Три птицы в стеклянной клетке

Глава 14. Свои тайны

Тишина базы нарушалась лишь тихими шагами лучшего и единственного медика автоботов да мерным гудением медицинской аппаратуры. Только редкие солдаты-патрульные бодрствовали, выполняя возложенные на них обязанности, остальные — спали. Прошедшая ночь и два безумных дня успели утомить даже отдыхающего у самой дальней стены ангара Оптимуса, которого силком отправил на перезарядку всё тот же верный Рэтчет. График офлайна бывшего полковника Спарквил безнадежно сбился ещё до прибытия на базу автоботов, но сейчас фемлинг была вторым обитателем базы, страдающим то ли от бессонницы, то ли от пространственных дум. Рана на животе ныла, но задумавшаяся хозяйка многострадального корпуса не обращала на это внимания: она лежала на платформе, смотря в темный потолок. Правый сервопривод был согнут и упирался во временно служившую кроватью медицинскую койку, а манипуляторы, к которым было снова прицеплено огромное количество проводов, лежали по швам, но в довольно расслабленном состоянии. Тихие шаги приблизившегося медика не вызвали никакой реакции: Спарквил так же продолжала лежать на платформе, отрешенно смотря в потолок. Рэтчет мог с уверенностью сказать, что фемлинг знала о его приближении, но предпринимать каких-либо попыток отгородиться не собиралась. Это было, наверное, даже странно, потому что между ними не установилось такого доверия, которое связывало его и, к примеру, Бамблби, вскакивающего от любого шороха, но спокойно спящего при ходящих мимо товарищах. Бывший полковник, а ныне второй пациент за неделю, была той единственной причиной, по которой Рэтчет не спал. Все катетеры и провода, подключённые к корпусу фемлинг, требовалось отключить в определённое время, которое, к неудовольствию медика, приходилось на четыре часа утра по местным меркам. Да, трансформерам не нужен отдых в том же режиме, в каком он нужен людям*, но здесь, на Земле, с появлением человеческих напарников они привыкли перезаряжаться каждые 14-18 часов. К хорошему вообще привыкаешь быстро. Не в новинку эта привычка была, пожалуй, только для Бамблби, но особых причин на это, помимо того, что желтый разведчик прибыл на голубую планету почти за столетие до всех остальных, Рэтчет найти не мог. Фемлинг не дернулась, когда рыже-белый бот начал аккуратно отсоединять провода от её корпуса, но скосила глаза, доказывая тем самым, что находится в сознании и вполне ясно ощущает реальность. Рэтчет аккуратно улыбнулся уголками губ и продолжил свое занятие, стараясь не обращать внимание на застывший в алых окулярах вопрос. Да, по хорошему ему бы стоило ненавидеть эту фем, но сейчас он почему-то… не мог. Как бы не хотел и не заставлял себя. — Доверяешь? — тихо проговорил медик, отойдя и смотря на потирающую отёкшие манипуляторы Спарквил. Чёрный, едва видимый для человека в этой темноте, шлем повернулся, и изучающе-вопросительный взгляд скользнул по белому фэйсплею. — Вы спасли мне жизнь, — тихо, почти шёпотом проговорила фемлинг. Ее голос изменился: он не был похоже ни на тот, каким она говорила утром, ни на тот, каким так часто отдавала приказы полковник. Что-то странное зародилось в искре Рэтчета, когда он смотрел на неё: непонятное, необъяснимое пока чувство. — Почему? — алый, в какой-то степени робкий взгляд окуляров фемлинг из-под бровей не давал четкого понятия картины, но Рэтчет не в первый раз складывал головоломки и был точно уверен, что до этого момента у этой фемлинг такого взгляда он видеть не мог. Отчего же тогда эти грустные, а грустные ли? окуляры так знакомы ему? — На нас был долг жизни, ты сама его себе обеспечила, спасая наших ребят, — проговорил медик, присаживаясь на стоящую теперь с левой стороны от койки коробку, передвинутую Бамблби ещё прошлой ночью. — Я… помню, — тихо ответила Спарквил, сцепив руки в замок и опустив голову. — Тогда это многое объясняет, но сейчас… почему? — У Рэтчета ушло довольно много времени, чтобы осмыслить этот вопрос. Тогда тишину нарушали только тихие звуки их вентиляционных