Under-горгород

Вечер заполнял Горгород по горе поднимающейся тенью. Это было самым большим упущением города: никто не мог наблюдать его вечера со стороны. Длинные однообразные здания отбрасывали тень на заложенную бетоном часть скалы, пытались дотянуться до верхних домов, карабкались вверх, ползли, словно черные щупальца, но верхний ярус горел отражающимся в зеркальных окнах солнцем, стараясь как можно дольше сохранить свое чарующее великолепие. Город, выросший на гниющем основании, всеми силами старался от него отделиться, доказать с излишним рвением, что нижний ярус не является его частью. Верхушка горы никогда не погружалась в темноту: стоило опуститься солнцу, она загоралась множеством огней, делающих ее еще более яркой, чем она была при свете дня. И поздним вечером весь город походил на одиноко парящее у земли светило, создаваемое людьми и для людей, и от того выглядящее совершенно искусственно. Но в этой темноте Горгороду действительно удавалось избавиться от того, что при свете дня крепко удерживало его у земли. — На улице снова фонари перегорели, — воскликнул Жека, вваливаясь в квартиру Славы и хлопая его по спине.- Даже до конца квартала уже не дотягивают. — Да они и раньше не всегда дотягивали. — Слав, мне Сара к тебе звонить будет, лады? — Леша обнял хозяина квартиры и указал глазами на телефон.- Она в последнее время нахуй на нервах. Беременных баб отлично бы ссылать куда-то в пансион. — Или их мужей, — подхватил Жека. — Ага, и работал бы я тоже в пансионе, — скривился Леша и замахал головой, когда увидел косяк в руках ВИ.- Сегодня без меня, парни. — В завязке? — поинтересовался Слава, зажимая во рту переданный ВИ косяк и откидывая форточку на кухне. Ответить Леша не успел, развернувшись обратно в коридор, когда зазвонил с глухим треском Славин телефон. Слава услышал, что в коридоре Светлов обращается к жене, и только тогда расслабленно затянулся, выталкивая развязным спокойствием какой-то архаический детский страх оказаться пойманным за свою провинность. Едкий дым наполнил глотку, и Карелин бы с удовольствием остался в этом состоянии, если бы от него не оторвал голос Жеки, обратившегося ко всем парням. — Кстати, вы знали, что наш писатель приглянулся Гуру? К этому моменту на кухню вернулся Леша, окидывая, прежде чем сесть, взглядом поперхнувшегося дымом Славу. Выдвигая стул из-под стола, он грузно опустился, морщась и качая головой. — Стал политуткой? — поинтересовался Леша, доставая сигареты. — Что за бред? — Слава развернулся к улыбающемуся во все свое широкое лицо Жеке. — Ща! — он засунул руку в карман, вытаскивая сложенную вчетверо бумажку, и разгладил ее ладонью на столе. Слава развернул оказавшуюся листовкой бумагу к себе, узнавая в напечатанном на ней тексте отрывок своей писанины, который им был толкнут Гуру; это было самое начало романа. Листовка разошлась по остальным, и Слава откинулся на спинку стула, раскуривая косяк, пока друзья ее не прочитают. — Не Федор Михайлович, но написано неплохо, — резюмировал ВИ, отдавая листовку Леше. — Он тебе заказ сделал? — спросил Светлов, проверяя, есть ли текст на другой стороне листа. — Сделал, — пожал плечами Слава.- И заплатил за него. Так что пусть хоть на роже себе мою фамилию набьет, это меня к его лагерю не относит. — Забавно, — заметил Жека, затягиваясь и после паузы выпуская дым изо рта.- Текст-то классный, без б, Славик, но почему он решил печатать именно его? Это не похоже на призыв к революции. — Ты меня спрашиваешь? — развел руками Слава.- Ты сам говорил, что он ебанутый. Видимо, ебанутый с типографией. В коридоре снова зазвенел телефон, и одурманенный травой Карелин дернулся с места, но сел обратно, видя в коридоре фигуру Леши, сидевшего в проходе. Замявшись, Слава кашлянул и снова откинулся на стуле, замечая на себе взгляд Жеки, но упрямо глядя мимо него на заворачивающего косяк Виталия Ивановича. Виталий Иванович косяк крутил педантично и выверено, Славе казалось, что его самокрутки можно было бы пускать в массовое производство, никто бы даже не догадался. Странно, что он до сих пор ничем таким не занялся: больше он делать практически ничего не умел. — Примешь от него еще заказ, если поступит? — поинтересовался Жека. — Не знаю, — уклончиво ответил Слава. — Да примет, — отозвался Виталий Иванович, рассматривая скрученный косяк.