Западня

      Разбудил ее щелчок дверного замка, а следом за ним в глаза больно ударил яркий свет: Пес с порога включил освещение. Она невольно зажмурилась и попыталась защитить глаза рукой. Боги, долго же она спала, если уже стемнело.       — С добрым утром, — буркнул Пес, аккуратно вешая связку ключей на крючок у входа.       — Очень смешно, — ответила она в тон ему, присаживаясь на диване и позевывая.       — Что ж тебя так убаюкало? — он неспешно пересек комнату несколькими широкими шагами и поднял валявшуюся у дивана книгу. — Ясно. Любишь, значит, веселые сказки на ночь.       — Все равно у тебя ничего другого нет, — огрызнулась она.       — В век интернета и высоких технологий… — начал он занудным тоном, но она лишь скривилась.       — Оставил бы свои издевки при себе. Есть будешь?       — А есть что?       — Суп, жаркое, салат сейчас быстро нарежу, а на десерт лимонные пирожные.       Пес посмотрел на нее озадаченно, и этот взгляд ей определенно польстил.       — Ну валяй.       Пока он неторопливо загружал холодильник свежими продуктами, она разогрела ужин и сварганила салат из слегка увядших салатных листьев, сельдерея и помидоров.       — С балкона я видела огород. Можно было бы нарвать свежих листьев, но выходить ты запретил, так что…       — Не пытайся меня спровоцировать. Тебе не в огороде надо копаться, а собственную шкуру беречь.       — От кого мне ее беречь в твоем огороде? — она удивилась.       — В доме тебя не тронут, если не будешь подходить близко к окну. А во дворе… тебя, при желании, могут снять с любого ближайшего дерева.       Логика в его словах определенно прослеживалась.       Пока Пес ужинал, она тоже с удовольствием похрустела свежей морковью и сельдереем, то и дело поглядывая на него исподлобья, а он время от времени встречался с ней насупленным взглядом, но молчал. Ну чистая тебе семейная идиллия.       Нестерпимо захотелось расспросить его о родственниках из семейного альбома, но она заставила себя держать язык за зубами. Его семейство к делу совершенно не относилось.       — Спасибо, — буркнул он, опустошив тарелки, — в тебе пропадает талант кулинара.       Она хотела ляпнуть, что в ней много талантов, но сдержалась. Из-за ее длинного языка легенда о потере памяти в любой момент может погореть. Он, конечно, вряд ли верил в эту легенду, но раз уж она решила стоять на своем до конца, не стоило своими же руками все портить. Поэтому она лишь скромно улыбнулась и занялась посудой, даже спиной чувствуя на себе его тяжелый взгляд.       Закончив, она собиралась подняться к себе, но он остановил ее коротким приказом:       — Иди сюда.       Она послушно подошла, с любопытством наблюдая, как он подключает к компьютеру маленькую коробочку. Сканер отпечатков пальцев, уныло поняла она, ей доводилось видеть такие у своих. Но делать было нечего — пришлось подчиниться в надежде на то, что ее пальчиков не обнаружится во вражеской базе, как и обещал брат. В останках вертолета никаких отпечатков сохраниться не могло — собираясь на задание, она предусмотрительно надела перчатки. Пришлось сбросить их и прикопать под листвой в одном из оврагов — они никак не вписывались в легенду, которую она придумала для себя заранее на случай провала.       Пес бросал на нее косые взгляды, она же пыталась сохранять невозмутимость. Закончив, он поставил ее у светлой стены и, заставив смотреть прямо перед собой, сфотографировал с помощью телефона. Затем повернул боком и сделал ее фото в профиль.       — Теперь свободна, — он просмотрел сделанные фотографии и, казалось, остался доволен.       — Кому ты отправишь их? — полюбопытствовала она, изображая невинность. — В полицию?       — Не твое дело, — буднично ответил он, засовывая телефон в задний карман джинсов, и склонился над рюкзаком, — вот, возьми.       На диван полетел извлеченный из рюкзака объемистый пакет. Она поморщилась — снова бросает ей подачку, будто собаке. Нет чтобы из рук в руки передать, по-человечески.       