Глава VI. Убей то, что губит тебя.
То, что мы привыкли называть действительностью — обман зрения. То, что мы привыкли называть стабильностью — всего лишь временное состояние. Люди всегда чувствовали зыбкость своей уверенности в чем-либо, еще со времен сократовского «я знаю, что я ничего не знаю» — манифест невозможности истины в конечной инстанции. Парадокс истины в том, что это — всегда только вопросы, в поисках ответов на них люди бродят неприкаянными путниками по лесу жизни, то и дело сбиваясь с пути, плутая, прорубая новые тропы и растаптывая старые; и в этом поиске их суть. Человечество никогда не стоит на месте, оно находится в поисках хотя бы одного истинного утверждения. И это — та самая точка опоры, с которой можно сдвинуть всю Землю. Потому что если нет стабильности — на что можно опереться, на что уповать? Если перемены постоянны — как можно быть уверенным в собственных решениях? Саске всегда выглядел уверенным в себе, но на самом деле, перефразируя великого, он был уверен только в том, что ни в чем не уверен. Но растерянность свою не просто прятал, а подавлял, сражался с ней с таким отчаянием, которое не вызывал даже самый сильный враг. Прежде всего тем, что упрямо не менял своих решений: если уж говорить о лесе, то первое правило, которое учат дети на уроках безопасности в начальной школе, гласит: если вы все-таки вышли в лес и заблудились, то идти надо всегда по прямой, чтобы наткнуться на границу. А Саске с детства был хорош в спортивном ориентировании и выживании в экстремальных условиях. Так что даже если задумка поймать Забузу на незнакомой им территории и не сообщить о своей операции руководству Хакэн-каи уводила Саске глубже в чащу от опушки, в темноту сплошной листвы и прячущихся между корней хищников, то этот путь был уже выбран. Причем выбран всеми: у Саске были спутники, Наруто и Сакура, пробирающиеся по тому же направлению сквозь заросли с ним заодно. И Учиха не хотел думать о том, что с ними произойдет, если он свернет с намеченного плана и оставит их в одиночестве. Тропинка, начавшаяся с разговора в гараже и упиравшаяся противоположным концом в диван, на котором отдыхал в клубе Забуза, была извилистой, непредсказуемой и чрезвычайно длинной. Саске оставалось только удивляться тому, как уверенно и четко план двигался вперед, отчего все еще не зашел в тупик и не уперся в развилку. Но подводные камни не вырастали на пути, а возникали в груди, утяжеляя внутренности тошнотворной тревогой: чем ладнее детали складывались в единую мозаику, а претенциозный замысел превращался в исполнимую операцию, тем больше требовалось от них троих смелости. Даже пересмотренный со всех сторон, обеспеченный максимальной безопасностью, этот план все еще требовал неслыханной дерзости от его исполнителей. И отсюда шел вопрос: был ли шанс, что с лесной дороги свернет вовсе не Саске, с самого начала не одобряющий операцию, а кто-то из его сообщников? Всего ведь есть две причины, по которым человек может поменять решение — даже если этот человек Учиха Саске. Первая — когда добирающийся до цели человек спотыкается о преграду, большую или маленькую, и останавливается. Порой отступаются из трусости, а порой просто приоритеты расставляются правильно: приходит понимание, что преграда не стоит затрат усилий, и экономятся время, силы, здоровье и нервы. Вот только тогда человеку придется брести обратно, пока на ближайшей развилке не найдется дорога к новой цели. Так, Саске ожидал, что люди Наруто столкнутся с невозможностью вообще собрать какую-либо информацию о Забузе, и идея поймать его упрется в тупик, который вынудит их отказаться от взбалмошной идеи розоволосой девчонки. Но Саске недооценил банду Узумаки, а заодно припомнил (в любом другом случае — с восхищением, но сейчас — только с досадой) о лидерских качествах лучшего друга, после того как информация о потенциальном противнике начала забивать их переписку. Как обычно, Наруто трудностей не боялся — он их лихо перешагивал, и окружающие были только рады ему в этом помочь. Вторая же причина отказаться от цели и свернуть с дороги — ситуация, когда человек, почти добравшись до цели, понимает, что вблизи она оказалась совсем иной, нежели он рассчитывал. И так бывает довольно часто, потому что зрение — чертовски обманчивая штука, и даже внутренний взор может быть близоруким. Мир необъятен и многогранен, а человек берет на себя слишком много, пытаясь понять его и осознать. В конце концов, идея, ради которой ты начинаешь путь, и результат, который получаешь в конце — это в любом случае две разные точки зрения; это разница между замыслом и исполнением, фантазией и осязаемой материей. Саске ожидал, что Сакура однажды разует глаза, и увиденная с новой перспективы реальность заставит ее отступить; и, честно, он бы не стал ее винить. На словах ей надо было «выманить Забузу», а на деле Саске по стеклянному блеску в глазах видел, как не хотела Харуно встречаться с наемником лицом к лицу, как смешивались в изумрудной глубине опасения и неприязнь. Даже «поймать и допросить» переставали быть общими словами, но обретали образ, силуэт, трансформировались в истинную форму, из тени ящерицы превращаясь в дракона — разве что не того, что покровительствовал Сяо на их эмблеме и обитал в ее снах. Учиха пытался дать Сакуре повод отказаться, предлагал альтернативы, но они все разбивались о холодные аргументы девушки. Спокойно и не перебивая выслушивая до конца очередное возражение Саске или его новую идею, она непременно сначала вздыхала, выдерживая небольшую паузу для обдумывания. Это был момент скоротечной надежды — момент, когда хрупкий фарфоровый чайный сервиз поднимают над головой, чтобы с размаху раздолбить его об пол. Надежда умирала с первым звуком, когда Сакура открывала рот и монотонно разбирала по полочкам недостатки и всегда увеличивающиеся в таком случае риски проиграть и упустить Забузу — риски, которые волновали Саске гораздо меньше, нежели те, что касались ее; риски, о которых Учиха и так знал, но