Сожжённая кукла

      Когда приходишь в сознание, конечно же, не хочется знать, что у тебя что-то болит, что тебя покалывает, будто огромными иглами, во все конечности. Как только Пак Чон распахнула глаза, снова жмурясь от боли, её со всех сторон атаковала боль, заставившая лишь нечленораздельно застонать. Волосы на голове слиплись от крови, веки еле открывались во второй раз, а кисти не слушались. Пак Чон пошевелила пальцами рук — правые ещё двигались, а левые причинили такую боль, что пришлось закусить вставший воротник формы. Они оказались выбитыми, и явно их придётся вправлять обратно. Сам себе не поможешь — никто не поможет. Таз болел, из-за чего чуть не отнимались ступни, которые тоже болели, будто были сломаны.       Как только девушка более-менее смогла устроиться возле стены, пачкая вокруг себя пол кровью и попытавшись нормально сесть, чтобы было не больно, её затрясло, будто в лихорадке. Там, наверху лестницы, за дверью, был слышен свист и басистое припевание. Её вновь и вновь трясло — это слышался голос Ким Тэхёна, который сначала избил её, а потом толкнул, чтобы она упала, покалечилась.       Не смогла себя сдержать — слёзы потекли по щекам, всё тело будто кололо маленькими иголочками, заставляя её время от времени дёргаться и тихо скулить. Она человек, ей не чужда боль. Сейчас Пак Чон казалось, что если ей не окажут медицинской помощи, она просто упадёт в обморок снова и никогда не очнётся. Умереть хотелось больше, чем выжить, а потом смотреть в глаза насильнику, что жестоко с ней обращался. Девушку же даже собственные родители не били никогда.       «Г-господи, — она слышала, что наверху Тэхён в одиночку поднимал стеллаж, что он матерился, оттирая от пола яркую кровь, примету, которая может вывести сельских на подозрения по поводу того, что этот гончар не такой уж и безобидный. Никто не зайдёт в лавку, девушка не сомневалась — все сосредоточены на поисках Ли СуЁн. А может… когда-нибудь такие же поиски будут организованы, только будут искать Лим Пак Чон? — Что он за человек?»       Опираясь чувствовавшей хоть что-то рукой о стену, девушка поднялась на ноги, которые хотели подкоситься и уронить владелицу, чтобы тело вновь содрогнулось от боли. Слёзы катились по щекам, от боли хотелось хрипеть, но никуда от неё было не деться. Нужно обезболивающее, а то она в ближайшее время просто умрёт от того, что слишком много всего чувствует. Пак Чон вновь упала на колени, разбивая их, на этот раз она не могла подняться.       «За что он так со мной?» — сжала губы и зубы, собралась с силами и вновь попыталась подняться. На этот раз не получилось.       Наверху снова послышалась возня, хотя до этого было предельно тихо. Возможно, Тэхён выходил, наливая воду в пластиковое ведро, чтобы снова тереть пол. А может…       Дверь резко открылась, являя заплаканному взору девушки тёмный силуэт, освещённый таким образом, что лица было не разглядеть. В этом и творилась вся жуть ситуации — абрис приближался к ней, спускаясь по лестнице вниз, а девушку парализовало от страха. Пак Чон не могла сдвинуться с места, лишь опустила голову вниз, чтобы парень не видел её лица, и сгорбила плечи. Ей было больно.       — Доигралась, куколка?       Он тяжело опустился рядом с девушкой, резко хватая её за подбородок и заставляя посмотреть в собственное лицо, уже отмытое от крови и не выглядящее таким уж безумным. Лим всё равно дышала через раз, потому что не знала, что делать в случае, если человек тебя избил, а сейчас смотрит на тебя, будто изучая. Ким втянул носом воздух рядом с лицом девушки, и она попыталась отпрянуть. Не получилось.       — Ты пахнешь страхом, — прошептал он, приближая своё лицо к её. Приятный и красивый — Пак Чон не отрицала, но пугающий до икоты и расширенных глаз. — Не вырывайся, тебе же больнее будет.       