Хотя, может, она от него слишком много хочет?       Любопытство разыгрывать не пришлось — в самом деле было интересно, что принес ей громила. Из пакета она извлекла джинсы; приложив к себе, поняла, что слишком короткие. Ладно, подвернет слегка — и сойдут за бриджи. Серая футболка размера S с какой-то надписью на высоком валирийском и легкая спортивная кофта с длинным рукавом. На самом дне пакета обнаружилось также легкое трикотажное платье спортивного кроя, до колен, и летние кеды — на удивление правильного размера. Как он мог угадать?       Напоследок она вытряхнула из пакета маленький сверток — в нем оказалась упаковка с трусиками. Она взглянула на него из-под падающей на глаза челки и закусила нижнюю губу.       — Что? — он насупился. — Ожидала бальное платье и туфли на шпильке?       Ну, это ей было точно ни к чему, а вот лифчик мог бы и прихватить, раз уж о трусах позаботился. Ну да ладно, ей ли жаловаться?       — Нет, что ты. Большое спасибо. Пойду примерять, с твоего позволения.       — Как хочешь. Не шуми только. Я — спать. Завтра тяжелый день.       Отличненько. Иди себе спать, Песик. А я пойду готовиться к побегу.       В своей комнате она примерила обновки. Особым вкусом, конечно, ее жалостливый пленитель не отличался, но вещи выбрал добротные. Джинсы и впрямь оказались коротки и широковаты, но вполне смогут защитить ее ноги от острых веток и колючих кустов, когда она будет пробираться на Север. Кеды пришлись впору, и она еще раз подивилась, как ему удалось угадать размер. Ночью выкрал с этой целью ее разбитые балетки, что ли? Футболку натянула прямо на голое тело — тут он ей выбора не оставил. Кофту затолкала в импровизированную сумку из разорванной простыни, где уже покоились несколько банок с консервами, хлеб и две бутылки с водой. Она взяла бы больше, но боялась, что весь этот груз разорвет узлы на тонкой ткани, да и силы стоило поберечь. Поколебавшись, платье решила тоже взять с собой — пригодится, в крайнем случае, как подстилка для сна на сырой земле.       Полностью одетая, она забралась в уютную постель и накрылась одеялом. Если ему вздумается заглянуть к ней, чтобы проверить, она сделает вид, что сладко спит. Не станет же он срывать с нее одеяло…       Следовало подождать, пока он заснет, но все же не слишком долго, чтобы оставить себе хорошую фору для ночной переброски. Когда ее хватятся, она должна быть далеко отсюда. Памятуя о недавнем инциденте в лесу, она решила выждать минимум два часа. За это время снова и снова пыталась вызвать в памяти перед закрытыми глазами карту Королевских земель вместе с Королевским лесом. На юге Дорн, который, как она знала по последним сводкам, сумел подавить внутренние мятежи и подтвердил свою лояльность к Королевской Гавани. На западе — Простор, который сделал то же самое в первую очередь. Да еще и Джоффри женился на Маргери Тиррел, дочери лорда-губернатора Простора. Если идти строго на север, рано или поздно упрешься либо в Черноводный залив, либо в реку Черноводную. Если на восток — все равно выйдешь к реке, но это уже будет Путеводная. В любом из последних двух случаев выход только к воде. Потом придется пересекать весь континент, чтобы добраться до Севера… Пока сложно представить, как ей удастся это сделать — быть может, следует бежать по воде, напросившись балластом на какое-нибудь рыбацкое суденышко… Но для начала надо выбраться из западни этого места. Она понимала, что угодила в какую-то закрытую военную часть, и помнила многочисленные кордоны, неплохо замаскированные в лесной чаще, которые они пересекали по пути от места ее поимки. Следует быть осторожной и осмотрительной, не нарваться на один из них этой ночью.       