Глава IX. Бродячие лицедеи.
Сакуре удивительно шел черный цвет, вдруг подумал Саске. Она не носила его как цвет траура, глухой и скорбный; плоскость оттенка скуки Харуно преображала в бездонное марево темноты, покров для запретных секретов за ее неброской красотой. Может быть, он все еще помнил то короткое платье, которое она носила в клуб — тоже черное, которое вместо того, чтобы не оставлять воображению ничего на додумывание, лишь будоражило его. Но на самом деле Сакуре совершенно не шел белый цвет — цвет невинности; он делался блеклым с ее яркими волосами, не подчеркивал персиковой белизны кожи и делал ее тонкое тело чересчур прозрачным. Сакура была не фарфоровой куклой, но алебастровой статуей, и ее хрупкость была обманчивым эффектом от искусной работы мастера. И ей подходил черный цвет — цвет глубины ее характера и недосягаемости ее мыслей. Она была в черном платье в этот вечер классической музыки на концерте Токийской оперы. В нынешнее время, к сожалению или к счастью, никто не наряжался в театр, как на званый вечер, но якудза, не отступившие от своего делового дресс-кода, выделялись в толпе джинсов и простых юбок броским и дорогим внешним видом. Они, как и полагается, ходили группкой, вели себя чинно до высокомерия, но вид имели крайне хмурый, намекая держаться от них подальше. Все, как на подбор, в темных деловых костюмах, молчаливые, плотного телосложения и жесткой линией губ, и Данзо среди них выделялся своим торжественным черным кимоно. Кроме того, в компании были две девушки: Ино, как всегда эффектная и чарующая даже в простой блузке нежного фиалкового оттенка, заправленной в черные брюки, подчеркивающих узкую талию, с нарочито небрежно расстегнутыми у ключиц пуговицами, где то и дело терялся взгляд Шикамару, объемным высоким хвостом белых волос, бьющим по плечам слишком близко подошедших мужчин; и Сакура, скрытая от чужих глаз спутница Данзо, в которой простой черный сарафан и изысканные серебряные украшения выдавали главную хозяйку выкупленной ложи. Ее голова с ровно уложенными розовыми волосами, что лишь у самых плеч заворачивались внутрь, высоко сидела на длинной шее, не озираясь по сторонам, словно ничто не свете не могло привлечь ее внимания. Ничто, даже Саске, что, конечно, было лишь притворством. В чужом присутствии Сакура боялась смотреть на него — боялась задержать взгляд дольше положенного или не оторвать взор вовсе. И потому смотрела на него сквозь призму чужого взгляда, незаинтересованно внимая чужим реакциям и переживая горькую затаенную зависть тому, как они позволяют себе роскошь залюбоваться чертовски привлекательным брюнетом. Харуно не первый раз замечала, как людей тянет к Саске — и как одновременно их держит что-то на безопасном расстоянии от него. Словно они все были мотыльками, что тянулись к огню, но человеческим разумом понимали губительную природу единственного выжившего Учихи. Саске не выделялся никаким явным признаком из толпы якудза, кроме высокого роста и красивого лица, но не только последнее заставляло людей быстро отводить глаза, едва ответный взгляд Саске обращался к любопытствующему: это ведь все равно что быть замеченным опасным божеством. Он был одновременно недосягаемым и угрожающим, со своими сведенными к переносице косыми бровями над раскосыми глазами и сжатыми губами, подчеркивающими линию острой челюсти; спокойному величию его образа мог позавидовать даже Данзо. Сакура вспоминала все, что она знала об Учихе, про его семью и прошлое, и в очередной раз ловила себя на мысли, что судьба явно отнеслась к нему несправедливо, волнами прибоя выбросив на место прислужника ее дяди. Саске был настолько харизматичен и уникален, что ему хотелось додумывать историю какого-нибудь великого рода, даже примешивать императорскую кровь, хотя сами божественные правители Японии были, откровенно говоря, низки ростом и не очень красивы. Впрочем, правда была не хуже: те крупицы информации, что Саске выдавал о себе, как скудный голодный паек, тоже не говорили о его семье как об обычной: большая компания, связи в мафии, оружие и недвижимость, сыновья в международной обороне и не очень дружные родственники. Мысли о выдуманных ей же самой загадках, по крайней мере, позволяли отвлечься от реальности, в которой она была заключена в живое кольцо неприкасаемого круга якудза; а то, что происходило в нем, напоминало очень плохое кино. Те, кто действительно хотели провести вечер друг с другом, старались держаться друг от друга подальше: Саске ведь тоже совсем не смотрел на нее, внимательно слушая нашептывающего ему что-то на ухо знакомого из охраны Данзо — розоволосая почти ревновала. Ино вертелась возле Шикамару, пока остальные вертелись вокруг нее; в ее перепадах настроения и жестов, где женское высокомерное пренебрежение сменялось на теплые, лукавые порой улыбки через плечо, постоянной была только позиция дождаться от флегматичного парня первого шага, в то время как сам Шикамару ожидал, пока Ино окончательно определится со своими чувствами. Больше не было никого, кто мог бы составить компанию Сакуре, которая была бы рада и трёпу Конохамару, только бы не оставаться рядом с дядей. С каждой встречей его добродушие заметно шло на убыль, а ожидания к Сакуре росли и становились все более нетерпеливыми, как будто обратный отсчет неумолимо отсчитывал дни до взрыва бомбы. Поэтому Сакура было вздохнула свободно, когда все покинули