Западня

      Только к вечеру следующего дня они добрались до их базы. Даже и базой это назвать было сложно — они прошли несколько охраняемых кордонов, пока не очутились во вполне себе приличной деревеньке в одну улицу, но с добротными, недавней постройки домами: какие-то из них были срубами, какие-то были построены из камня. Сама база располагалась в конце этой странной деревеньки. Видимо, расположение было не временное, а очень даже постоянное.       Она устала. Мышцы ног болели от долгой ходьбы в быстром темпе. Расцарапанную кожу на ногах, руках и лице сильно саднило: ранки загноились и противно ныли. Теплилась слабая надежда, что с нею не захотят возиться вечером и оставят допрос до утра, но она, увы, не оправдалась.       Ее усадили в хорошо освещенном кабинете на стул, далеко отстоящий от стола, за которым расположились военные. Седовласый, с угрюмым лицом и холодными мутно-голубыми глазами, сидящий в центре, видимо, был их главным. Его лицо смутно было ей знакомо, но откуда, — она все равно не смогла бы припомнить. Он делал вид, что внимательно изучает рапорт, время от времени бросая на нее красноречивые взгляды и выдерживая многозначительную паузу. Она понимала, что с рапортом он ознакомился еще до ее прибытия, но актерское мастерство главного оценила. По обе стороны от него сидели еще двое, помоложе. Один из них держал перед собой диктофон, другой вначале делал вид, будто что-то пишет, а потом плюнул и принялся бессмысленно вертеть в руках ручку. Оба с интересом рассматривали пленницу.       Был здесь и Пес. Он не сидел, а стоял у самой двери, так что она не могла его толком видеть, если специально не поворачивать голову. Впрочем, зрелище все равно не стоило того, чтобы вертеть головой. Только зачем он здесь, ей было непонятно. Она уже сообразила, что он не из этих, хотя и имеет к ним какое-то отношение. Видимо, он получил задание выследить жертву с собаками и выполнил его на отлично. Но теперь-то зачем он нужен?       — Итак, леди… как вы сказали, ваше имя?..       Началось.       — Я не говорила, — сказала она осторожно. — Я не помню своего имени.       Она сумела удивить главного — его левая бровь слегка приподнялась над бесцветным глазом.       — Совсем не помните?       — Совсем.       — И давно это у вас?       — Недавно. Дня два… или три.       — Или четыре, — терпеливо подсказал правильный ответ главный. — С тех пор, как в наших лесах разбился вражеский вертолет.       Она пожала плечами.       — Не знаю ничего ни о каком вертолете.       — Не знаете… или не помните?       Она озадаченно посмотрела на него.       — А есть разница?       Главный легонько постучал по столу краем папочки с рапортом.       — Умничаем, значит. Хорошо, я вам напомню, леди. Четыре дня назад в Королевском лесу разбился вертолет, прилетевший сюда с Севера. Внутри — один труп и следы пребывания второго пассажира… которого на месте не оказалось. И который, я полагаю, сейчас сидит передо мной и делает вид, что потерял память от удара. Следы удара на голове действительно есть — шишка и небольшое рассечение. Будем честны — недостаточно, чтобы потерять память.       Она подавленно опустила взгляд на колени. Изображать ничего не приходилось — вполне достаточно просто быть собой. И убедить себя, что говоришь правду. В этом она преуспела еще когда «встречалась» с Джоффом.       — Королевский лес — это возле Королевской Гавани?       — Ага, — удовлетворенно ухмыльнулся главный. — Значит, потеря памяти неполная?       — Нет, — ответила она спокойно, — что-то я помню… или знаю. Не могу с уверенностью сказать. А что-то — нет.       — Очень удобно, верно? — главный покосился куда-то в сторону.       Она удивилась. Похоже, он смотрел на Пса. С чего бы это?       Но выражение лица главного внезапно изменилось.       — У меня нет ни времени, ни желания лицезреть вашу комедию. Вы — северянка, проникшая незаконным путем на южные земли на военном вертолете. Вы должны понимать, чем это вам грозит.       — Я похожа на северянку? — она вскинула голову, тряхнув медными волосами.       Главный хмыкнул.       — Какой-то детский аргумент. Среди северян можно найти немало людей с южными чертами, и наоборот. Однако факта это не меняет.       — У меня северный акцент?       — Акцент поддается корректировке при достаточно хорошем самоконтроле. А если один из ваших родителей южанин…       — На мне одежда, похожая на военную?       Он невольно окинул взглядом запачканную белую майку и изодранную хлопковую юбку в цветочек.       — Нарядились вы нелепо, должен признать. Но для отвода глаз этого недостаточно, леди.       Она опустила глаза. Аргументы и впрямь закончились.       — Даю вам шанс сократить время на пребывание здесь и помочь самой себе. Назовите свое имя и цель прибытия.       — Я не помню своего имени. И цели своей не знаю. Я не помню, как оказалась в лесу. Может быть, я собирала грибы или ягоды и забрела сюда из ближайшей деревни. Может быть, меня разыскивают родственники… А вы готовы вот так сразу записать меня в диверсанты.       Седовласый военный раздраженно изогнул губы.       — Грибы и ягоды в таком виде тоже не собирают. И как, в этом случае, вы собираетесь объяснить потерю памяти? Не разминулись с деревом, когда за грибом погнались?       Она вздохнула.       — Я не буду спорить. Делайте, что хотите.       — Я хочу получить от вас ответы на свои вопросы. И уже начинаю терять терпение. Назовите свое имя и цель прибытия.       — Я не помню своего имени! — в отчаянии вскрикнула она.       — Сир Хоут, помогите леди вспомнить ее имя.       Военный, вертевший ручку у пустого листа бумаги, отложил ее и по-кошачьи быстро поднялся. Несколькими шагами приблизился к сжавшейся от страха жертве и залепил звонкую оплеуху, которая мгновенно свалила ее со стула на пол.       В голове зазвенело, скула заныла.       — Назовите свое имя.       — Я не помню…       — Сир Хоут.       Мучитель сгреб одной рукой ее волосы на затылке и потянул вверх, заставляя ее подняться на ноги. Только для того, чтобы снова сбить с ног новым ударом, уже кулаком, а не открытой ладонью. Удар был еще сильнее первого и откинул ее к стене, о которую она ударилась лбом.       По разбитой губе потекла кровь, перед глазами поплыло.       — Довольно, — раздался из угла мерзкий скрипучий голос, показавшийся ей теперь сладкой музыкой. — Если так лупить по голове, она точно мозгов лишится. Пусть лучше посидит ночку в камере, подумает. Может, к утру и вспомнит чего-нибудь.       Она посмотрела на Пса чуть ли не с благодарностью, но тут же перевела взгляд на главного.       — Хорошо. Мне тоже неохота сидеть тут до ночи и избивать юных леди. Я даю вам ночь на размышления. Утром повторю свой вопрос. Если не получу внятного ответа — вас завтра же расстреляют.       Она постаралась изобразить неподдельный испуг и посмотрела в блеклые голубые глаза.       — Расстреляют?.. Но за что?       — Угодно притворяться, милая? Извольте, я напомню, за что. За нарушение границы между землями, находящимися в состоянии войны. По законам военного времени, к югу от Перешейка за это полагается расстрел.       — Но я не военная!       — Откуда вам знать? — лукаво прищурился седовласый. — Вы же ничего не помните? Или, нацепив юбку в цветочек, вы надеетесь избежать трибунала?       — Но это незаконно!.. — вскрикнула она, вполне натурально изображая страх. — Моя вина не доказана!       — Как и ваша невиновность, — холодно сказал главный, поднимаясь и давая понять, что разговор окончен.       У порога он обернулся и еще раз припечатал ее взглядом, не сулящим ничего хорошего.       — А чтобы помочь вам вспоминать, пожалуй, сир Хоут забудет на охране ключ от камеры. Давненько в нашу часть не забредали юные собирательницы ягод. Солдатикам будет на что посмотреть.       Она похолодела, теперь уже без всякого притворства. Намек был вполне прозрачен. Спокойная ночь, которую неожиданно выторговал ей Пес и которую она уже предвкушала, собираясь уложить неподвижно гудящую и звенящую голову и в безопасности полежать до утра, грозила смениться ночью группового изнасилования.       Скверно.       Тот, кого называли Хоутом, грубо толкнул ее в спину и заставил идти впереди. Проходя мимо Пса, она бросила на него тоскливый взгляд, хотя вряд ли он мог чем-то еще ей помочь. Впрочем, с чего бы ему ей помогать?       