Поступки прошлого

Кувшин стоял на столе. Достаточно протянуть руки, ухватиться пальцами за изогнутую ручку, подтянуть его к себе и пить настоящее молоко. Оно не было прокисшим, и пахло именно так, как помнила Миа, могло пахнуть только свежее еще теплое коровье молоко. Сладкое, вкусное и такое... Такое... ...Когда Миа не выдержала и протянула руки сквозь прутья клетки, ухватившись за кувшин, хозяин наступил ботинком ей на ладонь. А потом предупредил, что в следующий раз выльет на пальцы кипяток. И вылил. И Миа только и могла, что скулить и рыдать, держа на весу руки... А что сделает этот? Ведь слова «дам тебе молока» не равны «я позволю тебе выпить его». В комнате, кроме нее, никого не было. Вероятно, он за дверью, наблюдает. Или приставил кого-то следить. И о любом ее действии новый хозяин узнает. Но пить хотелось. Миа посмотрела на свои ладони. Ей сломают пальцы? Прикажут выпороть? Прежние хозяева били сами, и только в последние разы приводили еще совсем молодого юношу, чтобы «поставить ему руки». Может, этот хозяин сразу убьет? Чтобы раз — и все, и без пыток, и без часов мучений. Или на цепь посадит? Ведь получится, что Миа не послушалась, нарушила приказ и должна быть наказана. Это как игра, вот только ей никто не объяснял правил и карал за все ошибки. А тех набиралось много, так как условия игры постоянно менялись. Миа покосилась на закрытую дверь. Непременно доложат. Отвернувшись от кувшина, Миа попыталась накрыть пальцами солнечный луч, лежащий на простыне. Потом наклонилась, сложив ладони лодочкой и «поймав» в них теплый кругляш света. Если не смотреть на молоко, если представить, что его вообще тут нет, то пить будет хотеться меньше. Прежние хозяева однажды не давали ей воды три дня. А тут всего лишь несколько часов прошло после кормежки. Миа хорошо помнила и железную гремящую миску, и вонючую кашу, которая через некоторое время превратилась в единственный способ выжить. Она помнила и травинки, которые обрывала и жевала, высовывая ночью руки из клетки. Тогда еще вокруг клетки росла трава. Несколько раз она ловила жуков, и один раз даже бабочку. Ее было особенно жалко, но Миа была готова грызть железные прутья от голода. После одной охоты ей удалось спрятать в кулаке деревянную щепку, и крылатая ее долго рассасывала, чтобы хоть как-то справиться с голодом. А тут ей принесли настоящую еду. Кусочки отварной курицы, теплое пюре и зеленые шарики вареной капусты. И не в железной миске, а на плоской фарфоровой тарелке, с подложенной под нее салфеткой. Миа все съела, едва не подавившись непрожеванной курицей, и тарелку облизала. Ее унесли, а на стол поставили кувшин. И теперь крылатая держала в руках солнечный луч, грея пальцы. Новый хозяин сказал, что зайдет к ней. Оставалось надеяться, что Миа все сделает правильно, и ей разрешат выпить молоко. Всего лишь пару часов подождать. Это не несколько дней. ...А если сделать только один глоток, то это заметят? Должно быть, в кувшине есть специальная метка, чтобы отследить, уменьшилось ли количество молока. Лучше не рисковать. Миа будет вести себя так хорошо, как только может, только пусть ее больше не сажают на цепь. Она согласна на все. Поэтому подождет. Под одеялом нашлась плюшевая игрушка. Белый медведь, размером чуть больше ее кулака, зажимающий в лапках квадратный платок с узелками на концах. Миа потрогала вышитые черными нитками лапки медвежонка, погладила его по голове, от которой пахло чем-то сладким. А потом осторожно прижала к себе. Игрушка не может сделать ей больно. Она была сделана для детей. Миа давно не ребенок, но если представить, что никто не следит за ее действиями... Прутья клетки зимой были холодными, а летом — горячими. Деревянный настил — твердым. Цепь — жесткой, а шипы на ошейнике — острыми. Игрушка же была мягкой. — Господин Ирмалэль, вы же должны понимать, какую опасность для окружающих несет ваша нелюдь! Еще в книге Гласа Светоносного было упомянуто, что «всякое зло надлежит карать железом и кнутом, а тот, кто злу потакает, сам заслуживает кары!» Ирм отставил чашку с ароматным цветочным чаем и устало