Минувших криков прах.

После семейного приема пищи я пошел на ближайший луг, куда мы собирались со своими школьными друзьями из провинции. Сев на прогревающийся майскими лучами солнца камень, я стал смотреть на свистящий ветерок, покачивающий макушки деревьев и колосьев.       Меня заметили мои друзья, живущие в домах неподалеку, — они на сегодня встали рано, хо! — и побежали ко мне. Я был так рад их встретить, мы не виделись уже около недели. Обычно я подрабатывал с ними на коллективном хозяйстве: мы пахали вместе на полях, помогали рабочим собирать зерно на лугах, а нам за это платил небольшую выручку форзицендер. —Вот тебе и восемнадцать, Мирко! Когда на службу?! — шутливо отбросил один из приятелей. Его слова насторожили меня. Я знал не по понаслышке, что в 18 лет по закону юношей призывают в армию, и скоро я буду должен стать бойцом. —Ну какой из меня служивый?! Да я без подготовки! — ответил я, не подумав, и они посмеялись.       Этот день прошел, как и обыкновенные выходные: я гулял, даже искупался в наполовину холодном-наполовину теплом деревенском озерке, успел поваляться на росе, оббежал полдеревни и вернулся домой играть с маленькой сестрой Гердой.       Ростом Герда мне была примерно по грудь — маленькая заводная девятилетняя девчонка. Родилась она, когда я был сам таким же сорванцом. Но в то же время она была мирным, добрым и отзывчивым ребенком, она всегда могла найти со мной общие темы, никогда не давала мне соскучиться. Все эти качества я любил в ней, как и ее саму.       Уже свечерело, и мы, наболтавшись, стали готовиться ко сну. Пожелав спокойной ночи маме и сестричке, я сразу лег почивать без задних ног, уставившись к стене. Я анализировал итоги дня Рождения: единственная мысль, промелькнувшая у меня в голове за сегодня, — это мое взросление. Теперь ведь я не только взрослый и «могучий», как мне это казалось в ребячестве, но и ответственный…       На утро мама, перепуганная, разбудила меня, сказала, что пришло письмо на мое имя. И тут я понял, что к чему. Это была повестка из вербующего бюро для рекрутов: «Призывной юноша, Мирко Фельдшер, должен явиться завтра в 12 часов дня в призывное отделение. Приказ отдан комендантом Потсдама, за неисполнение приказа следует расстрел.» Ко мне поступила горечь к горлу, во рту пересохло — именно этого я боялся. Матушка зарыдала, и мне пришлось успокоить ее. Она призналась мне, что следила за обстановкой, накаляющейся в Европе: читала газеты, которые так активно слали в наш почтовый ящик. Чертовы почтальоны. Я постоянно сжигал эти бесполезные вести, они хорошо горели… Она боялась. Несмотря на диктатуру, она всегда была против войны и понимала, что мне придется исполнять приказ. Она взмолилась, вся была в слезах.       Я убежал на луг. Мне не хотелось никого не слышать, никого не видеть. Я попал в какую-то прострацию. Родная местность превратилась для меня в искаженное пространство. Пихты, так нежно покачивающиеся от ветра, стали устрашающими темными огромными иглами, которые вот-вот упадут на меня и проколют мое тело. Мне стало дурно. Я свалился.