предпочел умолчать. Впрочем, вскоре он оставил попытки обойти стратегический ум девушки, напоследок отдав ему должное за то, что не уступает его собственному. Лишь один изъян, по его мнению, омрачал ясное содержимое розоволосой головы: это непонимание того, что ждет их в конце этого путешествия и какая истинная форма будет у их цели. Но в итоге именно он упустил из виду пресловутую истинную форму. Саске даже не предполагал, что искажение все это время жило в его глазу, и собственная субъективность заедет ему унизительным и болезненным ударом в рожу прямо в день события. Его руки еще не успели сгрести Забузу и скрутить его в стонущий от боли жгутик, а катарсис уже начал подземными катаклическими толчками трясти опоры его незыблемости. Субъективность — то, что отличает нас от роботов; ведь в то время как они читают факты, и не имеют сотни их трактовок, мы эти факты создаем. Субъективность заставляет нас спорить с пеной у рта, является ли платье на фотографии синим или белым, но цветом его награждаем мы сами — наш глаз, который видит то, что хочет видеть. И для смены окружающей действительности порой достаточно лишь сделать шаг в сторону и сменить угол зрения. Так происходит с современными произведениями искусства — то, что со стороны кажется непосвященному взгляду глупым и оскорбительным, приобретает смысл и красоту, когда вокруг обрисовывается контекст, в котором существование этого искусства кажется прекрасным и даже необходимым. Контекст меняет таким образом сущность, смысл и определение предмета, даже если его форма остается прежней. Это было то, что стоило осознать, принять и смириться; Саске, может, не смирился, но признал, когда искал ответ, почему от Сакуры в черном коротком платье невозможно было оторвать взгляд. До этого девушка одевалась неброско и скромно, по дому ходила в сорочках и уютных халатах, по улицам — в элегантных блузках на всех пуговицах до ключиц, в джинсах или широких юбках, не порождая у Саске желания опустить увлеченный мимолетными изменениями настроений на светлом лице или игрой травянистых бликов в прозрачных глазах взгляд на фигуру и осознать, что Сакура способна быть девушкой в сексуальном смысле слова. Саске был экспертом в первенстве духовного над физическим — он был человеком с гнилой душой и внешностью полубога — но смена обложки уже знакомой книги сменила какой-то режим в его голове. Нет, в голове не стало мгновенно пусто и мир не начал вращаться вокруг аккуратных ножек в туфельках на каблуках, но внутренний голос почтительно призаткнулся, наблюдая, как с каждым шагом девушки платье ложилось складками вокруг ее ног, подчеркивая линию округлых бедер, как она заправляла за уши убранные на боковой пробор розовые волосы, обнажая высокую шею и выпуклый узор тонких ключиц, и улыбалась притягивающими взгляд спелыми вишневыми губами. И все это богатство — ради Забузы, подумал Саске и почувствовал, как ему свело лицевые мышцы. — Сакура-чан, отлично выглядишь! — Наруто встретил вышедшую из подсобки автомастерской девушку с энтузиазмом, который лишь подстегнул раздражение брюнета. Ей, к слову, пришлось переодеваться в логове Наруто, его «Космической ракете» — единственном безопасном месте в Нагоя, что они с Саске знали. Потому что выйти в таком виде из коттеджа Сакура не могла — иначе бы внимательная Яманака построила тысячи домыслов, и все они дошли бы до Данзо. А тот уж сумеет не только разобраться в ситуации и вывести аферу на чистую воду, но и воспользоваться ею в свою пользу. — Я уже боялась, что у меня больше не будет повода надеть что-то красивое, — рассмеялась Сакура, польщенная комплиментом, и даже ее голос показался Саске другим. Учиха не сказал ничего, но сделать вид, что он принимает все как должное, у него не получалось: хмурое и взволнованное выражение держалось на лице вопреки его усилиям оставаться предельно спокойным и отстраненным. К счастью, никто еще не научился читать мысли, и Сакура расценила это по-своему. Чувствуя непривычно сильные волны злости, исходившие от Саске, она решилась обратиться к нему только на улице, уже у самой машины, пока Наруто шагал к водительскому сидению своей тачки — естественно, машину клана они оставили на соседней улице. — Саске-кун, все в порядке? На лице Харуно озабоченность была написана мягким маслом кистью художника с тонким чувством красоты; обнаженные руки в свете тусклого фонаря, раскачивающегося на проводе где-то в конце улицы, казались почти белыми, когда зябко прижались к облаченному в тесную черную ткань стройному телу. Учиха поймал себя на желании прогнать мурашки собственными ладонями и укрыть своим плащом, согревая, чтобы сладко пахнущие розовые волосы оказались прямо под носом, и тут же сделал шаг в сторону, опасаясь ненароком воплотить фантазию в жизнь. — Не считая того, что я все еще не в восторге от этой идеи? — сквозь зубы ответил он. — По-твоему, я в восторге? — резко изменившись в лице, ответила Сакура, и ее как будто передернуло — но уже не от холода. — Может, есть другой вариант? Саске досадливо цокнул языком, сдерживая желание садануть кулаком по крыше машины, чтобы выплеснуть злость хоть куда-то. Его креативность уже давно была исчерпана, и было жестоко снова напоминать о том, что он не смог никак помешать их собственному плану. — Садись уже, — вздохнула Сакура и отвернулась, открывая дверь заднего сидения. Взгляд Саске, брошенный ей вслед, снова упал с узкой спины, где черное кружево плелось опасной паутиной на черной подложке платья, ниже, на аккуратные бедра и уходящую под платье по ногам тень. Громко фыркнув, он тут же уселся на пассажирское сидение рядом с Наруто, и дверь за собой захлопнул с драматической громкостью. На фотографиях, которые предоставила банда Наруто, Забуза в камеру не смотрел; он проходил мимо. И везде это был с иголочки одетый франт с внушительной мускулатурой, в нарциссизме и нахальности которого не было никаких сомнений. Забуза явно любил тратить деньги настолько же сильно, насколько любил их зарабатывать своим