Овечка и нож

      Саске никогда не умел отпускать. Чувство незавершенности оставляло у него смутную тревогу, как будто, стоит ему отвлечься, забыть, как из тумана выпрыгнут затаившиеся монстры и порвут его жизнь на куски. Буддийское смирение претило его властной натуре, считающей, что нет стихии, которую нельзя подчинить, нет нити, которую нельзя обрубить; а небольшой кредит доверия к окружающим заставлял считать, что принятие судьбоносных решений за весь мир – именно его обязанность. Конечно, не существует человека, который бы не боялся ответственности и последствий, но если кто-то стремился сбросить это бремя с плеч вовсе, то Саске было проще замкнуть на себе все процессы мира – и не бояться, что кто-то решит разрушить хрупкие материи дорогих ему вещей; отвечать только за себя, перед самим собой и избавиться от свербящего страха, который заставлял кровь кипеть, вечно оставляя его наготове, в ожидании худшего. Он не был командным игроком и не умел делить свое существование с кем-то, как не умел и юлить между угрозами внешнего мира, жить играючи, вертясь в замысловатом ритме вальса, чтобы не задевать чужих острых углов, а не ломать их, стирая в кровь собственные руки, и с достоинством принять свою слабость – как это делала Сакура, сидящая на заднем сидении автомобиля, готового отправиться в коттедж. Уставшим взглядом она уперлась в подголовник пассажирского сидения, как будто эта строгая прямота взора помогала поддерживать голову гордо поднятой. Вспухшее от слез лицо было не скрыть за волосами и стоически спокойным выражением, и ей хватало достоинства только на невозмутимый вид и высокомерные слова, которые не растрачивались без необходимости.       Сакура умела жить под нависшим дамакловым мечом, котом в коробке Шредингера, где каждую секунду выносилось решение, и мало кто мог бы назвать ее смирение сильной стороной. Легко было растерять уважение к тому, кто не мог постоять за себя, особенно, если жажда власти затуманивает взор: такими были люди вокруг нее. Но Саске, прислушиваясь к себе, не мог различить изменений в чувстве восхищения к девушке, которая так легко сломалась на его глазах (для Саске нельзя было быть сломленным, пока ты не в гробу). Контроль, к которому стремился Саске, не означал власть; он был его способом не бояться, и как он мог осуждать чужой страх? Вместо этого внутри шевелилась сварливая зависть: он не мог приспособиться к обстоятельствам с такой же гибкостью. Не мог уступать, даже если это значило разрушить себя до основания, и остаться вечно взрывающейся газовой звездой. Вещи, которые хотели его сломать, не вызывали у него азарта, победа над ними не казалась новой взятой вершиной. Это было препятствием, и Саске был вынужден его преодолевать, даже если не было сил; даже если кости ныли от ушибов, а в мышцах не хватало сил; даже если он смертельно устал, потому что, видимо, недостаточно смертельно. Его целеустремленность – нездоровая, мишень прямого взгляда – как туннель с единственным выходом, манит мутным рубиновым светом рассвета нового дня, пока вокруг сгущается темнота, пожирающая остальной мир. И он рассеивал эту темноту, жег спички, делая вид, что может жить и здесь, что вокруг него что-то важное, но потом щелкало, темнота, и снова ничего не имеет смысла, кроме бега вперед.       Когда Сакура плакала, мир сгущался до точки цели по центру; когда она молчала, он начинал движение к цели, не разбирая дороги.       Его обсессии не были клиническими: он не зацикливался на работе, на религии, на микробах, не преследовал женщин и не убивал ради удовольствия. Он не испытывал физической необходимости взять Сакуру и спрятать, как драгоценную стекляшку, разрушить ее жестокий мир и построить для нее новый, состоящий только из его добрых намерений. В ее страданиях была ее собственная свобода, и он чувствовал это, даже когда Сакура пряталась у него на груди, захлебываясь слезами; он бы не посмел отобрать у нее ее эмоции, избавить ее от прошлого.       Точно так же, как не мог забрать свое. Поэтому, когда Сакура исполнила свою часть договора и встретилась с Хиданом, Саске должен был исполнить свою и познакомиться с Кабуто.       