Жаль, что он отобрал нож. С ним она не сдалась бы без боя. Хотя при обыске его все равно бы нашли — исполнительные вояки вволю облапили ее вдоль и поперек перед тем, как усадить на стул в кабинете допросов. Один умудрился даже ущипнуть за грудь, запустив руку в вырез майки.       То ли еще будет, уныло подумала она. Вот же сволочи. Были бы люди как люди… Зачитали бы приговор, поставили бы к стенке… Все честь по чести. Слова бы не сказала…       Война есть война.       А так… Мерзость одна.       Камера оказалась одиночкой, с решеткой из толстых продольных прутьев вместо одной стены. На койке — о чудо! — лежал матрас, застеленный простыней, и даже имелась подушка. Как ей и мечталось, она немедленно улеглась на койку и уложила на сбитую комковатую подушку разрывающуюся от боли голову. Так гораздо легче.       Может, когда они придут, лучше не двигаться? И позволить им делать то, что они захотят. Сопротивляться просто не было сил. Может быть, тогда они закончат быстро и уйдут побыстрее. Знать бы еще, сколько их будет…       Долго гадать не пришлось. Шаги и сдавленные смешки вперемешку с нецензурными перебранками она услышала еще издалека — эхо разносило их далеко по коридору.       Старый пень не соврал — ключ у них был. Она лежала головой к двери, но слышала, как он скрежетнул в давно не смазываемой замочной скважине. Вопреки намерениям, она приподнялась на локте и посмотрела на вошедших. Боги, их что, целая сотня?! Если так, до утра ей не выжить.       В голове снова зазвенело и заухало, кто-то что-то кричал ей в лицо, ехидно улыбался, злорадно причмокивал, чьи-то грубые руки задрали юбку, разорвали майку, повалили ее на кровать, еще раз больно ударив головой о стену, развели ноги… Она яростно сопротивлялась, но это было все равно что пытаться руками останавливать прущий на всех парах танк.       — Стоять! — поверх возбужденного сопения, старательного кряхтения и разухабистого подначивания прорезал воздух громкий скрежещущий голос.       Мужские головы, как по команде, повернулись к выходу.       — Закончили упражнения. Все на выход.       — Мы еще не начали…       — Да откуда ты…       — Присоединяйся, Пес!..       — Заткнись, шавка!..       Она видела, как Пес вскинул автомат и перевел рычаг предохранителя в режим очереди.       — Считаю до трех. На три — стреляю.       — Ты рехнулся?..       — Да пошел ты!..       — Гребаный ты хрен…       — Да ты знаешь, что тебе за это…       — Раз.       — Оборзел, сволочь!..       — Вмажь ему!..       — Охренел совсем…       — Да ты пьян, что ли?!       — Два.       Видимо, с привычкой Пса честно предупреждать о своих намерениях и давать собеседнику шанс исправить положение знакомы были все. Потому что после второго счета все разом заткнулись и один за одним, выталкивая друг друга, принялись покидать камеру.       Трясущимися руками она натянула на себя простыню и села на койке, затравленно глядя на Пса. С чего это ей вздумалось считать, что он монстр и урод? Это смотря с какой стороны поглядеть… Вот с этой вот, правой, вполне даже ничего… симпатичный. И автомат в огромной ручище весьма гармонично дополняет его внушительных размеров фигуру.       Она нервно хихикнула собственным мыслям. Последний вояка уже покинул камеру, и Пес недоуменно посмотрел на нее. Она не смогла отвести взгляд от его серых глаз, разной формы на разных сторонах лица, и вдруг истерически расхохоталась. Он терпеливо ждал, пока безумный хохот сменится надрывными рыданиями, а те, в свою очередь, постепенно перейдут в судорожные всхлипы вперемешку с икотой.       — Оклемалась? Идем.       — Куда?       — За мной.       Он вывел ее по длинным запутанным коридорам, беспрепятственно минуя несколько постов охраны. Она видела, как вытягивались лица охранников, но каждый раз он бросал какую-то отрывистую фразу, и перечить ему никто не смел. Она путалась в своей простыне, стараясь поспеть за его семимильными шагами, а он даже не оборачивался, чтобы проверить, плетется ли еще за ним освобожденная жертва.       Наконец, из подземных лабиринтов они вышли на улицу — после спертого воздуха камеры воздух снаружи был приятно свеж и прохладен. Он вернул на место автоматный предохранитель и остановился у черного внедорожника с беспечно открытыми окнами. Легонько подтолкнул ее к пассажирскому месту и открыл дверь, дожидаясь, пока она усядется, неуклюже путаясь в своей простыне. Захлопнул дверь и занял место водителя.       — Куда мы едем?       — Ко мне.       Ну, к нему так к нему. Всяко лучше, чем в той гребаной камере. Почему-то она была уверена в том, что насиловать ее Пес точно не станет. Может быть, даже накормит и уложит спать. Еще бы помыться… А утром, на свежую голову, можно будет и обдумать свое положение.       Она попыталась устроиться на широком сиденье поудобнее, но, когда он тронулся, внедорожник принялся резво подпрыгивать на грунтовке, заставляя ее, в свою очередь, подпрыгивать в кресле. Хорошо, что эта их улица-деревня не простирается до бесконечности, а имеет в длину всего-то миль пять, иначе несчастная голова вскоре развалилась бы на куски.       Его дом, как назло, находился в самом конце этой деревеньки. Большой, за высоким каменным забором, отстоящий на почтительном расстоянии от соседнего, особняком от остальных. Под стать своему хозяину.       Он открыл тяжелые железные ворота с браслета на своей руке и въехал во двор. Бросив машину прямо у автоматически закрывшихся ворот, он помог ей выбраться и подтолкнул по направлению к большому крыльцу, едва коснувшись спины твердыми пальцами.       Отпер дверь и пропустил ее вперед, зажигая свет.       Внутри дом был хорош. Простая на вид, но явно дорогая отделка, без вычурной роскоши, функциональная мебель, — хозяина явно заботила не столько красота убранства, сколько удобство проживания. Из прихожей они попали в большую гостиную, служившую одновременно столовой и кухней — справа от входа располагался кухонный блок, а по центру, у дальней стены, бросался в глаза большой уютный диван рядом с огромным полированным столом. За диваном скрывалась деревянная лестница, ведущая на второй этаж.       Все также молча он направил ее куда-то левее, между кухней и лестницей, — там, в закутке, оказался вход в просторную ванную. При виде сияющего чистотой светло-голубого кафеля, ее настроение значительно улучшилось.       — Можешь пока принять ванну. Найдешь там себе все, что надо. Вот полотенце. Сейчас подыщу что-нибудь из одежды.       Она благодарно кивнула. На пороге он обернулся и подозрительно посмотрел на нее.       — Вздумаешь бежать…       — Не вздумаю, — заверила она поспешно, даже пугаясь того, что он подумал о такой возможности.       Какое там бежать, в одной-то простыне! Ей бы хоть мозги собрать в кучу. О побеге можно будет подумать чуть позже. О том, что это не так уж и легко, она могла уже догадаться.       Он оставил ее одну, и она тотчас же пустила в ванну горячую воду.       Блаженство… Не вылезать бы отсюда целый день. А то и неделю. Горячая вода неприятно щипала саднящую кожу, но она старалась не обращать на это внимания. Уставшее, побитое, перемерзшее тело расслабилось и не хотело двигаться. Но, повалявшись в воде с полчасика, она заставила себя вымыться подвернувшейся под руку чужой губкой и простым мылом. Гель для душа был только мужской, женского она не заметила. Наверное, живет один. Да и не удивительно — с такой-то рожей. Нелегко ему, наверное, знакомиться с женщинами. Особенно в этой глуши. Что это за место вообще? Ладно, это можно обдумать чуть позже. А если повезет, и ей удастся правильно задать вопрос… впрочем, с этим лучше не торопиться. Он хоть и расположен к ней странным образом, а все же опасен. Вон как всех ветром сдуло, когда он считать начал с автоматом в руках… Да кто он такой, собственно?       Она дважды вымыла волосы, попутно выбирая из них застрявшие обломки тонких веток и сухую листву. Кондиционера нет — разодрать их будет невозможно… Эх, если бы это было самой большой ее проблемой…       Щетку она обнаружила у зеркала — в ней застряла парочка черных волос. Она не смогла не улыбнуться, убрала волосы и принялась аккуратно расчесывать мокрые пряди, глядя в зеркало. М-да, видок тот еще. На лбу надулась шишка, уже подернутая синевой и увенчанная заметной ссадиной — след удара о стену. Левая скула вспухла и залилась нездоровой краснотой, лопнувшая губа с тонкой полоской присохшей уже ранки делала ее похожей на вампира. Правая щека расцарапана, но царапины уже прихватились коричневатой корочкой. Красавица — глаз не отвести.       