Западня

      Сандор ничего не ответил ей на ее столь внезапное признание, но она и не ждала от него бури восторга. Потрясенная собственным открытием, и наслаждаясь нахлынувшей на нее волной совершенно невероятных чувств к нему, она долго не выпускала его из тесных объятий, ощущая на ставшей вдруг невыносимо чувствительной коже его горячие влажные поцелуи, которыми он продолжал покрывать ее расслабленное тело.       Лишь много позже он наконец оторвался от нее, окинул долгим задумчивым взглядом, убрал прядь волос с ее лица и сказал:       — Мы — два идиота. Пытаемся уместиться вдвоем на узком диване с риском для жизни, когда в доме полно широких кроватей.       Намек ей понравился, и она счастливо улыбнулась.       — Тогда идем…       — Ко мне?       — Нет, лучше ко мне — у тебя как-то мрачно…       — Ладно. Ты иди, а я сейчас — мне надо в душ.       Он поднялся, на ходу поправляя джинсы и напрочь забыв о футболке, невольно демонстрируя ей все великолепие своего тела, и через мгновение хлопнул дверью ванной. Она тоже поднялась, осматривая себя и оправляя сбившийся и смятый сарафан, и подалась вслед за ним. Открывая дверь в ванную, она услышала, что он уже включил воду в душевой кабине.       Поколебавшись мгновение, она спустила с плеч сарафан, оставив его валяться у края ванны вместе с неоцененным кружевным бельем, отодвинула дверцу душевой кабины, уже окутанной паром от горячей воды, и скользнула внутрь.       Он стоял к ней спиной, подставляя лицо и тело горячим струям, и снова вздрогнул, когда почувствовал на себе ее прикосновения.       — Мне тоже надо в душ, — сказала она, набирая в горсть геля и размазывая его по широкой мускулистой спине.       — Будет тесновато для двоих, не находишь? — выдохнул он, напрягая мышцы под ее ладонями.       — В самый раз, — ответила она, прохаживаясь скользящими и массирующими движениями по широким плечам, мощной шее, выступающим лопаткам, по спине вдоль позвоночника.       Он чуть слышно застонал, когда она принялась разминать поясницу, а затем, набрав в горсть еще порцию геля, стала размазывать его по крепким бедрам, ягодицам, сильным ногам. Закончив у лодыжек, для чего ей пришлось опуститься на колени, она поднялась и легонько подтолкнула его под струю воды, смывая мыльную пену и помогая себе в этом деле руками. Затем развернула его лицом и повторила все сначала, но уже спереди, стараясь не обращать внимания на его безумные глаза и дрожь, периодически сотрясающую его большое тело: намылила шею, плечи и грудь, размяла руки одну за другой, от кистей до плеч, спустилась вниз на живот, нарочно задевая руками и телом восставшее мужество, от чего у него вырывались судорожные вздохи, размяла скользящими движениями мускулистые бедра, опустилась на колени, чтобы вымыть ноги внизу. А потом, оставаясь на коленях, скользнула мыльными руками наверх, к его паху, и принялась мыть там, осторожно, нежно, дразнящими движениями — то едва касаясь возбужденной плоти, то сжимая ее сильнее и проводя сомкнутыми в кольцо пальцами по всей длине. Он рычал, хрипел, дрожал, даже попытался отстраниться, направив на себя душ и смывая мыльную пену, но ей хотелось большего, и она принялась целовать его плоть — робко, неумело, не понимая, что делает, повинуясь лишь инстинктам. Ей казались восхитительными ощущения от прикосновений губами к нежной, шелковистой плоти на кончике его члена и она продолжала скользить по нему губами, сходя с ума от нахлынувшего на нее возбуждения. Если бы несколько дней назад ей кто-нибудь сказал, что она будет хотеть так целовать мужчину, она бы рассмеялась ему в лицо. Но желание любить этого человека целиком и полностью, отдаваясь и повелевая, было настолько непохожим на то убогое подобие отношений, что связывали их с Джоффри, что она возблагодарила богов за то, что открыли ей глаза и позволили ощутить такие фантастические эмоции.       