***
ЧонДэ прикрыл зевок и вытянул ноги под столом, устало глядя на СеХуна. Юноша был явно не в самом лучшем расположении духа: сдвинутые у переносицы брови, словно затвердевшие черты лица и сурово сжатые губы… Не нужно быть физиономистом, чтобы понять: этот паренёк не в духе. Что ж, тем хуже: это только усложнит его дальнейшую службу, которая и так уже подпорчена кражей вещественного доказательства. Конечно, можно закрыть на это глаза, ведь вести тщательное расследование вполне очевидного дела никто не собирался, но поучить подчинённого дисциплине и субординации тоже не помешало бы. — Что там решил прокурор? — спросил ЧонДэ, скрестив руки на груди. — Ты ведь застал его? — Застал, — сквозь зубы бросил СеХун, подавая начальнику бумаги. — Как вы и сказали: он квалифицировал предварительно как самоубийство. Вот документы. — Прекрасно, — детектив легко встал на ноги и взял бумаги у юноши. — Схожу теперь к комиссару: он у нас главный, он и примет решение о возбуждении дела. Не думаю, что на расследование у нас уйдёт много времени: случай весьма типичный. — Да, разумеется, — с ядом в голосе проговорил СеХун, отворачиваясь и глядя в сторону. — Я вам ещё нужен? ЧонДэ склонил голову набок и внимательно посмотрел на подчинённого. Он узнавал это состояние внутреннего напряжения и желание действовать тотчас же, этот огонь, который ярко горел в сердце и, казалось, никогда не затухал, — всё дело было в Тао. Этот смуглый волшебник умел произвести впечатление, практически влюбить в себя, заставляя каждого подчиняться своей воле. Он был наполнен жаждой справедливости и желания восстановить законность во всём мире, сопряжённых с бунтарской природой и порывистой натурой. Под его очарование попадали многие, и в одно время даже они с ЧонИном так же, как сейчас этот юноша, были без памяти влюблены в своего друга и старались продемонстрировать свои лучшие стороны, чтобы произвести впечатление. Но этот экзотический магнетизм имел и обратную сторону: при длительном контакте Тао разрушал всё. Так произошло с их элитной командой. Так произошло с его браком. Так произойдёт и с СеХуном, если не обрубить эту связь вовремя. — Не забывай, что ты в первую очередь полицейский, — мягко вымолвил ЧонДэ, неотрывно глядя на юношу. — Ты служишь государству, сынок, а не всякого рода экзальтированным личностям. Ничего не ответив, СеХун лишь сморщил нос. Он продолжал упорно смотреть в сторону, в стену, будто видел там нечто безумно интересное. — Я знаю Тао много лет, — продолжил детектив, спрятав бумаги под мышкой. — Это будет звучать несколько высокопарно, но я всё же скажу: он обладал тогда и обладает сейчас чудесным свойством воспламенять чужие души. Он может поселить в тебе жажду добиться определённой цели во что бы то ни стало, и ты пойдёшь за ним, в один прекрасный день обнаружив, что любишь его и сделаешь всё, что угодно, лишь бы впечатлить его. — А разве это плохо? — СеХун перевёл тяжёлый взгляд на начальника и чуть нагнул голову. — Этот человек просто хочет разобраться в гибели своего студента, и он вынужден сделать это, потому что кое-кто решил: дело ясное и напрягаться не стоит. И вы уж извините меня, детектив, за прямоту, но на вашем фоне он выглядит как настоящий борец за законность. ЧонДэ хмыкнул и опустил глаза. Уголки его вечно улыбавшегося рта всё ещё смотрели вверх, но в чертах лица поселилась затаённая печаль. — Тао зажигает твою душу, — тихо сказал он. — А знаешь, каково естественное продолжение этого процесса? Она сгорает. Сгорает полностью, оставив после себя только пепел несбывшихся надежд и дым разочарования. СеХун сжал зубы и нахмурился. — У слабых людей — может быть, — безжалостно припечатал он. — У меня закончился рабочий день, так что я, с вашего позволения, пойду. Если понадоблюсь — вы знаете, как меня найти. Ни слова больше не прибавив, он круто развернулся и вышел за дверь. ЧонДэ вздохнул и тряхнул головой. Что ж, если так… Может, юноша и прав. Его-то уж точно не назовёшь слабым, и если существовал на свете кто-то способный выжить после опаления огнём Тао, то, скорее всего, он был таким, как СеХун. Только бы с этим парнишкой не произошло того, что у них с ЧонИном почти двадцать лет назад… Воспоминания вновь нахлынули, густой волной затопив с головой. Картинки, люди, отрывки разговоров… Теперь это всё казалось таким эфемерным, таким ненастоящим. ЧонДэ расправил плечи, отгоняя от себя мысли о прошлом. Надо всегда оставаться практичным и с трезвым, даже немного утилитарным взглядом на жизнь: так легче существовать. Хорошо, что такие люди, как Тао, редки, а не то души людей, привлечённых этой яркой сверхновой, сгорали бы, как мотыльки.***