Впрочем, он не возлагал большие надежды на это мероприятие и не видел в нем большого смысла, кроме как получить возможность отыграться хоть на ком-то за те чувства, что клокотали в груди и переворачивали с ног на голову. Потому даже не сказал Сакуре, чтобы ненароком не разворошить именем Кабуто змеиное гнездо в ее душе, когда она пыталась усыпить тварей Сасори, чтобы не шипели и не отравляли ее. Саске было достаточно того, как он услышал краем уха ссору Сакуры и Данзо по телефону, речь в которой шла о антидепрессантах; ссору настолько громкую, что слышал весь дом. Возможно, в словах кумитё был смысл: меланхолия Сакуры не проходила в периоды затишья, как хотел убедить себя Саске, сознательно обманываясь солнечной улыбкой, неизменно обращенной к нему; эта темная часть ее души только затихала, набирая сил и выжидая подходящий момент. Моральное состояние девушки требовало внимания специалиста с самого момента ее прибытия в Японию, но врача ей не могли предоставить, чтобы не разглашать ни ее имени, ни ее прошлого или настоящего. Меньшее, что Данзо мог сделать для нее – это обеспечить лекарствами, но, похоже, Сакура боялась принимать от дяди какие-либо лекарства, панически боясь подмены антидепрессантов на наркотики, и потому перечила дяде с жаром, которого Саске прежде у нее не наблюдал. Но, накричавшись, она снова заперлась в своей комнате, не включая свет и вежливо отказываясь от еды, и Саске, не дождавшись изменений, спустя несколько часов уехал на заброшенный склад кумитё к Кабуто, думая, что единственный плюс сложившейся ситуации был в том, что ему не пришлось никому врать. Фонари на подъезде к пристани редели и тускнели, и Саске, впервые ехавший на место, где держали пленников, самостоятельно, едва не заплутал между пустыми отсеками и зданиями, прежде чем подъехать к знакомому коридору из доков. Он и сам загасил фары, замедляя ход на влажном асфальте, и заглушил мотор, приглядываясь к темноте, в которой блестел блестящий бок одной из машин кумитё, гадая, приехал ли Шикамару один. Но когда Нара вышел из машины ему навстречу, короткая вспышка света в автомобиле осветила пустой салон. Это принесло Саске некоторое облегчение: он позволил себе поверить Шикамару, и тот пока не разочаровал его.       В одной руке вака-гасира держал походный фонарь, работающий от батареек, а в другой была по традиции зажата сигарета, серебристый дымок от которой быстро пропитывался и растворялся в промозглом морском воздухе. Они кивнули друг другу, не проронив ни слова, словно те были драгоценным золотом на языке – как и доверие, за которое они друг друга немо поблагодарили взглядами; и направились – не к складам, заметил Саске, а вглубь контейнеров, приближаясь к большому серому многотоннику, зажатому со всех сторон и запертому на огромный засов.       - Хидан? – только и спросил Саске.       - Кормит рыб на дне залива.       - Кабуто знает?       - Если не идиот, – хмыкнул Нара. Напольный фонарь он отдал Саске, а сам достал из-за пазухи карманный, чтобы, едва отодвинув щеколду, сразу выхватить ярким лучом осунувшееся лицо ожидающего их Кабуто.       Китаец сидел, прислонившись к противоположной от входа стене, притянув к себе ноги, завернувшись в грязный плед, и мелко дрожа от холода. Половина его лица, прикрытая грязными пепельными волосами, заплыла от побоев, спускавшихся на шею, где синели мозоли от удушения веревкой под кадыком – работа Ибики. Но на носу, сипло пропускающим воздух от сломанных хрящей и простуды, все еще красовались какие-то девчачьи, треснутые сбоку очки круглой формы. Сквозь них он, сощурившись от фонаря, посмотрел на пришедших, подняв голову на звук открывающейся двери и блеснув тонкой металлической оправой. Его голос был хриплый от подхваченного на холоде воспаления, но все же тягучий и пижонский:       - Учиха.       Саске включил походный фонарь и поставил его у стены. Кабуто наблюдал за ним, не отрывая взгляда, и повторил чуть громче на хорошем японском:       - Братоубийца Учиха.       Горькую пилюлю Саске проглотил, как маленькую конфетку, не поморщившись, внешне оставаясь спокойным. Позади скрипнуло дерево, и он оглянулся, глядя, как Шикамару ставит у другой стены контейнера занесенный с улицы стул.       - Оставишь нас наедине? – спросил Саске, по тону ясно подразумевая, что это был не вопрос. Нара кивнул.       Дождавшись, когда дверь за вака-гасира будет плотно прикрыта, а мужская поступь стихнет, удаляясь, Саске наконец развернулся к Кабуто. Стоявший у стены фонарь был теперь их единственным источником освещения, и его яркий люминесцентный свет отражался в пылинках спертого воздуха, наполняя вытянутое пространство белыми искорками; растягивал глубокие, резкие тени на рифленой поверхности контейнера, в мешках под глазами Саске и в презрительных складках у его губ, заостряя жесткое выражение на его лице. Синяки Кабуто светились в этом серебристом искусственном свете, превращаясь из темных пятен в трупную синеву. На несколько мгновений в глухом контейнере воцарилась тишина – и в давящем на уши вакууме пустоты, где, казалось, можно расслышать шуршание пушинок, они со взаимным напряжением рассматривали друг друга.       - Вижу, мне не нужно представляться. – Саске заговорил первым; он притянул к себе стул, проехавшись его ножками по полу, и сел напротив Кабуто. Тот поднял руки – Саске теперь увидел, что они были связаны впереди веревкой – и поправил очки в такой непринужденной деловой манере, что Саске отчего-то захотелось разбить их, как хулиганы поступали с заучками в старшей школе. – Твои друзья уже едва помнят свои имена, а ты кажешься вполне довольным жизнью и нарываешься растянуть удовольствие.       - А я думал, что если прошлый был плохим копом, то ты должен быть хорошим, – усмехнулся Кабуто.       - Нет, я еще хуже, – осклабился Саске, упирая локти в колени и подаваясь вперед. – Впрочем, до твоего мертвого босса мне далеко.       - Кого именно из моих мертвых боссов ты имеешь в виду? – наклонил голову Кабуто, но его пепельные волосы от этого движения даже не шевельнулись, пропитанные грязью и потом. – Бывшего лидера? Пейна? Или Сасори, которого так нежно любит наша Сакура?       Издевательские инсинуации в сторону Сакуры породили внутри Учихи горячую волну злости, едва ли не кинувшую его вперед, заткнуть грязный рот, и Саске стоило усилий удержать себя на месте. Он не удивился тому, что оскорбляется за Сакуру, словно за себя – но удивился тому, что почти как за Итачи, а это уже за пределами простого и понятного «личного». Однако хорошо это было или плохо, он не решил: не то время и место, чтобы прислушиваться к себе.       - Видишь ли, она не наша, и уж тем более не твоя, – прошипел Саске.       - Конечно, нет. Мне она вообще никогда не нравилась, я был рад избавиться от нее. Понятия не имею, что Сасори в ней нашел.       - Тогда чего ты полез за ней вслед за остальными? – Саске сцепил пальцы перед собой в замок и сжал до белых пятен, пытаясь занять руки. – Вы были настолько уверены в успехе операции? – Истинный вопрос Саске звучал как: «У вас были сообщники в Японии?».       - Нет, – покачал головой Кабуто. – Я просто пошел за моими товарищами, и надеялся уберечь их от глупостей.       - И не вышло, – издевательски хмыкнул Саске. – Канкуро вас сдал.       - Да, я думаю, это было его планом с самого начала, – спокойно согласился Кабуто. – Привести нас сюда и быстро соорудить ловушку из япошек. Он правда любил Сакуру, – и в голосе мужчины в этот момент было больше отвращения, чем сочувствия. – А она его успешно использовала.       Перипетии прошлых отношений Харуно Саске знать вовсе не хотел, и потому решительно вернул разговор в прежнее русло.       - Канкуро ошибся. Предателям не верит никто.       - Надеюсь, вы его убили?       - Я. Собственными руками, – медленно произнес Саске, и Кабуто кивнул:       - Иной участи, нежели быть пришитым новым хахалем Сакуры, я ему и не желал.       - Между нами ничего нет, – возразил Саске, и чувство дежа-вю от бесконечных разговоров с Данзо на эту же тему заглушило действительно важные вопросы: откуда Кабуто знает про их отношения, почему уверен в них настолько, что давит на эту связь, пытаясь вывести Учиху на чистую воду и поиграться с его разумом.       - И это к лучшему, – посоветовал ему Кабуто, но Саске фыркнул, пытаясь за смешком скрыть быстроту, с которой истончалось его терпение. Он не понимал, чего добивается Кабуто, будучи беззащитным перед тем, кого так старательно выводит из себя; и он пытался дать понять китайцу, что тот не собьет его с пути.       Сталь в голосе Саске превращалась в тяжелое железо.       - Значит, говоришь, ты не организатор.       - Это был Хидан. Он получал указы сверху. – Саске вмиг подумал о Чиё – загадочной женщине, которую упоминал Канкуро, о которой с таким придыханием говорил Хидан и о которой так не хотела слышать Сакура, но Кабуто, словно прочитав его мысли, усмехнулся: – Выше, Учиха. Сверху – это буквально оттуда. – С этими словами он показал пальцем в низкий потолок контейнера – вернее, в звездное небо за его пределами. – Он был уверен, что слышит голоса.       - И ты пошел за психом и садистом. – Саркастически продолжил Саске.       - То, что Хидан верен своим идолам, не делает его идиотом, – ответил Кабуто, не смутившись. – Он был моим… скажем так – приятелем. Я мог ему верить. И, опережая все твои вопросы – я присоединился к нему одновременно с Канкуро, так что не знаю подробностей того, как они выходили на людей здесь и кем они являются. Я не могу ничего рассказать, даже если захотел бы.       - Ты так считаешь? – прищурился Саске. Желание врезать по всезнающей морде угрожающе приближалось к критической точке невозврата.       - А зачем мне упираться? Я пыточников видел достаточно за свою жизнь – меня коммунисты ловили два раза, Учиха! – хохотнул он. – И могу тебе сказать, что ничто и никто не стоит агонии, которой тебя подвергают, кроме Бога и, может быть, родных детей.       - У тебя есть дети? – поднял бровь Саске.       - Нет. И я не религиозен. Так что страдать мне не за что. – Кабуто кашлянул, прикрыв рот скованной ладонью. – У меня были свои причины посетить Японию, но я хотел сделать это незаметно для клана. К сожалению, мне не удалось ускользнуть, а нас накрыли раньше. Именно поэтому я хотел встретиться с тобой. Надеялся, ты поймешь меня.       - Пойму тебя? – переспросил Саске, как будто услышал смешную шутку.       - Это связано с Итачи, твоим братом.       Саске хмыкнул, откидываясь на стуле и снова сжимая руки в кулаки. Он знал, на какой разговор идет, его предупреждал Шикамару, но это не значило, что Саске был готов вести непринужденную беседу о том, чье имя не мог слышать без глухого удара в грудную клетку, словно стучались с того света запертые демоны. И он злился – отчасти потому, что не мог эту злость контролировать.       - Чтоб ты знал, я крайне не люблю, когда кто-то упоминает его в моем присутствии.       - Да, да, – протянул Кабуто, и его изучающий равнодушный взгляд, скользящий по Саске и, кажется, подмечающий все, что Учиха пытался скрыть, вызывал желание закрыть эти наглые глаза навсегда, методично выбивая из остатков лица Кабуто человеческий вид. – Безжалостный прокурор Учиха. Его считали строгим, но справедливым, но я-то всегда знал, что вы оба – звери особенной масти. Истинные сыновья Фугаку.       Этого Саске стерпеть уже не мог. Язык, так легко выговаривающий имена, что остались на сердце и душе его черным клеймом, необходимо было вырвать. Сорвавшись с места, Саске с размаху впечатал кулак в лицо Кабуто и тут же схватил его за грудки, вытирая им стену снизу вверх. Очки китайца свесились на кончик носа и держались почти чудом.       - Не смей сравнивать меня с братом! – прорычал Саске, сжимая в кулаках грязную ткань. – Думаешь, ты знал его?       - О, да, – прохрипел Кабуто, улыбаясь криво, насколько позволяла порванная и кровоточащая губа, и щурясь, не имея возможности поправить очки. – Я знал и потому хотел спросить: уж не потому ли Сакура тебе нравится, что о нем напоминает? Та ведь тоже семейку сдала и брата пришила, но сделала это так изящно, что еще и осталась жертвой.       Саске почувствовал, как из груди исчез весь воздух, как будто время на секунду остановило свой бег, заставив атмосферу заморозиться; а потом вдруг пустилось вперед в два раза быстрее, разгоняя мигом вскипевшую от такой скорости кровь. Быстрее, чем Учиха мог прийти в себя, он уже бил Кабуто, зажимая его в углу, с каждым ударом заставляя китайца выплевывать на пол плотные сгустки крови. Когда ему почти удалось поставить против очередного удара блок своими соединенными в запястьях руками, Саске остановился, тяжело дыша, а через секунду, схватив за эти самые руки, отбросил его в центр дока. Деревянный стул сложился как карточный домик под весом Кабуто, жестяная коробка оглушительно загремела в унисон со стоном китайца, которому, кажется, угодила заноза в спину. Саске, не покачнувшись от волны звука, сотрясшей док, стянул с плеч пиджак и бросил его к стене, а из кармана брюк достал бинт. Кабуто приподнялся на локтях, глядя, как Учиха наматывает марлю вокруг своих ладоней.       - Боксировать на груше – так скучно, – медленно и как-то особенно плотоядно протянул Саске, метнув взгляд черных глаз-угольков в сторону китайца. – А тут такое поле для практики.       Когда слой бинта крепко натянулся на костяшках, Саске снова приблизился к Кабуто, рывком поднимая его на ноги.       И тот оказался не то чтобы приспособленным к боли, совсем наоборот; он морщился и стонал, пытался прикрыться совершенно унизительными жестами, но не умолял о пощаде и не говорил лишнего. А порой даже посмеивался, но, может быть, Саске только показалось – многие звуки так легко перепутать между собой.       - Ты собираешься убить меня? – наконец, впервые выкрикнул Кабуто связную фразу, в очередной раз отползая от Учихи; инстинкт самосохранения, казалось, жил моторчиком в его пятках, уговаривая спасаться, даже если выхода для спасения не было.       Этот вопрос несколько отрезвил вошедшего в раж Саске: в самом деле, до того, чтобы нанести Кабуто непоправимый вред, оставалось совсем немного. Его приход и так уже не будет секретом для Ибики – профессиональный пыточник точно знал, куда нажимать так, чтобы было больно, а вмешательство врача потом почти не требовалось, а вот Саске, которому подобная ювелирность не была присуща, наверняка успел отбить Кабуто какие-то внутренние органы.       - Я тебя предупреждал, – фыркнул Саске, как будто это оправдывало его зверство.       - Но тогда ты не узнаешь ничего о делах своего брата! – Расстояние было прямо пропорционально количеству слов, которые успеет сказать Кабуто до того, как Учиха настигнет его снова, и поэтому он продолжал ползти назад, мимо кучи дерева и лампы. – Не может быть, чтобы ты не хотел этого!       