Under-горгород

— Как тебе кажется, он поимеет что-то в конечном итоге? Слава стоял за Жекой, рассматривая этикетку на банке зеленого горошка, чтобы найти выбитый на ней срок годности. Услышав обращение к себе, он коротко угукнул и опустил банку обратно в металлическую сетку. — Произойдет ли, ну, переворот? — переспросил Слава. — А чего он добивается? — пожал плечами Жека, снимая с полки упаковку макарон.- Переворота и добивается. — Не знаю, — ответил Слава.- Скорее всего, добьется. — Я тоже так думаю, — подхватил Жека.- Лена, ты восхитительно выглядишь сегодня! Жека искренне засмеялся, улыбаясь и наваливаясь на прилавок, за которым царственно возвышалась кассирша, с яркой помадой и обведенными маслянистым синим карандашом глазами. Ее завитая белая прическа стояла так высоко, что увеличивала ее голову как минимум в два раза. Лена — возраста не молодого и не старого, и совершенно неопределяемого — наманикюренными розовым гель-лаком пальцами перекидывала продукты через кассу с одной стороны прилавка на другой. В этой части магазина стоял душный запах цветочных духов, и Славу даже начало подташнивать, пока он дождался своей очереди. — А пакет можно? — спросил Слава. — Пять рублей, — вальяжно ответила Лена, и вокруг ее губ заложились неглубокие складки. — Пять так пять…- пробормотал Карелин, пошарив по карманам и вываливая на пластмассовую площадку мелочь. Кассирша Лена осталась довольна — если, конечно, она была способна к этому состоянию — и отодрала полиэтиленовый пакет с комичной надписью «Рублевочка», кидая его на прилавок. Слава быстро покидал в него свой набор продуктов и пошел к выходу, в дверях встречая успевшего закурить Жеку. — Тут вчера, прикинь, ко мне приходит новенькая девица, стоит пока на просмотре, к работе еще не приступила, — Жека протянул Славе открытую пачку.- Мол, не подскажите ли мне тут. Ну, я и подсказал. — Да пиздишь, — заулыбался Слава, видя довольную морду Жеки и закуривая с его зажигалки.- Прям так сразу и дала? — Да еще как, — причмокнул Жека.- Я такой умелый ротик последний раз встречал, когда в школе с одноклассницей зажимался. Она была известная на район шалава. — Эту твою писатели не привлекают? — засмеялся Слава, накручивая на кисть ручки полиэтиленового пакета. — А что Саша? — С Сашей-то все отлично, но перепихон раз в неделю не предел моих мечтаний. Жека скинул окурок в урну, Слава, не докуривая, затушил свою сигарету о металлический край и швырнул следом. — Знаешь, у меня есть одна знакомая.- Жека толкнул Славу в плечо, когда они уже двинулись по улице.- Я бы вас свел. — Что за знакомая? — переспросил Карелин. — Умелая баба. И, что самое главное — совершенно без принципов, — бодро возвестил Жека, раскидывая руки, от чего в его пакетах опасно встряслись продукты. Слава, идя рядом, кивал и угукал, глядя куда-то в асфальт. Тот тянулся однообразным серым полотном, и Слава подумал, что странно, что он не покрывает все улицы яруса — зеленоватые газоны выглядели здесь неуместно, это было известно каждому, хотя, скорее всего, Карелин был первым, кто действительно об этом задумался. — Допустим, — заулыбался Слава, толкая Жеку в ответ.- А познакомь меня с ней, почему бы и нет. — Назови меня своей грязной сукой! Слава хватался за мокрые, склизкие бедра, долбящие его член взахлеб их владелицы. Темноволосая девица сводила тонкие птичьи лопатки вместе, театрально ахая и вскидываясь, когда Карелин шлепал ее по худым ягодицам. Ее длинные сиськи с торчащими коричневыми сосками качались от шеи почти до самого живота, словно маятники, Славе даже хвататься за них не хотелось, чтобы их не останавливать; его уши глохли от гортанных стонов, выкриков его имени, удивительно, что запомнившегося, и он кончал долго, с кайфом, жалея только о том, что сейчас не находится под приходом. Алиса — так звали его сегодняшнюю подружку — соскочила с кровати, по-хозяйски идя к столу и беря с него пакет белого порошка. Жека был прав насчет нее: судя по всему, у бабы была какая-то внутренняя чуйка на партнера, не иначе. Ее длинные ноги и такие же длинные груди качались перед Славой, пока она раскрывала пакет и возвращалась обратно на кровать. Он затянул порошок следом за ней, и после этого некрасивое тело его умеренно красивой подружки стало преображаться в самый желанный в Славином мире объект. Карелин развалился на девице, чувствуя всем собой ее прохладную кожу, мокрую от пота, вжимающуюся в него и с ним в этом мерзком ощущении сливающуюся. Он целовал ее в грудину, длинными пальцами сгребал и сжимал ее сиськи, и его член стоял так крепко, как стоял только под ГОРом, и чувствителен был так, как чувствителен был только под ГОРом. Он уже и сам стонал и кричал на всю свою тонкостенную хату, трахал бабу под собой как божественное явление, которое ему позволительно дало