Глава II. Семейные отношения.
К концу первой недели Саске хотелось выть, подобно запертому в неволе волку. Он начал понимать все: почему ребята были готовы спиться, просиживая штаны перед телевизором, и винили Сакуру в своем безвыходном положении; почему Сакура пыталась сбежать из дома, похожего на крепость, где повисла тяжелая атмосфера постоянного ожидания. Ведь не могло быть более сводящего с ума занятия, нежели защищаться от несуществующих противников. Предаться общему упадку было легко, и Саске пришлось собрать в кулак весь свой самоконтроль, чтобы поддерживать установленную им дисциплину. Задачки с участием людей, если в конце они не должны были погибать, давались Учихе сложно, но невыполнимыми они все же не были. И первым делом Саске решил избавиться от жуткой напряженной атмосферы, которая напоминала натянутую тетиву, что вот-вот выстрелит. Между Сакурой и людьми в доме разверзлась такая пропасть, что они даже боялись подходить к ее краю, чтобы натянуть хотя бы веревку между сторонами. Они игнорировали ее так, как обычно проходит бойкот в школе: показательно замолкая, когда Сакура появлялась в комнате, опуская головы, когда она смотрела на них своими бездонными глазами-озерами, холодными, как горные воды, но неизменно провожали ее взглядом, стоило Сакуре повернуться к ним узкой спиной. Саске за все это время был, кажется, единственным человеком, кто смотрел ей в глаза, кивал, случайно встретив в коридоре, но никогда не получал ответа, потому что Харуно впадала в оцепенение от неожиданности. Однажды он обернулся, пройдя мимо, и обнаружил, что девушка так и стояла, глядя ему вслед; в тот момент ее лицо так ярко выражало эмоции, что Учихе показалось, будто он наяву услышал крик. Но были ли в этом звуке слова, он не расслышал; впечатление исчезло так же быстро, как разглаживаются круги на воде от брошенного камня. Сакура вернула свое беспристрастное выражение, развернулась и поспешила по своим делам. Дел у Харуно было немного. Армейский порядок в доме распространялся в том числе и на нее: Сакура не могла покидать дом без ведома дяди и никогда не оставалась одна за пределами своей крепости. Однажды она пожелала отправиться на шоппинг, и Яманака, Учиха и еще один парень по фамилии Соба были обязаны сопровождать ее. Саске и сам был не рад роли сторожевой собачонки, которой не разрешалось даже тявкать, но мог только представить, как нервировало Сакуру присутствие безмолвных спутников за своей спиной. Ни один консультант не рискнул завести с Сакурой затяжной беседы, ведь даже будучи одеты не в дорогие костюмы, а повседневную одежду, ее спутники несли с собой гнетущую атмосферу, от которой магазин быстро пустел. Конечно, Сакура не могла и подумать о том, чтобы с таким довеском пойти на свидание или в клуб, попытаться завести друзей или парня; ее спутником оставалось лишь завистливое пыхтение Ино, фыркавшей на каждую вещицу из магазинов. На самом деле блондинка была единственной, кто попытался взять от ситуации все; она вырядилась в шорты поразительно короткой длины и безрезультатно крутилась в них перед невозмутимым Саске. Тот умел отвести взгляд и не отвлекаться от главного задания, в отличие от Собы, который едва ли зубы в крошку не раздробил, наблюдая за стараниями Ино. Мужчины бывают не менее завистливы, чем женщины, и Саске часто оказывался объектом этих совсем не высоких чувств за красивое лицо, холодный характер, навыки, ум и его более высокое положение по отношению к другим, ведь начальство часто выделяло его среди остальных подчиненных. Поэтому еще пары дней хватило, чтобы Саске объявили такой же бойкот, как и Сакуре. Отрядик продолжал хором приветствовать его, выполнять лаконичные приказания и больше не мусорил, но в глаза они ему тоже не смотрели и не разговаривали, если думали, что Учиха слышит. Даже вернувшееся послабление в форме одежды не расположило их к Саске. Так что, если ранее у него оставались крохи надежд на построение работоспособного отряда, то теперь он с горечью убедился, что его прислали воспитателем в детский сад, и уважение к охранникам, таким же якудза как и он, утопилось в царившем в коттедже унынии, на поверхности которого они плавали, как продукты животной жизнедеятельности. Потерпев поражение на западном фронте, он обратил внимание к восточному. Установление контакта с Харуно Сакурой могло оказаться хорошим ходом. Не стоит обманываться, впрочем, что Саске нуждался в собеседнике — наоборот, тотальное одиночество, в толпе или в клетке, было привычным состоянием для мужчины, так что он вовсе не сходил с ума в изоляции. Причины его инициативы были куда более рациональны и даже коварны: во-первых, контакт с объектом требуется для выполнения задачи по ее защите, а во-вторых, в будущем, когда девчонка займет свое почетное место рядом с кумитё, она вспомнит, кто был на ее стороне. Ямато, безусловно, намекал на это, поручая ему задание. И теперь иногда, закуривая у черного выхода, Саске смотрел на ее окна с приглушенным светом, и думал, что именно так и стоило поступить с самого начала. Уломать ее работать с ним заодно, убедить, что он будет ее верным союзником, и, может, даже сдвинуть это задание с мертвой точки. Проблемой оставалось то, что Саске не был коммуникабельным человеком и общаться умел только с головорезами да с боссами, но никак не с девушками вне работы. Зато, при этом, он умел хорошо притворяться. Конечно, его лицемерная маска быстро давала трещину, но Сакура тоже не производила впечатление расположенного к долгим разговорам человека. Более того, чем больше он наблюдал за девушкой, тем чаще замечал, что она вызывает у него подлинное любопытство, так до конца