по лестнице, чтобы поставить дневник на полку. Он не успевает ничего понять. Альберт слышит треск, потеряв опору, пытается схватиться за воздух. А потом всё заканчивается, и он умирает быстро, не чувствуя боли. Возможно, со стороны вампира это высшая форма милосердия. — Он мне нужен. И мне правда жаль, что словами они не понимают, — бормочет убийца, отводя взгляд от тела старика. Он стоит некоторое время неподвижно, после чего тихо, но отчётливо произносит: — В следующий раз это будет твой отец. Или твоя сестра. — Он знает, что ведьмы увидят это. Заклинание, сон, обряд — он не разбирается в мелочах, но знает, что послание будет доставлено. — Он принадлежит мне.

***

В лесу снова неспокойно. Для осени день выдаётся на редкость погожий, грибники и любители отдыха на природе не упускают последней возможности в этом году. Иван старается держаться от них подальше, но он так и не смог найти достаточно укромного места, чтобы быть наедине с собой. О том, чтобы принять иное обличье, и речи быть не может. Волк не потерпит чьего-либо общества, не считая Гилберта, к которому привык и считает своим. Он опускается на влажную листву под деревом, стараясь игнорировать неприятный холод. более сухого места всё равно не найти, а бесцельно бродить по лесу надоело. На него постоянно бросают косые взгляды. Как будто он виноват, что ему больше некуда идти. Дневник в архиве. И что же, всё-таки, хотела сказать этим Наташа? Предупредить, что Гилберт не человек?.. Или что-то ещё? Почему она была так напугана, почему она не может сказать прямо? Боится, что Гилберт узнает об их разговоре?.. Нет, Гилберт ничего ей не сделает. Не потому, что «он не такой» или «на самом деле этого вовсе не хочет». Вампир уже несколько раз говорил, что Арловские его раздражают. Но он также говорил, что с ведьмами связываться не будет. Парень вновь достаёт вырванную из дневника страницу и долго рассматривает её. Он сам не может до конца объяснить себе, почему же показалось таким важным забрать её с собой. Среди записей встречались разные портреты. Незнакомцы, умершие более ста лет назад, чьи имена далеко не всегда были подписаны. Если бы дело было только в желании узнать имена, Иван мог забрать любой из них. А ещё он мог забрать портрет Гилберта, что можно было бы хоть как-то объяснить. Но он вырвал лист, с которого на него смотрел улыбающийся мальчишка лет тринадцати. Иван словно уже видел его. Или кого-то сильно похожего на него. Но где? Когда? Он бережно убирает сложенный лист во внутренний карман куртки. Стоит вернуться и дочитать записи. Да, в витиеватом скачущем почерке не так-то просто разобраться, но архивариус, кажется, был не против ему помочь… А ещё можно не делать из всего тайну и спросить у того, кто точно знает ответ. На нос падает холодная тяжёлая капля. Иван вздрагивает. Только вымокнуть под дождём для полного счастья не хватало. В доме Гилберта тихо. На короткий миг кажется, что он всё ещё не вернулся после того странного утреннего разговора. Но вампир не из тех, кто обижается или долго сдерживает злость. В гостиной неожиданно светло. В камине горят поленья, отчего на стенах пляшут причудливые тени от старой мебели. Сам хозяин дома сидит в кресле с газетой. Это выглядит как нелепая пародия на обыденность, отчего Иван невольно усмехается. — Как прошла встреча с ведьмами? — будничным тоном спрашивает Гилберт, перелистнув страницу. Кажется, он действительно читает, а не только делает вид. Это кажется ещё более забавным. — Ты следил за мной? — Иван садится в соседнее кресло, которое тут же возмущается протяжным скрипом. — В этом нет необходимости. Ты предсказуем. Больше Гилберт ничего не произносит, вновь углубляясь в чтение. Парень смотрит на огонь, вслушиваясь в шуршание страниц. Он не знает с чего начать разговор. Ни один из прокрученных в голове вариантов не приводит его к ответу. Вампир не в духе. Он всё