Поступки прошлого

На то, чтобы выломать крышу из будки, потребовался лом и суммарные усилия конюха и его помощника — полноватого рыжего племянника из забытого Ирмом городка. Да и то в основном конюх отдавал команды и жаловался на спину, а ломом орудовал парень. Силы в нем хватило бы и на двоих. Поднажав, помощник пнул стену будки. Крыша наконец оторвалась и хрустом рухнула на землю. Лиска, крутившаяся вокруг что прислуги, что своего жилья, лишь махала хвостом и поочередно склоняла голову, прислушиваясь к словам, которые вылетали изо рта конюха или его племянника. Весь двор тем временем заполнился прислугой. Ирм не собирался прислушиваться, но поневоле слышал, как из уст в уста, обрастая подробностями, передается предположение, что же может прятаться в будке. Ни обнадеживать, ни опровергать ничьи догадки он не собирался. Едва крыша рухнула, Ирм отобрал лом из руки младшего конюха и заглянул в переставшую быть темной глубину будки. В самом дальнем от входа углу, вытянувшись вдоль короткой стенки, лежала гора тряпья. Опустив кривой конец лома, Ирм подцепил цепь за одно из звеньев и резко дернул вверх. И тут все пошло не так. При попытке вытянуть цепь через собачий вход Ирму показалось, что с другой стороны цепь прикреплена минимум к очень тяжелому валуну. Или к трупу, который успел закоченеть, что оправдывало наличие запаха крови. И что цепь длинная. А еще, что более вероятно, Ирм немного не рассчитал и приложил гораздо больше силы, чем требовалось. То, что было приковано к другому концу короткой цепи, по инерции взлетело в воздух и перевалилось через стенку будки, рухнув Ирму под ноги. Запах крови усилился. Кто-то из горничных вскрикнул. Родичи бы не поняли. Зачем держать в доме слабонервную прислугу, которая всего боится и в присутствии хозяина ведет себя непочтительно? Да и вообще, можно же поручить грязное дело кому-то другому и не марать руки, рискуя подцепить какую-нибудь инфекцию. Вместо этого Ирм вбил лом с куском цепи в еще влажную после дождя землю и присел на корточки. Ему не показалось, и то, что он поначалу принял за труп, было живым. Закоченевший труп не несет на себе свежий запах крови. А от тряпок несло примерно одинаково что мокрой псиной, что очень даже теплой, только-только пролившейся крови. Ну а еще труп определенно не мог ни шевелиться, ни хрипеть. А в восставших мертвяков Ирм не верил. Ухватив цепь примерно посередине, Ирм выпрямился, вытягивая «Дэркана» из собачьей подстилки, в которую тот завернулся. Находка оказалась очень легкой и мелкой и даже не доставала ногами до земли, беспомощно вцепившись руками в звенья цепи. Та заканчивалась толстым железным ошейником. Среди прислуги прокатился облегченный вздох. То, что пробралось во время грозы на усадьбу господина Имралэля, не было Дэрканом, а значит, не предвещало ни эпидемий, ни гибели скота. А было всего лишь... — Нелюдь. — Старый конюх привычно схватился за собственную вечно ноющую поясницу и покачал головой. — И как их носит-то землица наша... То, что он вытащил из будки нелюдя, Ирм понял еще в тот момент, когда приподнял платок, лежащий на миске. Вот только он рассчитывал достать холодное тело. А оказалось, что нелюдь был жив. Запах крови стал нестерпим, и Ирм разжал руку, позволив своей находке рухнуть на влажную и холодную землю. Та как-то сыто чавкнула, и запоздало Ирм понял, что уронил нелюдя в одну из последних оставшихся во дворе луж, щедро забрызгав собственные штаны. Светлые льняные штаны между прочим, и очень даже удобные. Будь на месте Ирма кто-то из его сородичей, нелюдь бы не прожила и