С волосами пришлось долго возиться — зубья щетки то и дело застревали в спутанной за четыре дня гриве, и когда она закончила, в глазах уже двоилось от усталости, а голову ломило от пульсирующей боли.       Но она заставила себя постирать единственный предмет одежды, который на ней еще оставался к приходу сюда, — многострадальные трусы. Долго думала, где их незаметно оставить сушиться, но в конце концов плюнула и пристроила на полотенцесушителе. Что мог, Пес уже и так видел.       В дверь постучали.       — Выхожу, — буркнула она и поплотнее закуталась в полотенце.       На пороге подумала, не стоит ли обернуться еще и простыней, но потом оставила эту идею. Совсем недавно он спас ее от насильников, и вид у нее при этом был куда более пикантный… чего уж теперь стесняться?..       Лишь только она открыла дверь ванной, в ноздри ударил запах куриного бульона, и рот мгновенно наполнился слюной. Она ела еще в обед, когда он угощал ее своими консервами во время переброски на базу. Теперь уже глубокая ночь, а вместо ужина ее накормили тумаками.       — Чего застряла? — он недовольно посмотрел на нее.       Напугать ее у него не получилось — она уже давно поняла, что он лишь пытается выглядеть грозным и нелюдимым, а на самом деле… Хотя любопытство осталось. Не мешало бы его прощупать на стойкость к женским чарам.       — Вкусно пахнет… — она невинно моргнула ресницами.       — Подождать надо, — буркнул он и отошел к маленькой кастрюльке, уютно булькающей на ровной глади плиты, — не доварился еще.       Она так и стояла на пороге ванны, переступая босыми ногами и одергивая полотенце. Чисто тебе идиотка.       — На диван садись, — он отвлекся от бульона и в свойственной ему манере легонько подтолкнул ее в спину, случайно коснувшись пальцами обнаженной кожи.       Она невольно усмехнулась, благо, находясь сзади, он не мог видеть ее лица. Похоже, громила этот в душе добряк, не дал в обиду «красавицу». Хоть сам-то с виду вылитое чудовище. Надо бы этим воспользоваться, расположить его к себе, что ли. Выбираться-то отсюда так или иначе придется, а сделать это можно, видимо, только с его помощью. Интересно, что на него лучше подействует? Может, пустить сопли, разжалобить его? Или лучше попытаться соблазнить? Интуиция подсказывала, что со вторым надо быть осторожней и не переборщить — фальшь он сможет почувствовать сразу. Хотя… чем он, собственно, отличается от остальных мужиков? Только рожей.       Ладно, пока попробуем изобразить из себя паиньку, а там видно будет. Она застенчиво присела на самый край дивана, выпрямив спину, и вопросительно взглянула на Пса.       Тот уже был рядом — и как только сумел так незаметно подкрасться? — и бесцеремонно, почти грубо, подхватил ее под ноги и спину и уложил на диван. Придержал голову, подкладывая под спину большую диванную подушку. Она удивленно замерла, не сводя с него глаз, но он уже отошел куда-то в правую часть гостиной к высокому шкафу с непрозрачными дверцами и принялся копаться в нем.       Мокрые волосы, прижатые подушкой к спине, неприятно холодили ее, поэтому она незаметно высвободила их и перебросила поверх подушки. Хотелось чем-то укрыться, но никакого пледа на диване не нашлось.       Пес уже возвращался к ней, держа в руке медицинский лоток с какими-то пузырьками, бинтами и ватой. Она едва сумела подавить очередную улыбку — лечить он ее, что ли, собрался?       Но вскоре стало не до смеха: быстрыми и уверенными движениями он вначале обработал жутко жгучими спиртовыми настойками загноившиеся ссадины на ногах, царапины на руках, не обращая внимания на ее завывания, затем смазал синяки на лице вонючей полупрозрачной субстанцией, и в самом конце осмотрел ушиб на голове.       — Рассечение довольно глубокое. Надо было бы зашить.       Она инстинктивно дернулась и отстранилась от него.       — Не надо. Не слишком ли много возни со смертницей?       Она смутно надеялась, что он откликнется на намек, кроющийся в вопросе, и заведет разговор о ее неясном положении. Но он лишь пожал плечами.       — Как хочешь.       