Бог знает всё. Что было, что есть, что станет. Спорить, что-то планировать, пытаться противостоять своей судьбе бессмысленно, потому что всё уже давно решено. У Бога есть время для каждого. Он может выслушать любого и решить, послать ли этому человеку великое испытание или неописуемое счастье. Все люди равны перед лицом Его. Но существуют и особенные. Те, с кем он общается напрямую. Таких людей Он приближает к себе при жизни, даёт им важные поручения, ведёт за собой, как послушных агнцев. А после смерти селит вместе с собой в райском саду, чтобы вести религиозные беседы длиной в вечность. Монахини в приюте не слушали его — напрасно. Теперь они точно не узнают, кого именно растили. Когда он пытался поделиться с ними тем, что происходит внутри его души. Они наказывали его за богохульство. Его — за богохульство! Это же просто смешно. Он общается с Богом. Именно его. Именно его Всевышний выбрал для наивысшей цели. Какой конкретно — пока никто не знает, даже он. Но если Бог потребовал, чтобы он пришёл сюда, в этот полузаброшенный маяк, значит, так надо. Теперь оставалось лишь стоять на коленях здесь, на первом этаже, — тут голос Бога был слышен лучше всего — и вполголоса напевать псалмы. Иногда в зов Всевышнего вклинивались посторонние голоса, звучавшие как-то приглушенно, словно много-много людей громко шептало что-то одновременно. Это могли быть и ангелы, и пророки; неважно. Главное — это то, что здесь и сейчас исполняется воля божья. Разобранный пол являл собой прекрасную картину: там было окошко в прекрасный сад. Солнце стояло высоко и ярко освещало стройные плодовые деревья, радужные цветы и ангелов в воздушных одеяниях, невесомо паривших над землёй. Сбоку, на сочной зелёной травке, стоял огромный орган, а за ним сидела сестра Магдалена. Она выглядела точно так же, как тогда, в приюте; МинСок видел её лицо, когда она, чуть нагибаясь к инструменту, оборачивалась к нему, задирала голову и ласково улыбалась. Теперь всё было так, как нужно. Конечно же! Сестра Магдалена — это ангел. Как же он раньше не догадался? Кем же ещё могла быть эта добрейшая женщина с кротким взглядом и высоким лбом? Неудивительно, что они встретились тут через столько лет: их обоих призвал к себе Всевышний, потому что они были его самыми приближенными слугами, самыми близкими созданиями. Она ангел. Он пророк. Вот и всё. И теперь они вместе станут жить в райском прекрасном саду, музицируя и предаваясь духовным наслаждениям. Там всё время лето, светит солнце, никогда не бывает ни холода, ни дождя. Орган исторгает прекраснейшие мелодии под тонкими пальцами сестры Магдалены, и иногда она улыбается нежно и с затаенной грустью, как делала в приюте. И тогда на душе становится светло. МинСок улыбнулся. Значит, вот она, его судьба. Бог привёл его сюда для того, чтобы пригласить в райский сад Наконец-то пришло время отрешиться от всего земного и присоединиться к тем, кто, как и он, могут общаться со Всевышним, слышать Его голос, толковать Его пожелания! МинСок зажмурился. Он ждал этой минуты всю свою жизнь. Бог признал его равным ангелам. Не просто своим посыльным, не просто слугой, выполнявшим поручения, а настоящим посланником, одним из самого ближайшего круга… Теперь он будет жить на небесах, ибо сюда его привели высшие силы. МинСок открыл глаза и нес мог сдержать удивлённого возгласа: сестра Магдалена, перестав играть, вдруг взмыла вверх и оказалась почти вплотную к нему. Он ясно видел её печальные карие глаза, её лоб, прорезанный поперечными морщинами от долгой задумчивости, её милую и ласковую улыбку… Монахиня протянула ему ладонь и кивнула. Пора. МинСок нежно взял хрупкие пальцы сестры Магдалены в свои и осторожно сошёл вниз, тут же зажмурившись. На секунду ему показалось, что он вот-вот разобьётся, и он судорожно обнял монахиню. Но всё обошлось: не было ни падения, ни даже чего-то, отдалённо напоминавшего прыжок. Они просто медленно и плавно спустились и легли на мягкую травку. МинСок обнял сестру Магдалену ещё крепче и улыбнулся. Вот оно, счастье.