сомнительным мастерством; а будучи когда-то одним из самых успешных наемников, он наверняка считал, что его шаги и двигают Землю. План Сакуры, Наруто и Саске был слишком прост для такого опасного человека, у которого наверняка припрятаны тузы в карманах, но в этом и состояла его гениальность. Сакура продолжала повторять, что именно из-за его самоуверенности Забузу можно застать врасплох, что он не будет ожидать нападения в общественном месте, находившимся под контролем другого клана. Она умалчивала еще кое-что, но Саске не требовались разъяснения: ее участие тоже было немаловажной деталью задумки, и когда она намекала, что бдительность Забузы можно будет усыпить, он понимал, что именно их знакомство в прошлом не оставляет в этом сомнений. Забуза охотно отвлекался на девушек и не пройдет мимо нее, говорила Сакура, как будто высчитывала математический пример: пишу одно, а в уме еще десяточка обстоятельств прошлого, которых Саске, пожалуй, не хотел бы знать. Но сомнения в том, что Забуза попадется в их ловушку, постепенно растворялись в ярких огнях неоновой вывески, под разноцветным светом которой Сакура, выйдя из машины, расправила плечи и окончательно перестала походить на загнанного кролика, превратившись если не в хищницу сама, то явно в обласканную овечку, у которой аппетитность для хищников была ее главным оружием. Впрочем, учитывая, что Гонконг широко известен своей ночной жизнью, то не было ничего удивительного в такой уверенности в себе; Сакура упоминала и не раз, что всегда любила вечеринки, и должна была чувствовать себя как рыба в воде. И, конечно, не вызывать подозрений у тех, кто знает ее достаточно хорошо. — Ключ от черного входа, — кивнул Наруто, встряхивая названный предмет. — Бармен этого клуба — хороший знакомый моего товарища, мы вместе вчера проверили — подходит. — А ты точно знаешь, где находится этот черный вход? — нахмурился Саске, поворачиваясь к Сакуре. — Я уже была здесь и натыкалась на двери, — ответила она, сжимая в руке клатч — единственный жест, который мог бы выдать ее нервозность. — Секьюрити там стоят по периметру и в основном следят за VIP-зоной. Саске бы спросил недоверчиво и скептически, почему она знает такие подробности, но он и сам знал ответ: потому что они оба конченные параноики; потому что, едва заходя куда-то, они всегда в первую очередь ищут выход, во вторую — укрытия, и только в-третьих — то, за чем пришли, будь то бар или приятная компания. — Значит, мы прячемся там, как можно ближе к выходу с танцпола, — в сотый раз повторил Саске суть плана и посмотрел на Сакуру. — Если что, не стесняйся привлечь к себе внимание. Постарайся быть на связи. Сколько времени это может занять? — Если он в VIP-зоне, то ждем, пока выйдет потанцевать. За ее пределами — не больше получаса. — Сакура вдруг почувствовала, как удары сердца стремительно набирает скорость, а голова набивается ватой, утяжеляющей вес. Она уже не была так уверена в том, что у нее получится увести Забузу за собой на место рандеву, назначенное на площадке черного входа; в худшем из вариантов ей придется притворяться быть заинтересованной в нем, буквально вешаться на загорелую шею, уговаривая скрыться с глаз охранников, и сейчас от близкой перспективы таких исходов ее мутило. Так бывает, когда хочешь прыгнуть с тарзанкой, и высота со стороны кажется ничтожной, но стоит подойти к краю пропасти — и ноги не отрываются от земли, приросшие, словно гири к ним привязаны. Защита и та смехотворной кажется, страховка — ложной, только голову кружит, хода назад уже нет, но ты все еще стоишь, не решаясь. — Пожалуйста, — выпалила она вдруг, поворачиваясь к Саске, едва сдерживая желание вцепиться в рукав его пиджака и попросить отвезти ее домой. Ей нужно было звучать по-деловому, но вышло слишком похоже на нее саму. — Не оставляйте меня с ним наедине надолго. Что-то ожесточилось в лице Саске, приобрело орлиное выражение, преобразившись за считанные секунды в маску зверя, и Сакура в ту же секунду пожалела о своих словах. Стремительно развернувшись, она поспешила ко входу в клуб, оставив Учиху сжимать кулаки. Розоволосая быстро затерялась в толпе, но только Наруто видел, как она мелькнула за оградительной лентой, прежде чем ступить на порог клуба; Саске так и таращился куда-то в пустоту, что-то тщательно обдумывая. — Она зашла внутрь. Пошли к черному входу, — кивнул Наруто. — Нет, — процедил сквозь зубы брюнет, и Узумаки удивленно наклонил голову. — Ты иди один. Я прослежу за ней изнутри. — Ублюдок, тебя же заметят! — фыркнул Наруто, но Саске уже не слушал его, поступая по своему усмотрению. Войти в клуб вслед за Сакурой было запасным планом, который Саске придержал в тайне, чтобы не слышать, как Сакура перечисляет ему причины этого не делать: Забуза его заметит, он помешает им слишком рано, его узнают другие якудза, он привлечет много внимания, и все в таком духе. К счастью, Учиха всегда выглядел достаточно элегантно, так что даже в случае встречи с кем-то знакомым необычная дороговизна его образа не должна была привлечь внимания: черная рубашка из натурального шелка (вместо обычной, подешевле; Саске такие носил, чтобы не жалко было пачкать в крови), брюки от стильного, слишком модного для якудза костюма, и единственная выбивающаяся из черного гардероба деталь — часы на запястье, которые Учиха вытащил из-под манжета, направляясь ко входу. Сегодня был будний день, очередь тех, кто претендовал на освободившиеся внутри места, была совсем небольшой и состояла в основном из студентов или людей явно среднего достатка; для таких места не освобождались практически никогда. Девушек, как обычно, пропускали куда охотней, чем парней, поэтому Сакура прошла сразу же, а вот на пути Учихи, к его удивлению, вырос охранник. Саске недоуменно изогнул бровь и сдержал вспышку раздражения: агрессивным поведением здесь никого не испугаешь, наоборот — окончательно закроешь себе путь, потому что якудза в приличные места вход был заказан. И оставалось лишь надеяться, что его не