часа. Где это видано, чтобы низшие мало того что пробираются на чужую территорию, так еще и смеют оставаться там дольше чем на пару часов? Но на его месте был лишь он сам. Да и Ирм очень давно не видел низших. Так давно, что почти уверился — в этом мире они все умерли. Из тряпки, в которую был завернут нелюдь, судорожно высунулся короткий обрубок, покрытый грязью, кровью и скользкими, наполовину обожженными перьями. Родители бы не поняли. Но и они, и все сородичи Ирма были слишком далеко, чтобы высказывать претензии по поводу его неправильного поведения. Можно сказать, даже позорящего весь род его. Ирм развернул руки, со скрытой брезгливостью рассматривая грязные от цепи ладони. Ну вот угораздило же его измазаться с самого утра! — Вот это, — Ирм кивком указал на нелюдя, — отмойте. И доктора позовите, пусть посмотрит. — А вдруг он... — Конюх вновь ухватился за собственную поясницу. — Нелюдь этот, вдруг он пасть откроет и это... — Что? — со вселенским терпением в голосе осведомился Ирм. — Закричит, — подсказал племянник конюха, дернув себя за ухо. — Проклянет еще... Кто энтих вот нелюдей знает? — Определенно, среди этих без сомнения умных людей твоего имени нет, — саркастично ответил Ирм, слушая очередную волну раздражения что на прислугу, что на объект всеобщего внимания. — Никто кричать и проклинать не будет. Ошейник видишь? — Вижу. — Вопрос был исключительно риторический, но парень об этом не знал и ответил. — На внутренней стороне шипы. Кричать никто не будет, — сухо закончил Ирм и все же вытер руки о штаны. Все равно на них расцвела россыпь грязевых пятен, и еще парочкой больше или меньше — ничего не изменится. Родичи бы не поняли. Но они были далеко, так что можно было бы о них больше и не вспоминать. Но пусть Ирм и хотел, но все равно не мог просто взять и выбросить из головы их мнения. Они бы распорядились поднять нелюдя на вилы. Или утопить в пруду рядом с усадьбой — благо тот сейчас вышел из берегов и в нем было гораздо глубже, чем утке по колено. Или сжечь. Можно было бы привязать нелюдя к лошади. Все равно итог был бы один. Но ведь Ирм так давно не видел никого из низших. Двадцать лет? Сорок? Обрубок крыла загребал грязь из лужицы, пачкая и без того испачканные редкие перышки. И Ирм вдруг подумал, что было бы гораздо лучше, если бы низший явился бы лично к нему и вызвал на поединок. А добивать то, что и на четвереньки-то встать не могло, казалось нечестным. Не то чтобы легкая смерть... А ведь Ирму не хотелось, чтобы нелюдь подох. Наверное, он действительно слишком давно не видел никого из низших и чересчур изменился сам. Родичи бы не поняли. — Что вы все уставились? — Ирм оторвал взгляд от обрубка крыла и посмотрел на прислугу. — У вас что, своих обязанностей совсем нет? Горничные очнулись первыми и сразу же заметались, стараясь вернуться к своим делам и показать, что они очень заняты, чтобы заняться еще и новым услышанным приказом. Прикасаться к грязной нелюди не хотелось никому. Ну ничего, как раз для этих дел в поместье была нужна экономка. Она наведет порядок, и никого даже убивать не надо будет. Но родичи бы не поняли. Через два часа, едва дождавшись ухода доктора, Ирм аккуратно заложил книгу и вернул на место. Разгладил несуществующие складки на новых, на этот раз светло-голубого оттенка брюках, поправил жилет. Проверил, лежат ли в нагрудном кармане жилета часы на цепочке. Сложил прочитанную газету и отправил ее на низкий столик. Потрогал пальцами шейный платок, уверяясь, что никуда тот не делся. После этого, убедившись, что никаких больше действий уже не