и не удовлетворенное с первой встречи, потому общение с ней, хотя бы поначалу, не должно было стать мукой. Саске пытался прочитать в ней хоть что-то, но его внутренний взор натыкался только на крепкую стену вокруг хрупкого образа. Сакура проявляла минимум эмоций, да и те не были добрыми или положительными; она не пыталась понравиться людям вокруг нее, с поразительным равнодушием встречала шепотки за спиной и неуважение к ней как к племяннице босса, но избегала этих людей, почти все время находясь в своей комнате. Саске не мог сказать, предпочитала ли она одиночество или просто хотела свести стресс от общения со своими охранниками к минимуму. Двойственность ее поведения до жути напоминала Саске его самого. Только у Учихи не было возможности спрятаться за дверь, когда ему действуют на нервы, хотя фактически именно это он и делал, когда соглашался сменить кого-то на сидении у экранов во время приема пищи или брал ночные дежурства, чтобы оставаться одному. В комнате Сакуры не было камер — только инфракрасные сенсоры, но брюнету не нужно было смотреть на нее, чтобы вспоминать другие схожести между ними. Ни Саске, ни Сакура не были похожи даже внешне на типичных представителей криминального мира: у него даже неоднократно ломанный нос был идеально-ровным, и ни одного шрама не тронуло лица с высокими скулами и темными внимательными глазами под строгими бровями. Остальное — и шрамы, и татуировки — скрывались под строгой, неброской одеждой. Сакура же была такой нежной, что он удивился бы, узнав, что родство с борёкудан и воспитание в триаде оставило хоть один след на ее теле. Саске бы соврал, если бы сказал, что не оценил симпатичное личико и изящную фигуру девушки: ему, в конце концов, было скучно, а задержи он взгляд на Ино, так тут же был бы неправильно понят. Что до Сакуры, то сначала она на самом деле показалась ему слишком худощавой со своей лебединой шеей, узкой спиной и изящными пальцами; как будто стоило чуть-чуть надавить — и она сломается; потом начал думать, что это была филигранная нежность несгибаемого металла. Харуно носила уютную, скрывающую очертания тела одежду даже в жарком августе; любила туники, длинные юбки, романтичные старомодные сорочки, поверх которых пузырились легкие кардиганы, и на фоне широких рукавов бумажные запястья казались тонко собранным причудливым оригами. Всем цветам она предпочитала оттенки бесцветности: серый, белый, бежевый; она словно и сама пыталась стать если не призраком, то отблеском солнечного луча на гладкой стене, в то время как Саске явно тяготел к теням, чередуя черное с черным. И таким образом среди разнообразия аляповатых костюмов и откровенного стиля Ино они с Сакурой оставались незаметными и неброскими. И черт побери, если они не были похожи в мелочах, исходивших из их мышления; как они переглядывались в тот день в торговом центре, синхронно закатывая глаза на поведение Ино или комментарии Собы. По всем признакам можно было сделать вывод, что им с Сакурой суждено найти общий язык, но первый шаг Саске должен был сделать сам. Он быстро понял, впрочем, что Сакура разгадала его намерение, и, кажется, оно ей пришлось не по душе. Наверное, определенность цели пряталась в глубине темного взгляда, ставшего прицельным, ищущим, прямым, ловящим ее на мушку, потому что Сакура начала прибавлять в скорости и менять направление, услышав тихую поступь его уверенных шагов. У нее был отменный слух, реакция лесной лисицы и почти что грубая наглость, которой она пробивала себе путь из его не очень-то явных ловушек. Так что Саске пришлось включить профессионализм, и никогда еще навыки солдата и разведчика не использовались им столь тривиально. Если бы в мужчине было чуть больше иронии, он бы обязательно посмеялся над тем, как высчитывает время ночной активности Сакуры и прячется за стеной, но, увы, способность смотреть на вещи просто он потерял вместе с предательством семьи; смертью отца; убийством брата; и даже еще раньше, вместе с первой войной, что осталась в его воспоминаниях в размытом от крови и песка фокусом. Саске разве что глаза не прикрыл, мысленно сливаясь с обстановкой, выжидая момента, когда Сакура расслабится в пространстве кухни. Он услышал шум воды, наполняющий стакан, щелчок включенного подогрева рисоварки, и дождался скрипнувшей совсем рядом дверцы ящика, прежде чем появиться рядом, как из воздуха, и стать видимым. Закрыв стеллаж и увидев возникшую рядом плечистую фигуру, Сакура икнула от неожиданности, подавшись назад, но Саске успел схватить ее за запястье, дергая обратно на себя и с еле сдерживамой усмешкой приложил палец к своим губам. Он старался не причинить боли тщетно вырывающей руку Сакуре, и очень надеялся, что ей не придется затыкать рот, чтобы девушка не перебудила весь дом. Ей действительно потребовалось пару мгновений, чтобы сфокусировать взгляд на внезапном нарушителе спокойствия, но она продолжила вырывать руку и, кажется, до сих пор искала застрявший комком в горле голос, которым можно было завизжать. — Успокойся. Я хочу поговорить, — произнес Саске вполголоса, надеясь спокойным тоном охладить пыл Харуно. Ему самому это все напоминало сцену из какого-то мультфильма про Тома и Джерри, и вот-вот должны были грянуть музыкальные эффекты, а у девушки — пойти пар из раскрасневшихся ушей. Главное, что за эффектом неожиданности удалось спрятать неожиданный переход на «ты», в ключе которого любые переговоры с девушками вести было проще. Они — чрезвычайно эмоциональные существа. Впрочем, по сравнению с Саске даже аквариумные рыбки будут более эмоциональными. — Это был единственный способ поймать тебя, — пояснил он, расслабляя руку, но продолжая