попросят расстегнуть рубашку, чтобы проверить наличие татуировок-ирезуми*, потому что они как раз украшали грудь Саске и выдавали его с головой. — Вы не пускаете меня? Серьезно? — протянул он пренебрежительно, старательно выговаривая нарочитый токийский диалект. Охранники взглянули на него с сомнением, и брюнет сощурился. — Я из семьи Учиха. Двоюродный родственник. Компанию «Хадан Констракшнс»* знаете? Недвижимость? Вам визитку что ли показать? Хотя нет, у меня есть идея получше. Покажу вам лучше банковский счет, значительную часть которого я хотел бы оставить в вашем баре. Саске гнал, изображал мажора так, что самого едва не тошнило, на периферии с откровенным гротеском, но охранники, которые должны были быть самыми искушенными зрителями, поверили его плохой игре и переглянулись, сомневаясь. Впрочем, убеждал их не характер Учихи, а сапфировое стекло на наручных часах, что сверкало перламутровой зеленью даже в красных бликах неоновых огней, когда Саске широким жестом махнул рукой и нащупал что-то в кармане брюк. Охранники все-таки не врачи-психиаторы, им все равно, стоит ли перед ними Учиха или самозванец, пока у него есть, чем расплачиваться. Поэтому через мгновение в нагрудные карманы каждого из двоих секьюрити на входе опустилось по крупной купюре. Те усмехнулись и расступились, с легким поклоном пропуская самодовольно подобравшегося Саске: — Проходите, Учиха-сан. И едва брюнет оказался за их спинами, с его лица слетела глупая самодовольная ухмылка, обнажив сосредоточенное выражение со сдвинутыми на переносице бровями, а плечи напряглись уже совсем иначе, вытягивая спину в боевую струнку. Внутри гремела музыка, разливаясь упругими басами по полу до столиков, скрытых в нишах вдоль стен; бликовал стратоскоп, чередуя свет и тьму посекундно, едва ли оставляя возможность разглядеть чьи-то лица. Саске, умелому убийце и информатору, и полная темнота не стала бы помехой, но Сакура, оказавшись в пространстве клуба несколько ранее, пока даже не пыталась ничего предпринять. Излишняя серьезность только испортила бы ей роль, в этой миссии ее главной задачей было пустить все на самотек. Ей не стоило дико осматриваться по сторонам, стремясь разглядеть объект; наоборот, она не смотрела никуда, помахивала головой и обходила танцующие и толкающиеся компании, пробираясь к бару. Вечеринка протекала довольно вяло по меркам видавшей и лучшие кутежи Харуно. Впрочем, клубы не были популярными в Японии — здесь предпочитали бары различной направленности, будь то джаз-бар с живой музыкой для эстетов, караоке-бар для друзей и парочек или простая рюмочная. Сакуре часто казалось, что молодежи ее родной страны не хватало раскрепощенности или достаточного контакта с Западом, чтобы понять, как научиться наслаждаться обществом толпы и не чувствовать себя потерянным в ней. Так что клубы чаще были местом тусовок иностранцев, и этот, помещавшийся в путеводители как одно из лучших увеселительных заведений Нагоя, не был исключением. Впрочем, по этой же причине Сакура быстро перестала сюда ходить: китайская речь, порой доносившаяся до ее слуха, заставляла напрягаться и вздрагивать. Даже сейчас, когда враг иного рода был куда ближе и куда реальнее, а значит, куда опаснее. Решив не торопить события, Сакура заказала себе вина, стараясь адаптироваться к обстановке и слиться с нею; получив бокал на тонкой ножке, запрокинула голову, сразу выпивая половину в три медленных глотка, оставляя бледный отпечаток красных губ на стекле. Она знала, что Забузу не стоило искать — это было слишком легко; Забуза любил быть в центре событий, выплясывать напротив танцовщиц go-go, оплачивать напитки случайным друзьям у бара, занимать самый большой столик и наводить там такой кипиш, что танцпол по сравнению с ними был бы тухлым местом. И она знала, что он найдет ее сам — совсем скоро, потому что нюх охотника никогда не подводил своего обладателя. Особенно, если добыча уже однажды ускользнула из-под его носа и теперь сладко пахла долгожданным реваншем. Чего Сакура точно не ожидала — так это того, что, впервые оглянувшись на зал, она не успеет даже окинуть его взглядом, как сердце подскочит к горлу, утопая в холодном вине. Забуза в нескольких метрах от нее уверенно рассекал толпу навстречу ей; широкие плечи, как ледокол уверенные, распихивающие людей с его пути, и взгляд нескромных, не успевших опьянеть серых глаз — прямой, пронизывающий, знающий, от которого вдруг зазвенело в ушах. Паника, отразившаяся на лице Сакуры, не была наигранной — здесь маркер «к счастью» с оттенком горького сарказма, потому что ложь Забуза бы расколол. Рассудок азбукой Морзе в ритм барабанов по ее венам выстукивал команду инстинкту самосохранения, и тот наконец заработал, заставив девушку взять себя в руки. Сакура соскользнула с барного стула, чудом не зацепившись каблуком за длинную ножку, поспешила в сторону черного выхода и больше не оборачивалась, чуя скользящую по обнаженным плечам холодную субстанцию чужого взгляда. Не было времени думать, успели ли сообщники уже проникнуть на лестницу; казалось бы — открыть дверь и подняться наверх, да? Не будут же отвлекаться на перекур? У нее ведь не было времени сделать звонок и предупредить, что птичка скоро окажется в клетке, когда Забуза считывал даже колыхание розовых волос у дрожащей на шее сердечной жилки. Девушка лишь сжала пальцы на жесткой коже клатча, прижав его к себе, и скрылась за занавеской, где толкнула всем телом тяжелую дверь незапертого черного выхода. Клацанье защелки потонуло в громких звуках непрекращающейся музыки. Снаружи было темно, тихо и заметно прохладней. Сакура не остановилась, но устремилась по широкому коридору в единственно возможном направлении к лестнице, когда позади повторно раздался звук двери. Стук ее каблуков вдруг показался страшно громким, особенно когда следом приближались другие, тяжелее; паника едва не заставила ее колени подогнуться, но до того, как она успела даже подумать о том, что силы покидают ее ноги, на предплечьях резко