Потом мысли переключились со стратегических на тактические. Итак, первым делом идти по воде. Стоит ли разуться или остаться в кедах? С одной стороны, мочить кеды было жалко — потом неприятно будет идти в мокрых, а сохнуть они будут долго. Еще, чего доброго, натрут голые ступни… С другой стороны, если разуться, в темной воде ночью можно наткнуться на острую корягу и распороть ногу. Этого нельзя было допустить. Значит, в кедах.       Наконец, запланированные два часа, отведенные на то, чтобы надежно погрузить хозяина дома в крепкий сон, истекли. Она выбралась из постели — тело затрепетало в предвкушении скорой свободы. Она знала и любила в себе эту легкую дрожь, свидетельствующую о здоровом азарте, о радости от принятого решения и оправданного риска. Теперь отступать нельзя.       Балкон она еще с вечера оставила открытым — невесомые занавески едва заметно колыхались, движимые легкими дуновениями прохладного ночного ветерка. Стараясь ступать бесшумно, она крепко привязала конец импровизированной веревки, которую соорудила из обрывков простыни, связав их плотной косичкой друг с другом, к изогнутому железному пруту кованой решетки, затем очень медленно подняла собранный в дорогу мешок с продуктами и аккуратно перелезла через балкон, радуясь ловкости собственных движений. Спуститься по веревке на землю не составило большого труда — приземлилась она вполне беззвучно. Впрочем, окна комнаты Пса выходили на другую сторону дома и здесь ей опасаться уже нечего. Разве что собаки в вольере проснутся и залают… но пока они молчали.       Поправив на плече сползшую лямку от мешка, она сделала шаг и в следующий миг почувствовала, как чья-то большая рука зажала ей рот, из которого непроизвольно вырвался глухой вскрик, а вторая перехватила корпус, лишив руки возможности маневра, заставляя спину прижаться к огромному горячему телу нападавшего.       — Далеко собралась? — услышала она над своим ухом скрипучее шипение Пса.       Она укусила его за пальцы, сжимавшие ей руку, и он сдавленно вскрикнул, не отнимая ладони, и лишь крепче сжал ее челюсти, причиняя нешуточную боль. Волей-неволей пришлось разжать зубы — она не могла противиться рвущемуся из нее крику.       Второй рукой он умудрился встряхнуть ее, сдавливая солнечное сплетение, но она с силой наступила ему пяткой на ногу и попыталась вывернуться. Он слегка поддался, но кажущаяся победа оказалась лишь временной — следующим движением он скрутил ее в таком немыслимом захвате, убрав руку с ее рта и сжав ею горло, а второй болезненно заломив ее руки за спиной, что кричать уже не получалось, только судорожно хрипеть, в ужасе выпучив глаза.       — Ну ты и сучка, — негромко, но с явной досадой в голосе прокомментировал он. — Прекрати вертеться или я вырублю тебя одним ударом и посажу на цепь.       Она попыталась расслабиться в его руках, несмотря на страшную боль в заломленных руках и передавленное горло, давая ему понять, что сдается.       Он понял и чуть ослабил хватку, возвращая ей возможность сипло втянуть воздух в легкие. Еще мгновение — и он полностью освободил ее из захвата, развернув лицом к себе.       — Так и знал, что выкинешь что-нибудь подобное.       Она смотрела на него волком, потирая саднящее горло. Мысли лихорадочно метались: больше всего хотелось прыгнуть вперед и выдавить большими пальцами его мерзкие глаза, чтобы не видеть в них жестокой, беспощадной насмешки. Но умом понимала, что дерзкая попытка лишь усугубит ее положение: он перехватит ее раньше, чем она сумеет до него допрыгнуть, в его реакции она уже не раз убеждалась. А дальше… что дальше?       — Как хотела сбежать? Через забор сигануть? Там сигнализация, о-па, какая неожиданность, да? Или по воде? Заманчиво, не так ли? Заборов нет, преград нет — казалось бы… да только далеко бы ты не ушла: это не река, а замкнутое в кольцо озеро. Искусственное. Прежний лорд-командующий был тем еще эстетом. И слоники тут были с фонтанчиками в хоботках. И рыбки золотые. И течение в нем не настоящее, гоняется насосом. А за ним — кордоны. И каждый палил бы по тебе, даже не спрашивая имени. Думала, в темноте далеко уйдешь? Да здесь хренова туча ловушек для таких разумников, как ты. Ты бы и не заметила даже, как угодила бы в первую. А попавшись, не дожила бы до утра. Но если тебе так не терпится сдохнуть — валяй. Куда тебя вывести? К реке? Или за ворота? Мне без разницы, сдохнешь что так, что так. Я больше ловить тебя не намерен.       