удерживать в пальцах запястье девушки, а той точно виделись издевательские искорки в его глазах. — Очень смешно, — прошипела Сакура, напоминавшая дикую кошку. — Отпусти. — Ты боишься меня? — предположил Саске, от которого не ускользнуло то, как нервничала Сакура, и теперь он хотел выяснить, почему. Однако Учиха и чувства — эти две вещи не сочетались, располагать к себе и вызывать доверие он не умел, и подход у него был рациональный: найти проблему и представить контраргументы. Первый залп предположений вслепую пролетел мимо цели. — Боюсь? Я ненавижу вас всех! — Девушка резко взвилась, наконец вырывая руку из хватки мужчины и отступая, поправляя сползший с плеча пыльно-синий тонкий кардиган. Саске в уме поставил красный флажок на запомнившуюся фразу, помечая свою ошибку. Трогательный вид замкнутой в себе девушки ввел в заблуждение, но с гримасой на ее лице вспомнились слова Ино о презрении принцессы к своим охранникам. — Интересно, за что? — В этом его «интересно» не было ни капли любопытства, да и сам вопрос был продолжением этого осторожного хождения в разведку, как оказалось, по минному полю. Впервые Саске видел Харуно такой эмоциональной и теперь предполагал, что любая реплика сейчас будет вызывать маленькие взрывы. Он привык считать ее похожей на себя: собранной и спокойной, а сейчас она каким-то образом оказалась полной его противоположностью. Даже в том, как она делала вид, будто не услышала вопроса, как вздернула носик и резко отвернулась, так, что короткие розовые волосы ударили по тонкой шее, было слишком много игры на публику в лице одного зрителя. Только уйти ей не дала тут же опустившаяся на плечо ладонь Саске. Он сам едва сдержал недовольное цоконье, но глаза раздраженно закатил, пока Харуно не видела. От внимания мужчины не ускользнуло, как она едва вздрогнула от его прикосновения, но манера разговора оставалась ядовитой: — Что тебе, тюремщик? — Ты не ответила на вопрос. — А я обязана? — Сакура фыркнула, сбрасывая тяжелую руку с плеча. — Вас что, есть за что любить? Саске обычно не был из тех людей, которые судят о других по себе — разве что осуждают иногда, как, например, вот такие проявления никому не нужной сентиментальности. Но все же он не представлял Сакуру наивной искательницей справедливости, которой чужда хитрость. Ее глаза говорили о пройденных испытаниях, но если сейчас окажется, что побеги и конфликтность были не более чем одним большим капризом — для Саске это будет разочарование, каких он не испытывал давно. — Люди здесь заботятся о твоей безопасности, — произнес брюнет, едва сдерживаясь от злобного рыка. Однако менторского тона избежать не удалось. — По приказу, который я не давала, — высокомерно ответила девушка и снова отвернулась, открывая холодильник и доставая еду: салат из водорослей, тарелку овощей, рулетики из омлета и кусочки мяса. Ее сосредоточенный на еде вид и ровная спина не хуже выражения почти не видного сейчас лица говорили об исключительном упрямстве девчонки, что заставило Саске заскрежетать зубами. Он был слишком горд, чтобы терпеть такое отношение, и уже не мог отказаться от искушения поставить ее на место. Голосок в голове нашептывал, что сменить ее ненависть на страх он смог бы за несколько секунд, одними словами, не коснувшись ее и пальцем. Но если бы он выходил так из любой ситуации, то рано или поздно выхода бы не нашлось. Нет, Учиха был жив, пока осторожный и отрешенный от субъективного психолог в нем процветал, и припугнул он ее совсем другими опасностями. — Тем не менее, это не мы пытаемся тебя убить, да? — язвительно хмыкнул Саске, надеясь на то, что тема заденет что-то в принцессе, и на этот раз не ошибся. Сакура замерла и медленно опустила голову, закрывая холодильник. — Я думаю, тебе лучше содействовать нам, чем мешать. Сакура обернулась на Учиху. Ее лицо вновь приобрело знакомое мертвое выражение: снова опущенные уголки губ и глаза, смотревшие словно сквозь него. Сакура точно уловила тот ничтожный процент личной угрозы, который он вкладывал в фразу, понял мужчина и отметил ошибку номер два. Похожи ли были его слова на отрезвляющий ушат холодной воды, который поможет воспринимать его слова беспристрастно? Или все, что он скажет теперь, будет встречено согласием ради того, чтобы он оставил ее в покое и присоединился к остальным, не добившись на самом деле ничего? Эмоциональная Сакура вдруг показалась стабильней, и ее выпендреж был более искренним, чем маска, которую он теперь имел честь лицезреть. Лучше бы он потерпел горячий темперамент, подумал Саске, чем бил построенные с его же подачи крепости. — Что ты от меня хочешь? — спросила она ровным голосом, не давшим ему ответа на собственный вопрос, и Учихе ничего не оставалось делать, как продолжить. — Сотрудничества, Сакура. — Саске постарался смягчить тон. — Ничего сверхъестественного. — Я вроде и так делаю все, что мне скажут, — все так же механически пожала плечами Сакура, накладывая теплый рис в миску, и Учиха вздохнул. Общаться со стеной было признаком шизофрении. А Сакура именно ее и возвела между ними, толстую и кирпичную. Обогнув стол, Саске сел напротив одновременно с собиравшейся приступать к трапезе Сакурой, да еще с таким хозяйским видом, как будто его приглашали присоединиться. — Я серьезно. Ты могла бы облегчить себе жизнь. А из-за побегов твои перемещения были сильно ограничены. Харуно промолчала, старательно утрамбовывая салат из водорослей в рис. — Почему ты сбежала? Сакура не спешила отвечать, но Саске и не поторапливал, терпеливо дожидаясь, пока она пережует еду. Вопрос неловко повис в воздухе, и у девушки не было выхода, кроме как ответить. Впрочем, невежливо совершенно, вопросом