сомкнулись жаркие, липкие пальцы и развернули ее, прижав спиной к стене. Клатч выпал из рук, все еще прижавшихся к груди, и это был единственный барьер между Сакурой и склонившимся к ней Забузой. — Давно не виделись, — усмехнулся он, разжимая хватку, но не отпуская девушку, а вместо этого скользя ладонями по ее рукам от локтей до плеч, как будто пытаясь расслабить. Сакура, конечно, лишь напряглась еще больше, стараясь не забывать размеренно дышать. Весь воздух вокруг нее был заполнен запахом его парфюма с резкими нотками естественного, ни на что не похожего запаха — сочетание, при других обстоятельствах и с другой девушкой бывшее бы достоинством любого мужчины, но сейчас вызывающее лишь тошноту. — Я рад, что мы встретились снова. Он наклонился ниже, и Сакура присела тоже, втягивая голову в плечи. Забуза коротко рассмеялся. Опустив руки, он схватил ее за талию, приподнимая до ровных ног и фиксируя между собой и стеной; оказаться еще ближе, впрочем, ему помешали кулаки Харуно, упершиеся ему в грудь с завидной силой. — В прошлый раз твой покойный брат очень некрасиво встал между нами. — Да? Я думала, это была твоя грубость, — парировала девушка, надеясь не звучать слишком хрипло, а также стараясь не шарить по темноте привыкшими к ней глазами и не выискивать явно запаздывающую подмогу. — Ты что, никакой грубости. Но согласись, некоторые люди просто не умеют хорошо развлекаться. — Он заговорчески ей подмигнул, но Сакура не изменила выражения лица. Это уязвило Забузу — совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы ухмыльнуться. — Впрочем, ты-то знаешь. Ты же самая горячая тема обсуждения на черном рынке. — О чем ты? — Ты хоть представляешь, какие слухи о вознаграждении за твою голову ходят среди киллеров? У Сакуры на секунду ушла земля из-под ног. — Хочешь ее получить? — с вызовом выпалила она. — Посмотрим, — уклончиво мотнул головой мужчина. Ему теперь было некуда спешить, и прежде чем решить, что делать с девчонкой, он хотел по полной воспользоваться ситуацией и напитаться ее сладким страхом и терпкой дерзостью. Забуза наклонился вперед, целясь не в губы, которые Сакура по-детски поджала, а в маленькое ушко, прикрытое розовыми волосами, чтобы продолжить занимательный диалог. Прикидывая, куда в первую очередь Харуно нанесет удар своим маленьким, но многому научившемуся у Сяо кулачком, или юркой острой коленкой, он был готов отразить любую атаку. Но, только открыв рот, чтобы добавить что-то, поведать секрет, дать вкусить коктейль контрастов из горячего шепота и холодных слов, он пропустил удар, пришедший совсем с другой стороны. Резкий, в спину, точно по почкам, заставил шикнуть и выгнуться, едва ли не проезжаясь по телу испуганно пискнувшей Сакуры, и оттолкнуться, выпуская ее из рук. Но он даже развернуться не успел — кулак Саске настиг его челюсть в тот же момент, когда пальцы покинули девичью талию; апперкот получился смазанным благодаря стремительной реакции Забузы, но все равно болезненным. Саске даже забыл, что должен был задать наемнику пару вопросов; не останавливаясь, он нанес сразу серию ударов, достигая болевых точек мужчины и обходя его вялую защиту; Учиха всегда превосходно видел в темноте, а ярость придавала ему ускорение и силы. Выставляемые блоки обычно отдают ноющим чувством в костях, которые попадают на препятствие, но брюнет не чувствовал ни этого, ни боли от пропущенных атак, оттесняя Забузу вглубь коридора. Сознательность вернулась к нему спустя долгую минуту напряженной схватки, в конце которой наемник был прижат к полу с вывернутыми руками и коленом Саске на его спине, а у самого Учихи знатно побаливала рассеченная губа и кончик брови, у которой наверняка наливался синяк, затрагивающий ноющие от боли веки глаз. — Где, блять, Наруто? — прорычал он, повернувшись к Сакуре, которая могла только замотать головой, останавливаясь в паре шагов от них. Она подобрала сумочку и теперь прижимала ее к себе, второй рукой прикрывая кулаком губы. — Ладно. — Выдохнув, Саске дернул руку Забузы. — Ты там что-то хотел сказать Сакуре? Говори, послушаем. — Учиха Саске, ты действительно хорош, — хмыкнул тот сквозь зубы. — Зато ты плох. И такой неумеха заслужил славу знаменитого наемного убийцы? — Ты застал меня врасплох, я не ожидал, что мы встретимся так скоро. — Твоя слежка не прошла незамеченной, так что я ускорил события. — А я, вроде бы, не жалуюсь, — усмехнулся Забуза и вдруг подался всем телом вверх, с внезапной мощью предпринимая попытку скинуть Саске с себя. Тот лишь слегка ослабил хватку от неожиданности, но этого было достаточно, чтобы противник начал второй раунд. Вряд ли пренебрежение Саске зацепило самолюбие Забузы; скорее всего, поддаться с самого начала и поразить мощью потом было его планом сражения. Саске на чистом гневе от увиденной сцены, где этот мудак прижимает Сакуру к стене, не экономил силы, чтобы поразить противника, и Забуза позволил ему выпустить пар, зацепить себя и поддаться обманчивому триумфу; но теперь пришла его очередь отыгрываться, и на мгновение Саске усомнился в своей потенциальной победе. Противник был невероятно силен физически, и бой с ним напоминал боксерский поединок или корриду против бешеного быка. Очередной пропущенный удар даже заставил Учиху клацнуть зубами; он не удивился бы, если к концу этой рукопашной остался без зуба или с парой поломанных костей; грязные приемы не смущали Забузу, и ему явно доставило бы удовольствие разукрасить красивое лицо Саске парой недостатков. Противник отменно орудовал своими каменными кулаками, умело группировался, защищая болевые точки и внутренние органы, и быстро передвигался по ограниченному узкими стенами коридора пространству. Саске, привыкшему полагаться на хитроумность восточных единоборств, приходилось учитывать, что, размахнувшись ногой с разворота, он рискует расшибить ступню о бетон, и для многих его приемов захвата было недостаточно места. Впрочем, показательной драки у них все равно не вышло: очень скоро оба, желая поскорее покончить с