Толкнул на спину, бросая короткое «Лежи». У Пак Чон не было сил сопротивляться, поэтому она лежала, сглатывая слёзы и чувствуя, как пальцы мужчины касались её тела. Вот он вставил суставы пальцев руки на место, вот, осмотрев лодыжку, резко крутанул её, фиксируя и перевязывая. На вскрики он не обращал внимания, ему важно было лишь то, чтобы все кости были на месте. Девушка не знала, зачем он этим занимался, но знала одно — для себя. Он вёл себя как опытный коллекционер. Именно поэтому он осматривал её со всех сторон, вглядывался в лицо, покрытое слезами и кровью, щупал везде, где только можно.       — Я тебе ничего не сломал, — он оторвал бейдж с именем от рубашки девушки и прочитал имя. — Лим Пак Чон? Какое странное имя у тебя, всё же. Вставай.       Девушка покачала головой, чуть скривив лицо. Тэхён грубо потянул Лим на себя, заставляя встать, и помог опереться на него. Эта старшеклассница, которая по всем параметрам подходила для него, не могла быть поломанной. Она должна стать изюминкой в его коллекции, той самой куклой, которую принято помещать в стекло и прикрывать покрывалом, лишь бы ничто: ни солнечный свет, ни людской взор не касался её. Только он имел право касаться её взглядом.       Они не поднялись вверх по лестнице, нет. Вместо этого Тэхён отвёл её чуть вглубь помещения, где находилась достаточно хорошая ванна, туалет и раковина с зеркалом. Всё маленькое ответвление было покрыто белой плиткой, и Пак Чон просто наблюдала за тем, как смотрелась её кровь на этой самой плитке. Ужасно красиво. Ким заставил девушку долго смотреть на себя в зеркало, оценивая масштаб побоев и что-то ей нашёптывая, будто хотел показать, кто здесь на самом деле сильный зверь. Пак Чон чувствовала пальцы мужчины на своём лице, чувствовала, что все раны саднили, доставляли жгучую боль, а поэтому чуть согнулась, оперевшись руками о раковину.       — Что с тобой, куколка? — девушка почувствовала, как Тэхён чуть обнял её под грудиной, а потом прижался со спины, проводя носом по волосам. Были бы они при других обстоятельствах, были бы давно знакомы, Пак Чон восприняла бы это как ухаживания, как заботу, не иначе. Сейчас она испытывала отвращение ко всему: к гончару, к себе, потому что оказалась избитой, к своей жизни, ведь не бывает такого, что человек просто взял и избил другого человека. Должна быть причина, а поэтому Лим думала, что она скрыта как раз-таки где-то внутри неё. Где и когда она согрешила? Когда, обидевшись на мать, не подарила ей подарок на день матери? Или тогда, когда целовалась за школой с мальчиком, который ей нравился, в пятнадцать лет? — Больно? Ничего, со мной ты забудешь о боли.       — Вы её причиняете, — прошептала Пак Чон, проглатывая слёзы, вытекающие из-за боли. Ей бы обезболивающего, и тогда на всё станет всё равно — на настойчивые ласки мужчины, который переместил руку чуть выше, обхватывая её грудь; на собственное паршивое состояние, от которого тянуло лишь блевать. — Пожалуйста, отпустите меня… я ничего и никому не скажу, я могу даже уехать из деревни в город, чтобы мы не пересекались…       — Нет.       Короткое слово обрезало все надежды девушки, а потом Тэхён аккуратно наклонил её над раковиной и принялся осторожно мыть её лицо. Его руки стали красными, вода была красной, в глазах стояли мушки, хотелось упасть в обморок, но Пак Чон знала — даже в самом обычном сне её найдёт мужчина, стоящий за ней и сейчас, вопреки своему звериному естеству, умывающий её лицо. Он выглядел как психопат, который может сначала ударить, а в следующую секунду приласкать, поцеловать. Таких людей боятся все. Таких людей стоит опасаться.       — Теперь ты будешь жить у меня, — Тэхён развернул девушку к себе и принялся развязывать её галстук, чтобы в следующую секунду отбросить его на пол и посмотреть на шею, на которой были синеватые отпечатки. Его пальцы стальные, сильные, а сейчас такие нежные, пробежались ласковыми касаниями, а потом он потянул руки к рубашке, намереваясь расстегнуть её, но девушка подняла ладони, закрывая пуговицы от взора гончара. — Не сопротивляйся. Будет больнее. Ты же не хочешь боли, куколка?       