Девушка, которая еще не успела представиться, изучающе рассматривала мое лицо. Я смотрела на нее в ответ. Мы молча пялились друг на друга, стоя посреди мрачного и тихого коридора. Где-то вдалеке раздавался смех и разговоры, разносимые эхом каменных стен.
Мысли путались, мне хотелось что-то сказать, но я не знала, что именно. Я не привыкла, что люди пристально смотрят мне прямо в глаза долгое время — это, честно, пугало. А взгляд у этой девушки был острый, леденящий, гармонирующий с чистым цветом ее глаз. Спустя пару мгновений, которые, как мне казалось, продлились часы, а не минуту-две, я окончательно убедилась, что лично никогда не встречала ее раньше. Это еще сильнее сбивало с толку, так как я не представляла, что ей может быть от меня нужно. Взгляд спустился ниже ее тонких плеч, по рукам, и зацепился за железный браслет, который предательски отображал число: «54». Это значило только одну вещь: она здесь очень давно. Заметила я и ещё одно отличие между нашей одеждой — на ее нагрудном кармане был вышит цветок пурпурного цвета. Я догадалась, что это обозначало принадлежность к группе, но к какой именно, я не смогла разобрать, так как ранее не видела вживую это растение, а книг по флоре в моем прежнем доме как-то не водилось.
— Пойдем со мной, — позвала она.
Я кивнула и двинулась следом за девушкой по незнакомым коридорам, все еще внушающим мне чувство едва ощутимого беспокойства, какое ощущаешь, стоя перед входом в лес. Мы петляли по поворотам пару минут, иногда останавливаясь между проходами, чтобы, видимо, не попадаться другим на глаза. Всю дорогу девушка молча шла впереди, а я послушно повторяла движения, внутри сгорая от любопытства. У меня не было страха, что она могла мне как-то навредить. Может, потому что я чувствовала, что она ко мне расположена, а может, потому что была до смерти наивна.
Наконец, незнакомка остановилась перед высокой дверью, украшенной витражом. Девушка осторожно толкнула дверь, та поддалась ее движению, выпуская сладковатый запах влажной земли и травы. Моя спутница тряхнула рыжими волосами, оборачиваясь через плечо, и через секунду скрылась за дверью. Я шагнула следом за ней, вовлекаемая приглушенным светом ламп, развешанных над клумбами с разнообразными растениями.
Тут была и вьющаяся зелень, вздымающаяся вверх по ниткам, и огромные кусты, одни из которых цвели, а другие просто качали листьями, и просто пышные разноцветные цветения, издающие приторно-сладкий, манящий, кружащий голову запах. Из безжизненного каменного лабиринта девушка завела меня в еще более запутанное место, но живое, словно огромное существо, собранное из кучи невиданной мной ранее растительности.
Незнакомка еще немного поводила меня, заводя глубже в этот цветник, пока мы не набрели на маленькую скамейку где-то внутри зимнего сада. С двух сторон ее скрывала стена плотных кустарников, цветущих маленькими белыми бутонами, рассыпанными по веткам.
— Здесь нас никто не должен услышать, потому что в это время сюда редко приходят, но лучше, если мы будем говорить не в полный голос, — девушка села, облокачиваясь на деревянную резную спинку и закидывая ногу на ногу.
Я села рядом с ней, скинув ботинки и подобрав колени к себе. Не зная, куда мне деть руки, я просто обхватила ими свои бедра, поворачивая голову к собеседнице.
— О чем ты хочешь поговорить? — как ни в чем не бывало начала я, будто знала ее не пятнадцать минут, а полжизни, как минимум.
— Знаешь, я тебя видела в городе, — сказала девушка.
Меня не сильно удивили ее слова, так как почти каждый видел друг друга на этом острове. Скорее всего, я не запомнила ее, так как раньше не имела привычки вертеть головой по сторонам и зацикливать взгляд на людях. Мне хватало работы и общения с клиентами отцовской лавки настолько, что потом просто хотелось уйти на берег к шумящему морю, подальше от разговоров, криков и суеты.