Упоминание Итачи снова бы ввело Саске в состояние бесконтрольной злобы, если бы не искреннее отчаяние Кабуто, отказавшееся правдой. Саске хотел знать, больше всего на свете хотел именно этого, пусть и желание отошло на задний план с другими, более насущными проблемами. Старые обиды вскипели, как пробудившийся вулкан, горечью разлившись по горлу: какой-то сраный китаец, недостойный и мизинца семьи Учиха, знал об Итачи больше, чем его родной брат, которого старший только и кормил, что жестокими сказками о своей преданности и искренности, у которых оказался страшный конец.       Впрочем, в спокойных грунтах под бурлящей лавой все встало на свои места: упоминаемые коммунисты и неведомые дела Итачи, который тяжело и долго пробивался к прокурорской форме через разведку.       - Вспомнил, – мрачно констатировал Саске, ускоряя шаг и спустя секунду нависая над Кабуто огромной черной тенью. – Ты был первым делом брата лет десять назад.       Тогда Итачи был чрезвычайно горд и сильно взволнован тем, что ему доверили выступать обвинителем по делу о международном шпионаже, а Саске сам неоднократно интересовался подробностями, которые получал, несмотря на гриф строгой секретности. Впрочем, очень скоро старший Учиха сменил приоритеты и больше не выдавал ничего, что происходило за закрытыми дверями министерства юстиции.       - Брат добился для тебя смягчения приговора, потому что ты согласился сотрудничать против КНР.       Кабуто улыбнулся окровавленным ртом, в темноте казавшимся беззубым.       - У тебя хорошая память.       - Но ты быстро сбежал в Гонконг, невзирая на великодушие моего брата. – Слово «великодушие» Саске выговорил с особым презрением. – Зачем вспомнил теперь?       - Ты не знаешь всего, – горячо заверил его Кабуто. – Он продолжал быть моей связью с этими тупицами из Управления безопасности*, чтобы они не облажались в очередной раз. Он благодаря мне имел доступ в такие круги, которые рядовым прокурорам только снились – Итачи обогнал их всех, но это я обеспечивал его незаменимость!       Самодовольство Кабуто, приписывающего себе головокружительный успех Итачи на своем посту, заставило Саске зарычать. Наклонившись, он поднял китайца с пола, придержал у стены, чтобы тот не сполз вниз, и гневно встряхнул.       - Ага, а потом он предал всю нашу семью ради своей блядской карьеры. А Сакура даже не убивала вашего поганого Сасори.       - А что, если… – рука Кабуто сомкнулась на запястье Саске, а взгляд серых глаз поймал черные, пылающие и непроницаемые. – Итачи тоже никого не предавал?       Глаза Саске расширились – совсем немного, но этого было достаточно, чтобы и рука его тоже ослабила хватку на шее Кабуто.       - Да, да, Учиха, – продолжил тот. – Боюсь, тебя обдурили по-крупному, пользуясь тем, что ты был вне себя от горя после смерти Фугаку.       Словно вернувшимся маятником его пальцы сжались на чужом горле – на этот раз с приложением двойной силы.       - А ты-то что можешь знать, тварь? – Саске хрипло, неверяще усмехнулся, но спохватился, увидев, что Кабуто не может говорить из-за нехватки воздуха, и отодвинулся. – Подумай внимательно, прежде чем заговорить.       - Я могу ничего не говорить, – выпалил Кабуто, пытаясь отдышаться, но тут же пожалел о своей вредности, когда Саске врезал ему в живот – так, чтобы выбить тот воздух, который он успел заглотнуть.       - А я тебе и не поверю, мразь, ни единому твоему поганому слову. Ты выложишь все, что знаешь, а потом скажешь, кто сможет подтвердить твои слова. – И Саске не нужно было продолжать фразу, выкладывая на весы в противовес приказу, в чашу «иначе», громкие угрозы; такие вещи выносились в примечание под звездочкой в свистящих выдохах сквозь отбитые – скорее всего, сломанные – ребра, вдоль струек крови, что вились из открывшихся ран; расплывались чернильными гематомами, не оставляя на худом теле ни единого живого места просто потому, что Кабуто не рассчитал дерзость в разговоре с не умеющим шутить Саске.       - Подтвердить слова о моих делах с Итачи? – В последний момент Кабуто подхватил очки, которые почти соскользнули с носа.       - Да. Кто был в курсе муток моего брата, – прошипел Саске.       - Только один человек. Кисаме, – ответил Кабуто, как будто вручал великую драгоценность, и Учиха прищурился, словно близоруким взглядом пытался придать четкости расплывавшемуся пятну на туманности памяти далекого прошлого. Имя было знакомым, принадлежало университетскому приятелю Итачи, но Саске едва ли мог вспомнить, что такого особенного было в этом Кисаме. Да, он работал на 2-е управление и занимался контрразведкой в Америке, но Учиха помнил его только потому, что Итачи совершенно по-идиотски как-то попросил этого Кисаме приглядывать за Саске, пока он учился в США, как будто считал своего младшего брата человеком, способным проебать всю учебу, и тот в самом деле пару раз заявлялся к нему в армейский кампус – полностью из чувства долга перед Иачи.       - Знаешь его? – продолжил Кабуто. – На самом деле, Итачи никому не доверял так, как ему. А сам Кисаме после его… - Кабуто запнулся, старательно отведя взгляд от Саске, - смерти места себе не находил. У Кисаме, кажется, были причины чувствовать себя виноватым. Тогда, четыре года назад, я пытался выйти с ним на связь – у меня была заманчивая информация об внутренних изменениях в государственном аппарате КНР, но не знал, с кем контактировать, кроме Итачи. Но Кисаме не отвечал. Позже я видел его всего раз. В Токио. В наркопритоне.       Саске сглотнул.       - Он как раз подсаживался на опиаты, пускал героин по вене, но ты знаешь – с этим долго не живут. А я что-то сомневаюсь, что Кисаме хотя бы знал меру. Я хотел найти его сейчас, потому что знал, что времени немного, и мне нужно было прикрытие от Сяо – я хотел их оставить Саске, поверь мне. Так что если мы найдем Кисаме еще в рассудке – считай, нам повезло.       Учиха чуть не упустил провокационные и полные надежды «мы», обдумывая информацию. Он и сам пытался проверить окружение старшего брата, но Кабуто был прав: у его брата не было ни одного человека, которому Итачи мог бы доверять. Однако Кисаме не был даже в числе тех людей, которых пробивал Саске; он полагал, что однокашник Итачи прописался в Америке и тем более старался держаться подальше от скандала.       - Хорошо, – произнес Саске наконец, и облегченный вздох Кабуто привлек его внимание. – Ты не был нихуя полезен, и я скажу, что ты действительно ничего не знаешь. Надеюсь, Ибики не нанесет тебе визита. Только доктор.       Он принялся разматывать бинты с рук под растерянным взглядом Кабуто.       - А что насчет меня? Ты никогда не найдешь Кисаме без меня, – протянул он злобно. – Никогда не узнаешь, что двигало твоим братом и за что ты убил его!       Саске громко усмехнулся. Один широкий стремительный шаг, оставивший между ним и Кабуто всего несколько сантиметров темноты, заставил китайца испуганно заткнуться.       - А ты понятия не имеешь, что движет мной, – прошипел он, склонившись к Кабуто. – Искать участия у братоубийцы? Перебегать на очередную сторону? Да ты противен мне. Я бы предпочел, чтобы ты сдох в муках, так что спасибо, что это будет не так. А жаль. Быть пришитым новым хахалем Сакуры – какая была бы ирония!       С последней мощной пощечиной Кабуто завалился на пол, изрыгая проклятия, но Саске спокойно подхватил фонарь и направился к двери, зная, что Кабуто не нападет на него со спины.       Однако сердце внутри все равно колотилось как бешеное.       Наруто по старой привычке, которую Саске помнил еще со школы, присвистнул, глядя на него сверху вниз и по-доброму поддразнил, остановив разукрашенный и напичканный тюнингом байк возле сидящего на обочине Саске:       - У тебя видок, как у «Американского психопата».       Солнце, с каждым новым днем октября замедляющее свое восхождение на вершину неба, начинало заливать тротуары огненным золотом, и, кажется, Саске просидел на одном месте не менее двух часов, выкуривая сигареты одну за другой и отморозив себе задницу в ожидании лучшего друга, который по утрам просто не мог двигаться быстрее. Окровавленные бинты были сожжены в мусорке на въезде в город, но деловой костюм с темной рубашкой потерял свежесть и выглядел потрепанным. Приглядевшись, можно было бы даже разглядеть темные пятна на манжетах, но никто не рисковал задерживать свой взгляд на якудза; две девушки, загулявшие с ночи и теперь боязливо ковылявшие домой, и вовсе только что вернулись на ближайший пешеходный переход, чтобы перейти дорогу на противоположную от Саске сторону. Впрочем, тот и не заметил, уставившись на дорогу перед собой немигающим взглядом, механически прикладывая к сухим губам фильтр сигареты. Окурки предыдущих валялись там же, под его ногами, и Наруто, цокнув, слез с мотоцикла, подобрал их и выбросил в стоящую рядом мусорку, пожурив его, словно сам не был правонарушителем в особо тяжкой форме, а все еще продолжал карьеру полицейского:       - Ну ты и говнюк.       - Заткнись. – Саске поднялся на ноги, выбросил очередной бычок на асфальт и раздавил его носком ботинка, не обращая внимания на прошлые усилия Наруто. – Поехали подальше отсюда. К тебе.       В считанные минуты он не без дерганного нетерпения запечатал голову в запасной шлем и взгромоздился на сидение позади Узумаки. Байк, разогнавшийся по пустующим улицам, домчал их до автомастерской в рекордные сроки, но Саске давно потерял понятие времени, растворяя нить происходящего в кислоте своих мыслей. После разговора с Кабуто он чуть не попал в аварию, на автомате направляясь обратно в коттедж; свернул на полпути обратно в город, понимая, что ему нужно побыть в одиночестве; бросил машину где-то в переулках, добрел пешком до спального района, надеясь в прогулке проветрить голову; но, кажется, стелящаяся под ногами бесконечная дорога только еще больше накручивала его, накручивала полотна мыслей, как шерсть на веретено, а он – как только что пробудившаяся ото сна Спящая Красавица. Вот тогда Саске сел прямо на землю и позвонил Наруто, ничего впрочем, толком не объяснив, отрезав, что это не телефонный разговор и кое-как сориентировав его по адресу.       