систем, да далекие, редкие переговоры патрульных. Алые, детские окуляры не отрывались от его лица, следя за мимикой и движениями. Тогда, сейчас — это звучало как бессмыслица, простой набор почти случайных слов, но смысл, который они в себе несли… ужасал. И взгляд, застрявший в искре и процессоре, этот знакомо-незнакомый взгляд, словно молния, ворвался в пучины памяти: так смотрели беты* на пустынных улицах разоренных городов Кибертрона, ожидая услышать любые слова о своих альфах. Так смотрели юнлинги, лёжа на больничных платформах, и так же смотрели спарклинги, все они: огромная, неописуемая буря эмоций, то, что по глупости своей Рэтчет сначала принял за робость — надежда, и скрытый, но заметный, стоит только приглядеться, всепоглощающий страх. Так не смотрели мехи и фем, лишь те, кто ещё не перешёл ту грань в середине возраста, когда тебя называют мехлингом. На Земле сказали бы: подростки, лет так до двадцати — двадцати одного. И Рэтчет понял: тот голос, тот взгляд — они казались странными, потому что были настоящими. НА-СТО-Я-ЩИ-МИ. Искренними, не скрытыми никакими масками, как все то, что он слышал до этого. И это, похоже и было тем, что теперь мешало медику ненавидеть эту такую хрупкую фемлинг, сейчас казавшуюся почти что спарком. Спарквил боялась, до одури, до дрожи во всех конечностях и магистралях боялась непонятно чего, но скорее всего — дезактива. Смерти. Она замерла не потому, что доверяла: фемлинг проверяла и его, и себя, и лёжа вот так, почти в оцепенении, думала, скорее всего, лишь об одном: убьёт, не убьёт. И от этого не спала. — Я прежде всего медик, малышка, — проговорил Рэтчет, подавив желание потрепать фемлинг по голове. Слово «малышка» вырвалось произвольно, но было таким… правильным? Сейчас Спарквил не выглядела взрослой, умудрённой опытом воительницей, десептиконшей, которая с презрением взирала на всех с высоты чёрного флагмана: она была обычной, обыкновенной девочкой, фемлинг, которая, как и Смоуксрин, и Бамблби и даже Арси, не должна была быть на войне. Да, в ее окулярах почти не было того, что можно было бы назвать юностью: они были в какой-то степени мудрыми, взрослыми, отражая суть, но сейчас эта взрослость перемешалась в них с той реальностью, от которой нельзя было отказаться: Спарквил была юной фемлинг и возраст, в этом случае, вносил свои коррективы. — Могли убить потом, — тихо буркнула чернокорпусная упрямица, стоя на своём. Уголки губ медика приподнялись в легкой, едва заметной улыбке. — У медиков свой кодекс чести, если тебе проще назвать это так, — проговорил Рэтчет, — и свои привычки, которые не отбила даже война, тебе это любой скажет: вылечить проще, чем разбираться, кого и зачем. Актив отобрать всегда можно… — Подарить — почти никогда, — теперь эти окуляры и вправду были смущенными. Спарквил лишь легко пожала плечами и опустила взгляд вместе со шлемом, прижав к разгорячившимся щекам меленькие, полусложенные в кулачки ладони. — Я так давно это слышала, что уже начала забывать, — ещё больше смутившись, с трудом улыбнулась она, — На Немезиду, с моего туда возвращения, не доставляли раненых автоботов, да и кого и зачем? Нокаут бы помог, это, конечно, немногим ясно, но вот Мегатрон… Ему незачем. — И ты, тем не менее, спасла Уилджека, — осторожно проговорил Рэтчет свой вывод из поведения спящего рэкера. — Так было правильно, — фемлинг пожала плечами, склонив голову набок. — Почему вы меня спасли? Я имею в виду, просто так, без приказа, — Рэтчет на секунду задумался, а затем ответил: — Я тебе уже говорил, у меня такая работа: спасать активы всем, кем бы они не были. Тебя можно было спасти, хотя ты и выглядела безнадежной, и мы спасли. Нужно просто быть медиком для того, чтобы это понять. Или быть добрым. — Одно другому, — немного наивные красные окуляры из-под бровей посмотрели на Рэтчета детским, открытым взглядом, но вскоре их взор бережно соскользнул на Бамблби, стоящего в отдалении, но недалеко. — Я… понимаю, — запнувшись, проговорила Спарквил, отводя оптику от друга. Рэтчет не