в себя прорваться, разорвать изнутри, запустить по локоть руку в самую глубь слизистых внутренностей. Слава зарывался носом в ее грудь, спускался по животу, утыкался мордой между ее ног, просовывая язык в вагину, соленую то ли от своего секрета, то ли от его спермы. Его руки скользили по тонким кривым ногам, кажущимися совершенным изобретением мира. Он не знал, когда на эту сероватую кожу высыпался порошок, но охотно им задышал, всем недавно соображающим естеством отрываясь от реальности и проваливаясь в темноту, наполняемую образами, исходящими от сверхчувствительной кожи, впитывающей каждое к ней касание — Слава чувствовал себя бестелесным энергетическим приемником, в который устремилась вся сила природы, затопляя его своим авторитарным всемогуществом. Когда Слава открыл глаза, он стоял на краю площади одного южного города. О наполненном особенным солоноватым привкусом воздухе он читал в книжках: именно так он его себе представлял; Слава был еще ребенком, когда стащил из магазина коробку с морской солью, и после ее тайного ото всех изучения решил, что так должно пахнуть во всех приморских городах, в них этот запах даже во рту ощущается, если вдохнуть поглубже. Яркий голубой купол неба накрывал площадь таких же ярких отштукатуренных зданий; пластмассовые ставни в толстую рейку были плотно прижаты к стенам домов, и в раскрытых окнах виднелись развевающиеся ситцевые шторы, где-то от дуновения ветра выпавшие наружу и накрывшие собой ящички с цветами. Слава подошел к фонтану, скользя по неровным округлым камням, гладким и позеленевшим от влажности города; вода шумела в общей тишине неестественно и невозможно громко, и он перегнулся через край, видя на дне фонтана блестящие в отсветах солнца золотые монетки. — Знакомое место? Слава поднял голову, видя курящего на скамейке рядом с фонтаном Гуру, который приветственно поднял руку с зажженной сигаретой и подманил его к себе. — Ты ведь о нем не должен знать, я тебе не привозил эту часть романа, — ответил Слава, садясь рядом с ним на скамейку. — Ну скоро-то наверняка узнаю. — Тебе здесь нравится? — невпопад поинтересовался Слава, беря раскуренную Мироном сигарету и зажимая ее между губами; ему хотелось бы почувствовать ее вкус, но незнакомое писателю ощущение не смогло воплотиться в его сне. — Безусловно, — ответил Гуру, поднимая голову и щурясь от яркого солнца.- Ты превосходно умеешь описывать места. Слава поглаживал пальцами гладкую бумагу сигареты, которую держал во рту, и ему хотелось задержать ее внутри себя как можно дольше. Горящий конец словно и не тлел вовсе, оставляя ее такой же длинной и крепко набитой табаком, как ему ее передал Гуру. Карелин посмотрел на собеседника рядом с собой, который, откинув голову и широко расставив ноги, умиротворенно морщился, подставляя лицо палящему солнцу. Вязкий дым заполнил глотку Славы, заставляя им подавиться. Карелин проснулся, растерянно уставившись на сидящую рядом с ним девицу. В нос ударил запах секса и дешевого табака, за которыми прорисовались простыни, стены комнаты и открытое окно с визжащими за ним детьми. — Привет? — Доброе утро, мальчик, — заулыбалась она, сидя голой на его кровати и от того вызывая у отошедшего от кайфа Славы особое неприятие. — Алиса, да? — наудачу сказал Слава.- Кажется, мы отлично провели время. — Ты прав, детка. Еще как. Держи. Алиса протянула Славе зажженную сигарету, но он отказался. Пожав плечами, она снова затянулась и слезла с кровати. — Кстати, тебе звонили, — сказала она, одеваясь.- Что-то насчет книжки. Андреем, вроде, представился. Там осталась запись, на автоответчике. Кажется, у тебя проблемы, да? Это хреново. Ты кажешься хорошим парнем. Девица говорила много и отрывочно, заваливая медленно соображающего Славу потоком ритмичной вербальной информации. Этим она была похожа на какую-то небольшую птицу. Славе хотелось, чтобы она уже, наконец, заткнулась, но его едва ли не единственный рабочий принцип, что к девушкам надо относиться с уважением, заставлял его молча смотреть на то, как она скачет по комнате на своих тонких ногах — точно, как птица. Алиса закинула на плечо длинный ремешок ярко-красной сумочки и запустила в нее руку, доставая такого же цвета помаду. Пока она жирно наносила ее на губы, Слава сполз с кровати, стаскивая за собой одеяло и заматывая его у себя под животом. Алиса почмокала, глядя на свое отражение в стеклянной раме, и развернулась к хозяину квартиры, со звонким щелканием оставляя красный след своих губ на его лице. — Еще увидимся, малыш, — заулыбалась она, обнажая неровный ряд зубов, и Слава вежливо улыбнулся ей в ответ. — Кстати, чуть не забыла, — Алиса, уже уходя, остановилась в дверях, вновь запуская руку в сумочку и доставая из нее сложенный пополам листок.