предпринять, ну, кроме проверки пыли на каминной полке, Ирм покинул библиотеку. Неспешно прошелся по одному коридору, по второму, с преувеличенным любопытством замирая перед каждой картиной. Спустился по лестнице — и по второй, предназначенной для прислуги. И оказался перед дверью, ведущей на кухню. Именно туда отвели отмытую нелюдь, так как доктор наотрез отказался предоставлять свои услуги посередине заднего двора. Ирм не присутствовал при этих словах лично, но все прекрасно слышал через открытое окно в библиотеке. Та занимала восточное крыло, и совершенно случайно три из шести окон как раз выходили на задний двор. А самому Ирму помещение казалось непроветренным, вот он и приказал распахнуть ставни. И потом, после грозы воздух казался особенно свежим и чистым. В огромном помещении как-то привычно пахло свежим хлебом, вареным картофелем, немного мясом и перцем. Кухарка, неодобрительно ворча, помешивала в кастрюле какой-то суп. Низший сидел в самом углу, рядом с дверцей, ведущей на задний двор. Край цепи кто-то из прислуги предусмотрительно прикрепил к стене, забросив на крюк. Это не позволяло нелюди полностью лечь, и та сидела, завернувшись в старую, уже посеревшую от множества стирок и потому отданную «на тряпки» простыню. Кровью от нее еще пахло, но не так сильно, уже не вызывая приступ тошноты. Ирм приблизился, а потом, чуть подтянув штанины, присел. Да, низших он не видел очень давно. Память подсказывала, что те были высокими, и пусть уступали в мощи самому Ирму, то ненамного. А порой и сражались они не так уж и плохо. А тут же... Может, низшие выродились? Или это полукровка? Или... Или самка. Нелюдь открыла глаза. Вжалась затылком в стену, задышала часто-часто, пытаясь справиться с паникой. Ирм рассмотрел и круглое лицо, и сухие, потрескавшиеся губы, и маленький нос, и даже голубые глаза со светлыми, почти бесцветными бровями и ресницами. Ирм целое мгновение смотрел на собственное отражение в блеклых глазах, а потом низшая зажмурилась и опустила голову насколько возможно, позволив ошейнику врезаться в кожу. Заскулила при выдохе — шипы на внутренней полосе металла все же были, как и предсказал Ирм. Прямой взгляд в глаза родичи его восприняли бы как вызов. Да и сам Ирм порой дико бесился, но тут ему никакой угрозы не было. А еще его сжирало любопытство. Настолько, что Ирм рискнул ухватиться пальцами за край простыни и чуть потянуть в сторону, стягивая чуть влажную ткань с плеча. К запаху крови примешивался аромат дешевого мыла и докторских трав. Перышки на обрубке крыла, лишенные грязи, но еще не высохшие, неприятно поражали своей убогостью. В прежние времена Ирм побрезговал бы даже к ним приближаться на расстояние протянутой руки, чтобы не подхватить ненароком какую болезнь. Сейчас же Ирму почему-то стало смешно. Перышки были пуховыми, наполовину сожженными — с такими не то что в драку не полезешь, — защититься от удара не сможешь. Да и обрубок крыла — не ровня целому. Такую нелюдь даже убивать неудобно. Пнешь один раз — и она подохнет, не успев даже упасть на землю. В чем только жизнь держится? Отпустив простынь, Ирм оглянулся, заметив на столе рядом корзину с хлебом. Не выпрямляясь, протянул руку, вытащив призывно торчащую булочку из-под платка, и снова развернулся к нелюди. Ему было интересно, как обстоят дела со вторым крылом, но хватать низшую за плечи и разворачивать представлялось не слишком хорошей идеей. Вдруг Ирм возьмет и приложит чуть больше силы, чем надо, и случайно ей что-то повредит? Люди были хрупкими, а низшие, особенно самки, почему-то в его сознании