ответил ничего, лишь на некоторое время ушёл в свои мысли. Фемлинг не сказала ничего странного, но наши действия часто говорят за нас. Многое стало понятно. — Тебе нельзя выходить одной, — сказал автобот, смотря на свесившую сервоприводы с платформы Спарквил. Фемлинг лишь немного скованно пожала плечами и осторожно поднялась, придерживаясь манипулятором за бетонную колонну. Тихо, обречённо провентилировав, Рэтчет позволил ей опереться на себя и аккуратно двинулся в направлении выхода из ангара. Ворота отворились тихо, без скрипа, и две огромные фигуры аккуратно вышли из них на освещённый звёздами и лунным светом грунт военной базы. Было тихо. Тонкий месяц растущей луны виделся на западе, а на востоке ещё не вставало солнце. Созвездия уже частично скрылись, но утренняя Венера ярко сияла у самого горизонта. — Самый темный час — перед рассветом, — тихо проговорила Спарквил, оглядываясь. Здесь не было сверчков или птиц: те, кто мог выжить в суровых условиях местной пустыни либо спали, либо предпочитали не приближаться к всегда шумной военной базе. Часовые были далеко, лишь яркий луч прожектора со смотровой вышки изредка освещал стоявший в отдалении ангар Е, служивший пристанищем для последних защитников Терры. — На Кибертроне были такие часы? — тихо спросила фемлинг, поворачивая фейсплей к Рэтчету. Внутри медика, казалось, остыли все схемы. — Нет, — тихо ответил он, ужасаясь от осознания того, о чем хотел спросить. — Ты активировалась во время войны? — это было страшно. Бет, не видевших мирной жизни на Кибертроне, было немного, но такие были. — Нет, я родилась в другом месте, на другой планете, уже после того, как началась война, — Рэтчет не подал виду, что этот ответ что-то значит для него, но в искре был рад просто тому, что черно-золотая фемлинг не была одной из тех несчастных бет. Впрочем, все они, спарки войны*, были несчастны: испытаний на их долю выпало больше, чем на взрослых, таких как он, мехов. А Спарквил продолжила, сказав то, что медику не хотелось услышать: — Просто в какой-то момент так вышло, и Кибертрон стал для меня безопаснее родного дома, — фемлинг пожала плечами, вглядываясь в тёмное, звёздное небо. Рэтчет молчал. — Здесь красиво, — слегка улыбнулась Спарквил, продолжая смотреть ввысь, но теперь ее взгляд цеплял ещё и вершины песчаных скал. — Здесь все слишком хрупкое, а время течёт чересчур быстро для нас, — проговорил медик, краем окуляра заметив, как потух взгляд чёрно-золотой фемлинг. — Пора назад. — Но это ведь даже хорошо, — Спарквил пожала плечами, разворачиваясь перехватывая подставленный манипулятор. Она не хотела шуметь, возвращаясь в ангар. Этого не говорили вслух, но даже после всего… ей не доверяли до конца, и причиной был хотя бы необъяснённый послужной список юной экс-полковника. У неё было слишком много нераскрытых тайн, у автоботов слишком мало возможностей доверять пленным. Пусть все выглядело так, будто Спарквил лишь гостья, на базе всегда был тот, кто следил за ней, не скрываясь. Чудо, что Рэтчет позволил ей выйти вот так, без охраны, хотя… он и сам прекрасно справится с этой обязанностью. — Нам есть чему здесь поучиться, — закончила фразу фемлинг, ложась на платформу, путь до которой два бота преодолели в тишине. — В конце концов, быстротечность человеческой жизни позволяет людям сделать множество вещей, которые мы, из-за своего долголетия, сделать ещё не успели, и, если присмотреться к их истории, то становится понятно, что то, во что мы все ввязались, лишь очередная Гражданская война, без левых и правых, по воле случая ставшая бойней, — ее голос вновь изменился: в нем не было стали, присущей Полковнику, но совсем юные, испуганные детские нотки пропали из него, заменяясь на ледяной холод рассуждений. Та же юность ушла и из алых окуляров, и Рэтчет не сказал ничего, трансформировавшись в альтмод. Теперь это казалось ненужным: Спарквил не дёргалась в страхе, не смотрела, оцепенев, в потолок — эта фем была полностью спокойна внешне, а что творилось на ее искре, понять было невозможно.