— У тебя была семья. Мать, отец, место, где тебя, скорее всего, искренне любили, — продолжала она, глядя перед собой. — Не мне судить: счастливой ли была твоя жизнь или нет, но иногда я наблюдала за вами, когда… — она замялась. — Работала в городе. И тебя я запомнила: ты была очень красивой, естественной, полной забот, но при этом в безопасности и
дома. У тебя был свой дом. Знаешь, я даже по-доброму завидовала тебе. Завидовала, что кому-то достается то, что было у тебя, а кому-то это, — она пренебрежительно махнула рукой. — И, когда я увидела тебя сегодня в зале, хрустальный мир, в котором ты обитала в моей голове, он просто раскололся на миллион осколков. Мне стало так стыдно, что я когда-то завидовала тебе, будто я сама разрушила эту реальность своими мыслями.
Я молча слушала, глядя на то, как девушка взглядом рисует круги, будто бы переживая все то, о чем говорила, в эту же секунду. И я не заметила, как по моему лицу покатились слезы. Я будто видела себя ее глазами: таскающую рыбу или считающую деньги у прилавка, может, запыхавшуюся и замученную, но при этом занимающуюся семейным делом, любимая мамой и папой. У меня было все, что необходимо, чтобы быть счастливой. А теперь осталось
ничего.
— За-зачем ты говоришь мне все это? — едва ли на выдохе смогла произнести я. — Я трачу столько сил на то, чтобы не сойти с ума, чтобы просто принять… За что ты говоришь мне все эти вещи?
Мне казалось, что внутри меня растет огромная дыра, выжигающая мои чувства, воспоминания, всю мою личность и оставляющая за собой лишь черный пепел, лезущий в горло и нос, не дающий дышать. Тяжесть всего, что случилось, будто навалилась на плечи, снося дамбу внутри головы, возведенную моим же сознанием, чтобы защитить меня.
Щелчок.
Я просто разрыдалась в голос, уткнувшись головой в колени. Рыдала, почти кричала, так сильно, что пространство вокруг начало вибрировать вместе со мной, моим воплем. И кислород вокруг начал кончаться. А я думала, что и черт с ним, ведь в эту самую секунду мне хотелось превратиться в крошечную песчинку, которая никогда не существовала и не будет существовать.
Чьи-то руки обхватили меня за плечи и положили к себе на колени. В этот момент я не помнила, кто я и откуда, кто сидел рядом, где я находилась. Я чувствовала лишь огромный нож где-то в сердце, который сам черт крутил за рукоятку по часовой стрелке, вырезая его на живую, потроша меня, как рыбу. Как мой отец потрошил мою мать. Как мой отец сказал делать мне, когда я поднялась на тот злополучный второй этаж когда-то родного дома.
Меня буквально засосало в черную дыру, наполненную темнотой и болью.
Чьи-то ладони гладили меня по голове, плечам, спине. Я слышала чей-то голос, который приговаривал:
— Прости, прости, прости… Мне очень жаль, — почти шепотом, почти в самое ухо.
Я чувствовала, как кто-то прижался головой к моей и плакал вместе со мной.
И все это, наверное, длилось целую вечность. Я никогда раньше не плакала так сильно. Я никогда раньше не чувствовала такой моральной боли, больше напоминающей вскрытие. Я никогда раньше не чувствовала настолько сильной необходимости цепляться за остатки рассудка. Я никогда раньше не чувствовала, чтоб кто-то так сильно обнимал меня.
***
Когда мы успокоились, я, наконец, выпрямила спину, чувствуя, что остатки каких-либо сил покинули меня. Девушка заботливо вытерла мое лицо своим рукавом, хотя ее лицо было не менее заплаканно, нежели мое. Мы снова встретились взглядами воспаленных глаз, будто разделяя одну боль на двоих. Я не знала ее, видела первый раз в жизни, но в данную секунду она казалась мне ближе чем кто-либо в этом мире. Мне казалось, что никто и никогда не был ко мне так близок и уже не сможет быть.
— Нам нужно возвращаться, — она взглянула на часы, достав их из кармана платья. — Скоро отбой. Я не хочу, чтоб тебя наказали в первый же день в этом месте.
Я кивнула, чувствуя, что у меня не хватит сил сказать что-либо ей в ответ. Мне и не хотелось ничего говорить. Я сунула ноги в ботинки, послушно лежащие в том же месте, где я их сняла, и поднялась на ноги. Мы молча вышли из зимнего сада, не оборачиваясь и не смотря друг другу в лицо.
Дальше снова начались бесконечные коридоры, пока я не распознала чуть более знакомую мне лестницу.
— Здесь спальни новеньких, — тихо сказала незнакомка, заправив за ухо рыжую прядь. — Моя в другой части приюта.