В ее душе разбушевался настоящий ураган. Во-первых, конечно, она чувствовала себя крайне подавленно из-за того, что услышала. Выходит, если бы она предприняла попытку бегства вчера, пока он отсутствовал дома, то к его возвращению она бы уже лишилась жизни. А он не такой уж простак и добряк, как оказалось. Предоставил ей призрачную свободу выбора и если бы она ослушалась, могла бы пенять сама на себя… Во-вторых, было досадно, как быстро он ее разгадал. И подстерегал ее здесь совершенно незаметно, появившись в самый драматический момент, когда она уже чувствовала в легких воздух свободы. Словно соткался прямо из тьмы. В-третьих, она была поражена такой длинной тираде от немногословного прежде человека. Здорово его пробрало! А самое удивительное, что в его словах она почему-то чувствовала горькую обиду. Боги, он всерьез обижался, что она пыталась сбежать?       Пока она обескураженно смотрела на него, обуреваемая противоречивыми эмоциями, он молча развернулся и ушел в дом. Собаки наконец-то проснулись, видимо, разбуженные голосом хозяина, и принялись топтаться и поскуливать за стенкой вольера.       Пораскинув мозгами, она вздохнула, механически подобрала оброненный в пылу борьбы мешок с припасами и обреченно пошла в дом, при всей кажущейся открытости ставший для нее безысходной тюрьмой.       Внутри она застала картину маслом: небрежно развалившись на диване в полумраке гостиной, освещаемой лишь тусклым ночным светом, он с видимым наслаждением пил что-то из граненого стакана. На столе стояла откупоренная бутылка с коричневатой жидкостью — похоже на бренди или виски. В алкоголе она уж точно не разбиралась. Взгляд его задумчиво блуждал где-то под потолком, на нее он даже не взглянул. Она со злостью швырнула мешок в сторону кухонной стойки и подошла к нему: ей совершенно необходимо было расставить все точки над «i».       — Что ты намерен со мной делать?       — Ничего, — он скользнул по ней равнодушным взглядом, — ты и сама достаточно активна. Я уже сказал — делай что хочешь.       — А если я захочу придушить тебя?       — Попробуй, — если он и удивился, то даже бровью не повел, отводя глаза куда-то к картине на стене сбоку.       — Зачем ты вытащил меня из тюрьмы? — задав этот вопрос едва ли не обвиняющим тоном, она сама поразилась его нелепости и неуместности.       — Потому что дурак. Не люблю насилия и излишней жестокости. Особенно по отношению к женщинам.       Она растерянно опустила руки, еще минуту назад нервно теребящие хлястики джинсов.       — Почему ты не говорил со мной? Если ты хотел мне помочь, почему не объяснил сразу, что бежать отсюда невозможно?       Ей удалось вызвать едва заметную заинтересованность в его взгляде, который он вперил теперь ей прямо в глаза.       — Хотелось дать тебе возможность раскрыться. Проявить себя.       — Доволен? — ее почему-то задело, что он играл с ней, как с подопытным кроликом.       — Вполне, — он отвел глаза к стакану и снова сделал большой глоток.       — И что теперь? — эта неизвестность была ей невыносима, мучительно хотелось заорать и двинуть его стулом по равнодушной морде.       С чего это вдруг такие желания? Хладнокровие всегда было ее отличительной чертой, а тут…       — Я уже сказал. Мне все равно. Делай что хочешь. Иди куда хочешь. Тебя здесь никто не держит.       — И Болтон не будет против? — ехидно поинтересовалась она.       Он пожал плечами.       — С чего бы? Он получит то, что хотел, — расстрелянную рыжую девчонку.       Она прикусила нижнюю губу — дурная привычка, от которой никак не удавалось избавиться.       — А если я захочу остаться здесь?       