на вопрос: — Высказанная причина дядю не устроила? — Я не имел чести видеться с твоим дядей. Если задуматься, шанс, что она об этом знала, был 50/50, и чаши весов склонились в сторону утверждения, что с Данзо она общалась мало. По какой причине — Саске решил выяснить позже, не влезать пока в область личного. Ему и так поступало достаточно информации, которую он обдумывал, как будто дополнял мозаику новыми кусочками картинки. Сакуре же, в противоположность его подозрительной внимательности, было все равно. Буквально. Саске догадывался об этом и раньше, но теперь плюсовал баллы по шкале оценки этого безразличия — агрессивного, очень продуманного и хорошо спланированного. Со стороны могло показаться, что она не задумывалась о том, что говорит, не прислушивалась к чужим репликам, но на самом деле она собирала информацию не хуже него. Вот только для того, чтобы определить, за кого играет Сакура, стоило иметь представление хотя бы о заинтересованных в ней сторонах и цели ее неудавшейся вылазки. А она сама на его ответ вздохнула так печально, как будто дать ответ повторно ей приносило неимоверные муки. — Я хотела прогуляться по городу. Одна. Саске никак не выразил своего скепсиса, может быть, потому что он делился пополам с удивлением — признаться, Сакуре удалось застать его врасплох. Простая причина звучала невероятно, и хотя Саске мог понять стремление передохнуть подальше от этого места, способ это сделать вызывал лишь нарекания своей беспечностью. Одиночный бунт здесь был явно обречен на провал. Интересно, дядя поверил в ее блажь? — То есть, пока тебя пытаются уберечь, ты плюешь на охрану и беспечно своевольничаешь, помогая своим врагам. — У Саске была своя трактовка событий, и он не стеснялся ее высказать. — Глупо. Хочешь умереть? — А то, что происходит здесь, можно назвать жизнью? А, тюремщик? — тихо спросила Сакура. Минуты две назад она бы прокричала эти фразы ему в лицо, но теперь эмоции были приглушены. Сакура действовала на автомате, хотя механизм этот явно и ей не приносил удовольствия, и Учиха не стал продолжать спор. Он дал небольшой паузе поглотить горькое послесловие риторического вопроса, заняв его пережевыванием вытащенного из чужой (общей!) миски салата, и решив, что узнает потом, ищет ли Сакура смерти или просто любит ныть. — Кто пытается тебя убить? — спросил он после. Судя по всему, этот вопрос был ничем не лучше предыдущих; сегодня он явно отобьет у нее всякий аппетит к еде, подумал Учиха и не почувствовал ни малейших угрызений совести. — Этого мой дядя тоже не сказал? — иронично протянула Сакура. — Ты прекрасно знаешь, что не сказал. — Вообще-то, не знаю. — Крошечный кусочек обиды прорвался сквозь стену, и Саске готов был поклясться, что на лице Харуно промелькнула гримаса, как у маленькой девочки. Он даже почти насмешливо ухмыльнулся. — Я с ним почти не общаюсь с тех пор, как приехала сюда. Класс, значит, их обоих кинули сюда, как ненужных щенков в приют. Расположением родственника она не пользуется, а значит слежка за девчонкой — действительно не привилегия, а наказание. Саске задержал на ней взгляд, обдумывая новые подробности; это было похоже на правду, ведь Сакура совсем не выглядела как якудза, и это объясняло пренебрежительное отношение охраны к ее статусу. Тогда Учиха задался вопросом, а стоило ли ему принимать ее сторону, налаживать эту связь, и не выйдет ли это ему потом боком. Но, за мгновение взвесив за и против, решил, что отступить всегда успеет. Он знал, что не привяжется к ней, никакие принципы не остановят его от того, чтобы сбросить балласт чужого расположения, если оно будет тяготить. Мир был жесток; мир якудза состоял из жестокости. — У меня что-то на лице? — нахмурившись, спросила Сакура, отряхивая тонкими пальчиками уголки губ. Саске, чей устремленный на нее задумчивый взгляд вновь приобрел осмысленность, не удостоил ее ответа, продолжив гнуть тему, интересную лишь ему, и заодно взявшись за столовые приборы, чтобы иметь повод находиться за столом. — И с каких пор ты здесь? Мне сказали, за тобой было две слежки. — Да ты умеешь испортить аппетит, — вздохнула Сакура, опуская палочки и наблюдая, как один яичный рулетик пропадает во рту Саске. — Две недели. Я в Японии две недели. До этого я была под наблюдением, но после почти состоявшегося нападения меня увезли сюда. Я попыталась сбежать через три дня. И тогда прислали тебя. — Ясно. — Он понятия не имел ничего о нападении, но решил пока не спрашивать. Кажется, тема противников пугала Сакуру до чертиков, но о главном она ему так и не сказала. — Удалось узнать, на кого они работали? — А это и так было понятно. — На мгновение мужчина решил, что Харуно над ним издевается. Даже самый тупой бы уже уяснил, что если Саске задает вопрос — то только потому, что хочет услышать ответ. — Убить меня хотят люди семьи Сяо из Гонконга. — «Сяо»? — переспросил Саске. — Драконий клан Восточных морей? Сакура кивнула, удивленно приподняв брови на слетевшее с языка Саске прозвище преступного синдиката. Длинный хвост этого зверя протянулся по побережью, заведуя торговлей людьми, наркотиками и отмыванием денег в побережных провинциях Китая, в Юго-Восточной Азии и Тайване, заслуживая звание самой влиятельной группировки на упомянутых территориях. До Японии было далековато и делить там было практически нечего; по крайней мере с Хакэн-каи у них был какой-никакой союз, и слава Сяо не задевала берега их островов, лишь слабыми отголосками доходя до Страны восходящего солнца. Это же касалось самодовольных, богохульственных даже девизов*; вместо того, чтобы угождать китайскому клану и называть его в честь королевского животного, японцы