представлялись вообще фарфоровыми. По крайней мере, нелюди, с которыми ему приходилось встречаться, были большими и мощными. Ирм сунул булочку низшей под нос, так как она продолжала сидеть с зажмуренными глазами и опущенной головой. — Я дам тебе ее, если повернешься спиной. — Негромко пообещал Ирм, выждав пару секунд, которых, на его взгляд, должно было хватить, чтобы нелюдь почуяла запах свежего хлеба. Булка, между прочим, пахла не только хлебом, но изюмом. На ломтик ее положить сладкий творог и полить каплей меда — и отлично пойдет как десерт к послеобеденному чаю. Еще несколько мгновений ничего не происходило. А потом низшая вскинула руки к лицу, — Ирм резко отвел ладонь с булкой, — и закрыла ладошками глаза. Затряслась, словно ее вот-вот схватит удар, и вся вдруг сжалась, подтянув колени к груди. Родичи за неповиновение приказам пришли бы в ярость. Ирм медленно выдохнул, борясь с раздражением. И тут низшая наконец неловко повернулась, вывернув голову и уперевшись лбом в стену. Простыня сползла, открывая и кривой обрубок, плотно прижатый к спине, и свежую рану, обработанную мазью. И немного неаккуратные, но надежные швы доктора на том месте, где должно было быть второе крыло. И глубокие отметины что на плечах, что под линией роста крыльев, скупо политые желтой жидкостью со стойким запахом трав. — Молодец. — Пробормотал Ирм, подавив желание спросить, а не могла ли низшая развернуться еще медленнее. — На. Обрубок крыла дернулся, выпрямляясь, и Ирм заметил, что так же синхронно шевельнулись мышцы под исполосованной отметинами кожей. Словно бы низшая собиралась растопырить крылья, распластав их по стене по обе стороны от себя. А потом, медленно, изо всех сил прижимаясь к стене, нелюдь развернулась боком, постаравшись при этом продолжать закрывать лицо руками. Ирм снова ткнул булкой ей под нос. Наверное, родичи бы не поняли его мотивов, как и того, что он не стал наказывать нелюдь за слишком медленное исполнение приказа. — Бери уже, — проворчал Ирм, усилием воли не добавив «пока я не передумал окончательно». — Ешь давай. Оторвав одну ладонь от лица, низшая осторожно нащупала край булки. Ароматная хрустящая корочка только хрустнула под ее пальцами. Ирм разжал свои и убрал руку. Продолжая держать глаза закрытыми, нелюдь откусила кусок, мгновенно рассыпав вокруг себя гору крошек. Ирм вздохнул, в который раз за день испытывая приступ раздражения. Вообще-то можно было есть и чуть более аккуратно. Но хотя бы это были всего лишь крошки, а не мокрая грязь, как утром. Нет, такую низшую Ирм убивать точно не будет. Слишком жалкая, слишком вся... — И откуда ты вообще на моей усадьбе появилась, а? — Не надеясь на ответ, полюбопытствовал Ирм. — Тебя что, грозой ко мне во двор занесло? Низшая вздрогнула, и опустила голову еще ниже, почти повиснув на ошейнике. Родичи бы пришли в ярость. Мало того, что появилась, так еще и благодаря ей будку пришлось ломать. Будто бы мало ущерба от грозы. Выпрямившись и поправив штаны, Ирм лишь вздохнул. Наказывать за молчание было бесполезно — это его сородичи непременно бы «поучили» наглую тварь, отказывающуюся выполнять вполне понятный приказ, даже не посмотрев на то, что в ошейнике с шипами говорить почти невозможно. — Хорошо, предположим, что грозой. — Ответил сам себе Ирм, и оглядев стол, с которого взял булку, заметил небольшой кувшин. Непогода непогодой, а коров подоили в нужное время. А на обед должно было быть к мясу картофельное пюре. И Ирм прекрасно знал, что в него кухарка добавляет молоко, а не только специи. Взяв кувшин в руки, он вновь присел