затягивающимся боем, повалились на пол. Саске напряг все мышцы, чтобы удержать шкафоподобное тело; из последних сил рывком схватив шелковый галстук Забузы, он обвязал его вокруг загорелой шеи в несколько оборотов и затянул, придерживая этого кабана ногой и скалясь от усилий. Противник сдавленно зарычал, пытаясь нащупать мешающую дыханию ткань, но до того, как удушение успело расслабить тело, шелк выскользнул из измазанных кровью пальцев Учихи. Впрочем, фора уже была на его стороне. Добивать лежачего в случае Забузы было бесполезно, таких берсерков Саске знал по себе: они тренируются, роняя тяжелые предметы себе на пресс, и удар ногой по печени только дал бы ему возможность захватить конечность врага. Нет, таких добивают грубо, безжалостно. Поэтому Забуза получил коленом по башке, прежде чем Саске схватил его руку и перекатился, выкручивая кость до хруста и рева противника. Черная челка облепила лицо Саске, пот затекал ему в кровавые ссадины, выжигая ранки, но, удерживая наемника, он не мог даже встряхнуть по-собачьи головой, чтобы поправить волосы. Вместо этого, едва получив контроль над ситуацией, он схватил Забузу за короткий ежик волос, оттянул его голову назад и с затаенным чувством удовлетворения впечатал лицо Забузы в пол. Раздался отвратительный хруст и новый хриплый возглас, на этот раз совсем носовой: — Сука! Саске не улыбнулся — оскалился, тяжело дыша. Обычно в одиночку он мог положить четверых, но Забуза стоил всех десяти. Никакие якудза наемнику и в подметки не годились — ни зеленые новички, у которых энтузиазм преобладает над умениями, ни видавшие виды авторитеты, которые, забравшись на вершину, отрастили там пузико и охраняли его чужими силами. Злость на Забузу больше не подпитывалась картиной зажатой у стены Сакуры, теперь это была солдатская ярость, беспричинная, состоящая из стресса, адреналина и инстинкта выживания, по которому выйти из этого коридора на своих ногах мог только один. Как бывший спецназовец высокого ранга, Саске умел культивировать в себе ненависть и управлять ею, чтобы та играла роль топлива в движении напряженных мышц. Когда-то он отдавался этому чувству полностью, теряя ощущение стыда и совести, но после произошедшего с его семьей, когда все, во что он верил, чуть не убило его, Саске испытывал бесконечное отвращение к прошлому себе. И всегда оставлял небольшое отверстие для солнца в комнате, полной мрака, надеясь, что в ситуациях вроде этой, когда движения его рук были четкими и не знали сомнений, он сумеет найти выход и разглядеть самого себя. Калечить таких, как Забуза, конечно, не входило в весьма сжатый список недопустимых прегрешений, и совесть не выставит ему счет за страдания этого мудака. Но кровь пачкала светлую рубашку Забузы, которую мрак пыльного коридора делал почти белой в глазах Саске, что охотно поддавались иллюзии, вечно находясь в поиске своих страхов; Учиха сглотнул, чувствуя, что абстрагироваться от ощущений и воспоминаний, шумевшими штормовыми волнами где-то позади него, было все сложней. Триггер его кошмаров спускал курок, в груди селилась дрожащая тревога, которую он не мог себе позволить в этот момент. Лишь адреналин, к счастью, еще кипел в крови, и Саске полагался сейчас исключительно на него. — Теперь ты все расскажешь, — прорычал он, еще отчаянней и злее от своего состояния, чувствуя, что ему остались считанные минуты до потери контроля над собой, и снова поднял голову Забузы, выгибая ему шею. — Заказчик, сообщники, явки, места. — Как будто ты своих врагов не знаешь, Учиха, — просипел Забуза. — Ты уже дополнил их список, сукин сын. От кого тебе заказ на Сакуру пришел, если ты не работаешь с Сяо? — У меня нет заказа на Сакуру! — рявкнул наемник. Кровь из сломанного носа затекала ему в рот, и он то и дело отплевывался от нее, увеличивая в объеме оставшееся от столкновения с полом багровое пятно. — У меня заказ на тебя, Учиха! От неожиданности Саске мог бы снова ослабить хватку, но теперь вместо этого он сжал Забузу в захвате еще сильнее, вынуждая того говорить. — Сакура просто оказалась рядом. Разделавшись с тобой, я бы забрал ее с собой, а покупатель всегда найдется. — Наемник даже больше не ухмылялся, но Саске, отпустив его голову, впечатал кулак ему в бок, по ребрам, удовлетворяясь болезненным выдохом противника. — Кто заказчик? — Бацудо, блять, Бацудо, — простонал Забуза. — Я думал, ты знаешь, ты же сам пришил его вакагасира! — Это не доказано, — холодно усмехнулся Саске. — Видимо, давненько тебя не было в славном городе Эдо*, — сипло пробурчал Забуза. Он делился планами с легкостью, которая была объяснима не только отсутствием у наемника лояльности к своему работодателю. Противостояние токийских группировок Бацудо и Хакэн-каи было чем-то вроде рутины в жизни каждого токийского якудза в последние несколько лет; по прибытию сюда Саске даже почти забыл о них, считая, что претензии у главы надоедливой банды наркоманов будут к верхушке, отдающей приказы, но никак не к нему лично. Новые же обстоятельства усложняли его работу и грозились ненужными переменами. По сравнению с Сяо эти Бацудо были мелкой надоедливой сошкой, которую хотелось прихлопнуть, чтобы не загораживала обзор, но если за Саске посылали лучших — это был повод для беспокойства как за себя и свое задание, так и за дела Хакэн-каи в Токио. Впрочем, они также наверняка надеялись убрать его анонимно, чтобы не вызывать открытое клановое противостояние, а значит, война все еще не вышла из-под контроля. В противном случае Ямато давно бы вызвал его обратно. — Сакура, сбегай до двери и проверь, где Наруто, — скомандовал Саске. Перед глазами начинало плыть, в груди — бесноваться паника, но мысль о том, что Харуно не была целью, приносила неожиданное облегчение. В отличие от нее, Саске не представлял себя в роли жертвы, и потому уж за себя-то он отвечал куда охотнее, чем за других. — Я пока поболтаю с ним. Сакура, не произнеся ни одного лишнего слова, тут же помчалась по коридору к лестнице. Только идиот бы решился