ещё злится. Либо ждать, либо провоцировать и надеяться, что в злости он всё же скажет. Иван достаёт из кармана страницу и протягивает её Гилберту. — Чей это портрет? Вампир бросает на неё равнодушный взгляд, после чего возвращается к газете. — Не знаю, у меня плохо с историей. Какой-то титулованный лорд? — Кто-то из твоей семьи, — предполагает Иван, наблюдая за выражением лица Гилберта. Не выдаст ли он себя? Вампир отрывается от чтения и удивлённо смотрит на портрет, а затем на своего собеседника. — Да? — эмоции его вполне реалистичны. Может, он и правда не знает? — Не припоминаю. Бессчётное количество кузенов. Даже не уверен, что знал их всех. Но оно и к лучшему. Один музыкантишка чего стоит… Обычное старьё. Можешь сжечь. — Такое чувство, что я видел его раньше, — осторожно говорит оборотень, готовясь отступить, если Гилберт разозлится слишком сильно. — Сомневаюсь, если только ты не путешествуешь в прошлое в своих снах, — раздражённо бросает вампир, вмиг теряя контроль над своими эмоциями. — Людвигу было тринадцать, когда его друг зарисовал его в своём личном дневнике. Через год их обоих уже не было среди живых. Трагическая реальность того времени, — сухо добавляет он, сминая газету и тут же принимаясь её разглаживать. — Извини, — тихо произносит Иван, чувствуя себя виноватым. Он не думал, что Гилберт отреагирует так остро. — Говорю же: можешь выкинуть. Парень бережно убирает листок обратно в карман. — Кто такой Людвиг? — Здесь пишут, что на следующей неделе ожидается потепление. Слабо верится. — Если ты захочешь поговорить об этом… Договорить Иван не успевает. Гилберт, всего секунду назад сидевший напротив с газетой, отшвыривает его прочь, ударяя о стену. Сжимает горло, приподнимая над полом. — Ещё одно слово, и я забуду, что добр к тебе, — шипит вампир. Его глаза светятся красным, а клыки непроизвольно удлиняются, лишая сходства с человеком. Под бледной кожей всё отчётливее темнеют вены. — Я убил своего младшего брата. Думаешь, расчувствуюсь, и не трону тебя? — Иван не может пошевелиться, скованный страхом. У него с трудом получается дышать, но вырваться он даже не пытается. Даже зверь внутри боится. Гилберт отпускает его столь же внезапно. Парень падает на колени и пытается отдышаться, унять дрожь. Он не рискует смотреть на вампира, так как не хочет спровоцировать новую вспышку ярости. Иван сидит на полу несколько минут, пытаясь переварить произошедшее. Вина разъедает изнутри, она превосходит даже страх. Он хотел знать правду, но не думал, что причинит Гилберту боль. Не думал. Это звучит как его девиз по жизни. Парень осторожно поднимается на ноги и идёт обратно к креслу. Он поднимает его, ставит на место и снова садится рядом с Гилбертом, погружённым в свои мысли. Вампир игнорирует его. А может, и правда не замечает, поглощённый разглядыванием рисунка. Должно быть, выпал из кармана. Или Гилберт вытащил его сам — какая разница? — Он был болен, я попытался его спасти, — тихо произносит Гилберт несколько минут спустя. — Самая идиотская затея из всех, что я когда-либо творил, — он бросает на Ивана быстрый взгляд и невесело усмехается. — Ну, не считая приручения оборотня, — он снова смолкает, а немного погодя говорит чуть громче, спокойнее: — Организм был ослаблен долгой болезнью. Какой шанс, что здоровый человек это вынесет? Какова вероятность, что почти мертвец очнётся немёртвым? — Извини, — всё что может выдавить из себя Иван. Это звучит глупо, по-детски, но ничего другого на ум не приходит. У него всегда были сложности с подбором верных слов. Особенно, слов утешения. — Как ты стал вампиром? — спрашивает он, надеясь отвлечь этим вопросом от всё ещё болезненной темы. — В викторианскую эпоху была мода на кровососущих тварей, — хмыкает Гилберт. Он складывает из листа самолётик и запускает его в огонь. Иван вздрагивает, когда страница вспыхивает и сразу исчезает пеплом. — Нечего