Пак Чон осторожно замотала головой и всё же покосилась назад, потому что ноги не хотели держать её, но гончар успел её подхватить. Слишком большое потрясение для одного дня. Слишком хочется плакать от боли, убежать, но она не могла — нога бы не позволила. Тело бы воспротивилось, отторгая все движения.       — Ты можешь принять ванну, если хочешь, — внимательные глаза следили за малейшим движением девушки, а потом он помог ей выровняться, — и для этого тебе надо раздеться. Я не думаю, что ты справишься сама.       Он не хотел помочь, никак нет. Лишь хотел осмотреть девичье тело пристальнее. Он поступал так со всеми своими куклами, когда только-только начинал игру. Избивал до вывихов и потери сознания, затем относился к ним как к фарфоровым статуэткам, выхаживал, а потом держал их на коротком поводке в буквальном смысле. Мог морить голодом. Мог спать с ними, даже не брезговал, если они несовершеннолетние. Тэхён знал, что девушки не смогут сбежать от него, а поэтому развлекался, как мог. А когда ему наскучивало, он от них избавлялся. Как от СуЁн. Избивал до бессознательного состояния, потом убивал, бальзамировал и сжигал.       Почему никто не замечал в маленькой деревушке, что творится за прилавком «Гончарного круга»? Наверно, потому что Тэхён вёл себя правильно, хоть о нём говорили, как о сыне самого Дьявола. Вежливый, красивый и соблазнительный — всеми этими качествами обладал Ким Тэхён. Он мог буквально внушить всем, что он не виноват. Полезное умение для убийцы.       — Я сама, — слёзы вновь покатились по лицу девушки, и Тэхён приподнял её подбородок пальцами. Затем он коснулся алыми губами её щеки, будто слизывая солёные капли, и прикрыл глаза. Каковы на вкус боль и отчаяние? Как слёзы. Такие же солёные, приятные языку убийцы.       Он был нежным со своими жертвами, а потом менял пряник на кнут, ударял так, что расползалась кожа, текла кровь и ломались кости, чтобы вновь притянуть беззащитное тело к себе, чувствовать, как оно трясётся в его объятиях, тянется к нему. Законно ли было так делать? Не очень. Ким Тэхён давным-давно плевал на закон и права человека.       — Ты сама ничего не сможешь, глупышка, — шепнул он, улыбаясь. Эта улыбка притягивала к себе, обещала что-то нежное, радостное, но сколько зла скрывалось под ней. Многие простушки велись на неё. Многие глупышки признавались ему в любви, краснея. Многие девушки готовы были лечь под него, лишь бы Тэхён обнял их, поцеловал, согрел в своих объятиях. — Я могу помочь, я…       — Я хочу домой, отпустите домой, прошу! — за этот вскрик Пак Чон поплатилась, получив резкую, несдержанную пощёчину. Голова откинулась, а рука, дрожа, потянулась к лицу, чтобы потрогать щеку. Больно. Горячо.       Ким Тэхён смотрел на девушку пару мгновений снисходительно, говоря взглядом, что она виновата во всех бедах, а потом опустил глаза на маленькие пуговки, которые так хотелось извлечь из петель, чтобы его новая игрушка не медлила. Но она будет медлить. Все медлят в первые дни. А потом, как только понимают, что они здесь надолго, повинуются.       Мужчина не сомневался — так будет и с этой девочкой, смотрящей на него с влагой на глазах. А ему это и надо. Плачет, значит, боится. Боится, значит, уважает. Уважает, значит, не убежит и восстанет против. Они все покорялись. Они все выполняли всё, что он скажет. Даже без принуждения. Готовы были отдать ему всё, а сами остаться без ничего.       — Не отпущу. Теперь ты моя. А то, что принадлежит мне, не смеет уходить от меня. С этого дня ты будешь работать на меня. С этого дня ты будешь жить здесь, и ни одна живая душа не узнает, что ты у меня, куколка. А если и узнает, то живая душа сразу станет мёртвой.       И тогда он порвал рубашку девушки, разбрасывая пуговицы по всему помещению.