сейчас перечить брюнету, когда он тратил почти все свои силы на то, чтобы удерживать Забузу, не говоря уже о Харуно с ее безмерным уважением к своему «тюремщику». Наемник же продолжал брыкаться, даже послушно сложив голову щекой на пол, и именно поэтому Учихе сейчас так нужна была помощь друга, чтобы окончательно обездвижить противника. К тому же, Узумаки мог подсказать, что делать с Забузой. Саске бы с удовольствием его убил, но делать это в клубе опасно и чревато последствиями как для него лично, так и для клана. Можно было бы притащить наемника к Данзо, и даже умолчать об их плане с Сакурой, сказав, что тот сам первый увязался за Харуно… Потому что отпускать его было ни в коем случае нельзя. Он не остановится, пока не выполнит задание. И для этого он может уже объединиться с китайцами или, еще хуже, просто приехать в Токио, выдать кучу секретной информации о миссии Саске и о Сакуре, о которой в теории не знала ни одна душа на Японских островах, и передать Бацудо дело об устранении обоих. — Как он вышел на меня в Нагоя? — продолжил допрос Саске. Ему крупно повезло, что Забузу удалось уложить не на лопатки, а на живот; он не видел отражавшейся на лице Учихи борьбы мужчины с самим собой, в которой он явно проигрывал. Его сопящее тяжелое дыхание можно было принять за бурлящий вулкан агрессии, а не за злую беспомощность перед своими страхами. Окровавленными пальцами Саске цеплялся в растрепанные волосы Забузы с такой силой, как будто они удерживали его от падения, а не Забузу — от новой драки. — Я-то откуда знаю? Я не часть их клана. — Впрочем, Забузе тоже везло с тем, что Саске не видел, как он закатывает глаза от глупости такого вопроса. — Мне сказано было разыскать тебя в Нагоя и устранить. — И почем нынче уборка мусора? — ухмыльнулся Саске. Ему не требовалось ничего узнавать о заказчике: информацию о Бацудо мужчина в свое время собирал самолично, составляя самое подробное досье для Ямато и Сарутоби-кумитё. Забуза наверняка знал даже меньше его. — Не обольщайся. — Наемник явно хотел плеваться ядом, но пока получалось только кровью. — Я на мели из-за ссоры с Драконами и только поэтому берусь за грязную работу. — Ну, учитывая, что с причинами тебя явно наебали… — протянул Саске, подразумевая в невысказанном окончании, что наемник из Забузы едва ли стоил даже этого «грязного» заказа. Никакая месть за убитого Бацудо не интересовала: месть совсем не так проходит у якудза, она жестока, показательна и делается руками тех, кого это непосредственно коснулось. А учитывая, что Бацудо воровской закон не соблюдали, то и месть им не была так уж интересна; скорее они заставляли ряды Хакэн-каи рядеть, тем самым сокращая численность противников в случае столкновения, которое явно было не за горами. — Ты знаешь, мне посрать на причины, — пожал, насколько это было возможно, плечами Забуза. — Для меня достоинство якудза — это трусость и насмешка. Законы, которые диктуют, как нарушать законы — это бред какой-то, как и разговоры о чести и гордости. Меня от этого тошнит. Я потому и уехал из Японии, что вертел на хую всех якудза и их ебанутые кодексы. Вот ты, бывший солдафон, тоже думаешь, что делаешь праведное дело, выбивая дерьмо из таких, как я? — Да мне, в общем, тоже посрать, из кого выбирать дерьмо — из террористов, законников, новобранцев, якудза или мудаков вроде тебя, — ответил Саске, стараясь звучать флегматично с тем, как в голове нарастал шум; в нем тонул стук подошв мужских шагов и бодрых каблучков, что сигнализировало о долгожданном приближении Наруто и Сакуры. — Но в конце концов из нас двоих проебался сегодня именно ты. Забуза от досады дернулся, но уже не поражал своими физическими данными, вероятно, выбившись из сил, так что Саске спокойно обернулся на своих сообщников. — Дверь была на засове, меня не пустили в клуб, вы не берете телефоны! — на повышенных тонах протараторил Наруто, прежде чем Саске встретил его претензиями. — И, блять, вас слышно, поэтому скоро тут будет охрана! — Но нам нужно сдать его Данзо, — уверенно произнесла Сакура, указав пальчиком на распластанное по полу тело Забузы, и Саске, сидящий верхом на его спине, фыркнул. — Естественно, он никуда не пойдет. Наруто, помоги мне. Его руки тоже слабели, и не согнуться от тошноты, увидев кровавые разводы на рубашке Забузы, было настоящим подвигом. В две руки ребята стащили с наемника пиджак и завязали его руки в узел за спиной. Поврежденная рука, зафиксированная в болезненном положении, заставляла Забузу постоянно морщиться, когда они вместе тащились по коридору. Но слова об охране, опрометчиво сказанные Узумаки во всеуслышание, внушали ему надежду, что спасение еще возможно и заставляли тянуть время, буквально упираясь ступнями в пол. Саске был готов переломать ему ноги или лишить сознания, но необходимость тащить этого быка на себе, пусть и поделенная пополам между ним и Наруто, не сделала бы их быстрее. Тем более что Сакура, замыкающая процессию, не уставала давать Забузе целительные пинки. Но лимит удачи на сегодня был исчерпан: сзади послышались зовущие голоса. — Сюда! Помогите! — завопил Забуза, оборачиваясь и одновременно почти выпутывая руки из связанных рукавов пиджака. Сакура, оказавшаяся прямо перед ним, едва ли не отшатнулась, но вместо этого залепила наемнику по лицу хлесткую пощечину, пытаясь его заткнуть, но это не только не помогло, но и откровенно опоздало. Не услышать зычный крик мужчины было невозможно. — Сучий ублюдок! Бросаем его! — рявкнул Наруто. Саске сжал зубы, но здравый смысл подсказывал, что если они хотят без проблем убраться из клуба, лучше именно так и поступить. Так что он дал команду к бегу, одновременно дергая Харуно за руку, чтобы она не отставала. Впрочем, розоволосая, имевшая за плечами внушительную историю побегов из-под чужого надзора, поспевала за ними даже на каблуках. Мелкое семенение ногами выматывало сильнее обычной походки, но она не останавливалась ни на секунду, концентрируясь на пути перед собой, собственном балансе и на руке