на корточки. Родичи бы определенно его не смогли бы понять. Решили бы, что Ирм головой хорошенько о хоть ту самую будку приложился, вот и творит вообще странные вещи. — Ты, наверное, пить хочешь. — В раздумьях сняв крышку с кувшина, предположил Ирм. Лучше бы достать кружку, но для этого придется отвлекать кухарку. А та непременно разохается, отвлечется, а у нее суп убежит. Да и вообще, Ирму нелюдь не очень интересна. Он, можно сказать, так — испытывает легкое любопытство. Так что можно будет не заморачиваться поиском специальной посуды. — Будешь слушаться — дам тебе молоко. Хорошо? Вообще-то Ирм произнес это чисто для успокоения собственной совести. Ему просто не хотелось, чтобы низшая подохла совсем уж быстро, вот и все. Но она, вновь замерев от его голоса, коротко и быстро кивнула, вцепившись уже двумя руками в раскрошенную булку и прижимая его к животу. Низшая глаз так и не раскрывала, и Ирм просто впихнул ей в руки кувшин, мимолетом все же пожалев о том, что не налил молоко в кружку. Мало того, что обляпается вся, так еще и кувшин потом придется выбросить. Похлопав ладонями по собственным штанам, Ирм развернулся, намереваясь покинуть кухню, и лицом к лицу столкнулся с кухаркой. Та, никак не ожидавшая появления посторонних на своей территории, лишь половник выронила. — Господин, да что же вы так тихо ходите?! — Толстая, пожилая уже женщина заохала, и ухватившись пухлыми пальцами за складки на собственном переднике, изобразила поклон, мимолетом отмечая, что Ирмалэль стоит ногами на деревянном полу, а вовсе не левитирует в паре дюймов от пола. — Что вы как мышка крадетесь?! Ирм лишь закатил глаза. За последние пять лет он заглядывал на кухню от силы раз десять, и каждый раз почтеннейшая кухарка Нанира, приехавшая к нему на работу из южной столицы, сравнивала его поочередно с призраком, туманом, элефантиром и духом. Ну, в тот раз, когда Ирм получил обозначение «элефантира» он как раз вел себя не очень тихо, опрокинув стол, дубовую лавку и перевернув кастрюлю. Но все равно звучало немного обидно. Родичи бы его взбесились. И на «мышку» тоже. — Господин хороший, может вы уже проголодались? Я сказала Эвирии, что обед будет готов вовремя, а она меня все время поторапливает! Уже пятнадцать лет каждый день она меня поторапливает! — Нанира раньше работала в семьях, где было много детей, и на новом месте даже спустя много времени не изменила своим привычкам. — Я еще не голоден. — Сухо отозвался Ирм, вспоминая свою причину нелюбви к появлению на территории кухни. Конечно, одной из причин был тот случай со столом, лавкой и опрокинутой кастрюлей, но в основном это было из-за Наниры. Серьезные и грозные взгляды на нее не действовали, а убивать без сомнения толковую кухарку из-за ее обращения с собой как с каким-то дитем Ирм не хотел. Родичи бы непременно взбеленились. Нанира покачнулась, бросив взгляд на то, что происходило за его спиной. Лицо ее, и так красное, стало пурпурным, а брови поползли вверх. — Ах ты тварь такая! Я тебе покажу таскать со стола чужую еду! — Подхватив упавший половник, кухарка мощным движение бедра легко сдвинула со своей траектории движения Ирма и накинулась на нелюдь. Ирм едва успел перехватить ее занесенную руку. — Я ей дал булку. И кувшин. — Но зачем? — Весь гнев Наниры мгновенно исчез. — Подохнет ведь. — Сухо ответил Ирм, и отступил на шаг. За то, что его вот так фамильярно сдвинули с дороги, в принципе можно было и убить. Но Нанира так вкусно готовила голубцы, что Ирм решил не мстить. Да, родичи определенно бы остались в замешательстве от его поведения.