Три птицы в стеклянной клетке

На Кибертроне не было цветов. По крайней мере, большую часть времени, которое Саундвейв прожил там, он их не видел. Видел песок. Металл. Ржавчину. Разбитые корпуса и осколки зданий. Не цветы. Цветы были для Веты. Цветы были Ветой. А Вета была цветами. Ну, цветком. Самым прекрасным на свете. Ей не было места на покрытых энергоном аренах Каона, где по большей части обитал он. Ей не было место в самом Каоне — жестоком и величественном в своей жестокости, погрязшем во тьме, презрении и боли. Вете место было где-нибудь в солнечном Юссе, свободном Иаконе, величественном Гелесе, древнем Праксусе. Не в Каоне. Но она была там. Потом в Восе. И там ей тоже не было места. Но Вета была упрямой. Саундвейв всегда знал, что переупрямить сестру было не в его силах. Он мог быть безумно сильным, безгранично преданным и знающим многое, но он никогда не был таким же упрямым. Иногда связист думал, что упрямство и погубило легкую, изящную Вету. Потом он вспоминал — нет. Не упрямство. Вету погубила доброта. Её безграничная, жертвенная доброта. Саундвейв знал, что она умерла быстро и счастливой. Быстро, потому что мало кто умирает медленно с пронзенной камерой искры. Счастливой, потому что до того, как эхо взрыва переломило несущую колонну здания, Вета успела вывести из него огромное количество больных. Бет, их альф, пожилых мехов и фем — всех, кто попадался ей на пути. Милая упрямая Вета… Она заставляла больных помогать друг другу, пока все торопились в безопасные места, она оставалась островком спокойствия в начинавшейся панике и погибла, когда пошла в последний раз осматривать крыло, к которому была прикреплена. Вета думала, что у нее еще было время. Время… Саундвейв думал, что знал все о том, насколько оно быстротечно. Он говорил об этом многим, говорил по нескольку раз и всегда Праймус находил способ доказать ему, что это не так. Связист верил, что увидел все версии скоротечности времени тогда, когда погиб Кибертрон. Он ошибался. Не все. Они впервые встретились давно, когда Эрахнида еще служила делу десептиконов. Паучиха пришла на ковер к Лорду Мегатрону в сопровождении своей верной слуги. Они не смотрелись вместе даже несмотря на то, что их корпуса были окрашены практически идентично: черный, фиолетовый и золотой цвета. Эрахнида была тьмой, как черная дыра, засасывающая все вокруг в свои бесконечные пучины, убивающая весь свет. Или почти. Потому что ее протеже была светом. Чистым лучом утренней звезды, свет которой не скрывали облака, покрывшие все небо из-за войны. Саундвейв не знал тогда, заметил ли это кто-то еще, потом уже выяснил — нет, не заметил. Даже Лорд Мегатрон, как и связист, воспитанный аренами Каона и прекрасно разбиравшийся в ботах. Возможно, Саундвейв и сам заметил лишь потому, что понял — он знал лишь одну фемлинг, которая была так же упряма. Он рос с ней. Он растил её. Он никогда за актив больше не увидит ее. Её звали Вета. И вот сейчас она будто стояла перед ним, воплотившись в другом корпусе. Связист видел сестру в упрямо расправленных под тяжелым взглядом Лорда плечах. Он видел ее в глубоких, слегка отливающих золотом, упрямых и дерзких красных окулярах. О, эти окуляры пытались быть скромными, пытались играть подчинение. У них даже получалось. Но Саундвейв видел. Угловатая фигурка как будто возвращала его в то время, когда Вета только становилась оформившейся фемлинг, но Эрахнида, все же мудрая в таких вещах, несмотря на свои причуды, как будто ничего не замечала, и связист решил — показалось. Решил тогда. А потом понял — нет. Не показалось. Эрахнида сбежала, а в Даркмаунте появился новый офицер. Тогда их представили официально. Он уже знал её имя — не мог не знать. Лейтенант воздушной разведки и дешифровщик — Спарквил. И они начали общаться. Он начал, хотя, казалось бы — зачем? А связист смотрел на юную фемлинг и видел свою сестру. Он про себя даже называл её так — Вета. Тогда Саундвейву казалось, что он медленно слетает с процессора. Потому что ее звали Спарквил. Спарк-вил. Милое искрящееся колесико. По Даркмаунту поползли слухи. Правая рука лорда нашел себе игрушку. Однажды Саундвейв увидел, как кто-то