Under-горгород

Горгород выскакивает из безвременья, если видит своими разномастными глазищами на каждом углу плакаты о новых выборах мэра. Спроси у людей в любой другой день, когда именно празднуется сегодняшняя дата, никто не назовет даже времени года. Зная о забывчивости собственных горожан, управляющий (на исключительно текущий момент; он, признаться, до сих пор растянулся на несколько сроков, быть может от того и привыкли жители к сложившейся вокруг них постоянности) аппарат Горгорода развешивал плакаты на кузовах трамваев, увлеченно печатал социальные рекламы и оповещал из экранов в каждой программе и программке о том, как важно ему — этому аппарату — мнение коренного жителя прогрессивного курортного города. Неделя до выборов мэра для многих была любимым временем — когда еще люди могли ощутить столь значимую важность собственной персоны. Федеративный аппарат много лет назад (совершенно не отсчитываемых из-за отменившегося в школах изучения истории) разделил страну на самоуправляющиеся городские единицы. Связывание их в общую систему характер носило столь же рекламно-популистический, сколько и многое другое, что реализовывалось на этой территории. Образ президентской семьи был фактором объединительским — призван он был транслировать жителям культурные и моральные нормы, единые (по затее и утвержденным традициям) для сложившегося под его управлением общества: все города оборачивались словно флюгеры, жадно усваивали реалити-шоу про любовниц президента и обсуждали каждую как маленькие приемники, расставленные на разросшейся по огромному материку карте. Предположительно, именно поэтому ни одна ракета не могла попасть здесь в цель, влетая в область не замолкающих помех, и наверняка при попытке пропала бы где-то в северных лесах. А вот реальная власть держалась в руках каждого из мэров рассыпанных по карте городов. Раз в пару лет (четверку? пятерку? — да, впрочем, была ли разница) подходил к концу срок предыдущего и разворачивалась программа выбора будущего. Здесь, независимо от единовременья и единоместа, ни один из городов не был похож друг с другом; насколько могут быть не похожи города, объединенные одной культурой и одной системой ценностей. Берите бланки, заполняйте паспортные данные — сегодня празднуется день выборов мэра Горгорода! Я занимаюсь торговлей как искусством. Кто-то рисует на холсте или пишет стихи. А я организую поставки — как правило, большие. И да, я участвовал в построении стен на границах ярусов, и планирую укреплять их и дальше. А поскольку никто не умеет вкладываться в строительство лучше и эффективнее, чем я, я построю их дешево. И я сделаю так, что каждый нижестоящий ярус сам заплатит за свою стену. Попомните мои слова. Я никогда не хотел стать мэром, но я смотрел на наших управленцев, и у меня обливалось кровью сердце за нереализованный потенциал города, что так искусно просирался (глухой смешок за кадром) в курортных яхтах на озерах, арендуемых тем средним классом, который ничего не оставляет в отелях. Вы знаете, я люблю жить красиво. Я люблю спать с красивыми женщинами, я люблю красивую обивку кресел в своем автомобиле, я хочу принести красоту и в жизнь своего города. Кто-то из встречаемых мной недоброжелателей сказал мне: «ты — торгаш». Я хочу с ним охотно согласиться: я люблю торговлю, торговля любит меня, я — это торговля. И именно по этой причине я подниму этот город вверх, как здоровый член. Пока кто-то может продать ручку, как в том избитом анекдоте, я могу продать свое честное слово; а я ведь, знаете ли, совершенно бесчестный. Мы живем в мире, где люди уверены, что хорошему человеку нечего делать в политике. Я эту веру поощряю. В политике все — хитрозадые иуды; и потому стоит выбирать того, кто в хитрости наиболее искусен, кто знает, как с ее помощью можно получить максимум. В конце концов, посмотрите на мои финансы — их найти не сложно — я их поднял именно на этом. Сегодня если уж я ввязываюсь в проект, этот проект всегда крупный. Моя политическая карьера не является исключением. Он работает? (раздаются потрескивания) Кхм. Ну, начнем, короче. Я человек конкретный. Это подтвердят все, кто служил со мной, и кто работал со мной после службы. И потому я привык к конкретике и расстановке во всем, за что я берусь. Если уж я — берусь — за что-то, то делаю это так, как надо. Я привык работать руками, мое дело — это работа полевая, зачастую грязная. А политика это, знаете ли, работа грязная. Тут надо быть готовым и врагов устранить, и дерьмо подчистить. Вот наш город всегда был окружен недоброжелателями; оно и ясно, процесс естественный, даже животные пытаются придушить ту особь, которая сильнее их. Горгород душат со всех сторон, это ж лакомый кусочек: курорты, территория, горное производство! Этому городу нужен новый тактик. Хватит находиться в обороне, пора уже переходить в атаку. У нас на