Мне показалось, что она хотела добавить что-то еще, но в последний момент передумала. Я же буквально физически ощутила, что если не обниму ее сейчас, то у меня из-под ног уйдет земля. Мне было страшно. Я не хотела возвращаться в серую спальню к совершенно чужим людям, забираться в чужую для меня постель, закрывать глаза и опять видеть бесконечные кошмары из своей прошлой жизни.
Я обняла ее. Крепко. Порывисто. Обвила руками шею, зарываясь носом в волосы и плечо. Она обняла меня в ответ, обхватывая за спину. Она понимала. Я знала, что она понимала все, что я чувствую, поэтому держала меня так крепко, будто я могла раскрошиться на части. Я не хотела думать, сколько ночей она провела здесь. Я не хотела думать, как она оказалась в этом месте и почему. Я не хотела думать, что будет с ней или со мной завтра, послезавтра, через месяц или год. Я просто хотела обнимать ее, пока мой шаткий мир напоминал мне личный ад.
Девушка отстранилась первая. Она заглянула мне в глаза и в этот раз ее взгляд не показался мне стальным или холодным, хотя он остался таким же пронизывающим, заглядывающим в мою больную душу. Теперь мне казалось, что цвет ее глаз похож на тихую гавань в светлый день, а не на режущую сталь.
— Спокойной ночи, — прошептала она, после чего я отпустила ее.
Мои шаги вверх по лестнице звучали тихим шорохом, а ее были беззвучны, будто от призрака этого места. Я прошла по коридорчику между комнат, нашла самую крайнюю и проскользнула внутрь, не смотря на соседние кровати, не ища соседок и не проверяя на месте ли они. Я упала почти бездыханным телом на постель. У меня не было сил, чтобы раздеться, чтобы собрать волосы на ночь. Я просто выключилась. И только на грани сна и реальности осознала, что так и не узнала имя той девушки.
***
Последующая неделя в приюте была для меня чем-то, вроде, полного отвлечения от реальной жизни. Я старательно запоминала имена новых преподавателей и некоторых воспитателей, расписание, правила, других девушек. С головой уходила в учебу и познание чего-то нового, сидела в библиотеке до поздней ночи, гуляла по территории и зданию, изучая до боли в ногах все, что было вокруг. Катарина почти постоянно составляла мне компанию, за что я искренне благодарила ее, но мы не говорили ни о чем личном, лишь о бытовых делах и новых впечатлениях. Иногда мы с Линдси молча сидели бок о бок на территории, читая книги. Мы не обсуждали их, просто сидели рядом, а потом вставали и также молча расходились в разные стороны, дальше заниматься своими делами. С Нэнси я почти не пересекалась, когда я была в комнате — ее не было, а если и была, то она спала, либо притворялась, что спит.
Жизнь шла своим чередом, увлекая меня следом за собой. Боль, горечь и страх иногда накатывали. Это происходило неожиданно и заставало меня врасплох, так что я, либо до крови от ногтей впивалась в свои же ладони, чтобы сохранять контроль, либо старалась забиться в какой-нибудь самый дальний и темный угол, чтобы переждать, когда меня отпустит.
Я постоянно искала взглядом рыжеволосую девушку с чистым цветом глаз. Где-то через день после нашей встречи я выяснила, что пурпурный цветок, вышитый на ее форме — это орхидея, но в будущем это ничего мне не дало. Я высматривала ее в столовой, в коридорах, на улице. Иногда меня посещали мысли спросить о ней у кого-нибудь с пурпурным цветком на нагрудном кармане, но я останавливала себя, думая, что, возможно, она будет недовольна, узнав, что я выискиваю ее и показываю, что нас что-то связывает. Да и последнее тоже было сомнительным. Ведь возможно, что так считала только я из нас двоих.
И в какие-то моменты мне начинало казаться, что все в моей жизни приходит в норму, встает на свои места. Однако большую часть времени смутное чувство того, что все вокруг не то, чем кажется, преобладало с такой силой, что я невольно начала вглядываться в детали, лица людей и их поведение. Свои опасения я пыталась списать на паранойю или просто закрыться от таких размышлений, потому что не хотела бы знать правду, даже если все-таки во всем был какой-то подвох.
И у меня получалось, искренне признаться, достаточно хорошо. Делать вид, что все под контролем, в принципе, выходило у меня лучше всего в этой жизни, даже лучше, чем чистить рыбу, чем я занималась большую часть жизни.
Но тогда я не понимала, что в этой ситуации я далеко ничего не контролировала, потому что контролировали нас.