ложу на антракте, оставив ее одну, и собиралась воспользоваться короткой пятиминутной передышкой от постоянного ожидания чего-то, но радовалась она недолго: к пустым местам вернулся Данзо и протянул ей бутылочку с холодным зеленым чаем. — Не хочешь прогуляться до буфета? — Я не голодна, — помотала головой Сакура, принимая из его рук напиток и тут же открывая его. Травянистая мягкая горькость неподслащенного чая слегка приподняла ее настроение, пока Данзо не испортил все одной ухмылкой: — Саске сказал, это твой любимый. — С этими словами, брошенными якобы невзначай, он сел на свое место, а Сакура едва не подавилась своим в самом деле любимым напитком. — Вы хорошо друг друга знаете. — Ты это так называешь? — возразила Харуно. — Разве твои люди не знают, какой напиток тебе покупать? — Она усмехнулась, но вышло как-то наигранно; возможно, только для ее слуха, хотя обычно Сакура умела превосходно лгать, даже когда ее застали врасплох. — Он просто делает свою работу. Я ничего не знаю об Учихе и его любимый напиток тебе не назову. Даже под пытками не скажет, что Саске всегда берет черный крепкий американо без молока и сахара, желательно холодный. — А хотела бы узнать? — Не знаю, — пожала плечами Сакура. — Мне своих проблем хватает. Но, насколько я поняла, Забуза охотился именно за ним. В Токио сейчас что-то происходит, наверное, его скоро позовут обратно к кумитё? — Не совсем, — тут же возразил Данзо, и Сакура удивленно приподняла брови. — Наоборот, ему лучше здесь… В Токио сейчас действительно жарко, и он тому виной. — Харуно пожала плечами, и Данзо усмехнулся. — А ты, Сакура, лукавишь, когда говоришь, что он тебя не интересует. Я только не знаю, почему, вы ведь постоянно выезжаете в город вместе. А Учиха Саске интересный молодой человек. Крайне любопытный экземпляр. Сакура недовольно скривила губы, радуясь, что самообладание, тренированное Сасори, не дало ей покраснеть от стыда. Это было платой за любую ложь, и девушка прекрасно осознавала последствия, прямо перпендикулярные масштабам ее слов. Данзо не имел в виду романтический интерес, тут же произнесла она про себя; только рабочий. Шимура интересовался людьми как инструментами, и мало понятия имел о чувствах между ними. — Мне сказали, он убил своего брата. — Харуно покосилась краем глаза на Данзо, который улыбнулся и подался вперед: — Это так. — Ты знаешь об этом? — Об этом все знают, — усмехнулся Данзо. — Но, конечно, есть вещи, о которых тебе расскажет только Сарутоби-кумитё, изрядно выпив после общего ежегодного сбора*. — Так вот откуда ты знаешь Учиху. — Сакура не спрашивала, а утверждала. — Ты знал, кого звать, не так ли? — Вовсе нет. Привезти его сюда было идеей Ямато. Я лишь согласился, зная, кто он такой. Мне было интересно посмотреть на последнего Учиха в действии. — Ты знаешь его семью? — Я очень хорошо их знал. — Расскажи, — заинтересовалась Сакура. — Все, до самого убийства его брата. — Ну что ж, — потер руки Данзо. — Я лично знал лишь его отца — Фугаку. Он был младшим сыном Мадары, но отношения у них были скорее деловые, чем сердечные родственные. Самым любимым ребенком Мадары всегда была его строительная компания, «Хадан Констракшн». Он посвятил ей жизнь, и его сыновья — их было двое — вынуждены были делать то же самое. Поговаривают, что даже его жена, родив ему двух сыновей, в итоге сбежала с любовником, но это логично — их брак был заключен сугубо по расчету. — Сыновья унаследовали компанию? — Обито, старший, имел к этому все шансы. Ему доставалось больше всего поучений от отца, он буквально вырос в стенах офиса, на руках у всех мадаровских партнеров, менеджмент изучал в США. Однако Мадара совсем не умел делиться, он с трудом передавал даже самые мелкие полномочия своему родному сыну. — А Фугаку? — Фугаку пошел по своему пути. Он, как и Обито, учился в Америке, но научился там совсем другому. Я не знаю семейных подробностей, разумеется, но, в общем, по приезде он быстро стал близким другом для якудза. Сарутоби-кумитё, тогда только-только зарабатывавший свой авторитет, был очень многим ему обязан. Ямато, я и твой отец, Харуно Кизаши, тоже были с ним хорошо знакомы. В конечном итоге, крыша якудза была тем, что неоднократно спасала бизнес Мадары во время кризиса 80-х, а потом, во время «японского экономического чуда»* помогла им стать одной из сильнейших компаний в Японии и даже проникнуть в другие страны Азии. Сакура удивленно подняла брови. Саске ей говорил, что Фугаку занимался поставками оружия, но оставил в стороне подробности, которые описывали совсем иную картину теперь. Однако она промолчала, не выдавая того, что знала до этого, и слушала дальше. Данзо же явно был доволен эффектом, которые производили его речи. — Фугаку основал свою дистрибьюторскую компанию, которая занималась поставками машинного оборудования, но по факту это было, по большей части, оружие. Он снабжал частные военные компании на территории Азии, выигрывал тендеры правительства практически себе в минус для репутации, но отбивал эти цифры в сотню раз за счет того, что поставлял оружие нам — якудза. Фугаку вообще был похож на нас, жадным и жестоким. — Данзо рассмеялся собственным словам. — И совершенно не уживался с Мадарой, с его педантичностью и амбициями. Так что очень скоро мы практически прекратили иметь какое-то отношение к делам «Хадан Констракшн». — Ладно, а Саске и его брат? — Итачи пошел в