Сам Наруто же, глядя на обычно беспристрастного Учиху, который беспокойно мерил шагами подсобку автомастерской, потирая руки, не на шутку заволновался. Саске был человеком, не знающим полумер: он либо (чаще всего) был индифферентной массой холодного камня, либо вдруг загорался весь, словно на прятавшуюся под этой оболочкой пожароопасную канифоль попадала искра, и он превращался в сосуд смертоносного греческого огня, который уничтожал все, покуда не иссякнет ресурс и не решится сам потухнуть. Однако сейчас Саске не стремился взрывать миры – только внутренние, и Наруто знал только одну тему, способную задеть его так глубоко.       Может быть, теперь даже две, но насчет Сакуры он пока не был так уверен.       - У меня есть наводка, – без лишних вступлений начал Учиха. Наруто, впрочем, не рискнул уточнять предмет разговора, решив ориентироваться по ходу, и объяснение не заставило себя ждать. – У моего брата, оказывается, был один друг, вернее, не просто друг, а боевой товарищ, с которым они действовали сообща. – Остановившись, Саске поднял лихорадочно блестевший взгляд на Наруто. – Его зовут Кисаме, он бывший разведчик. Я должен разыскать его, причем немедленно.       - Просто – вот так? – поднял брови Наруто в удивлении. – По всей Японии будешь искать одного бывшего разведчика? Каким, интересно блять, образом? Еще и без ведома своего клана?!       - Не во всей. Он в Токио, – ответил Саске. – И Кабуто сказал, что он героиновый торчок, ошивается в притонах и вряд ли заботится о конспирации. А спасибо стараниям Хакэн-каи, этого дерьма в Токио мало, и мест для поиска не так уж много.       - Подожди-подожди, – махнул руками Наруто. – Токио? И кто такой Кабуто?       - Про Кабуто не бери в голову, один ублюдок. А что непонятного в слове Токио? – поморщился Саске с таким видом, будто говорил с идиотом.       - Ты поедешь в Токио без разрешения кумитё?       - Я привлеку Ямато. Формально мой кумитё все еще в Токио.       - А Сакура? Ты оставишь ее здесь?       Саске пожал плечами:       - Да. Это ненадолго, и я потом вернусь. Она справится без меня, я уверен.       Он сказал это быстро и небрежно, потому что сам старался не думать об этом; он отвлекался и убеждал себя, что поездка в Токио в любом случае не заставила бы себя ждать: через полтора месяца намечалась операция по перевозке оружия, и Саске всегда присутствовал при осмотре боеприпасов и отправке грузов. Ямато бы вызвал его к себе в любом случае, и Данзо не смог бы ему помешать, но вот сказать об этом Сакуре он как-то забыл. Он вообще забыл слишком многое рядом с ней, и теперь расплачивался за это. К счастью, судьба в кои-то веки дала ему лазейку, прежде чем ударить роком в больное место, и теперь Саске был уверен, что сможет устроить все наилучшим образом. Он говорил себе: Сакура понимающая – она отпустит его, ведь он уйдет не навсегда; Данзо не сделает ей ничего плохого теперь, когда они оба сотрудничают с ним, а китайцы должны успокоиться, потеряв несколько своих лучших – опаснейших – людей.       Он утешал себя, потому что до казавшейся недостижимой луны теперь было рукой подать и, если честно, Саске был ослеплен ее кровавым, алым блеском. Он был готов стать последней тварью, положившей на алтарь все дорогое, что у него было, но разрешить мучавшую его загадку, потому что в этом Гордиевом узле был он сам – его душа и его сердце. Он не мог свободно распоряжаться ими, стиснутыми узлами прошлых ошибок; не мог считать себя – неотмщенного – готовым к будущему.       - Мне это не нравится, – нахмурился Наруто.       - Жизнь мне вообще не нравится, но я же не жалуюсь? – огрызнулся Саске, и Наруто почти беспомощно уронил голову себе на грудь, прежде чем вскинуться через секунду со вздохом:       - Да с чего ты решил, что она будет тебя ждать, сукин сын?!       - Что ты имеешь в виду?       - Что сейчас между вами? – прямо спросил Наруто, не боясь звучать бесцеремонно. Саске скрипнул зубами, едва удержавшись от категоричного «не твое дело». Это было бы просто бездарной отговоркой, потому что скрывать от лучшего друга ему было нечего, но внятного ответа он дать не мог. Сакура смотрела на него так, словно он был смыслом ее жизни, и его чувства к Сакуре тоже были серьезны, но Саске не представлял никаких отношений с ней сейчас. Особенно, когда на горизонте маячила долгожданная возможность разворошить загадки прошлого и расставить все точки над «и».       