звали их в соответствии с собственной традицией, по фамилии главной ветви управленцев. У Саске была своя короткая и не очень приятная история в Шанхае с какими-то шестерками этого китайского клана, прямо перед тем, как Ямато вытащил его в Японию. Но даже за свое непродолжительное знакомство с Сяо, он составил исчерпывающее мнение об одной из сильнейших — и безжалостных — группировке Азии. — Чем же ты могла вывести из себя этих людей? — Я даже не знаю, с чего начать, чтобы ответить тебе точно, — Сакура изобразила веселость, но губу прикусила, чтобы горькость не сквозила так очевидно. — Но, в общем, когда моего отца, тогдашнего кумитё, убили в перестрелке с ними, меня обменяли на ту сторону как гарантию мира и сотрудничества, так что с тринадцати лет я воспитывалась ими, как родная дочь. К сожалению, для нас с ними это не сработало. Естественно, не сработало, подумал Саске, глядя на снова замолчавшую Сакуру. Не то чтобы история его сильно удивила; варварские порядки были в стиле консервативных преступных банд. Потеряв возможность жить по закону государственному, они начали жить закону воровскому, отмотав уровень своего сочувствия до средневековья. Но мир вокруг оставался прежним, и свобода человеческих прав просачивалась в комнаты тех, кто «по понятиям» отвечал за чужие ошибки. Особенно когда законы переставали быть выгодными одной из сторон. — Поясни, — коротко произнес Саске, ожидая продолжения. — Наследник Сяо, мой сводный брат Сасори, попытался влезть в конфликт камбоджийских наркобаронов. Те ударили по партнерам, надеясь дискредитировать Сяо и разрушить их союз. А потом… — Твой брат был убит, — договорил за нее Саске: уж смерть одного из лидеров Сяо точно не прошла мимо остальных синдикатов. Сакура мельком взглянула на него, словно прощупывая дальнейшую почву для своих слов. — Да. И обвинили в этом меня, заявив, что я поддерживаю связи с семьей в Японии. — Ты сбежала от них? — От семьи Сяо сбежать было невозможно, и нежная принцесса в его глазах едва не превратилась в Боудикку, кельтскую царевну, поднявшую антиримское восстание против Нерона. Только стеклянный взгляд больших глаз выдавал не геройство, а ужас загнанного в тупик человека. — С помощью дяди. Мы поддерживали связь, и у него всегда были свои шпионы в Китае. — Сакура сделала глубокий вдох и подняла голову. — На самом деле, все несколько сложнее, но теперь ты хотя бы не будешь забивать голову слухами. Саске даже не улыбнулся. Он знал, что ситуация тяжелая, и знал больше, чем думала Сакура. Об остальном — догадывался. — Ты действительно убила Сасори? Сакура сглотнула; рука, лежавшая на палочках, сжала их до дрожи в руке. — Нет, тюремщик, я не убивала его, — выдохнула она, не опуская взгляда, и в голову Саске закралось предположение, что Сакура любила свою китайскую тюрьму и своего высокопоставленного названного брата. Саске напряг память, вспоминая Сасори, с которым не был знаком лично, но о котором слышал достаточно, особенно когда скрывался в Шанхае после смерти Итачи, или вникал в дела группировки Хакэн-каи уже после возвращения. Сасори был истинным лидером, надеждой группировки на упрочнение своего могущества, и даже его многочисленные странности казались уместными для того, кто должен внушать страх своим врагам. И он внушал. Сасори был диким бойцом, безжалостным командиром, умелым манипулятором, а кто-то называл его даже садистом; скорее всего, преувеличивали, но жалости у Сасори точно не было. Его нездоровые амбиции, не терпевшие равных, в итоге сыграли против него, и с его смертью Сяо лишились светлого безоблачного будущего. Сасори, с его невысоким ростом и большими глазами, был почти Наполеоном, в котором внешний вид никак не сочетался с внутренней силой. И Саске никак не мог найти хоть что-то в этом образе, что объяснило бы привязанность принцессы к дракону. Он был примерно одного возраста с Саске, значит, уже вовсю раскалывал головы, как грецкие орехи, когда Сакура приехала в Гонконг; а реальность была такова, что у таких отбитых парней уже не остается места для пресловутой тайной нежности для какой-либо привязанности. Почему-то Саске вспомнилась история, как Сасори отослал препятствующему его делам на Филиппинах прокурору уши собственного сына несчастного чиновника с запиской «надеюсь, теперь ты услышишь меня». А Сакура здесь злилась, как будто он обвинял ее в убийстве невинного котёнка: — Ты бы смог убить собственного брата? Ах, вот оно что. Нет, она не знала, конечно, что говорила, но у Саске из груди резко исчез весь воздух, заставляя горло беспомощно сжаться. В голове набатом прозвучало имя Итачи, и резонанс от эха прошел по всему телу, сковывая его на месте. — Да, Сакура, я бы смог, — произнес Учиха спокойно, стараясь не думать о том, что не узнает собственный голос. На самом деле все было нормально; это все в его голове. — Более того, я и убил. Ему понадобилось мгновение, чтобы подавить темную волну разрушительных эмоций, поднявшуюся от спокойного признания; похоронить ее обратно под тяжелой гранитной плитой и совладать с самим собой. Все, что связывало его с прошлым, было под замком. Так было проще, чем разбираться с пучиной, глубины которой он не предполагал. Там были сомнения, ненависть, сожаления, страх; там были светлые воспоминания и жгучее отчаяние; там было то, от чего невозможно было дышать. Только вид крови на белой ткани заставлял вспоминать, что за существо он из себя представляет и в каком мире живет, и от гула в голове, напоминавшего шум реактивных самолетов, кружилась голова и пульсировали виски. В его личное дело занесли диагноз «пост-травматическое расстройство» задолго до того, как он окончательно слетел