политику, но остался где-то в юстиции — я не совсем в курсе того, чем он занимался, скорее всего внутренними расследованиями. Саске же всегда был под влиянием отца, и на самом деле они были очень похожи. Саске с его подачи получил военное образование и присоединился к частным войскам, работал в основном по контрактам с США. Фугаку не хотел видеть его на поле боя, он рассчитывал, что Саске станет командующим и обеспечит приток международных партнеров, но Саске задержался на полигоне. Он прошел множество горячих точек, стал едва ли не самым молодым спецназовцем и прошел лейтенантом в специальных отрядах войну в Ливии — это из того, что я знаю. Но, думаю, о многих боях, в которых он был, мы не найдем упоминания даже в газетах. — И о том, что там на самом деле было, — протянула Сакура вполголоса, но Данзо услышал ее все равно. — Нам ли не знать, — заметил он, и Сакура ответила вздохом. По крайней мере в произволе власти оба знали толк, и понимали, что истинная жестокость присуща приказам далеко не только криминальных авторитетов. — Что касается дел Фугаку, — продолжил Данзо, — то Саске свел его со многими офицерами, как тот и хотел, но сам, по большей части, не лез в отцовский бизнес. Фугаку хотел для него блестящей карьеры, а для этого ему не нужен был криминал. Но не уберег — его раскрыли, когда началась масштабная полицейская операция против якудза при участии американцев. Учиха попали во множества скандалов и всей семьей открещивались от Фугаку. Причем Итачи в силу службы был привлечен как свидетель, и ему для сохранения собственного места пришлось строить из себя жертву. Говорили, что он собирался получить большое повышение благодаря сдаче родного отца и компромату на наш клан. С другой стороны, в это же время было убито несколько потенциальных свидетелей по делу незаконного оборота оружия, и подозрение, конечно, пало на Саске. Его лишили всех званий и исключили из армии, хотя позже и оправдали. В общем, творился полный хаос, и стало еще хуже, когда Фугаку повесился в тюрьме — сам или с чьей-то помощью. Сакура запоздало поняла, что не должна была знать этой части истории, и встряхнула головой, словно не верила его словам. История походила на сюжет для приключенческого романа вроде «Графа Монте-Кристо», где всеми оболганный главный герой после затишья появляется вновь в жизни своих врагов и восстанавливает свое доброе имя. Однако в жизни, к сожалению, все не было так просто. Раскол в семье из-за власти и денег был частым явлением, из-за него разваливались знаменитые конгломераты и синдикаты, как преступные, так и в бизнесе. И в истории Саске не было ни правых, ни виноватых. Фугаку был ответственен за свою ошибку, а остальные Учиха просто спасали свои задницы и бежали подальше от трясины, в которую их грозили затянуть мутные дела отца Саске. — Фугаку, возможно, хотел кого-то сдать, и без него от Учих более-менее отстали. Саске даже пытался восстановиться на службе. Но через пару дней мертвым нашли Итачи — кто-то выпустил три пули ему прямо в сердце. Отпечатки пальцев, свидетели, обыск квартир обоих братьев указывали на Саске, который к тому же как сквозь землю провалился и объявился только спустя пару недель — в Китае. — В Китае? — удивленно переспросила Сакура, и Данзо хихикнул. — Именно! Ты думала, ты одна там отдыхала? — Он покачал головой. — Оказывается, он свалил в Пекин на пароме в ту же ночь и пробыл там несколько месяцев, решая кое-какие дела для Ямато, прежде чем вернуться в Японию и стать одним из доверенных лиц токийской верхушки. Саске бы никогда не занял такое высокое место, близкое к кумитё, каким бы экспертом по оружию и убийствам он ни был, не имея поддержки какой-нибудь банды и уважения якудза, но полиция как следует проредила наши ряды, а над преступным авторитетом поработал Ямато. Дело Итачи тормознули, и Мадара не стал охотиться за внуком — он, кажется, был сыт по горло и ушел на покой. — В смысле, он… — Нет, не умер, но он отдыхает где-то в милом домике у моря и получает деньги со своей недвижимости. — То есть, Саске не выдвинули обвинения в убийстве Итачи? Данзо вздохнул. — Конечно, выдвинули. Косвенных улик набралось довольно много, да и что говорить — очевидно, что это он. Саске и сам признает — не в суде, не для протокола, конечно, но если бы мог — гордился открыто. Спроси сама — он считает, что месть брату была оправдана и ни капли не раскаивается. Но Ямато дергает за нужные ниточки, да и с самим Итачи что-то не очень чисто, они с Саске явно делили пирог побольше, чем честь покойного отца. Слишком многое подлежит расследованию, Итачи был связан с очень серьезными делами. Сакура опустила глаза, обдумывая полученную информацию. — Вот видишь? А ты не хотела знать. Такие козыри не в каждом рукаве найдешь, — наставительно заметил Данзо, откидываясь на спинку сидения и складывая руки на опоясанном простым узким оби* животе. — Поэтому я стараюсь узнать все о людях, которых подпускаю к себе ближе. — С этими словами он внимательно посмотрел на Сакуру. — Саске был не единственным, кого я одолжил для твоей безопасности, но, знаешь, многие уже просят своих людей обратно. Вся эта вечеринка в коттедже подходит к концу. — По спине Сакуры побежали мурашки, но она едва ли допустила что-то эмоциональней легкой деловой заинтересованности на своем лице. Данзо, завладев ее вниманием, резко перевел разговор в неприятное русло. Не то чтобы