вздохнул. — Девочки боятся к ней приближаться! А в ванной ваша нелюдь собиралась закричать! — Добавила экономка, надеясь, что ее слова что-то изменят. — И что, она закричала? — С притворным любопытством уточнил Ирм, посмотрев на женщину. — Захрипела. — Взяв себя в руки, степенно поправила Эвирия. — Алесса успела ее ударить, прежде чем... — А врач говорил, что у Куренка повреждены голосовые связки, и кричать она не сможет ни при каком раскладе. И вообще — я давал разрешение ее бить? Двумя горничными больше, двумя меньше — какая разница? Их в моем доме одиннадцать человек, и никто за весь день так и не протер пыль над каминной полкой. Экономка оскорбленно поджала губы. — Господин Ирмалэль, в вашей усадьбе очень много работы. Прислуга не справляется... — И не будет справляться. — Жестко закончил ее фразу Ирм. — Еще в самом начале весны я что тебе сказал? — До Ярмарки или после? — После последнего увольнения горничной, как ее... Евы. Да, Евы. Я сказал, что нужно нанять еще одну, чтобы не нагружать оставшихся. — Я... Я... Все претендентки не обладали достаточно хорошими рекомендациями! — Щеки экономки вспыхнули. — И вообще, господин Ирмалэль, вы меняете тему разговора! Ирм приподнял бровь. — Я? Перевожу? Ты же пришла ко мне для того, чтобы пожаловаться на то, что не хватает рук, чтобы поддерживать усадьбу в надлежащей чистоте. Или я что-то не то понял? — Нет, но... Посадите нелюдь на цепь! Мало того, что она на всех нас чуть не наложила проклятье, так еще теперь своим аморальным видом смущает горничных! — А если я посажу Куренка на цепь на заднем дворе, то она не будет никого смущать? — Съязвил Ирм, потихоньку начиная терять терпение. — Не будет. — Это еще почему? — Ибо в таком случае зло будет покарано железом, как и написано на страницах книги Гласа. Не выдержав, Ирм помассировал виски. Вечернее чаепитие на крыльце в удобном кресле представлялось ему более приятным занятием, чем оно оказалось на практике. — Девочки не хотят прислуживать нелюди... — Добавила экономка, уверенная, что победа за ней. Ирм потер переносицу. Потом посмотрел на свои руки, и в конце концов не выдержал. Родичи бы вообще не допустили такого диалога. Сомневаться в собственных решениях мог лишь Ирм, остальным такого права не выдавали. — Тогда предупреди своих «девочек» что они могут собирать свои вещи и идти искать местечко получше. Не ошибусь, если скажу, что на их место будет огромная очередь. По сравнению с городом работа у меня оплачивается в... Дай припомнить, в два с половиной раза выше, верно? За месяц протирания пыли в моем доме я плачу больше, чем кто бы то ни был в городе. — Но что скажут ваши родичи, если узнают... — Еще одна фраза про моих дорогих родичей, и вакансия экономки в моей усадьбе будет открыта. — Предупредил Ирм холодно, и выбравшись из кресла, обошел женщину. — И да, будь любезна, скажи, чтобы принесли свежий чай в Травяную гостиную. Он собирался зайти к Куренку чуть позже, но если ему не дают выпить чаю на крыльце, то Ирм сделает это в более спокойной обстановке. — И еще вот что. По поводу аморального вида нелюди... Ты права. — Да, господин Ирмалэль, слушаю вас. — Пригласи к нам портного. — Довольно закончил Ирм, и быстро сбежал в дом. Не дело это, чтобы Куренок расхаживала без одежды. Простудится еще. А Ирму только этого не хватало. Простуду, особенно чужую, он не переносил на дух. В последний раз, когда одна из горничных начала чихать, Ирм сразу же выписал девушке приглашение в оздоровительный санаторий для состоятельных девиц. Вот крику-то было. Из этого санатория ему еще три месяца привозили стопки писем от оскорбленных леди, которые поначалу приняли горничную за его, Ирмову, супругу, и успели записать во все свои «элитные» клубы. А потом еще несколько месяцев — от уставших мужей оскорбленных леди. Жаль, с Куренком такой трюк не пройдет. Даже с половиной крыла она слишком отличается внешне от человеческих девушек, чтобы кто-то смог ее перепутать. Но было бы забавно. Родичи бы распсиховались и отказались бы с Ирмом общаться. Ирм ухватился за хвост промелькнувшей мысли, и усмехнулся в предвкушении.