Он хмыкнул и снова скользнул по ней взглядом, но совсем иначе, чем прежде. Этот взгляд уже не был равнодушным, скорее слишком уж многозначительным, — словно ощупывая ее, он прошелся им по всей ее фигуре, с головы до пят и обратно. Она и не думала, что он так умеет — под этим его взглядом захотелось съежиться в комок, а по телу пробежали мурашки. Не таясь, он задержал взгляд на затвердевшей будто от холода груди — и сразу явственно вспомнилось, что она без лифчика под тонкой футболкой. Противный взгляд, надо признать, но ей удалось сохранить спину и плечи ровными.       — Не боишься? Одна, в чужом доме, со страшным незнакомым мужиком…       — Нет, — она повела плечами, говоря правду. — Не такой уж ты и страшный.       Он снова хмыкнул и отвел глаза, приложившись к стакану. Тот некстати оказался пуст, и Пес, чертыхнувшись, потянулся к бутылке, чтобы заново его наполнить. Затем сделал большой глоток и на несколько мгновений прикрыл глаза, выдыхая.       — Ты не ответил, — напомнила она. — Что будет, если я останусь здесь?       Он заговорил не сразу, задумчиво всматриваясь в картину на стене:       — Для начала, я узнаю, кто ты. А я узнаю это, поверь. Если ты и вправду заблудшая в лесу овечка, все скоро выяснится, и тебя отдадут родственникам. Самым неприятным в этой ситуации будет подписание целой кучи разных бумаг о неразглашении военной тайны.       «А если нет?» — едва не вырвалось у нее, но она прикусила язык. Они оба знали, что будет, но выдавать себя раньше времени она не собиралась. В худшем случае выяснится, кто она, и ее все-таки расстреляют. Хотя, можно попытаться склонить их к обмену. И молиться, чтобы северяне к этому времени захватили в плен кого-нибудь значимого для южан. В лучшем случае, она не обнаружится ни в одной из их баз данных, и тогда… неизвестность.       Лучше всего притвориться, что удовлетворена ответом. Пес будет часто устраивать такие вот мелкие провокации — в этом она была уверена. Она понимала, что он не верит ей ни на грош, но это не значило, что следует раскрывать карты.       — Звучит неплохо, — она кивнула, изображая воодушевление. — Значит, надолго я здесь не задержусь.       Она видела, как его губы искривились в насмешливой ухмылке, но он ничего не ответил.       — Я могу идти спать? — осторожно уточнила она.       Он едва заметно повел плечом, даже не потрудившись ответить; на мгновение ее взгляд задержался на этом могучем плече. Боги, и у нее еще были мысли с ним бороться? Да это же чистое самоубийство! Какой бы ловкостью в рукопашной борьбе она ни обладала, против такой горы мускулов она была бессильна. Да и смысла бороться, как оказалось, не было. Физической угрозы от него не исходило, это она уже поняла. Если бы он хотел, свернул бы ей шею еще во дворе одним движением пальцев. А бежать после всех его разъяснений как-то расхотелось. Придется придумать какой-то другой выход за то время, которое у нее еще осталось.       Она вздохнула и поплелась наверх, по пути раздумывая над новой задачей. Помочь ей может только он — это было очевидно. Значит, надо попытаться склонить его на свою сторону. Но как? Один из вариантов — продолжать разыгрывать невинную девочку, согласно легенде потерявшуюся в лесу. Правда, легенда эта уже слегка подмочена ее собственной несдержанностью, которую она не могла себе простить. Попытка к бегству выдала ее с головой, как и попытка применить к нему приемы рукопашной борьбы, когда она пыталась освободиться из его захвата. Заметил ли он? Все равно ее движения получились настолько неловкими и по-женски истеричными, что профессионала в ней он мог и не распознать.       Вернулась мысль, однажды уже проскользнувшая, о том, что его можно попробовать соблазнить. Здесь, конечно, ожидалось много трудностей.       