Сакура смогла бы избежать этой темы в любом случае, но по крайней мере она была бы готова, и застать ее врасплох не было бы так сложно. А они вернулись вместе с легким изменением в голосе Данзо, как будто кто-то провел над его словами баллончиком с серебряной краской, придавая им легкий стальной оттенок; и теперь волны приближающегося цунами лизали ступни девушки, приросшие к песчаному дну. — Но Саске я отпускать не хочу. И я вынужден проявить настойчивость. — Когда Харуно недоуменно приподняла брови, Данзо объяснил: — Твое место в клане, Сакура. Как переводчика, советника и, безусловно — объекта его охраны. Девушка в ответ издала смешок. — Если Саске будет в моей охране, он не сможет быть занят ничем другим, полезным тебе. — Почему это? Он в любом случае будет подчиняться моим приказам. А потом дойдет до того, что ему самому по статусу уже будут полагаться охранники. «Которых он будет скорее муштровать и тренировать», — подумала про себя Сакура, не сдержав легкого смешка. Зная его навыки, представить, чтобы Саске нужен был живой щит для обороны, было сложно — враги у подчиненного Данзо были куда мельче, чем даже те, что ожидали Учиху в Токио. — Я не тот человек, который сможет диктовать ему условия, — наконец покачала Сакура головой, стараясь украдкой посмотреть на часы на своей руке. Антракту самое время было подойти к концу, и второй акт очень вовремя прервал бы разговор. — Я думаю, ты могла бы попытаться, — заметил Данзо, указав глазами на злополучную бутылку чая в руках Сакуры. — Прежде, чем все закончится. — Удерживать его только потому, что он нужен тебе? — уточнила Сакура, приподняв брови. Данзо не ответил, лишь склонив голову к плечу и посмотрев на нее с немым вопросом в глазах: «только ли мне?». — Не забывай, что за тобой тоже открыта охота. Вряд ли кто-то сможет защитить тебя лучше, чем Саске. Надо было быть дураком, чтобы не догадаться, как Сакура боится остаться без защиты; Данзо не был дураком. Но он говорил это с таким придыханием, словно напоминал о чем-то забытом, а считать, что Сакура могла забыть об угрожающей ей опасности, было довольно смело. Она просто не любила, когда ей напоминали, она видела в этом угрозу и почти никогда не ошибалась в своих худших предположениях. Так что она лишь позволила себе вздрогнуть, прежде чем прогнать оцепенение и продолжить парировать атаки Данзо, не останавливаясь — в данном случае, своим показным молчанием. — Хорошо, о Саске я позабочусь сам, — цокнул Данзо, когда эту затянувшуюся паузу с борьбой двух взглядов прервал звонок, оповещающий о конце антракта. — Китайцы — сильные противники, и это весомый повод, чтобы приказать ему оставаться рядом с тобой, пока они от тебя не отстанут. Но это не значит, что остальное из сказанного мной не считается. Это важно, Сакура, — сверкнул он глазами в опускающейся на зрительный зал темноте, и Сакура отвернулась, позволяя своему потяжелевшему дыханию потонуть в звуках шагов, шуршании одежды и скрипе сидений — после кивка Данзо заглянувшему после третьего звонка охраннику свита возвратилась на свои места, прерывая уединение дяди и племянницы. От каждого вздоха в затянувшейся пеленой высокого давления атмосфере кружилась голова, и воздух, казался, становился холоднее, касаясь ее кожи совсем не ласково и оставляя после себя мурашки и лихорадку. Наконец, на освещенную рампами сцену вышел дирижер, но грянувшее начало музыки застало Сакуру врасплох. Звуки обрушились с такой силой, что она вздрогнула, сердце, споткнувшись, пустилось в пляс в нестройном ритме, и Харуно просидела остаток представления как на иголках. В прошлой части концерта у нее почти получилось погрузиться в красоту живого исполнения, забыть о том, кто сидит рядом и наблюдает каждый ее шаг, о тех, кто сидит сзади и по одной команде способны стать ее худшим кошмаром. Сейчас же Сакура, пользуясь темнотой, прикрыла лицо ладонью, чтобы скривиться в болезненной гримасе. Бах со сцены доносился до нее как звук из колонок фоновой музыки — отрывками, неожиданно напоминая о себе. Теперь, пожалуй, эта музыка всегда будет ей напоминать о чувстве приближающейся катастрофы и ее совершенным бессилием по этому поводу; о недружелюбном окружении и улыбающимся злом, что вселилось в тело ее единственного родственника. Она могла понять, почему в истории Данзо отсутствовала часть, в которой Саске просил у Мадары или Обито хоть какой-то защиты, и не сомневалась, что если бы у Учихи была возможность, то любой, кто отвернулся в прошлом от его отца, тоже был бы уже мертв; в этом они, действительно, были ужасно похожи. Им просто обоим не везет с родственниками, вдруг подумала Сакура и едва сдержала нервное хмыканье. Нервно хмыкающая себе под нос, она сильно отличалось от Сакуры, которую Саске привык видеть. Она была для него либо настоящей — шумной и упрямой, бушующим непокорным морем на пересечении течений, либо в рабочем режиме — мраморной статуей, неживым изображением божества, холодным алтарем пустых молитв; но теперь как будто божественная сила спустилась в каменный образ и сотрясала скульптуру изнутри. Учиха никогда не думал, что будет что-то хуже, чем ее защитная отстраненность, лишенная человеческих эмоций, но сейчас скорее желал бы видеть ее такой, чем изводившей себя по неизвестным ему причинам. Та холодность была ее крепостью, и теперь в ней словно бы появилась брешь. Доселе он думал, что был единственным, кто