Саске, что тянула ее за собой. На небольшой переулок у забора все трое буквально выпрыгнули, едва не впечатавшись в противоположную вертикальную поверхность, и тут же рванули в сторону машины. Наруто устроился за рулем, Сакура прыгнула назад, а дверь пассажирского сидения Саске хлопнула одновременно с тем, как Узумаки дал по газам. Это был полный провал. Учихе хотелось рвать и метать, обругивать матом на всех известных ему языках все, начиная от Забузы и заканчивая воздухом, которым он дышал вместе со своими товарищами, пока машина мчалась обратно к мастерской Наруто. Но он не успел, потому что его догнала волна совсем иного толка — красная, удушливая, болезненная настолько, что Забузе и не снилось. Саске уперся руками в приборную панель и медленно задышал, чувствуя, что эта базовая функция покидает его организм, наполняя грудную клетку тяжелым мазутом ужаса и вины. Снова Итачи, снова бело-красное застилало глаза, пальцы крючатся от ощущения крови, и стойкий закаленный организм укачивало от езды, подводя тошноту к горлу. В ушах гремело; в такие минуты Саске казалось, что его внутренний голос членился на целую толпу, где каждый кричал что-то свое, и в итоге нельзя было различить ни единого слова, только довольствоваться мигренью от их шума и настойчивого напора. Изъясняясь каждый по-своему, они в разных формах доносили один и тот же смысл, который Саске не смог бы выразить словами, даже если бы захотел; то было черное от пепла небо апокалипсиса на его плечах, цвет асфальта и по весу такой же; от напряжения сердце билось быстрее и кровь пульсировала в висках. Белые, пропитанные кровью ткани душили его, пеленали его голову, его дрожащую в судорожной попытке дышать шею, окутывали плечи, навсегда оставляя их напряженными и сжатыми. Саске дернулся, рукой нащупывая, впрочем, не хлопок савана, а собственную похолодевшую кожу и ворот рубашки, который он тут же дернул, расслабляя; пуговица стукнулась о стекло окна; даже если бы он кричал во все горло, он бы не услышал себя, и сейчас ощущал руками собственное тело, будто чужое, ему не принадлежащую искусственную замену. — Саске-кун? — спросила обеспокоенно Сакура, подавшись вперед, но из-за шума в заложенных как будто ушах он не услышал ее тоже. Ему помогает зажигалка. Ему надо закурить, подумал Саске, хлопая по бардачку и судорожно выгребая наружу пачку сигарет. Никотин и смыть кровь со своих рук. Почему, почему всей крови надо обязательно быть одной на всех? Почему человечество делит ее, почему преследуют ею его?! — Салфетки, — выговорил сквозь зубы Саске, практически зажевывая сигарету дрожащими губами. Огонек зажигалки не сразу подпалил ее кончик; вышло с четвертого захода и легким направляющим прикосновением Сакуры к его сжатым в кулак ладоням. — У меня вроде нет… — растерянно проговорил Узумаки. — Ты же постоянно жрешь рамен, у тебя должны быть салфетки! — прорычал Учиха, и за его ухом что-то зашуршало. — Возьми. — Сакура протянула пачку бумажных платочков вперед, прерывая гневную тираду и опережая собирающегося ответить Наруто. Саске развернулся, забирая салфетки, но глаз его зацепился на пятнышко крови на подушечках пальцев девушки — должно быть, испачкалась, пытаясь взять его за руки. — Сотри это, — выговорил он, сжав в кулаке пачку. Сакура недоуменно повернула ладонь к себе. — Сотри это, блять, немедленно! Харуно поспешно спрятала руку от Саске, вытирая кровь о сидение, и даже Наруто не сказал ничего против. Узумаки представлял себе причину такого поведения, чего нельзя было сказать о Сакуре — она понимала процесс, считывала истерию, что охватила Саске и делала его опасным пассажиром, но понятия не имела, что могло послужить причиной; какой образ из прошлого ранит его настолько сильно. В машине неожиданно для всех наступила тишина, и слышался только шум проката мягкой резины по дороге, хриплые выдохи через зубы и шорох пачки бумажных платочков, которую Саске не открыл — разорвал, высыпав все содержимое себе на колени. — Нам ехать ко мне? За нами могут следить? — неуверенно спросил Наруто. Саске остервенело пытался вычистить высохнувшие пленки чужой крови сухими салфетками, безжалостно сдирая корки с собственных ссадин на костяшках пальцев, но больше не выглядел таким безумным. Кризис приступа отступил, но его все еще мутило, все еще дрожали поджилки, и настроение, опустившееся до самого глубокого мрачного дна, не находило поводов подниматься. — Я думаю, кто хотел, уже все выяснил, — холодно ответил ему Учиха. Узумаки украдкой взглянул на него, но решил ничего не добавлять. Он не знал ничего о том, что произошло в клубе и какой информацией с ними поделился Забуза, и даже не был уверен, что друзья поведают ему. Сакура, на которую он бросил взгляд через зеркало заднего вида, тоже выглядела расстроенной и задумчивой; она наверняка видела, что он на нее смотрит, но не подняла головы навстречу. Блондину оставалось лишь нахмуриться и прикусить щеку, чтобы сдержать язык за зубами и дать друзьям время обдумать ситуацию, в которую они попали.*** П Р И М Е Ч А Н И Я
*Ирезуми — традиционный вид японской татуировки. С самого появления якудза стали их отличительной особенностью: во-первых перенести болезненный процесс ее нанесения значит зарекомендовать себя мужчиной, во-вторых, она являлась способом определить клан, положение, принципы, умения. Сейчас ирезуми почти не наносят традиционным способом, но сохраняются «классические» орнаменты и рисунки; несмотря на то, что и ныне многие якудза узнаются и палятся только из-за ирезуми, кланы, особенно старшее поколение, продолжают носить их как знаки отличия и часто заставляют новичков следовать их примеру. Из-за дурной славы ирезуми, ни один японец не делает татуировку в этом стиле, если он не принадлежит к мафии. *Хадан Констракшнс — компания, принадлежащая семье Учиха. Так как она ни разу не упоминалась ранее, я подумала, что это следует прояснить отдельно. Позже в группе будет дан анализ некоторых аспектов этого названия. *Эдо — старое название Токио.