- Когда Слава отказывался от бабла? — И то верно, — весело заулыбался Жека. Слава взял в руки конверт, вытряхивая из него стопку купюр. Стоя посреди комнаты под светом люстры, он внимательно отсчитывал каждую, проверяя, сколько денег осталось с подачки Гуру. В голове крутилась история с листовками; Слава был согласен с Жекой — не было понятно, для чего они были напечатаны. Карелин даже немного расстроился: неужели ему только показалось, что этот Гуру так умен? Простой шарлатан? Но если он глуп и алчен, тогда история становится еще более абсурдной. — Для кого это, Мирон? — пробормотал Слава, убирая деньги обратно в конверт и кидая его на смятую листовку. — У меня есть друг, — Гуру неспешно передвигался по сцене.- Я знал его с самого детства, он тоже рос в фавелах. Больше всего на свете ему хотелось стать футболистом: мальчишки здесь все любят футбол, но он — он был поглощен футболом полностью. И вот однажды ему пришло письмо. Оно пришло оттуда, сверху. О, семья этого мальчика была счастлива. Билет в лучшую жизнь! Благодаря случайности и продажности пары человек — его здешний тренер хотел заработать, и слава богу, ведь все оставались в выигрыше. В этой сделке не было недовольных. Гуру замолчал, глядя себе под ноги и задумчиво качая головой. Он развернулся к залу, охватывая своим зорким взглядом все помещение перед ним. Славе показалось, что этот взгляд задержался на нем, но так показалось каждому здесь присутствующему. — Предупреждаю ваш вопрос, — Гуру коротко улыбнулся, поднося микрофон к лицу.- Он все еще живет на промежуточном ярусе. Я каждый день получаю письма от него, мне кажется, что я знаю его жизнь лучше, чем знаю собственную. Кто-то тихо засмеялся, и Слава невольно повернулся в сторону, всматриваясь в похожие друг на друга улыбающиеся лица, но голос Мирона снова обратил его взгляд к сцене. — Он живет на промежуточном ярусе, только документально, фактически. Народ промежутка не видит в нем ни футболиста, ни отличного парня, он видит в нем мусор из гетто, оскорбляющий своим присутствием их чистые улицы. Даже его команда его презирает, даже тренер, стригущий деньги с его игры, каждый день напоминает ему о своем отношении к его происхождению. Некоторым из нас удавалось выбраться наверх. Гуру сделал паузу, во время которой было слышно как заскрипели в зале стулья. — Но «выбраться» никогда не будет «стать», — над залом вновь раздался голос Гуру.- Все мы наверху — лишь грязь под их ногами. Никто не будет всматриваться в твое лицо, не будет пытаться узнать, кто ты такой. Кто ты — для них и так очевидно. Ты — выходец низов. Этого для них достаточно. Если все останется по-прежнему, мы никогда не сможем получить ту желанную нами, полную достатка, обеспеченную светлым будущим жизнь верха. — Нахуй верх! Раздавшийся из зала крик запустил во всех желание высказаться. В едином гомоне люди кричали друг другу, сцене, Славу в плечо толкнул какой-то рыжий лысеющий мужичок, красный от возбуждения и что-то бормочущий в адрес неких «этих сук». Не найдя в Славе отклика, он развернулся в другую сторону, хватаясь за чужую рубашку. Чем дольше длились эти перекрикивания, тем сильнее в самом Карелине поднималась злость. Он понятия не имел, на что он злится, но знал, что если его мордастый сосед снова к нему обернется, он раскричится ему в лицо. Гуру смотрел со сцены вниз, держа микрофон в вытянутой руке и не торопясь прерывать развернувшийся под его ногами хаос. — Но все не останется по-прежнему..! — его голос своим звучанием оборвал кричащий гомон.