- Жека просил тебе кое-что передать. — Спасибо, — машинально ответил Слава, разворачивая лист и видя изменившуюся листовку Гуру: повествование продолжилось с того момента, на котором оборвалось на предыдущей; он поднял глаза на Алису, интересуясь, — Читала? — Там как-то муторно, — призналась она.- Но мне понравилось. Пишет кто-то умный. — Это да, — засмеялся Слава. Алиса защелкнула маленький золотой замочек на своей сумочке и, напомнив об оставленном ею на столе Славы номере телефона, попрощалась с ночным любовником, в очередной раз добавляя какое-то нелепое к нему обращение. Придерживая одеяло на бедрах, Карелин дошаркал до телефона, криво висевшего на в цветастый узор обоях и мигающего красным огоньком рядом с иностранной надписью «autoresponder». Автоответчик щелкнул и после короткой паузы с помехами заработал. «Слава, это Андрей, я тебе вообще кто, литературный агент или мамочка? Ситуация критическая, договор расторгли трое из пяти заказчиков! Трое, Слава! Это больше половины! Если ты не объявишься до конца недели, уйдут последние двое и я уже не смогу тебе помочь. Ты… К черту, перезвони мне хотя бы!». — Да иди нахуй, Андрей, — развязно протянул Слава аппарату, подбирая волочащееся одеяло и закидывая его себе на плечо. Он даже засмеялся, и еще раз повторил «иди нахуй», когда поднимал с пола пахнущее старым бельем шмотье. Слава глянул на отражение себя в раме и потер ладонью красный отпечаток на лице, размазывая едкую помаду по скуле. Наклонился ближе к отражению, поворачивая голову и присматриваясь к тому, как помада стертым следом смотрится на нем. Тронул пальцами и, развязно заулыбавшись, выпрямился, толкая раму так, чтобы она открылась шире и потеряла отражение Славы. На столе лежала переданная Жекой листовка, и писатель невольно задержался, расправляя ее двумя пальцами и прочитывая хорошо известный ему — им же написанный — текст. Возбужденный Карелин подхватил завернутые в мятую бумагу листы и выскочил из квартиры, прижимая их к себе — словно вся жизнь межъярусного писателишки сжалась в его объятиях, заключенная в бумагу и чернила. Он, внутри кричащий от восторга и от того чувствующий себя магически всемогущим, даже постучал ладонью по кнопке вызова лифта. Молчаливые металлические двери упрямо не тронулись, и с лестницы раздался короткий удивленный восклик. Слава развернулся на источник и почтительно склонился, узнавая на оббитых лестничных ступеньках свою соседку снизу. — Валерия Олеговна, добрый день. Отлично выглядите сегодня. Пенсионерка смотрела на Славу с опаской и недоверием. Она уже много лет была в маразме, родственников у нее не было — а может, были, но решили не обременять себя ненужными проблемами — и от того она часто ходила по дому и ближайшим районам, то и дело привязываясь к случайным попутчикам. Слава одно время встречал ее часто и разговаривал с ней, не зная до конца, воспринимает ли она хоть что-нибудь, а потом как-то потерял из вида и даже подумал, что старушка все-таки померла. — Ты кто? — взволнованно поинтересовалась Валерия Олеговна. — Слава Карелин, я живу этажом над Вами, — заулыбался Слава, подходя к лестнице и всматриваясь в ничего не выражающие кроме испуга старческие глаза. — Я знаю Славу, ты не он! — воскликнула старушка, отходя к стене и выпадая из своих тапочек на высокой резиновой платформе. — Да как же не он, — заметил Карелин.- Сюда новый никто не заезжал, я все тот же Слава. — Ты не пытайся меня обмануть, — сморщилась Валерия Олеговна, кутаясь в шерстяную шаль и отступая обратно в лестничный проход.- Я знаю Славу, ты не он! Он открыл было рот, но промолчал, оставаясь на своем месте и дожидаясь, пока старушка, встревоженно повторяя «ты не он», не спустится вниз, и ее цветастый платок не пропадет за перилами лестницы. Слава нетерпеливо вздохнул и еще недолго поплясал на месте, выжидая время, когда она точно уйдет с лестницы, и тогда бодро сбежал вниз, больше никого на своем пути не встречая. Карелин втянул пыльный воздух, поднимая голову и глядя на раскинувшуюся перед ним гору. Она зачаровывала своим величественным видом, кудрявыми верхушками деревьев, без просветов покрывающими скалы в нежилых районах, и торчащими под лесами однообразными, низкоэтажными зданиями, налепленными на гору и друг на друга как разросшийся грибок в ванной. Слава зажал подмышкой пакет с рукописью и двинулся дальше по тротуару, перед ним из-за изогнутой дороги поднималось здание, вырисовывающееся на фоне фавел своим отштукатуренным потрескавшимся фасадом и упрямой стариной постройки, вокруг которой много лет бесконтрольно разрастались жилые районы нижнего яруса. Ветер гнал под ноги Славе выхваченные из наружнего ящика листовки, кружил их у асфальта и уносил вниз по улице; и Карелин поднялся по широким старинным ступеням, уверенно толкнув вперед тяжелые двери театра Гуру. — Ну, здравствуй.