Впрочем, он не дал ей насладиться действом сполна: зарычав, он рванул ее наверх за плечи, развернул спиной к стенке душа, поднял за ягодицы, разводя ее ноги поверх своих бедер, и рывком вошел в нее, смешивая свою влагу с ее влагой, прижимая собой ее тело к стенке душа, заставляя ее забыться, а ее голову — метаться из стороны в сторону, будто в лихорадочном припадке. Кажется, она кричала, не слыша собственного крика, растворяясь в мучительном удовольствии, которого до встречи с ним ей не доводилось испытывать, и, кажется, он шептал ей в ухо хриплое «пташка», доводя до безумия своими движениями, то быстрыми, то медленными, но такими невыносимо желанными…       На этот раз их неистовство длилось дольше. Когда они опомнились, достигнув предела, вода, хлещущая из душа по его спине, уже была совершенно холодной — весь запас из бака бойлера давно успел вытечь. Ему пришлось наспех мыть ее под холодной водой, слушая визги и проклятия, но когда они поднялись наверх и опустились на кровать, божественно широкую и мягкую, она опять почувствовала себя счастливой — губы Сандора снова принялись неспешно гулять по всему ее телу… и в особенности по нижней его части, в отместку за ее недавние развлечения в душе.       Уснули они лишь под утро, но ненадолго. Она проснулась всего через пару часов, почему-то объятая страхом, что все произошедшее накануне ей приснилось, и она в постели одна. Но он был рядом — спал, дышал, огромный, теплый, расслабленный. Отгоняя от себя прочь сонный перепуг, она прижалась к нему всем телом, собираясь снова задремать, но не тут-то было: Сандор уже проснулся, разбуженный ее движением, и устроил ей веселое утро…       Впрочем, в обиде она не осталась.

***

      Когда она проснулась снова, Сандора рядом уже не было. Без часов было сложно определить, который час: день выдался облачным и хмурым. Похоже, дело все-таки идет к дождю, а может, и к грозе. Но чувство было такое, что она проспала до полудня, а то и до обеда.       Сладко потянувшись и чувствуя приятную мышечную боль в неожиданных местах, она нащупала так и оставшуюся с вечера не у дел ночную рубашку, накинула халат и вышла из комнаты. Сандор сидел внизу, на излюбленном месте в конце дивана, уткнувшись в компьютер; перед ним на столе стояла еще нетронутая чашка кофе.       — Доброе утро, — весело сказала она, скользнув к нему поближе, обнимая его за шею и целуя в обожженную щеку, — как спалось? Я в душ, а потом что-нибудь приготовлю на завтрак. Есть хочу — умираю.       Он ничего не ответил в свойственной ему манере, лишь мрачно скользнул по ней оценивающим взглядом из-под насупленных бровей. Ох, этот парень не меняется — даже после такой фантастической ночи сидит и дуется, будто ему соли в кофе насыпали.       Она решила, что не будет портить себе чудесное настроение, — сначала душ, потом кофе, а потом выяснение, что опять не так. Душ приятно освежил; она вымыла и расчесала волосы, переоделась в короткое платье, которое сохло в ванной еще со вчера. Измятый сарафан бесформенной тряпкой лежал здесь же, у ванны, напоминая об охватившем их вчера безумии. Жаль, что нельзя было снова надеть его: он требовал стирки и, похоже, ремонта, а кроме того, Сандор мог подумать, что она слишком уж откровенно дразнит его, надевая прямо с утра вещь, которая в какой-то степени спровоцировала его срыв.       Когда она вышла из ванной, Сандор сидел в той же позе, с компьютером на коленях, хотя его задумчивый взгляд был устремлен куда-то мимо экрана, а чашка кофе по-прежнему стояла нетронутой.       — Над чем ты там завис? — уточнила она, включая чайник и высыпая в джезву ложку молотого кофе.       Он не ответил, все так же с отрешенным видом рассматривая одну точку перед собой. Она пожала плечами и, пока закипала вода, заглянула в холодильник, чтобы по-быстрому сообразить пару бутербродов с мягким сыром.       — Твой кофе уже, наверное, остыл, — продолжала она разговаривать с пустотой, — хочешь, я заварю тебе свежий?       Наконец, сир Молчаливость изволил повернуть в ее сторону голову и одарить ее взглядом, от которого холод пробежал по позвоночнику. Ей вдруг припомнилось, как он рассказывал о них с Этель: секс по пьяни, наутро раскаяние… Неужели теперь он чувствует то же самое по отношению к ней? Но ведь он особо и не пил вчера… Похоже, что и стакана не выпил, а это для него все равно что капля. Да и утром они неплохо повторили, не похоже было на раскаяние…       — Да что с тобой такое? — понимая, что хорошему настроению конец, спросила она уже резче.       — Ничего не хочешь мне сказать? — глухо проскрипел его голос.       Она напряглась. Начало ей не нравилось.       — Все, что я хотела, сказала тебе вчера. И с тех пор ничего не изменилось. Для меня, по крайней мере.       Он медленно встал, обошел стол, приблизился к ней и прижал ее к столешнице, опершись на нее руками по обе стороны от бедер, создавая своеобразный капкан. Она невольно вдохнула его запах — тот самый запах мужчины, который вчера вечером и сегодня утром сводил ее с ума. Он был до невозможности близко к ней, хотелось немедленно дать волю рукам и обнимать его, целовать, прижимать к себе, таять в его объятиях… Но эти глаза смотрели на нее с таким выражением затаенной боли, разочарования и плещущейся где-то очень глубоко ярости, что она не решилась пошевелиться.       — Так что? Память не вернулась? — прорычал он все так же глухо, не отпуская взглядом ее глаза.       Она помедлила с ответом, выжидающе глядя на него и закусив губу.       — Начинаем все сначала? — чувствуя такое же разочарование и обреченность, спросила она.       Врать ему не хотелось. Но и сказать ему она ничего не могла. А он продолжал молча сверлить ее глазами, словно запоминая на будущее, собираясь воссоздать фоторобот.       Что-то случилось с тех пор, как он поздним утром — а может и днем — покинул ее комнату. Спрашивать об этом было бессмысленно: еще немного угрожающих жестов, и он сам расколется. Было ясно одно: все, что было между ними всего каких-то пару часов назад, утеряно безвозвратно.       Ей стало тоскливо и грустно, и она тоже пыталась вобрать взглядом в собственную память его образ — таким, каким она видела его сейчас. Ужасным и прекрасным. Обретенным и утраченным. Любимым и чужим.       — Да, — наконец, нарушил он затянувшееся молчание, — начинаем сначала. Давай знакомиться, Санса Старк.       Она вся обмерла внутри, постаравшись не выдать испуга ни единым движением мускула на лице. Узнал-таки. Но она все еще лихорадочно цеплялась за свою легенду о потере памяти, хотя понимала, что теперь все рушится.       — Отдаю должное твоему самообладанию, — мрачно изрек он, насытившись игрой в гляделки и выпуская ее из плена своих рук. — Иди сюда.       Он отодвинул стул в торце стола, приглашая ее присесть, и поставил перед ней компьютер, развернув экраном к ее лицу.       — Читай.       Когда она села перед компьютером, он перешел к другому торцу стола и сел напротив нее, подперев голову кулаками и внимательно вглядываясь в нее.       «Держи себя в руках. Держи себя в руках», — твердила она себе, пытаясь сфокусировать взгляд на экране. Там был открыт файл, куда были скопированы две короткие статьи и одна подлиннее. В конце каждой статьи была ссылка — видимо, на источник.       