с катушек, и Саске вырвал эту страницу, едва получив возможность распоряжаться своей личностью. Но последний гвоздь в гроб его нормальной жизни забил именно Итачи. Расставаясь со своей жизнью, он забрал и его собственную, и это было так похоже на эгоистичного старшего брата. — За что? — только и поинтересовалась Сакура, и Саске поднял на нее взгляд. В глазах девушки не было ожидаемого ужаса, она не выскочила из-за стола, кривясь от отвращения и паники. Она разве что удивилась, и реакция, наконец, выдала в ней человека, давно и прочно связанного с миром криминала. Как теперь оказалось, международного. Учиха усмехнулся невесело, как будто не он за одну секунду распался на мелкие кусочки и собрал себя заново, и засунул в рот маленькую помидорину целиком, чтобы оправдать заминку. Харуно истолковала это по-своему. — Я же поделилась историей. Теперь твоя очередь. С этим Саске мог бы поспорить. Расположение девушки все еще было приоритетной задачей, но рассказывать всю свою историю мужчина не хотел. В конце концов, чем Сакура была лучше тех, кто также неоднократно спрашивал? Даже тем, кто на действиях оправдывал свое доверие, Учиха не раскрывал и половины правды о себе. Отчасти потому, что и сам боялся лишний раз с ней сталкиваться. — Это была месть, — коротко ответил он и Сакура тут же проницательно сменила тему, но продолжила расспросы. — А ты не из семьи якудза? — Она снова взялась за палочки, изогнув запястье, и принялась за рис. — Что привело в банду? Долги или амбиции? — Я бывший военный. — Саске повторил ее движение. Особенно лакомый кусочек салата притаился на дальней тарелке, куда и потянулся мужчина. — Делаю то, что умею лучше всего. А ты, судя по тому, как ненавидишь здесь всех, не ушла бы из Сяо по своей воле? Они перебрасывались вопросами, словно спортивным снарядом в игре, но только им был не мяч, а череп от скелета в шкафу. Поэтому, хоть Саске намеренно с издевкой протянул слово, сказанное ее устами в запале, вовсе не из-за этого Сакура помрачнела. — Все одинаковы, — фыркнула она резко. Воинственное настроение на благодатной почве откровенности возвращалось, а восковая маска застывшего отстраненного выражения таяла на разгорающемся наконец огне жизни в ее подвижных чертах лица. Саске сделал вывод, что игра в холодность не имела ничего общего с самой Сакурой: натура ее была порывиста и подвижна; она носилась на ветру или создавала ветер. — Ты страдаешь только от своего упрямства, — возразил Саске, исподтишка наблюдая за тем, как далеко заведет Сакуру злая искренность. — Если бы не твои побеги и заносчивость, все здешние были бы на твоей стороне, и ты делала бы, что хотела. — Я не хочу связывать себя с этими людьми, — произнесла Сакура, четко выделяя каждое слово. — Я не хочу идти на компромиссы, чтобы не стать одной из них. — Учиха решил, что она оговорилась, что она имела в виду «одной из вас» и сделала это исключительно из вежливости, но Сакура продолжила. — И да, я видела, как ты на них смотришь. У тебя на лице написано: «за что меня покарали этими идиотами». И хватит воровать мою еду! Последний возглас вышел совсем уж звонким, и Саске действительно остановился, замерев на полпути с последней помидоринкой в пальцах: он и не заметил, как утащил треть ужина девушки. — Ешь уже, — цокнула Сакура. — Но рулетик оставь мне. Закатив глаза, мужчина запихнул фрукт в рот и отряхнул руки, намереваясь покинуть кухню. — И чтобы ты не подумал, я не сужу людей по тому, сколько человек они убили, — добавила напоследок Сакура, глядя, как Учиха поднимается с места. Вероятно, не хотела оставить впечатление ханжи и моралистки, зудение которых раздражало любого, не важно, гангстера или прохожего с улицы. — Я сужу по тому, что это были за люди и что их вынудило на такой поступок. — Забавно, как Сакура даже не произнесла предельно честное слово «преступление», которое подошло бы куда лучше. — А еще ты единственный, кто заговорил здесь со мной. — Это часть моей работы, — вырвалось вдруг у Саске. У него даже в мыслях не было говорить подобную правду, выдерживая дистанцию, когда было выгодно держать ее ближе, но внезапный порыв искренности было не остановить. А когда инстинкты брали верх, Учиха противостоять им не умел и не хотел. Интуиция, наверное, собрала в себя всю чуткость, едва ли оставив сердцу Саске хоть капельку этого богатства, но зато не раз спасала его, так что он ей доверял, порой позволяя говорить за себя. — Не думай, что это твоя заслуга. На самом деле, мне все равно. — Он спрятал руки в карманы небрежным жестом. Сакура улыбнулась в ответ мягко и так мудро, как улыбается Будда на глиняных статуях; просветленное выражение того, кто видит больше, чем кажется. — Я знаю. Больше не последовало никаких оправданий и объяснений, так что Саске, сухо пожелав ей спокойной ночи, вышел из кухни, каким-то образом ощущая взгляд девушки на себе даже через стену. Самым младшим в отряде охраны Харуно был неугомонный Сарутоби Конохамару, и он же, пожалуй, подавал больше всего надежд в этой шайке. Не только потому, что был двоюродным и единственным внуком верховного босса токийской ветви, и не потому, что прожил слишком мало, чтобы быть клейменным потерянным тупицей; Конохамару был даже на год младше Сакуры. И не потому, что его бьющая через край энергия напоминала Саске одного близкого ему человека из прошлого. Нет, прежде всего потому, что Конохамару умел направить свои ресурсы в нужное русло без чужого напоминания и пинка. Учиха уже успел убедиться, что к своим обязанностям Сарутоби-младший относился куда ответственней, чем его сэмпаи, с готовностью реагировал на приказы аники и задавал умные вопросы. А потому