там рассказывать. Всё банально, глупо и шаблонно. Познакомился с весьма интересным человеком, он заинтересовался мной тоже. А по прошествии нескольких недель я осознал, что наше приятное времяпрепровождение имеет последствия, — видя непонимание на лице парня, Гилберт качает головой и снисходительно улыбается ему. — Он практиковал… «Забавы с кровью», как он сам это называл. Порезы по всему телу, слабые, чуть кровящие. Немного саднящие и ноющие, но если провести по ним языком… — вампир улыбается и прикасается к своим губам, опьянённый яркими воспоминаниями. — Он пил мою кровь. Я пил его кровь. Понемногу, по капле, как он считал, «безопасно». Что из этого вышло, сам видишь. Иван рассматривает его, пытаясь представить, как всё происходило. Каким был Гилберт-человек, что он чувствовал, когда понял произошедшее. Пытался ли он остановить себя? Был ли тот вампир настолько же сентиментален? Обучал ли он Гилберта, или бросил разбираться со всем самостоятельно?.. — Я читал, что оборотни после смерти становятся вампирами, — вдруг говорит парень едва слышно. Он почти не надеется, что откровенный бред сможет вытянуть их разговор в более спокойное русло. В любое другое время вампир рассмеялся бы над этим, назвал его глупцом, идиотом или каким-то ещё вовсе не обидным словом. Гилберт тяжело вздыхает. — Вань, я не понимаю: ты ведь не глупый — какого хрена ты веришь во всякую чушь? — Само существование вампиров и оборотней — чушь. Он не отвечает, обдумывая его слова. — Нет, вампир и оборотень так не связаны, — он молчит ещё немного, а затем, прежде чем успевает возникнуть вполне логичный вопрос «А как связаны?», поднимается и идёт к выходу. — Спокойной ночи, Иван, — бросает он не оборачиваясь. Парень поддаётся порыву и останавливает его, обнимает со спины. — Ты снова меня провоцируешь, — шепчет Гилберт разворачиваясь. — Отпусти. Я серьёзно. Мы оба будем жалеть, если я сейчас сорвусь. — Не будем, — упрямо отвечает Иван, неуверенно целуя. Не сказать, чтобы у него было в этом много практики. Но Гилберт отвечает на поцелуй, до боли прижимая к себе. Страх вновь сковывает всё тело, не давая двинуться с места. Только вместо ненависти теперь иное чувство, более сильное, вытеснившее её без остатка. Холод сменяется жаром прикосновений, когда Гилберт вновь отталкивает его к стене, в этот раз мягко, и торопливо стягивает куртку и свитер. Вампир целует жадно, требовательно и торопливо, словно боится, что всё опять оборвётся, что появится очередное препятствие. Прекрасно знакомая волна жара проходится по телу, пытаясь заполучить контроль над разумом. Иван не хочет уступать зверю, но понимает, что сопротивляться не может. Ему ещё ни разу не удавалось остановить своё превращение. — Эй, нет-нет, — Гилберт отстраняется под тихое ворчание любовника, не понимающего, почему прикосновений больше нет. Он без труда удерживает Ивана, смотрит в глаза, пока не убеждается, что тот снова способен мыслить здраво. Насколько это сейчас вообще возможно. — Помни о контроле эмоций — я не собираюсь становиться зоофилом только из-за того, что ты не способен сдерживать свою тёмную сторону. — Ты сам-то это пробовал? — огрызается оборотень, стягивая с себя остатки одежды, путаясь и чертыхаясь под насмешливым взглядом. — Каждую ночь, — шепчет Гилберт, несильно прикусывая кожу за ухом. — Каждую охоту, — рука движется вслед за интонацией, плавя разум, — поддашься инстинктам — станешь слаб, — на шее Ивана запечатлеваются влажные, жадные поцелуи. — А слабого любой охотник-неуч вроде тебя без труда прикончит, — Гилберт заканчивает свою мысль ещё одним поцелуем — на этот раз в губы. Оборотень тихо стонет и пытается подаваться навстречу, усиливая столь желанные ощущения, постепенно разрушая свой самоконтроль. Слишком долго он ограничивал себя, слишком долго вынуждал себя сдерживаться. — Гил!.. — вместе с очередным полустоном-полувскриком