Первые две относились к раннему довоенному времени, когда она еще ходила в невестах Джоффри Баратеона. В одной статье кратко объявлялось об их помолвке и прилагалось фото обоих, пытающихся спрятаться от фотографа, в далеком ракурсе. Другая статья гласила уже о расторжении помолвки — и фотографии Джоффри и Сансы по отдельности прилагались уже более крупным планом. Третья статья являла собой главным образом новость о расстреле мятежника Эддарда Старка с объяснением причин, а ниже прилагался краткий очерк о семье Старков, в котором упоминалось о том, что дети мятежника, в том числе старшая из дочерей, Санса, скрываются на оккупированном Севере, и о них ничего не известно. К информации о каждом из детей прилагалась фотография из школьных или студенческих фотоальбомов — всех, кроме Рикона. Фотография Сансы была взята из ее нелюбимого периода — еще до помолвки с Джоффом — с идиотской прической и густым ярким макияжем на лице. По правде сказать, в ней сложно было узнать девушку, которой она стала сейчас.       «И это все?» — подумала она с толикой облегчения. Она попробовала нажать на ссылки, приведенные под статьями, но все они вели на страницу с ошибкой. Осмелев, она попробовала ввести в поисковую строку «Санса Старк» — поиск выдал несколько скупых упоминаний о дочери мятежника Эддарда Старка и сестре мятежника Робба Старка, без всяких фотографий.       Так и должно было быть. Еще после расторжения помолвки Серсея дала распоряжение удалять из сети все упоминания о связи их семьи с Ланннистерами-Баратеонами. После начала войны той же самой задачей был занят и Бран, ежедневно мониторя поисковики и уничтожая страницы, на которых проскальзывала любая информация о Старках. Поэтому странно, как эти статейки могли оказаться у Пса.       Осмелев еще больше, она ввела в строку поиска «Робб Старк» и бегло просмотрела заголовки новостей. «Сын предателя Королевства Эддарда Старка Робб Старк возглавил войска северян…», «Робб Старк развязал кровавую бойню у Риверрана…», «Все силы Королевской Гвардии брошены на поимку отряда Робба Старка…», остальные заголовки пестрели такими же событиями. Не позволяя себе никаких эмоций на лице, внутренне она выдохнула — значит, Робб все еще жив.       Пес поднялся с явным раздражением и намерением подойти к ней, поэтому она быстро дважды щелкнула на кнопку возврата и вернула на экран файл со статьями.       Все не так уж плохо. Не похоже, чтобы Пес владел чем-то большим, чем знание ее имени. Она не увидела ни одного упоминания о том, что Санса Старк поступила в ряды северной армии. И уж тем более ему не могло быть известно об ее задании… Отпечатки пальцев, похоже, тоже ничего не дали — все-таки базы северян надежно охраняются.       — Ну что? Память возвратилась? — мрачно уточнил он, захлопнув компьютер перед ее носом.       Притворяться дальше было бессмысленно. Притворяться дальше было необходимо. Притворяться дальше было противно.       — Частично, — сказала она, не меняя спокойного выражения на лице.       Он присел на край стола, снова нависая над ней.       — Как тебя занесло сюда? Говори.       Она подняла на него глаза.       — Не задавай вопросов, на которые я не могу ответить, — не услышишь лжи.       Пес помолчал, обдумывая ее ответ.       — Ты понимаешь, чем тебе это грозит?       — Понимаю. Беги, докладывай папочке Болтону. Глядишь, добьешься повышения.       — Срал я на Болтона и повышение. Ты понимаешь, чем тебе это грозит?       Она понимала. В лучшем случае — расстрелом. У южан были строгие правила, не прощающие диверсий и дезертирства. В худшем случае — ее будут пытать, чтобы выведать то же, что захотел узнать Пес. Было страшно — сможет ли она выдержать пытки и не сломаться? Не подставить своих? Не проболтаться о своей цели? Если она сломается, цель надежно укроют, и северянам будет вдесятеро сложнее повторить попытку, уже с другим снайпером.       