из офицерского состава приставал к фемлинг по этому поводу. Сути он не понял, понял, что кто-то сказал что-то нелицеприятное, и не о ней. О нем. Нахал получил кулаком в фэйсплей, коленным артикулятором в пах и вывернутый манипулятор. Ах да, и злобное шипение на ухо. Саундвейв понял — Спарквил не была Ветой. Это выбило его из колеи надолго, но над фэйсплеем прибежавшего жаловаться офицера он потом посмеялся знатно, пусть многие и считали, что связист не умел. О, он умел, любил и в свое время был достаточно хорош в розыгрышах, чтобы получить репутацию несмеяны. Как сейчас. Потому что просил объяснить, из-за чего, собственно, возникла ссора и какие вопросы у старшего лейтенанта к неспешно подошедшей младшему лейтенанту. Объяснять начальству, что драка произошла из-за оскорбления этого самого начальства, офицер не решился. А Саундвейв посмотрел на Спарквил. Посмотрел так, чтобы увидеть её, а не тень своей младшей сестры. Да, они были безумно похожи, но различия. Они были. И они меняли все. И тогда Саундвейв понял, что смутило его при первой встрече с фемлинг. Спарквил была не просто молода — она была юнлингом! Бетой, если хотите. О, как он смеялся, когда понял, что никто, никто из автоботов, даже воинственно вломившаяся на Немезиду с мечом Зеты Прайма наперевес рыцарь Кибертрона, не знал этого. Спарквил была не просто младше их. Она не была даже ровесницей Бамблби, нет. Младше. Она была младше самого молодого автоботского разведчика! И не на год или два, по человеческим меркам. Хорошо, если на четыре, но в принципе — минимум на пять лет! Минимум, потому что по всем подсчетам, по всем заметным изъянам корпуса — на семь! Она была совсем ребенком, эта бравая фемлинг. Саундвейв имел достаточно опыта воспитания бет, чтобы это понимать. И, очевидно, она была шифтером, потому что все несостыковки своего «возраста» и корпуса скрывала как могла. А могла, как умела. И он начал подкидывать ей детапады по физиологии ботов. Это помогло. Но связист все равно был не особо доволен и своим влиянием выцепил мелочь себе — для улучшения ее навыков дешифровки. Лорд Мегатрон на это хмыкнул, Старскрим ехидно закатил глаза, но возражать не стали. Саундвейв думал, он знал о быстротечности времени все. Он думал, что у них в запасе если не целая вечность, то очень и очень долго. Он ошибался. Нельзя было не понять, что со Спарквил что-то не так. Да, играла она хорошо, но он знал ее слишком, слишком давно, чтобы не видеть и не замечать. Связист не хотел копать в прошлое маленькой сестренки, а автоботка была ей, о да, без сомнения. И он знал, что был её старшим братом. И так же, как она ему, не по крови — по духу. На земле это назвали бы побратимством. Обо всем, что происходило, он узнавал случайно. Случайно понял, что она забирает энергон. Случайно понял, что засады самых отпетых десептиконов, о которых знала Спарквил, их базы — все это вырезается с завидной регулярностью, но не так часто, чтобы кто-то кроме него что-то заподозрил. Случайно нашел ее фото с Зетой и Сентинелом Праймами. И Зетцой. Она испугалась тогда, маленькая бета. Зашла в комнату, увидела его с интересом рассматривающего голографию и вся сжалась, то ли готовясь бежать, то ли что-то еще. И на проектор, зажатый в его манипуляторе, смотрела голодным, слегка диким взглядом. Не хотела отдавать. У них не было друг от друга секретов. Но вот… так получилось. Они поговорили тогда. Потому что много о чем было. В тот момент Саундвейв еще эгоистично надеялся, что Оптимус Прайм восстановит Кибертрон и Спарквил останется тут. На Земле. Как и должна была бы в этом случае — следить за Лордом Мегатроном. Его Лордом. Саундвейв понял тогда, что, возможно, если фемлинг позовет его куда-то на край космоса, чтобы сбежать от всей этой войны, после ее завершения он пойдет с ней. Он поймал эту мысль за хвост и удивился сам, потому что раньше оставить Лорда Мегатрона казалось чем-то немыслимым, а сейчас вот он даже задумывается об этом. Вскользь, но всё же, всё же. Но. На Кибертроне не было цветов. И Спарквил, его маленькой беты, теперь не было тоже. Потому что Саундвейв знал, как выглядит полное стирание памяти. Видел