прорывается и часть звериной сущности, которую Иван не может контролировать. Он ещё теснее жмётся к любовнику и, поддавшись порыву, сжимает зубами его плечо, оставляя метку. Волку это кажется правильным. — Чёрт… — вампир вздрагивает и замирает, разглядывая укус. — Полегче, Вань. — Извини… — оборотень с трудом фокусирует взгляд на отметине и тянет к ней руку, но Гилберт не даёт ему прикоснуться. — Больно?.. — Не отвлекайся из-за такой ерунды. У нас ещё много всего запланировано, — смеётся вампир, ловя в поцелуй новые стоны. Впервые за долгое время Иван высыпается. Он не помнит, что ему снилось, это едва ли не первая ночь, которая не прервана кошмаром. Он просто провалился в сон, а теперь — проснулся. Кто-то говорил, что сон без сновидений худшая пытка, но сейчас это благо. Гилберт спит, обнимая его. Холодный как лёд. Иван не может вспомнить был ли вампир таким холодным хоть когда-нибудь прежде. Когда парень пытается выбраться из объятий, Гилберт недовольно ворчит, приоткрывает глаза и пытается снова утянуть его в кровать. — Я выспался, — смеясь, отнекивается оборотень. — Таким ты мне нравишься много больше, — ухмыляется Гилберт, садясь. Из-за неплотно задёрнутых штор пробивается солнце. Иван морщится, когда солнечный луч касается его лица и пытается увернуться, из-за чего тот попадает на Гилберта. Вампир шипит и дёргается прочь. Ожог не спешит исчезать. — По­чему… — встре­вожен­но на­чина­ет па­рень, но лю­бов­ник его пре­рыва­ет, прислонив палец к губам. Он абсолютно спо­ко­ен, его улыб­ка ста­новит­ся ши­ре по ме­ре то­го, как рас­тёт бес­по­кой­ство Ива­на. Выж­дав дос­та­точ­но, что­бы нас­ла­дить­ся чу­жой тре­вогой, вам­пир по­вора­чива­ет­ся так, чтобы Ва­ня мо­г ви­деть пос­ледс­твия сво­их проб­лем с са­мокон­тро­лем. Укус не затянулся. Хуже — рана начала гнить, словно немёртвое тело только и ждало возможности самоуничтожиться. — Яд обо­рот­ня мо­жет убить вам­пи­ра, — по­мер­твев­шим го­лосом произносит Ваня, осторожно кладя ладонь на ещё здоровую кожу чуть ниже раны. — Сколь­ко бо­ли в го­лосе… — ухмыляется Гилберт, — не­уже­ли, ты и прав­да боль­ше это­го не хо­чешь?.. — парень в ужасе смотрит на него, не в силах ответить на вопрос. — Иди сю­да, — вампир разводит руки в стороны, словно предлагая объятья. Иван неуверенно придвигается ближе и закрывает глаза. Он чувствует, как на шее запечатлевается обжигающе холодный поцелуй. — Ты поз­во­лишь? Оборотень кивает. На том месте где только что чувствовался след поцелуя, расцветает ос­трая вспыш­ка бо­ли. Волна жара проходит через всё тело, но Иван сдерживается, стараясь не шевелиться, игнорировать боль, игнорировать жар и недовольство зверя. Голову начинает кружить. Если бы Гилберт не держал его, он бы упал. — Доб­ро­воль­но дан­ная кровь обо­рот­ня — единс­твен­ное ле­карс­тво про­тив их яда, — шепчет вампир отстранившись. Он снова тёплый. Он больше не умирает. — Но до че­го же ты про­тивен на вкус! — Гилберт морщится и качает головой, изображая сильнейшее отвращение. — Я те­перь то­же за­ражён?.. — Вань, мы же обсуждали это, — ворчит он, укладывая полубессознательного любовника в кровать и заворачивая в одеяло. Как в кокон. — Те­бя мо­жет убить лишь се­реб­ро. А ме­ня — лишь укус обо­рот­ня, — парень с трудом поднимает плохо слушающуюся руку и тянется к ранке на своей шее, но вампир останавливает его. — Не тро­гай, ско­ро прой­дёт. Тебе нужно поспать. В слю­не со­дер­жатся фер­менты, дей­ству­ющие как тран­кви­лиза­торы. «Одного укуса достаточно, чтобы жертва не сопротивлялась. Что ж, это, должно быть, весьма удобно для тех, кто только обращён. Или для тех, кто слаб… Существуют ли слабые вампиры?.. Вампиры-дети… или полукровки… или…» — Гилберт, — говорить тяжело, дрёма не хочет отпускать даже на миг. — Что? — Ты ведь знал, что это поможет? Знал?.. Вампир не отвечает. Лишь обнимает крепче и целует в макушку.