Санса с неосознанной надеждой посмотрела на Пса. Может, попросить его не сдавать ее Болтону и пристрелить прямо сейчас? Но это было глупо. Во-первых, она уже знала, что он ни за что не согласится. Во-вторых, ее жизнелюбие было слишком велико для того, чтобы сдаваться задолго до конца.       — Не надо на меня так смотреть, — зарычал Пес, наклоняясь к ней, — ты не заслуживаешь жалости.       — Вчера заслуживала, а сегодня нет? — с вызовом в голосе спросила она, глядя ему прямо в глаза. — Что изменилось, Сандор? Ведь я та же, что и вчера. Неужели для тебя так важно, как меня зовут?       Похоже, он слегка опешил от ее дерзости, и в глазах его промелькнула растерянность. Он встал со стола и принялся мерить шагами гостиную.       — Так что ты собираешься делать? — уточнила она напрямик.       — Не знаю, — раздраженно бросил он, уже не глядя на нее, — мне надо подумать. Этих сведений, — он кивком указал на компьютер, — сейчас ни у кого нет. Но не исключено, что Болтон запрашивал ту же информацию по своим каналам. Еще пару дней — и он тоже может что-то накопать.       Он на время замолчал, продолжая расхаживать по комнате взад и вперед, а затем вдруг повернулся и ушел вверх по лестнице. Из его комнаты донесся лязг железной двери — похоже, открыл сейф. Через некоторое время он снова спустился вниз с автоматом в руках.       «Неужели и вправду собрался пристрелить?» — ужаснулась она. Но он лишь уселся на диван, по-прежнему не глядя на нее, и положил автомат рядом.       — Зачем это? — спросила она, изображая легкий испуг и надеясь, что он его заметит.       — Сегодня стоит ожидать Болтона в гости.       — Почему?       — Этель… думаю, она посеяла в нем новые сомнения.       Санса вспомнила об угрозе Этель, брошенной ею в сердцах вчера вечером. Что ж, вполне вероятно. Но зачем ему автомат?       — И что, ты собираешься в него стрелять? — уточнила она с легкой тревогой в голосе.       Пес злобно зыркнул на нее и не ответил. Помолчав для приличия, она решила, что оставаться в напряжении до конца жизни — тоже не выход.       — Можно, я все-таки сделаю кофе?       Он посмотрел на нее как на душевнобольную, но все же ответил:       — Делай что хочешь.       Санса привычными движениями доварила кофе, разлила по чашкам, доделала бутерброды и поставила на стол, усаживаясь рядом с ним. Почувствовала, как он слегка дернулся, отстраняясь, словно от прокаженной.       — Сандор, — сказала она мягко, пододвигая ему чашку со свежим кофе, — я понимаю, как это все выглядит… и понимаю твое потрясение. Но я хочу, чтобы ты знал, — все, что я делала и говорила вчера и сегодня утром, было искренним.       Он повернул к ней мрачное лицо — левая половина нервно дергалась, из-за чего губы казались некрасиво перекошенными.       — Избавь меня от своей лжи, пташка. Сыт по горло.       — Это не ложь. Я отдаю себе отчет, чем все закончится. И даже если у меня будет еще всего лишь день или два, я все равно благодарна тебе за это. Я хочу, чтобы потом ты ни в чем не винил себя. И хочу, чтобы ты знал: для меня все было по-настоящему. Я люблю тебя.       Его перекосило и задергало еще больше.       — Ты использовала меня. И продолжаешь использовать. Запахло жареным, и ты надеешься, что я и дальше буду тебя прикрывать и что-нибудь придумаю. Но я не всесилен, пташка.       