знал Сакуру деятельной и уязвимой, и даже сейчас был уверен, что момент ее слабости останется незамеченным для остальных. Даже для Данзо, хотя, Саске все чаще думал, что недооценивал криминального короля префектуры Айти. Порой Шимура казался мужчине самолюбивым дурачком, который старается слишком сильно; но в один момент он вдруг менялся, и Саске понимал, что за спиной Данзо прячет нож и ждет, чтобы жертва подошла поближе. В конце концов, будь Шимура идиотом, он бы не удерживал свое положение, где требовалась хитрость и жестокость, причем не столько в изощренности физической расправы, сколько в способности любыми методами подстраивать свое окружение под свою волю. И сейчас Учиха не сомневался, что между Сакурой и Данзо произошел какой-то диалог, разбередивший раны, которые она не успела прикрыть. Сакура, впрочем, даже наедине с Саске изо всех сил старалась не показывать ему, что внутренний стержень надломился, готовый прогнуться, и равняла спину по струнке, отмеряя медленные шаги к коттеджу, когда охрана ушла вперед. Саске следовал за ней молчаливой тенью и не сбился со своего армейского шага, даже когда внутри дома Сакура, обернувшись и одним взглядом попросив следовать за ней, неожиданно свернула в спрятавшийся на первом этаже, в полумраке необитаемой части дома, кабинет своего дяди. Это была любимая комната Данзо — здесь он работал, здесь он расположил свое весьма достойное собрание книг; конечно, ни одного лишнего документа не завалялось в опустевших ящиках письменного стола из красного дерева, но охранникам все равно запрещалось входить сюда без надобности. Сакура тоже не проводила здесь много времени, просто забирая и возвращая книги, которые читала. В этот раз она склонилась к нижней полке и под взглядом Саске выудила большой том энциклопедии. А потом, из-под него — небольшую бутылку виски. — Кхм. — Не ожидавший такого поворота событий Учиха даже поперхнулся. — Принеси с кухни стаканы, — попросила Сакура непривычно тихим голосом. Но Саске не сдвинулся с места, дожидаясь, когда девушка поднимет на него взгляд, а после похлопал пальцем по уху и указал им куда-то вверх, намекая, что уж в рабочем кабинете Данзо прослушка в дополнение к камерам установлена точно. В конце концов, именно здесь проходили переговоры и хранились важные предметы в присутствии хозяина, и наблюдение за помещением было максимальным еще до того, как они сюда переехали. — Я не понесу бутылку на кухню, — нахмурилась Сакура. — Нальем, спрячем, и выйдем. Закатив глаза, Саске развернулся на пятках и вышел из кабинета, прикрывая за собой дверь. К счастью, члены отряда разошлись кто куда — часть попыталась оккупировать столовую, приходя в себя после культурного досуга и стремясь поделиться впечатлениями по поводу унылой классической музыки; попав под прицел грозного взгляда Саске, они ушли куда-то наверх. Пропасть между начальником и подчиненными так и не обросла мостами, сплотившиеся против Учихи парни не собирались поддерживать со склочным якудза из столицы какую-либо коммуникацию или вступать с ним в диалоги, но, конечно, не то чтобы его это волновало. Сакура наполнила бокалы лишь на треть. Ее руки не тряслись и ничего не выдавало в движениях ни капли тревожности — уж в этом она была профессионалом. Сасори часто просил ее наполнять бокалы для себя и своих партнеров, и замечал малейшую дрожь сестры, после чего преподавал уроки самообладания, которые Сакура выучила на всю жизнь. С ножом у горла или у входа в комнату подвыпивших гостей, славившихся своей жестокостью банды, с угрозой швырнуть ее в открытую дверь им в подарок; и в следующий раз, что бы не происходило, Сакура не позволяла себе ни одного лишнего движения. Кажется, в последнее время она начала забывать свои достижения. — Для протокола — я пью виски кумитё или твой? — хмыкнул Саске вполголоса, и Сакура издала смешок, убирая виски обратно в шкаф за книгу. — Угощаю тебя в любом случае я. — Подхватив свой стакан, она вышла за дверь, и Саске вновь следовал за ней, возвышаясь над хрупкой фигуркой, теперь в пустующую кухню. Свой виски Учиха лишь пригубил, оставляя огненный крепкий вкус на губах и допуская не больше капли алкоголя в горло, наблюдая за Сакурой, которая, прислонившись поясницей к столешнице, запрокинула голову, делая большой глоток и не морщась. А потом заговорила, без предисловий выкладывая правду, словно на операционный стол. — Данзо сказал, что время почти вышло. Скоро я переезжаю к нему в Нагоя и становлюсь частью клана. — Ты согласилась? — Это был не вопрос. — В самом деле, варианта оставить все без изменений у Сакуры не было, а покинуть Хакэнкаи без последствий теперь она не могла — знала слишком много о внутренних делах клана. Саске молча смотрел на нее, поникшую, с утопающим в янтарной жидкости взглядом, и пришел к выводу, что изменение в ее поведении невозможно было не заметить, и дело не в том, кто из ее окружения на самом деле хотел приглядываться. Саске выполнил миссию, которую задумал, прибыв сюда, которую на его плечи возложил Ямато, наверняка узнав о главном желании Данзо из уст своих бесконечных сплетников: он приручил Сакуру, заставил, как дикого зверька, привыкнуть к человеческому прикосновению, и передавал ее в другие руки. — И что теперь? — Ребята будут свободны, — произнесла Сакура, поднимая взгляд, но смотря не на Саске, а по касательной, едва задевая кромку его пиджака. — Они