ботов, которым его прерывали. Видел тех, кто восстанавливал себе память после и знал — для вояк, для тех, кто жил на этой войне, выживал на ней, ничем хорошим такое мероприятие не заканчивается. По многим причинам. Связист видел боль в глазах Бамблби и понимал — автобот тоже видел. У них обоих прямо перед глазами, манипулятором дотронься, умирало самое дорогое, что осталось в жизни, а сделать ничего было нельзя. Саундвейв знал — когда фемлинг очнется, это уже не будет та Спарквил, которая была его сестрой. Слишком долго стиралась память, чтобы воспоминания о нем могли сохраниться. Хорошие воспоминания, а не военное мнение. И даже если она восстановит память и будет его маленькая бета, его искра будет разрываться каждый раз, как мех будет видеть её. Но такой вариант развития событий был крайне маловероятен, потому что мало кто из решавшихся на полное стирание памяти, даже зная о нем заранее, делал резервное копирование. Из соображений безопасности. Так что да. На Кибертроне не было цветов, никаких, и таких прекрасных, как подарила Саундвейв фемлинг, точно. И самой Спарквил теперь не было тоже. Была только светлая и безумно дорогая память о ней. И война. И десептиконы.

***

Когтистые пальцы звонко стучали по клавиатуре. В такие моменты ему как никогда хотелось иметь собственный угол — место, куда можно будет уйти, спрятаться, закрыться от всего мира и не выходить. Место только для себя. И желательно безопасное, а не готовая рухнуть на поверхность от любого ракетного удара каюта космического корабля. Хотя, честно говоря, за исключением Звездного меча вряд ли на этой голубой планете осталось что-то, что могло бы окружить Немезиду. Голубой… Иногда ему казалось, что он был, как называют это местные жители, мазохистом. Слишком о многом напоминал этот цвет и слишком часто он его вспоминал. Медленно вращающийся в банке с консервантами вокруг своей оси голубой цветок ехидно поблескивал, как будто говоря: «Да, мазохист». Связисту было все равно. Саундвейв был занят изучением многих проблем — разрушенный омега замок, искусственный энергон, недостаток топлива, который еще не случился, но может произойти, поэтому заняться им тоже стоило; люди из МЕХ, разобравшие на детали Брэйкдауна и попытавшиеся сделать то же со Старскримом, Спарквил… Но последняя была его заданием не официально. И был еще лорд Мегатрон. Постепенно сходящий с ума. Дел было слишком много. Саундвейв привык следовать за своим лордом куда угодно, если тот только позовёт. Так было в Каоне. Так было, когда они только подняли восстание. Так было, когда Орион Пакс ушел и стал Оптимусом Праймом. Но годы, века войны многое поменяли. Пришел к власти безумный Старскрим. Ушла сумасшедшая Эрахнида. Сам лорд начал потихоньку сходить с ума. Для остальных это было не особо заметно, но Саундвейв, привыкший контролировать все данные и переменные, замечал. Фиксировал каждое изменение в поведении Лорда, его характере и поступках. Прогнозы были неутешительными, ведь даже первоначальная цель — восстановление порядка на Кибертроне и спасение планеты — уже почти полностью исчезла из процессора когда-то великого лидера. Осталось лишь безумие и тирания. Но Саундвейв продолжал следовать за Мегатроном. Не только из былой верности, но и… из надежды, что что-то еще можно исправить, что безумный процессор еще можно починить. А если нет, он заберет тех, кто захочет уйти, и покинет Немезиду. На этом корабле их, пожалуй, только двое таких и осталось — тех, кто понимает происходящее в полной мере. Он и Нокаут. Вернее, понимали, конечно, не только они, но что Шоквейва, что Старскрима все происходящее безумие полностью устраивало. Для них в нем не было никаких ограничений. Саундвейв откинулся назад в своем огромном рабочем кресле. Незамысловатый подарок увлекшейся когда-то Спарквил. Она просто спаяла его из разных труб и железок и всучила связисту еще на Кибертроне. Тогда на это было время. Иронично. В дальнем углу комнаты копался в детападах Нокаут. В последнее время ему не сиделось одному. По многим причинам. Но связист понимал его — отправленный помогать Шоквейву, он не то, чтобы был рад этому назначению. Молодому бывшему