Санса отвернулась от него и с удовольствием отпила кофе из чашки. Если это и правда ее последние дни, стоило бы сполна насладиться каждым мгновением. Душу постепенно заполняла пустота — она как-то слишком легко приняла мысль о скорой смерти. И, что странно, ее беспокоило не это, а то, что Сандор презирает ее. И пусть он не верит ей ни на грош, она должна ему объяснить. Может быть, месяцы или годы спустя он поймет. Поверит. И простит.       — Сандор… не стану скрывать: у меня были надежды на побег, ты и сам знаешь. И — да, признаю, у меня были мысли использовать тебя. Только… я сама не поняла, как это случилось. И это вдруг стало по-настоящему. Не надо ничего придумывать, Сандор. Я влипла, но это только моя проблема. Ты не должен из-за этого рисковать собой. Отнеси автомат обратно в комнату, нормально поговори с Болтоном и дай ему сделать, что он хочет.       Судороги продолжали искажать обожженную половину его лица, а рот кривился в скорбной ухмылке.       — Хорошая попытка, пташка. Я восхищен. Звучало почти правдоподобно.       — Дурак ты, Сандор, — она снова отвернулась и выпила кофе.       Щемящая пустота в душе давила все сильнее, но, как ни парадоксально, именно сейчас жизнь заиграла невероятно яркими красками. Этот хмурый облачный день мог бы быть прекрасным. Как жаль, что он не хочет понимать этого! Вкус кофе восхитителен, уличный воздух пронзительно свеж, а этот угрюмый мужчина, сидящий рядом, — самое лучшее, что случилось с ней в жизни. Если бы не его уязвленная гордость и упрямство, они могли бы провести этот день вместе, в объятиях друг друга, даря друг другу долгие минуты и часы счастья, ведь, похоже, что уезжать он сегодня не собирался. Жаль, что они так глупо теряют драгоценное время…       — Пей кофе, опять остынет, — с сожалением сказала она.       — Иди к себе.       — Не пойду. Мне и здесь хорошо.       — Да что хорошего-то?! — вспылил он.       — Хорошо сидеть рядом с тобой. Не отнимай у меня этого. Ты каждый день уходил надолго. Сегодня ты дома, и я хочу посидеть рядом.       Он застонал и запустил пальцы себе в волосы.       — Может, я не хочу.       — Потерпишь. Знаешь о последней воле приговоренного? Так вот, моя воля — побыть рядом с тобой, пока могу.       — Дура, — в сердцах выдавил он и поднялся с дивана, повесив на плечо автомат.       В этот момент раздался звонок, и на мониторе вспыхнуло изображение. Болтон.       «Так быстро», — с тоскливым отчаянием подумала Санса.       — Иди к себе, — повторил Пес свой приказ тоном, не терпящим возражения.       — Нет, я останусь. Впусти его, все кончено.       — Иди! К себе! Быстро! — зарычал он со всей угрозой в голосе, на которую был способен.       Ну, долго он пререкаться все равно не сможет. Звонок повторился.       — Не пойду. Открывай, Сандор, человек заждался.       Если бы он мог убить взглядом, Санса уже была бы мертва. Пес скрежетнул зубами и нажал кнопку микрофона.       — Слушаю.       — Открывай дверь, щенок, и это я тебя буду слушать, — раздраженно крикнул Болтон, дернув плечами в мониторе.       — Нет. Что хотите сказать — говорите так.       — Тебе это с рук не сойдет, мерзавец. Верни девчонку. И немедленно.       — Нет.       — Что значит «нет»? — взорвался Болтон, глядя прямо в камеру разъяренным взглядом. — Ты обещал…       — Я обещал вернуть ее, когда добуду о ней информацию.       — Что-то твое расследование затянулось, Пес. Верни девчонку, я сам разберусь и с ней, и с информацией.       — Нет. Она останется здесь, пока…       — Значит, твоя бывшая шлюшка была права. Завел себе шлюшку посвежее?       Сандор скрежетнул зубами.       — Свои фантазии, Болтон, оставьте при себе.       — Верни девчонку. Не заставляй меня штурмовать твой дом.       — А вы попробуйте, — холодно проскрипел Пес, даже не дрогнув в лице.       