территории достаточно азалий и азов, чтобы защитить себя от вражеского вторжения с воздуха — а на суше мы, простите, в выигрышном положении, как ни глянь, находимся. Это и ребенку ясно. Но мы здесь говорим не о детях. Не будет никаких детей, если мы оставим все как сейчас. Многие из вас заметили, что тот кризис, в который мы вступили пять лет назад, совпал с расцветом зарубежа. Как думаете, почему? Я вам отвечу — из-за подлых жадюг, боящихся вступать с нами в открытое противостояние; потому что знают — проиграют нашему великому государству. Вы спросите, за войну ли я? Я отвечу — да. Война — единственный проверенный способ доказательства окружающим своих политических взглядов, это уже проверено временем. Иностранные педики решили, что конфликты можно решать сидя за столом и воркуя друг с другом, я же скажу вам: аргумент — это не только устное доказательство, но и материальное. Последний раз, когда я аргумент использовал, тот, кто его испытал, собирал раскрошенные зубы по всей части. А ведь это был всего лишь мой подчиненный. Терять мы стали понимание того, что делать людьми нас должно. Мы погрязли в собственных грехах, которые окружили нас, сломили веру нашу своей гедонистической привлекательностью. Из наших грехов выросли стены нашего города, разделив богатых и бедных, отделив ближнего нашего от нас. А ведь если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот (Святое Евангелие от Марка. III, 24-25). Уже больше года как я объявила о своих воззрениях и мыслях, и то время было трудное, у меня едва не отняли право вести прогноз погоды на городском канале, из страха правды, которую вы можете захотеть узнать. Но беды мучат, да уму учат. И только чрез мучения могу я теперь обращаться к тем, к кому всегда обращалась из экранов, каждое утро и каждый вечер. Ведь ясны как никогда тогда стали слова о том, что лучше смиряться духом с кроткими, нежели разделять добычу с гордыми (Притчи Соломона. 16, 19). Меня ужасает количество греха на горе нашей, но знаю я, что способны отмыться каждые из жителей ее. С трепетом в груди хочу сказать я, как замечать стала, что с того момента, как я решилась на путь этот, я чаще и погоду солнечную объявлять стала: то знак был мне, истинный и единственный в своем роде, как все божественное. Моя цель с тех пор — наставить тех, кто заблудился, но сердцем жаждет света. Ведь каков правитель народа, таковы и служащие при нем (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. X, 2). И я надеюсь только на то, что это вселит в вас ту же надежду, что я имею. Ведь Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же. — Че ты такой грустный? Гоу тусить, эй! Незнакомый мужик толкнул Славу в плечо, в его дернувшуюся руку вставляя пластмассовый стакан с пивом, и сгинул в то же никуда, из которого появился. Грохочущая музыка, заведенная на дырявых колонках в театре, звучала за много кварталов дальше в фавелах; где-то в отдалении она затоплялась тишиной опустевшего региона, стянувшегося едва ли не до последнего жителя к старым стенам. Всех привлекал бесплатный алкоголь и заведенная атмосфера праздника. Карелин же искал глазами в потной и от того методично раздевающейся толпе до сих пор не встреченного Гуру, который еще за день до выборов позвонил ему и посоветовал «обязательно приходить». Оказалось, в фавелах развернувшийся здесь революционер в этот год решил организовывать собственное празднование дня выборов: на всем ярусе городское правительство (традиция установлена была правящим последние несколько сроков мэром) устраивало пункты празднования с алкоголем, музыкой и ослаблением и без того редко в жизни нижнего яруса участвующего контроля. В целом, вечеринка в фавелах ничем не отличалась от правительственной. Разве что в фавелах было душнее и жарче — из-за специфического в здешних местах климата. — Кому отдал свой голос: свинье, петуху или змее? — заулыбался Гуру. От него отошла взлохмаченная девица, с блестящим лицом и припухшими губами, растерянно вглядывающаяся то в уставившегося на нее Карелина, то в смотревшего своими выпученными глазами словно сразу на всех Мирона. Последний кивнул головой в сторону, и девица, поджав зацелованные губы, протиснулась между танцующими телами дальше от них. В отмеченной колесом сансары руке Гуру держал полупустой стаканчик пива, на дне которого скопился какой-то мутный осадок, свойственный дешевому пойлу и неразборчивому спросу. Одетый в застегнутую до горла рубашку он выглядел празднично, даже слишком в устроенном им же нижнеярусном декадансе — судя по доносящимся сквозь биты звукам, кто-то уже блевал под стенами театра. Слава стукнулся пластмассовыми стенками стаканчиков с Гуру и развязно пожал плечами. Он понятия не имел, кто за какой животный образ отвечал в представлении Мирона. Да и признаваться ему не хотелось, что весь день Слава на самом деле продрых и пробухал.