вызывал на свою голову куда меньше ругани, чем остальные. Должно быть, это вселило в голову мальчишки какие-то ложные представления об их отношениях, потому что ожидать в свою сторону радостных улыбок Саске точно не мог. Но получил одну, когда запыхавшийся Конохамару буквально вылетел на улицу через черный вход, во двор, что стал местом для курения. — Учиха-сан! — поприветствовал парень сидящего на скамейке Саске и чуть ли не вприпрыжку преодолел расстояние. — А я вырвался на секундочку, извините. Я не помешаю? Саске не ответил, даже плечами не пожал; его сигарета почти закончилась, до фильтра осталась пара глубоких затяжек, одну из которых мужчина делал прямо сейчас. — Эх, когда уже спадет это пекло, а? — Быстрым движением Конохамару поправил воротник рубашки, пуская за ворот немного ночного воздуха, затем сел на соседнюю скамейку и достал из кармана помятую пачку с зажигалкой. Август всегда был самым знойным месяцем удушливого японского лета, и у них впереди было еще минимум двадцать с лишним дней жары, прежде чем подступающая осень начнет тренироваться в прохладе хотя бы по ночам, подготавливая природу к процессу увядания. Однако по сравнению с бетонными джунглями города, от стен которых знойные лучи отражались, поднимаясь вверх плавящимися волнами, здесь, меж деревьев, было несравнимо легче. Саске поднял голову. Им доставались здесь короткие мгновения свежести, припрятанные зеленеющей листвой, и сладкий аромат цветов из окружавшей забор чащи, а еще бледные, редкие звезды в черном пространстве неба. В городе их заслонял свет ночных огней, что и досюда дотягивался тонкой пеленой света, отчего они казались тусклыми и совсем не складывались в созвездия, но были хотя бы видны. Казалось, продвинься цивилизация еще хоть на пару метров в лес — и исчезнут вовсе, потонут, не выдержав конкуренции. Мальчишка молчал, не получив ответа, так что Учиха вытащил из кармана пачку сигарет, надеясь побаловать себя еще одной, но с удивлением обнаружил, что картонка пуста. Мужчина чертыхнулся: он задумался так крепко, что даже не заметил, как сунул бесполезную пачку обратно в карман, а новая лежала в доме. — Если Вы не возражаете… — послышалось сбоку, и Саске обернулся к протянутой руке Конохамару с пачкой сигарет. Черные глаза скользнули по упаковке, читая название, и только после этого Саске потянулся угоститься. — Ага, — произнес он вместо благодарности и наклонился, чтобы прикурить с зажигалки, которую младший поспешил почтительно протянуть своему аники. И если первые две выкуренные здесь сигареты привели столпившиеся, как бабки на приеме у терапевта, мысли в какой-то порядок, организовав очередь, то третья запустила работу врача, обрабатывая каждую из них. — Конохамару, — позвал парня Саске после небольшой паузы, задумчиво выпуская дым в воздух. — Как ты тут оказался? Вопрос, заданный будничным тоном, был далек от деликатного. Мизуки предъявил Саске факты, пытаясь сравнять его с остальными, но на самом деле никто из отряда никогда не говорил вслух, что их служба — это наказание за проступки. Информации об этом не было даже в их личных делах, переданных Учихе. Но все знали, проведя логический вывод от собственного попадания сюда или услышав это от старшего товарища, желающего предостеречь. Об этом можно было даже догадаться, просто смотря на людей, которым было практически нечего терять, у которых не было мотивации выполнять мелкие указания начальства. Нахождение здесь напоминало пожизненную каторгу, и если Саске спасался тем, что искал выход быть помилованным, то Конохамару просто отличатся несвойственным остальным оптимизмом и трудолюбивостью. — А, я… — он замялся, пропустив пальцы сквозь густые, стоявшие торчком русые волосы. — Да я в кабаре подрался, а он чужому клану принадлежал. Там такая кошечка работала… — Он причмокнул губами и грустно вздохнул. — Я ее все переманивал, говорю: иди к нам работать, у нас не обижают. А она возьми и боссам своим доложи. Еле ноги от них унес. Вот меня и отправили сюда. У меня здесь сэмпай знакомый, езжу к нему на выходные, да и Харуно-сан с детства знаю, хотя мы не общались много, мне лет восемь было, а ей уже десять. Когда моих родителей не стало, ее отец пекся обо мне сильнее, чем дед, как родной почти. — Говорливость Конохамару играла на руку Саске, который к собственной радости был избавлен от необходимости проявлять интерес и задавать вопросы. — Да только она меня не помнит. Или просто характер такой, — Сарутоби-младший подавил слова явного недовольства, но в тоне проявилось что-то, похожее на сочувствие. Он, кажется, не просто был осведомлен об истории ее жизни, о которой Саске мог только догадываться, но и осознавал, что эта жизнь сделала с ней. — Пытался идти с ней на контакт? — Не особо. Странная она, нездоровая, даже не улыбнется. В женщине улыбка знаете как много значит?.. Похоже, Конохамару был просто помешан на противоположном поле, и Учиха едва заметно покачал головой самому себе. Выслушивать фантазии двадцатилетнего подростка в его планы не входило. — Почему ее отец о тебе заботился вместо Сарутоби-кумитё? — прервал подчиненного Саске, и Сарутоби-младший сконфузился, тут же осознав неуместность разыгравшейся фантазии. — Дед был слишком занят, да и родители почти не давали с ним общаться, не хотели, чтобы я пошел в якудза. Никогда не был у него любимчиком. А у Кизаши-сана была широкая душа и сердце горячее. Раньше, говорят, это для якудзы ценнее всего было, — выдохнул Конохамару с дымом, и Саске хмыкнул. Ямато, старый сплетник, рассказывал ему эту подробность из жизни босса, но Саске слушал краем уха и не мог вспомнить всех деталей. Но знал, что Конохамару был