- Ведь мы заставим себя уважать! Зал разразился аплодисментами и восторженными криками «да!», практически все повскакивали со своих мест — кто-то сразу, кто-то за остальными. Слава и сам оказался на ногах, хлопая Гуру, который держал микрофон во вскинутой вверх руке и всматривался в лица людей перед собой. Когда в зале стало тише, он снова поднес микрофон ко рту, говоря о времени следующей встречи. Народ из театра в фавелах сегодня выходил возбужденный, раскрасневшийся, увлеченно разговаривая с теми из присутствующих, с кем никогда до этого не обменивался и словом. Он опустился рядом со Славой, откидываясь на стул и раскуривая тонкую сигарету. В зале они были вдвоем, даже приспешники гурувского движения скрылись в тени кулис, оставив после себя вылизанную сцену и выпрямленные — несмотря на их два места — ряды стульев. — Услышал сегодня что-нибудь новое? — поинтересовался Гуру, улыбаясь и глядя перед собой, словно он был одним из тех, кто слушал его из зала. — История про футболиста не сильно впечатлила, — Слава засунул руку в карман джинсов, вытаскивая оттуда мятую бумажку и протягивая ее Мирону.- Как в тебе сочетается одно с другим? Гуру дернул из его рук листок и распрямил двумя пальцами, удивленно засмеявшись, когда узнал свою листовку. — Получил мою рекламу? Прости, не указал авторство. — Зачем это? — спросил Слава. — Есть в тебе что-то такое, — Мирон затянулся сигаретой, разворачиваясь к Славе и уставившись в его глаза своими, безумными и воодушевленными.- Что поразит их всех. Они не должны понимать то, о чем ты пишешь, они должны поражаться тому, насколько невероятно то, что они не понимают. Ты думал, я руковожусь чем-то еще? Его взгляд вдруг снова стал привычно располагающим, Гуру улыбался и вежливо посматривал на Славу, докуривая свою пахнущую ментолом сигарету. — Разве твое дело не оппозиция? — выдавил из себя Слава, отодвигая свой стул назад. — Конечно, она, — согласился Мирон, пожимая плечами и протягивая Славе пачку сигарет.- А ты можешь сказать мне, что захватит этих людей? — Ненависть к другим людям, — ответил Слава, вытягивая из предложенной пачки сигарету.- Ты этим успешно пользуешься, я сегодня это видел. — Пользуюсь, — признался Гуру, подпаливая своей зажигалкой сигарету Карелина.- Но сделай я ставку на ненависть, я бы быстро упустил из своих рук вожжи. Они ненавидели, ненавидят и будут ненавидеть, но они первый раз видят что-то, что им непонятно. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Почему ты мне об этом говоришь? — Слава закурил, с подозрением всматриваясь в Гуру. — Потому что ты непонятен для них, — Мирон улыбнулся ему, вскидывая брови и пожимая своими плечами.- Я же говорил, в тебе так много созерцания… — Созерцания… — Не нравится это слово? Хорошо, пусть будет чувствования. В тебе так много чувствования, — Гуру засмеялся, растягиваясь на своем театральном стуле. — Звучит стремно, — невольно улыбнулся Слава. — Из меня, на самом деле, очень плохой оратор. Но Слава, Слава! Эти люди слушают тебя также, как слушают меня. Они начинали слушать меня, но продолжат — слушать тебя. Ты продолжил свой роман? — Нет, — ответил Слава.- Я не знал, как его продолжить. — Я бы хотел узнать, что будет дальше. Ему вдруг под этим мучительным взглядом вдохновением ударило в самые легкие — а может и не вдохновение это вовсе было, но чувства сильнее и насыщеннее до сих пор Слава не испытывал, поэтому склонен был его приписывать своему творческому устремлению. Словно взмах руки звучал как позволение: пиши! — Узнаешь, если заплатишь мне за него, — протянул Слава с развязной улыбкой. — Ну конечно, — вскинул руку Гуру.- Как только напишешь. Они оба замолчали, и Слава, докуривая сигарету, первый поднялся с места, ровняя спинку своего стула в общий ряд стульев. — В общем… — Помни, Слава, — прервал его Гуру, глядя снизу-вверх, и Слава молча стоял на месте, выдерживая этот взгляд.- Ты отличаешься от тех, кого я обычно вижу. Мирон улыбался, не вставая со своего места, его нога упиралась во впереди стоявший ряд, и он дымил не первой раскуренной сигаретой. Оставляя его позади себя, Слава как можно скорее убрался из здания, выскакивая на душную улицу, погруженную в вязкий темный вечер, полный суетящихся повсюду горожан. Люди шумно сбивались вместе, жались на обочинах, у открывающихся на ночь баров, и все выглядели друг на друга похожими. Вероятно, в том была виновата ошибка электриков и перегоревшие на всех улицах фонари, в опустившейся на нижний ярус темноте невозможно было хоть кого-то рассмотреть. Будущее становится предсказуемым в тот момент, когда ты обладаешь либо силой, либо знанием. Что же происходит тогда, когда ты — обладаешь всем? Ведь разве все не переплетено? (неразборчивые зачеркнутые строки)