Но и «ничего» между ними тоже не было. Эти линии чувств только прикоснулись друг к другу, только начали робко переплетаться, принимать форму, но если он помедлит, давая им укрепиться – они обнимут его пустоту вместо отданных прошлому души и сердца в крепкие путы обязательств, и у Саске не будет больше ни шанса вернуть в эти ниши то, что принадлежит ему. Он сглотнул. Своим обещанием «вернуться», пусть и данным пока только Наруто, он уже подтвердил наличие чего-то. Конечно, Сакура стала для него чем-то большим, чем объектом для охраны, способом забраться выше по карьерной лестнице или миловидным личиком. Сакура потеряла для него какой-либо узкий смысл из перечисленных и стала важна сама по себе – просто потому что она смотрит на него невозможно чистыми изумрудными глазами и холодом своей кожи успокаивает пожары в его груди.       Но, тут же нашел себе оправдание Саске, если он разберется в прошлом, он сможет разобраться в самом себе. И прийти к ней снова – уверенным и сильным, за которого не стыдно перед самим собой.       - Я не могу сказать, – сдался Саске. – Что-то есть.       - А ты не хочешь забрать ее в Токио?       Саске отрицательно помотал головой.       - Данзо ее не отпустит, и все только усложнится. Ей лучше здесь.       - Мне все равно не нравится эта идея, – вздохнул Наруто. – Слишком это все резко происходит.       Саске пожал плечами.       - Я не уезжаю сию минуту. Я должен сначала связаться с Ямато и попросить его мне помочь.       - Хочешь сказать, твой начальник поможет откосить тебе от работы? – хохотнул Узумаки.       - Я не буду говорить ему всего, - мрачно признался Саске. – Просто скажу, что это связано с расследованием Итачи и, возможно, убийством отца. Он знает, как это важно для меня и, возможно, ему тоже захочется узнать имена истинных виновных.       - Если ты ему доверяешь, хорошо, – миролюбиво кивнул Наруто. Саске едва ли не поправил его, что доверие – слишком сильное слово для характеристики якудза, но прикусил себе язык. Многие вещи все еще оставались его личным делом. Тем более, что Наруто воодушевился, подхватывая планы Саске. – Тогда давай так: чтобы ты спокойно уладил все дела здесь, не переживал и вернулся как можно быстрее, я свяжусь со своим байкер-клубом* в Токио и попрошу их найти этого Кисаме.       - Серьезно? – Саске даже остановился. Удивление и почти нагая радость тут же была скрыта за издевательским смешком: – Должен ли я удивляться, что у тебя есть знакомые босодзоку в Токио?       - Должен, потому что я их лидер, – Узумаки самодовольно улыбнулся. – У нас своя банда – мы миролюбивые ребята, просто катаемся, но когда на нас быкуют, умеем ответить.       - Главное, чтобы они не навели шуму, разыскивая Кисаме. Чем бы он ни занимался, если у него еще осталась капля рассудка, он попытается сбежать, едва узнав, что я ищу его.       - Я нашел тебе Забузу – я что, не найду тебе какого-то торчка? – возмутился Наруто, и Саске хмыкнул:       - Нет, конечно. Я верю в тебя.       Четыре года назад, едва выйдя из квартиры Итачи на негнущихся ногах, с плотным туманом ужаса в голове и окровавленными руками, он набрал именно Ямато, потому что не хотел пачкать лучшего друга в грязи, в которую вляпался сам, и потому что Ямато было наплевать на моральные принципы, когда речь шла о том, чтобы привлечь Учиху на свою сторону; но когда речь шла о том, чтобы выбраться из ямы, что Саске вырыл себе сам под собственными ногами, не замечая, как низко опускается, не было кандидатуры более подходящей, чем Узумаки – бывшего полицейского и самого благородного человека, которого Саске когда либо знал.       Не считая, конечно, того факта, что сейчас Наруто был отпетым уголовником.       - Все-таки правду говорили школьные учителя – ничего из нас путного не вышло, а? – хмыкнул Наруто, протягивая кулак в дружеском жесте, и Саске коротко рассмеялся в ответ, ударяя кулаком его руку.

Примечания

* Управление безопасности (PSIA - Главное управление безопасности Министерства юстиции Японии) – служба государственной безопасности и контрразведки Японии. Расследует дела, связанные с нарушением безопасности суверенитета страны, в т.ч. террористическую деятельность, шпионаж, активность иностранных диаспор и пр., как внутри Японии, так и за границей. При этом не имеют права на арест и задержания подозреваемых. Кабуто называет их идиотами, потому что их система безопасности довольно слабая (данные сотрудников неоднократно оказывались в публичном доступе), а действия зачастую неэффективны (в частности, они не смогли остановить секту «Аум синрикё», хотя прекрасно знали о ее существовании). * Байкер-клуб – они же босодзоку. Как правило агрессивные банды байкеров, когда-то близкие к якудза. Подробнее – в статье в группе.