этого хотели. Если я не присоединюсь к клану, информация обо мне сильно испортит им жизнь. — Да, они будут рады. — В голосе мужчины слышалось напряжение, с которым он выдавливал эти слова. Совсем другой вопрос интересовал его, но озвучивать его казалось самым сильным проявлением слабости. Он и так ненавидел себя за то, что отчаянное «а как же я?» в принципе возникало в его голове, что перспектива потерять свое место рядом с Сакурой заставила его похолодеть; что прямо здесь же, на кухне, где происходили такие важные для них разговоры, он сейчас с бокалом виски, возможно, праздновал начало конца. — Тебя же Данзо хочет оставить качестве моего телохранителя, — продолжила девушка. — Чтобы ты оставался у него в подчинении. Разумеется, это будет твой выбор, потому что ты можешь передумать и вернуться домой. Но формально перейти к дяде тебе никто не помешает — в Токио тебе по-прежнему быть опасно. Да и мне понадобится охрана… Особенно когда мое существование будет обнародовано для остального клана, а местонахождение — для всего мира. — И что ты об этом думаешь? Сакура, наконец, взглянула на него, и в одно мгновение пустота зеленых глаз наполнилась сиянием, как будто только одно лишь присутствие Саске возвращало на свет Сакуру, которую она боялась показывать. Она была полна жизни и желания жить, открываться и впитывать в себя окружающий мир, и никакие обстоятельства не могли выдавить этого из девушки. Они лишь заставляли скрываться и прятаться за ледяными оболочками, но те таяли на солнце, возвращая ее в первозданный вид, и это было одновременно и замечательно, и очень опасно. Когда твои единственные союзники являются твоими же врагами и могут воспользоваться твоими чувствами против себя, нельзя быть той, что одними глазами выдает все, что у нее на уме. Саске не требовался словесный ответ, и не только потому, что он получил его пару дней назад в лифте, а потому, что ее глаза смотрели на него так же интенсивно и заявляли ему о сердечной склонности так явно, что это даже казалось неприличным; она била в лицо ярким лучом, от которого хотелось прикрыть глаза. Конечно, она хотела, чтобы он был рядом. Но не хотела, чтобы он был в руках Данзо вместе с ней. — Я думаю, что из авторитетного якудза Токио в охранники переводчицы — это так себе карьерный рост, — выдохнула девушка и горько улыбнулась. — Но он прав — никто не защитит тебя лучше меня. — Поэтому сейчас он оставит тебя в любом случае, но потом… — Сияющий свет ее глаз потух, когда она опустила веки. — Саске-кун, дядя просил меня стать причиной, по которой ты не уедешь, но что бы сейчас ни происходило — я не хочу подставлять под это тебя. Никогда не хотела, ни для тебя, ни кого-либо еще. Поэтому если дела примут плохой оборот, то я не буду тебя держать. Слова дались Сакуре с трудом настолько явным, что, как бы она ни пыталась говорить легко, Саске видел обратное. У нее снова проснулась жертвенность — и в данном случае героически мужественное пожертвование во благо и однокоренное «жертва» как что-то беззащитное и пострадавшее от чужой руки удивительно сочетались в девушке напротив нее. Сакура была сильной, но сила проявлялась совсем не так, как должна была для ее и его спокойствия; ей бы эгоизмом переполняться, ведь в ней были и уверенность, и самодостаточность, и гордость, и любовь к себе, но вместо этого пыталась переступить через себя, как нечто не играющее значения, и узкой спиной защитить тех, кто был этого совсем не достоин. Саске такой жертвы не просил и никогда бы не принял, но вместе с кратковременной злостью куда-то в воздух пришло что-то похожее на жалость; руки чесались от желания притянуть к себе и любым способом вернуть то, что Сакура с такой легкостью подарила ему. Учиха, в отличие от нее, всегда был слишком эгоистичным, и, отказывался он от предложения не только ради нее, но и ради себя. Потому что когда на твои противоречивые, но признанные чувства отзываются с такой силой, сложно не тянуться к ней в ответ еще сильнее, сложно стараться не оберегать подаренную привязанность и ее носителя. Здесь не было различия в том, кто любил сильнее — при том, что ни один из них еще и не задумывался даже о таком сильном и страшном слове, как «любовь»; здесь были две личности, которые взаимодействовали с миром по-разному и благо видели в разных вещах. Но самое главное — друг в друге. — Я знаю китайский, — вдруг сказал Саске, не пытаясь сменить тему, но определенно желая отвлечься. — Лучше, чем они думают. Я буду куда полезнее, чем любой твой охранник. Сакура не смогла сдержать широкой улыбки, сквозь которую, как из переполненного стакана, выливался смех; она даже отвернулась, стесняясь слишком бурной радости, и Саске позволил себе улыбнуться тоже, польщенный, что вызывает подобную реакцию. — Спасибо за виски. Буду теперь знать, где его брать, — хмыкнул он напоследок и ушел с кухни, не обернувшись на возмущенное «Эй!» брошенное от Сакуры. У себя в комнате Саске только успел скинуть пиджак и расстегнуть манжеты на темной рубашке, приготавливаясь вылезать из официального костюма во что-то домашнее и начать готовиться ко сну, как вспомнил, что не зашел в комнату к дежурным у камер. Он никогда не забывал проверять их, держа в тонусе, и заходил в разное время, иногда — посреди ночи, особенно злой после очередного кошмара и сжимая в кулаке пачку сигарет, чтобы оторваться на тех, кто рискнул задремать у