автоботу быть рядом с безумным ученым, чьи манипуляторы по локоть в крови? Даже самому Саундвейву было достаточно часто до дрожи противно находиться с ним, что уж говорить об алом мехе. Он многое понимал, Нокаут. В силу своего шаткого положения на десептиконском судне мало что мог сделать, но… Этих «но» было много. Саундвейв незаметно усмехнулся под маской, поймав себя на том, что в нем просыпался странный и непонятный родительский инстинкт. Он мог понять это с Ветой, мог понять со Спарквил, но не с Нокаутом. Тот пусть и был сейчас похож больше на юного мехлинга, чем на меха, все равно был скорее… другом? Да, наверное, так. И, пожалуй, таким разбитым связист не видел его даже не со смерти Брейкдауна — с Кибертрона. С визита на один злосчастный астероид, закончившимся огромной трагедией для них. От этого воспоминания по искре как будто резанули кинжалом. Не должно быть так. Не должны беты… — Тоже напомнило, да? — …погибать, разорванные огнями войны. Связист резко повернул голову в сторону Нокаута. Тот смотрел на товарища поверх еле светящегося детапада полупустым взглядом. Саундвейв не знал, что такого доктор прочел по его глухой маске, но, очевидно, что-то прочел. — «Напомнило», — согласился. Горькая улыбка прокатилась по фэйсплею алого меха. На его шлеме красовалась достаточно глубокая царапина — подарок автоботских… кого? Похитителей? Разведчиков? Солдат? Их было сложно идентифицировать. В своем процессоре Саундвейв называл их просто: «Те, кто беспокоился за Спарквил». В любом другом случае Нокаут бы сразу же заполировал эту отметину, но сейчас он был слишком разбит. И дезориентирован всем происходящим вокруг. Молодой автобот, научившийся приспосабливаться, но так и не научившийся быть десептиконом. И потерявший, очевидно, одного из самых близких ботов за последнее время. Даже если со Спарквил они общались не то, чтобы много. — У меня ощущение, что все рушится… — пробормотал алый мех, прислонившись лобными пластинами к детападу. — «Потому что оно рушится». «И довольно давно» — подумав, добавил связист. — Какой бесполезный диалог, — фыркнули ему в ответ. — «Не ёрничай», — но в общем и целом он был согласен. Другое — то, что этот диалог, пожалуй, был нужен им обоим сейчас. Как и тогда, наверное. — Я думал, что привык к тому, что они умирают, — прогнусавили из угла. В этот момент Саундвейв понял, почему сейчас доктор вызывал такие родительские чувства. Нокаут… плакал. Совсем беззвучно и, казалось, даже незаметно, но это было слышно по его голосу. Что делать в таких случаях, связист знал. Конечно, у него был такой опыт и с Ветой, и со Спарквил, но Нокаут был другим. У них не было таких доверительных отношений, чтобы просто подойти и обнять. — «К такому не привыкают», — но в этой комнате, даже просто находясь здесь, они не были одни. И осознание этого было, наверное, лучшей поддержкой, которую они могли оказать друг другу. Кресло чуть скрипнуло, когда Саундвейв повернулся на нем так, чтобы оказаться скрытым от взгляда алого меха. Когда-то давно он считал, что разучился плакать. Но сейчас по его щекам катился омыватель. В итоге он не мог ничего сделать для них — Веты, юного спарклинга, разорванного взрывом на астероиде, Спарквил, Нокаута. Все, что они могли всегда — просто оставаться актив и жить в том моменте, в котором находились. Их никто не учил, как жить дальше. Никогда. Этому приходилось учиться самим, и каждый справлялся как мог. Но сейчас, находясь здесь, оба десептикона знали — через несколько часов им придётся выйти наружу так, будто ничего не случилось. Будто не они горюют о живом «предателе» и не они подвергают сомнению то, что делает их Лорд. Потому что у них есть дела, и вся грустная теплота этой комнаты останется лишь фантомом, игрой чужого воображения, которая не вернётся до тех пор, пока они снова не встретятся здесь. Потому что на верхней палубе еще спит Предакинг, а Шоквейв начинает подготовку к строительству нового омега замка. И даже если есть те, по кому ты грустишь, все еще надо выжить, и Саундвейв намерен проследить, чтобы это получилось. Даже если по пятам за ним будет ходить морок тех, кого он никогда не увидит.