Санса не выдержала и стремительно подошла к монитору, намереваясь нажать на изображение ключа, но Пес перехватил ее быстрым движением, зажав одной рукой рот, а другой — обездвижив руки, совсем как в день ее неудачного побега. Она задергалась, вырываясь, но кусаться не стала.       — Хорошо, щенок. Ты сам напросился. О твоей выходке станет известно Тайвину.       Пес отнял руку от лица Сансы и выключил микрофон, все еще обхватывая другой рукой ее корпус вместе с руками.       Монитор погас. Она не шевелилась, но он не отпускал ее. Поддавшись мгновенному порыву, она откинула голову ему на грудь и закрыла глаза.       — Еще раз что-нибудь такое выкинешь… — услышала она рычащий голос над своей головой.       — Сандор… молчи, — прошептала она, пытаясь растянуть мгновение подольше.       Но он уже отпустил ее и мягко подтолкнул в спину, отстраняя от себя.       — Ты же понимаешь, что это безумие, — сказала она укоризненно, поворачиваясь к нему лицом.       — Безумие — то, что ты творишь.       — Но он хочет штурмовать дом…       — Он не посмеет. А если и посмеет, ничего страшного. Дом выстоит.       — Выстоит… а дальше что? Тебе не простят неподчинения. Хватит дурить, позвони Болтону и скажи, что согласен.       — Тебе так не терпится умереть? — он язвительно прищурился.       — Сандор, я умру в любом случае. А тебе рисковать незачем. Прошу, не лезь на рожон.       — Иди к себе, — его голос чуть дрогнул, а в глазах показалось что-то вроде сожаления.       — Не пойду. Я уже сказала. Меня уже достало одиночество. Не гони меня.       Внутри себя она уже все решила. Как только он выйдет за порог или заснет, она тихо выйдет из дома и отправится в штаб. Ей все равно конец, а его смерти она допустить не могла.       В немом противостоянии они провели целый день. Все ее попытки заговорить Сандор игнорировал, а потом и вовсе сбежал во двор, выпустив собак и прихорашивая их, одну за другой, вычесывая им шерсть, осматривая лапы и бормоча себе под нос что-то понятное только им одним.       Даже ужинать они сели в полном молчании, и Сандор подчеркнуто сел на противоположную часть стола, не проронив ни слова.       Она поднялась к себе, размышляя о том, что переодеваться ко сну не будет — подождет, пока хлопнет дверь в комнате напротив, выдержит час или два и незаметно выскользнет из дома. Ей было жаль, что не удалось попрощаться с ним по-человечески, как ей бы хотелось. Но ему эти прощания все равно были не нужны… теперь он ее презирает.       Дверь хлопнула. Время в ожидании тянулось бесконечно долго, и она слушала шум разразившегося наконец дождя за открытой балконной дверью. Когда она сочла, что выждала достаточно, осторожно открыла дверь. Босиком, чтобы не было слышно шагов, спустилась по лестнице — как хорошо, что она не скрипит! — пересекла гостиную, на мгновение обернувшись, чтобы проводить взглядом как-то незаметно полюбившийся ей дом, нащупала пульт от ворот и нажала на дверную ручку. Выскользнула наружу, вдохнув влажной свежести под хлещущим вовсю дождем, наклонилась, чтобы надеть кеды, — и в следующий миг была подхвачена в воздух мощным вихрем и зажата в кольце сильных рук.       Из груди вырвался крик досады, перешедший во всхлип:       — Отпусти меня… дай мне уйти…       — Ты такая предсказуемая, пташка, — он взвалил ее на плечо, как при первой встрече, и понес обратно в дом.       Санса просила, угрожала, колотила его кулаками по мокрой от дождя спине, — но все без толку: он вернул ее в комнату и повалил на кровать. Она заплакала — от досады, от очередной неудачи, от разрывающей ее любви к нему, от его холодного презрения. Он же сел рядом и принялся вытирать пальцами ее слезы.       — Ты должен дать мне уйти, — без всякой надежды всхлипнула она, ловя ладонью его руку.       — Не дождешься, — проскрипел он, наклоняясь к ней очень близко.