вынужден, вступив в банду, начинать с позиции солдата-шестерки, а не с верха, как полагалось внуку лидера. Сарутоби-младший не пользовался ни особым расположением деда, ни граммом уважения от остальных «шестерок», и покровительствовали ему лишь некоторые названные братья* кумитё, причем из бескорыстных соображений. И либо парня устраивало пробираться через тернии к звездам, либо он очень умело скрывал обиды на вытеснивших его с вершины людей. — Давно ты здесь? — продолжил расспросы Саске. — Я только в доме укрываюсь, за день до Вас прибыл, — с готовностью ответил Конохамару. — А в охране Харуно-сан в Нагоя не участвовал. Соба с Мизуки участвовали. — Саске об этом знал, но сейчас придавал этому факту особенное значение. Потому что Мизуки говорил, что понятия не имеет, кто охотится за Сакурой, и в этом Саске уже опередил его. — Знаешь, против кого играем? — спросил Учиха мальчишку. — Я знаю, что она была у гонконгцев, — с толикой сочувствия признал Конохамару; смешно, но иногда особенно принципиальным гангстерам, убежденным, что они действуют по закону природы, свойственно сопереживание и острое чувство справедливости. — Но я не знаю, зачем им она. Наследника Сяо убил нанятый индонезийской группировкой человек, который изображал посредника и обещал устроить им встречу с крупнейшим камбоджийским наркобароном, мне казалось, что это всем известно. — Саске прикрыл глаза, борясь с желанием досадливо хлопнуть ладонью по лбу. Это напоминало уже самые дикие теории заговора, но говорило о том, что врагов у китайца было действительно много. — Я слышал, что у самих Сяо до сих пор разборки за власть после смерти Сасори продолжаются, кто знает, что им нужно от нее на самом деле? Учиха невольно повернул голову, встречаясь своими темными глазами со взглядом Конохамару. Идея парня, что с первого взгляда идеально дополняла ряд безумных теорий о сути слежек за Сакурой, оказалась вдруг до чертиков здравой, и Саске дал это понять переглядкой с Конохамару. О которой пожалел, конечно, ведь парень сразу воспринял это на свой счет и состроил глупую рожу, пытаясь спрятать довольную улыбку, а Саске раздраженно выдохнул. Бесхитростная эмоциональность младшего подчиненного немного напомнила ему Сакуру — более зрелую, надрывную, конечно, но столь же отзывчивую и скорую на ответ. Возможно, если бы не обстоятельства ее жизни, это она бы выводила его из себя своей льющейся через край энергией и наглой бесцеремонностью общения. — Ты знаком с дядей Харуно? — продолжил Саске, стараясь звучать резче, чем раньше. — С Данзо-кумитё? Конечно. — А вот нас еще не представили. Похоже, интереса к племяннице он не проявляет. — Он занят, — простодушно отмахнулся Сарутоби, принявшись оправдывать его, не задумываясь. — На самом деле, он тут бурную деятельность развернул по ее охране. Они даже скандалили из-за этого. Харуно-сан хотела жить как обычный человек, а он не отпускал и, по-моему, очень удачно ему это покушение подвернулось, чтобы закрыть ее здесь. Там ведь даже никто не пострадал, знаете. — Конохамару, ты прежде чем болтать о личных отношениях в семье босса, головой думай, — в качестве благодарности от души посоветовал ему Саске. — Так я же вам, — удивленно ответил он. — Да и вроде не секрет это все. — А возможно, у Конохамару все же была привилегия быть честным и открытым, отчего от выходил сухим из воды с каждой своей глупости и привык не думать об ответственности, подумал Саске. — Тогда что ты еще знаешь? — А вот теперь не скажу, — обиженно хмыкнул Конохамару, вставая со скамейки, но, заработав убийственный взгляд аники, тут же смутился и согнулся в поклоне. — Плохая шутка, Учиха-сан, извините. — Сигареты. — Саске требовательно протянул руку, в которую парень вложил пачку. С хозяйским видом вытащив три штуки, он отдал их парню, а остальную забрал пачку себе. — Ого, Учиха-сан! Тюремные у вас привычки! Сидели? — И это был абсолютно нормальный разговор для двух якудза. — Служил, — коротко ответил ему Саске. — Не в японских войсках, — пояснил тут же, чтобы не перепутали с японскими миротворцами, которые в жизни не нажимали на спусковой крючок автомата и не отнимали жизней. — Спасибо за оказанное доверие, буду стараться! — зачем-то выпалил Конохамару, прежде чем снова поклониться и совершенно довольным направиться в дом. Саске выпустил вслед ему страдальческий выдох. Неопытный мальчишка, не нюхавший пороху; какую же команду неудачников ему подобрали для этого задания?*** П Р И М Е Ч А Н И Я
* Дракон в китайской и в целом азиатской символике — священное, королевское мифическое животное, символ счастья и благополучия; китайский дракон побеждает зло, а не олицетворяет его. Но ОПГ редко считают себя злом, тем более в Азии, им важно создать себе привлекательный имидж, поэтому Сяо, высокомерно считая себя сильнейшими, и выбрали себе соответствующий тотем. В Японии же ОПГ носят фамилию своего основателя, а более мелкие формирования — нынешнего лидера. * Так как якудза называют себя «семьей», в ней важны семейные узы, которые почитаются как кровные. Помимо оябуна (босса, «приемного отца») и аники (начальника, «старшего брата») есть принцип братства — «кёдай». В широком смысле братьями являются все члены одной группировки, но в узком смысле братья — это двое человек, которые по обоюдному решению связаны особенно сильными узами дружбы и взаимопомощи и обязаны действовать в интересах друг друга. Часто братские узы завязываются после каких-то происшествий, где была доказана надежность человека, в тюрьмах или на работе; братьями могут становиться даже члены разных группировок, и эта верность уважается и учитывается как залог мирных отношений между ОПГ.