экранов мониторов. Но сейчас он хотел лишь покончить с этим ритуалом и вернуться к необходимому после разговора с Сакурой уединению. Шагая по коридору, Учиха был еще наполовину погруженный в грезы о зеленых глазах, которые смотрели на него с теплотой и преданностью, о бокале виски на фоне белых ключиц в вырезе черного платья и всего, что было с этим связано. Смысла в смаковании этих картинок, на самом деле, не было; он бы и пальцем Сакуры не коснулся под прицелом этих камер, а уж рядом с Данзо даже тайно что-то затевать было слишком опасно, и именно на его плечи, как более сдержанного, ответственного, и начальника не столько по положению, сколько по упрямому властному характеру, ложилась обязанность отвечать за них обоих. Но небольшое количество алкоголя, лишь едва тронув сознание устойчивого к спиртному мужчины, подарило ему смелость воображения и томный характер мыслей, которые, впрочем, никогда не отвлекали его от дела. Поэтому на пороге кабинета он появился не мечтательным, а, как всегда, суровым и заранее недовольным, и откровенно недоуменные взгляды ребят встретил своим, мрачным. — А вы разве не… — Мизуки осекся, не желая продолжать, но Саске дернул бровью, без слов выражая приказ закончить вопрос, когда охранник затравленно переглянулся со своим напарником. К счастью, между скрытностью и стремительной потерей терпения у начальства Мизуки выбрал меньшее из зол. — … Не в комнате Харуно-сан? — С чего мне там быть? — холодно поинтересовался Саске, делая шаг вперед. Мизуки икнул, но второй охранник был слишком занят клацанием кнопок, стремительно переключая экраны между собой. — Не сходится, — пробормотал он и испуганно воззарился на Саске. — Значит… — прошептал Мизуки, и второй закончил за него: — В комнате Харуно-сан кто-то неизвестный? Вмиг из головы Учихи испарились все мысли, оставив вместо себя белое полотно, по которому его судорожный вздох тут же расплескал черную, липкую краску страха. Саске едва ли не столкнул напарника Мизуки со своего места, склоняясь над компьютером и приближая трансляцию инфракрасного считывателя в комнате Сакуры. Одно насыщенное пятно в расплывчатых очертаниях небольшой женской фигурки растянулось на кровати; второе, превышающее ее в размерах, явно принадлежащее мужской фигуре, стояло у стены, там, где по воспоминаниям Саске о плане коттеджа должны были быть занавески. — Вы посчитали людей? — спросил Учиха, со стороны не узнавая свой голос. — Да, все на радарах, это не может быть кто-то из наших. — Охранник обернулся на Саске. — Но как это вообще возможно?.. — Вот и узнаем. — Он оттолкнулся от стола, схватил лежащую под мониторами рацию и включил связь. — Это не розыгрыш. У комнаты объекта через две минуты в полной готовности. Замрите там как мыши. В чрезвычайных ситуациях, когда адреналин толчками наполнял кровь, заставляя ее бурлить по венам, когда органы чувств были обострены, а мысли носились в голове со скоростью пуль, Саске чувствовал себя полностью в своей тарелке. Он потратил всего несколько секунд на то, чтобы по пути вернуться в комнату, вытащить из ящика пистолет и сунуть в карманы запасные магазины патронов — на всякий случай. Алгоритм действий в его голове был выстроен четко, по линиям, без сторонних «если» — у них не было права на ошибку. На вторую ошибку, ведь первую они уже совершили, позволив неизвестному подобраться к Сакуре настолько близко. Но теперь незваному гостю ни в коем случае нельзя было дать понять, что его раскрыли; нельзя было делать ничего, пока девушка находится от него буквально на расстоянии вытянутой руки. И в этом было различие между нынешней ситуацией и тем, что Саске делал раньше, просто закидывая гранату в строй врага и запрыгивая в ров, чтобы потом выбросить ненужную чеку на землю и вытащить из зубов сигарету, пока за окопом полыхает огонь, забирая чужие жизни без разбора; теперь ему было за кого волноваться, пока он, до боли сжимая челюсти, жестами расставляет людей в ловушку у дверей Харуно. Стремление к идеальности сталкивалось с необходимостью действовать быстро; каждая минута объекта наедине с потенциальным нападающим была их личным проигрышем. К счастью, тренировки не прошли безрезультатно, и авторитет Саске придавал бандитам ускорения: они выстроились у дверей секунда в секунду с его командой. Ино и вовсе была еще в своей рубашке, едва вытащенной из-за пояса, когда стояла за спиной Саске, который наконец достал телефон и набрал Сакуру. — Не спишь? — Самым большим достижением Саске сейчас было то, как спокойно и непринужденно он звучал; разве что, чуть-чуть запыхавшись. — Нет, — протянула Сакура тихо и тоже расслабленно. Учиха, который не видел экраны видеонаблюдения и мог судить о происходящем у нее в комнате только по звукам, едва сдержал облегченный выдох. Враг себя проявить не успел. И теперь они не должны были выдать себя тоже. — Выйди на секунду, пожалуйста. — Что-то серьезное? — нахмурилась Сакура. Учиха сглотнул. — Это связано… Ты нашел оставшиеся данго?.. — предположила она осторожно, намекая на Данзо, и Саске поспешил ее прервать: — Нет. Отобрал. Выходи, я дважды приглашать не буду. Он, конечно, был резок, и Сакура, пусть и почуяла неладное, даже недовольно цокнула: — Хорошо, сейчас спущусь на кухню. Гудки. Шарканье тапочек по полу. Три, два, один. Дверь открылась, перерезая темный коридор лучом тусклого света и женской фигурой, легко покинувшей пределы