Во-первых, ей по-прежнему сложно было смотреть ему в лицо — обожженная и оттого уродливо перекошенная половина лица при каждом взгляде вызывала инстинктивное желание отшатнуться. Как соблазнять-то при таком отношении? Хотя в целом, надо признать, он не был ей так уж противен: его поведение, хоть и было нарочито грубым и временами хамским, все же выдавало в нем неплохого, в сущности, человека. А это куда важнее внешности. Надо только постараться себя убедить… С Джоффом у нее неплохо получалось…       Во-вторых, ей противна была сама мысль об этом. После истории с Джоффом мужчины долгое время казались ей одинаковыми и совершенно не вызывали желания начинать все сначала. Ее решение уйти в армию, которое даже отец поначалу принял за сумасбродство, было вызвано лишь стремлением сделать себя более сильной, устойчивой к опасностям, способной дать достойный отпор возможному обидчику. Родственные связи, как и последовательная линия поведения, так или иначе ограждали ее от нежелательных ухаживаний со стороны солдат-северян, благо женщины в армии были не редкостью и им было на кого переключиться. Ее же со временем стали принимать за «своего парня», а может, и за «младшую сестру», и если какой-нибудь лопух-новичок и надумывал подкатить к ней яйца, сами же «братья» объясняли ему расклад ближайшей темной ночью. Ее это более чем устраивало.       Несколько раз женщины-сослуживицы пытались вызвать ее на откровенность, выпытывая, как ей удается так долго обходиться без секса, ежедневно находясь в окружении мужчин. Но от таких разговоров она лишь недоумевала — что такого находили в сексе ее товарки, о чем стоило бы горевать? Ее собственный опыт с Джоффом несколько лет назад открыл ей глаза: секс — это больно, грязно, стыдно да еще выслушивай это омерзительное пыхтение и кряхтение у себя над ухом… брр… она их не понимала. Теперь же, когда она попыталась представить на месте Джоффа Пса, ее едва не затошнило.       Но другого выхода не было. В конце концов, она напомнила себе, что за последние дни она не единожды почти смирялась с тем, что ей придется быть изнасилованной. Пес, по крайней мере, проявлял к ней подобие сочувствия и доброты.       В-третьих, было непонятно, заинтересуется ли он ею? Пока что она видела лишь его равнодушие к себе. Он угрожал ей пару раз, но на этом и все. Если бы он хотел от нее чего-то такого, он мог бы уже воспользоваться добрым десятком шансов, чтобы воплотить свои паскудные желания. Но он даже пальцем не прикоснулся к ней, не считая моментов, когда она сама нарывалась. И грязных намеков не делал. Разве что…       Некстати вспомнился его сегодняшний взгляд, под которым ей хотелось стать невидимкой. Но, судя по всему, это он снова пугал ее. Веселился, мудак.       Она вздохнула. Ладно. Завтра следует попытаться вести себя благоразумно. Как там эти соблазнения начинают-то? Стрелять глазками или лучше опускать их? Наверное, надо подходить к нему поближе, прикасаться невзначай… Еще надо бы говорить что-то такое… но что? Любит ли он комплименты?       Она вообразила себе, как говорит ему что-то вроде: «Хей, Пес, а ты сегодня такой симпатяжка… и эта футболочка у тебя — ну просто секси…», — и прыснула со смеху.       Нет уж, с ним надо как-то потоньше. Вот, например, когда она похвалила его кулинарное мастерство, — и между прочим, искренне! — ему явно понравилось, хоть он и пытался этого не выдать.       И еще, пожалуй, надо носить при нем не джинсы, а то платьице до колен. Стройностью ног ее боги не обидели, пусть любуется. Хотя… Ей вспомнилось, как он подвешивал ее за эти ноги к дереву, и как смазывал их своими жгучими лекарствами, не говоря уже о моменте, когда он спас ее, практически голую, от насильников — что-то она не заметила в его глазах свойственного мужикам похотливого огонька.       Ей почему-то взгрустнулось. Предположений можно было сделать несколько: либо она его банально не зацепила, несмотря на всю идеальность фигуры, либо он уже в кого-то влюблен, либо, как ни прискорбно признавать, он гей.       Принявшись перебирать в памяти всех знакомых ей геев, она не заметила как уснула.