Драбблы

В госпитале Гуэрта пахнет азарийскими благовониями, медикаментами и смертью. До боли знакомый силуэт слева у панорамного окна, почти у самого выхода. Словно его обладатель хотел бы оказаться подальше отсюда. Но она знает, что он прилежный пациент, обязательный и сдержанный, как и во всем остальном. Один из немногих здесь, кто в эти дни погибает не по воле Жнецов. Нежданная встреча. Скомканные фразы. Ей стыдно признаться самой себе, что среди всей этой войны и суеты она уже почти перестала думать о нем, и ей немного неловко сообщать ему, что она здесь не ради него. Ах да, человек-биотик, он все время говорил о женщине… Я присмотрю за ним. Перед смертью легко проявить немного благородства… Чувственный порыв. Поцелуй, скорее затыкающий, нежели приносящий истинное удовольствие. Пылкое, но скоротечное совокупление в апартаментах Общины Президиума - лишь отголосок тех слишком горячих для промёрзлого космоса ночей после Омеги-4. Они оба хотели бы большего, но реальность неумолима. Джейн лежит у него на груди. Ей кажется, она никогда не перестала бы восхищаться кожей дрелла и слишком тугими для человека жгутами мышц под ней. Он прекрасен, думает она. А ещё она почему-то знает, что это было в последний раз. - О чем думаешь? – его глубокий, бархатистый, звучащий с характерным тремором голос успокаивает и даже убаюкивает. - Вспоминаю нас… - отвечает она, и на ее губах играет печальная улыбка. В их отношениях он никогда ничего не требовал взамен. Ничего не просил. Она всегда ощущала себя с ним свободной, но в то же время до странного защищенной, учитывая всю опасность её работы. Он говорил лишь когда она сама просила об этом, и расспрашивал её о ней самой ровно настолько, чтобы она не чувствовала дискомфорта. Она не любила говорить о себе, о своем прошлом, но сидя напротив него, вложив в его сухую, крепкую ладонь свою, всё же невольно раскрывалась. И он умел слушать. Однажды он рассказал о своей мертвой жене. В его словах было столько нежности и переживаний, что, вернувшись к себе в каюту, её захлестнуло смятение и ещё кое-что, слишком напоминавшее укол ревности. Этот разговор казался ей неуместным и неловким, учитывая, что до этого ей казалось, будто они начали сближаться несколько в ином смысле, нежели добрые друзья и члены одной команды. Но позже, размышляя об этом, она осознала, что это был всего лишь знак, свидетельство того, что за холодной и немногословной оболочкой убийцы скрывается уязвимая и способная на искреннюю любовь личность. Дреллы обладают уникальным даром идеальной памяти, хотя скорее это было их проклятием. Возможно, так же чувственно он вспоминал и о ней, глядя на простирающийся далеко вдаль и вверх восхитительный вид Цитадели. А может, просто размышлял о том, где она сейчас. Со спасением его сына она вдохнула в него свежий глоток жизни, а став его женщиной, наполнила эту жизнь новым смыслом. Быть может, ему стоило устыдиться слабости, которую он явил перед ней, придя в ее каюту в ночь перед Омегой-4. Но её касания были полны нежности, а глаза – понимания и сочувствия. В тот момент он понял, что она боится не меньше его самого. Но разве могла она кому-нибудь признаться в этом? Она, являющая собой пример мужества и героизма для всей команды, капитан, за которым следует её экипаж, разве она имела право на страх? Когда самоубийственная, по всем подсчетам, миссия была позади, она призналась ему, что та ночь, проведенная с ним, стала для неё решающей. Что придя к ней со своей обнаженной, израненной душой, он помог ей самой сбросить тяжелый груз сомнений. Будь что будет. А этой ночью мы будем жить. Вместе. Тишина становится неловкой. - Сиха, я… - вдруг заговаривает он, но она прикладывает палец к его губам. - Не надо. Не говори ничего. Просто будь со мной. Всегда. И он будет с ней. Ещё две недели, три дня и восемь часов.