Странно… делает вид, что ему и дела нет до нее. А сам выкрал ее из тюрьмы под самым носом у всех возможных охранников. Ведь ему за это грозит как минимум трибунал. Интересно, на что он рассчитывает?       Закончив педантично складывать использованные медикаменты в лоток, он убрал их в шкаф, после чего скрылся из поля зрения. За спиной снова звякнула крышка от кастрюли.       Лежать было удобно, но как-то неловко, поэтому она снова поднялась, и в этот момент на нее неожиданно упало какое-то тряпье.       — Вот, оденься.       Она развернула брошенные тряпки — то была длинная белая ночная рубашка и такой же длинный белый махровый халат. Рубашку она повертела в руках, но постеснялась надевать при нем, а в халат с удовольствием завернулась, прямо поверх влажного полотенца.       — Чьи это вещи? — поинтересовалась она, но с таким же успехом можно было задавать вопросы картине на стене, изображающей морской шторм у скалистого берега.       Тем временем он уже поставил на стол тарелку ароматного прозрачного куриного бульона с кусочками курицы и лапшой, красиво украшенный свежей зеленью.       — Ничего себе! — искренне восхитилась она, потянув в себя волшебный запах. — Да ты кулинар!       — Ешь давай, уже давно спать пора, — буркнул он, старательно пропустив комплимент мимо ушей.       Дважды уговаривать не пришлось, и чудесная еда, обжигая раздраженные губы и горло, вскоре исчезла из тарелки.       «Накормил как перед смертью», — подумала она, но вслух этого сказать не решилась. В конце концов, первого намека он предпочел не расслышать, да и что он мог бы сказать? Он не виноват, что она так глупо попалась.       — Спасибо, — сказала она вместо этого, поднялась из-за стола и пошла с пустой тарелкой к мойке.       Такие простые, домашние, уютные действия — убрать за собой со стола, вымыть тарелку, протереть ее и поставить в шкафчик, — успокаивали, создавая призрачное ощущение того, что она дома, в безопасности, совсем далеко от войны…       Впрочем, не следовало забывать, что она в плену. Она вздохнула и повернулась к нему лицом. Все это время он стоял у дивана, скрестив на груди руки, и молча наблюдал за ней.       — Иди за мной, — скомандовал он коротко, сдвинувшись с места, и стал подниматься вверх по лестнице.       Она предусмотрительно прихватила с собой рубашку и послушно последовала за ним. Лестница вела в неширокий коридор на втором этаже, по обе стороны которого располагались двери. Он открыл вторую справа и жестом пригласил ее войти внутрь.       Она чуть не ахнула. Комната явно принадлежала женщине — вся в светло-кремовых воздушных тонах, с тонкими шифоновыми занавесками на окнах, с рюшиками на бежевом покрывале, наброшенном поверх широкой кровати с мягким стеганым изголовьем. Интересно… эта комната совершенно не вязалась с образом Пса, к которому она уже успела привыкнуть. Неужели он женат? Или был женат?       — Чистое белье я положил, застелешь себе сама.       С этими словами он удалился, закрыв за собой дверь, но не на замок, оставив ее в недоумении и растерянности, даже не пожелав спокойной ночи.       Первым делом она сбросила халат, стянула с себя наконец влажное полотенце, и облачилась в рубашку. Затем окинула внимательным взглядом комнату, подошла к окну. За занавеской обнаружилась балконная дверь. Она осторожно открыла ее и выглянула на балкон — не зарешечено. Балкон даже не застеклен, и изогнутые кованые прутья в виде виноградных лоз и резных листьев совершенно не закрывали обзор на внутренний двор, лес и часть узкой реки, которая при неярком свете фонаря обнаружилась внизу, за задней стеной дома.       Отлично. Возможность побега уже вырисовывается. Если завтра по утру ее не вернут обратно в тюрьму и не расстреляют, и удастся задержаться здесь хотя бы на день-два и обзавестись хоть какой-то одеждой, можно попытаться уйти по берегу реки, чтобы сбить со следа собак. Конечно, не мешало бы раздобыть карту местности, чтобы знать, откуда и куда эта река течет и в какую сторону бежать, но об этом остается только мечтать.       Воодушевленная забрезжившей надеждой, она застелила постель оставленным бельем и улеглась, обещая себе перед сном подумать над планом побега. Но не рассчитала силы и уснула, едва многострадальная голова коснулась мягкой подушки.