комнаты; дверь захлопнулась, отрезая Сакуру от опасности и оставляя им полную свободу действия, и Саске в ту же секунду вырос перед девушкой, прикладывая палец к губам. Харуно было достаточно скользнуть взглядом по формированию вокруг ее двери, чтобы осознание ситуации ударило ее, как мешком с песком, едва ли не подкосив колени. Саске схватил ее за плечо, толкая за свою спину в руки Ино; она с Мизуки и его напарником взяли Сакуру в крепкое кольцо, в то время как Учиха начал штурм — скорее единоличный, чем в команде. Бывшему спецназовцу не нужны были помехи. Злоумышленник не успел даже выпрыгнуть в окно, когда Саске в пару прыжков оказался возле него, схватил за шкирку вместе с занавесью и дернул вниз, срывая мужчину с подоконника на пол и с треском обрывая с карниза полупрозрачную ткань, в которой тот запутался; правда, противник успел вытащить оружие, и пуля с оглушительным грохотом продырявила белую тюль, оставив дымиться паленые черные рваные края кружева, и пробила потолок, засыпав их обоих с Саске штукатуркой. Учиха на ощупь схватил запястье и вывернул руку, срывая занавеску с головы и обнаруживая под ней оскалившегося парня с маленькими, но злобно выпученными глазами и распрепавшимися каштановыми волосами. Вкус удачной операции был чрезвычайно сладок, и Саске хотелось наслаждаться победой, растрачивая запасной адреналин; он с силой ударил по зажатой в руке ладони, заставляя выронить оружие и ломая несколько хрупких суставов, врезал по голове коленом, попадая в чувствительное к боли ухо. Но тот, не стесняясь, завопил, и внезапно для себя Саске разобрал японскую речь: — Я друг! Я друг! Раздробить еще пару костей стало казаться Учихе неплохой профилактической мерой, и он дернул за заломленную руку, рассчитывая начать с вывиха, но тот не затыкался, хотя и определенно кривился: — Сакура, это Канкуро! Я друг! — Конохамару — ищи веревки, Соба — в гостиную его, — мотнул головой Саске, рывком заставляя пленника подняться на ноги, которые тот сгибал, сопротивляясь конвою. Но истинной преградой на их пути стала именно Сакура, которой в дверях было быть не должно. Мизуки явно опасался к ней прикасаться и просто загораживал, раскинув руки, чтобы не приближалась к преступнику, но не ограничивал в действиях; а вот Ино, которая до побелевших пальцев вцепилась в плечи девушки, явно не хватало сил, чтобы держать легкую с виду Харуно на месте, хотя она была выше и плотнее. — Канкуро! — выкрикнула она. Саске дернул головой Мизуки, приказывая ему присоединиться к остальным, которым досталась опека над китайцем (или?..), чтобы самостоятельно схватить Сакуру за руку и оттащить в противоположную сторону. Его пальцы практически замкнулись на девичьем предплечье, едва ли не прощупывая кость сквозь мягкую плоть, но девушка не чувствовала боли, хотя от такой крепкой хватки уже должны были наливаться синяки. Вместо жалоб она резко развернулась, врезаясь в грудь Учихи и хватаясь за его рубашку. — Саске-кун, он на моей стороне, отпустите его! — Если бы он был другом, он бы не прокрадывался к тебе тайком, — прорычал Саске, останавливаясь под ее напором. Силы, которую она прикладывала к тому, чтобы отпихнуть брюнета с дороги, конечно, было недостаточно, чтобы сдвинуть скалу мышц с места, но он тоже с отдаленным удивлением обнаружил в ее худосочных мышцах недурственный потенциал. — Сакура, я хотел предупредить, на тебя готовят покушение! Скажи им выслушать меня! Я знаю все, я за тебя, скажи им! — кричал тот, кого звали Канкуро, перейдя на китайский, в который умещались компактные и достаточно экспрессивные слова, доносящие смысл быстрее громоздкого и явно не столько хорошо знакомого ему японского. — Саске-кун, ты же понимаешь его! — снова взбрыкнулась Сакура, пытаясь вырваться. — Скажи, чтобы не трогали его! — Прекрати! — рявкнул Саске, как следует встряхнув ее. — Если он на твоей стороне, он без проблем пойдет на сотрудничество и расскажет все. Если он действительно знает что-то дельное, то эту информацию не упустят. Но его мотивы не ясны, а действия подозрительны и агрессивны. Я упустил уже одного по твоей блажи, и сейчас буду действовать по своему усмотрению и в соответствии с приказами кумитё, ясно? Харуно сделала глубокий вдох, борясь с последними возражениями, и победила их, опуская руки — но лишь физически, а не метафорично. — Он мой друг, — повторила она. Взгляд зеленых глаз, резко устремленных на него, был решительный, воинственный, как тогда, когда она пыталась от него сбежать. У них двоих снова была у каждого своя правда, и каждый собирался отстаивать собственную. — Я расскажу о нем все, что потребуется, чтобы подтвердить личность Канкуро и рассказать его историю, чтобы его словам поверили.*** П Р И М Е Ч А Н И Я
*Ежегодный сбор — регулярное совещание/корпоратив, который устраивает оябун ("крестный отец") для своих локальных капитанов (кумитё) в своей резиденции. Подробнее об иерархии и порядках якудза - у меня в группе в ближайшее время. *«Японское экономическое чудо» — время рекордного роста японской экономики, пришедшееся на 60–80-е года. Благодаря этому «чуду» Япония до сих пор остается в тройке стран с сильнейшей экономикой. Одной из причин такого роста было поощрение локальных фирм, частного бизнеса, и формирование компаний-конгломератов. *Оби — пояс на кимоно. У мужчин представляет собой довольно простую узкую полоску ткани, спущенную ниже талии.