В час, когда цветут нарциссы

Лето было горько-восхитительным. Зубрёжка и изнурительные тренировки с тётей сменялись уютными вечерами с Беллой. Тяжёлая работа над формулами, изучение рун — Гарри падал снова и снова, но каждый раз поднимался и продолжал, держась только на надежде, что сестра заглянет вечером. Когда тётя была слишком резкой, когда она давила на спину во время растяжки слишком сильно, а Поттер стонал и плакал, но делал, перед глазами вставала старшая Блэк. Несколько раз эта галлюцинация была настолько живой, что он путал её с реальностью — или Белла действительно стояла там? С широкой, дерзкой улыбкой, с непослушной копной волос, куда более беспорядочной, чем у Гермионы, и с очередной безумной идеей, которую они обязательно воплотят в жизнь? Хотя, конечно, это было лишь иллюзией — тётя никогда не позволила бы сестре отвлекать их от занятий. Леди Вальпурга ненавидела, когда её отвлекали — обычно она начинала визжать и кидалась вазами в домовиков. Эльфы всегда приходили к тёте, с того момента, как она начала прерываться и исчезать. Гарри старался не задумываться о причинах, да и поведение наставницы никак не отражалось на его жизни. Это было настолько неважно, что Поттер даже не рассказывал об этом Белле. Белла, Белла, Белла… Сестра приходила каждый день, иногда раньше, иногда позже. Пролезала в окошко, таскала вкусности и цветы, смеялась и болтала. В основном, конечно же, о Хогвартсе. Сестра могла в любой момент вскочить, произнести «а вот у нас, в Хогвартсе…», и начать рассказывать про лестницы и портреты, или вскакивала и демонстрировала новые заклинания, размахивая «индульгенцией» как волшебной палочкой. Но большую часть времени Белла учила Гарри писать по-английски, и получалось просто отвратительно. Сказывались и постоянные увечья, и создание рун, и латынь. Поттер понимал, что перо не кисточка, но его рука упорно шла куда-то вверх, и то, что появлялось на пергаменте, было просто невозможно разобрать. Ничего общего с расчётами, которым его учили, ведь цифры не буквы, а арифмантика ничуть не похожа на чистописание. И ничего не получалось, хотя он старался снова и снова, а сестра твердила, что у него отлично получается. Чаще всего Белла вспоминала об Андриане Смите. Как понял Гарри, этот Андриан тоже был первокурсником, и вёл себя так, будто смыслом его жизни было унижение мисс Блэк. Сестрёнка, разумеется, не давала ему спуска, и один раз даже покусала слизеринца, но Смит с подпевалами всегда успевал сбежать. Под конец к обидным кричалкам и толчкам добавилось воровство учебников и флоббер-черви в тыквенном соке. Когда Гарри услышал об этом в первый раз, он не очень понял, в чём проблема. Когда стало ясно, что он и не поймёт без помощи, Поттер спросил Беллу: — Почему ты не вызовешь его на дуэль? В тот раз сестрёнка замолчала, удивлённо хлопая глазами и тряся кудряшками. — А разве можно? Гарри, помнится, пожал плечами и погладил своего пони по голове, уставившись прямо в чужие глаза. — А разве нет? Белла ненадолго задумалась, а потом хмыкнула и переполнилась семейным Блэковским упрямством. После этого в их беседы добавились старые фолианты, боевые заклинания из семейной библиотеки и активные игры в Аврорат. Последнее чисто с подачи Гарри — он посоветовал сестре найти какую-нибудь аврорскую тренировку, чтобы утереть всем нос, и Белла восприняла эту идею с чрезмерным, пугающим энтузиазмом. Конечно, никакой информации о магической полиции в открытом доступе открыть не удалось, но идея о дуэли будто открыла сестре целый мир, и она уже видела себя величайшим боевым магом, косящим врагов направо и налево. Разумеется, теперь Белла изображала из себя отважного воина, способного без проблем завалить виверну или дракона — Гарри становился пленённой принцессой и либо взывал о помощи, либо швырялся во врага воображаемыми вазами и горшками. На настоящее сражение, конечно же, происходящее походило мало, но было безумно весело, а когда тётя расщедрилась на новые платья, и Поттер мог не бояться порвать предыдущие, стало ещё лучше. Одежда менялась регулярно, раз в пару лет. Обычно это выглядело так — тётя выдавала Гарри новое платье с хитрыми застёжками, Гарри пытался разобраться, как это носить, у него ничего не получалось, тётя злилась, но переодевала его, как положено. Со временем Поттер разбирался, что к чему, но потом леди Вальпурга меняла его гардероб, и всё шло по-новой. Сейчас, например, ему предстояло носить закрытое платье с высоким горлом и маленькими пуговицами на спине. Казалось бы, такое просто невозможно надеть в домашних условиях — но сейчас у Гарри была Белла. Сестра помогала ей с одеждой, крутила пучки и рассказывала про красивые платья и элегантные драгоценности. Не то, чтобы ей это было интересно — кажется, это было для гарриного общего развития. А ему, кстати, даже понравилось. Сразу появлялось ощущение, что с элегантным платьем в жизнь дамы входит лёгкость, а бриллиантовые шпильки в причёске позволяли быть легкомысленной. Воображение рисовало смех, светлый бальный зал, игристое вино и шальных кавалеров, и мир сужался до этой комнаты, оставляя проблемы и страхи за расписанными дверьми. Хотя, наверное, это было слишком наивным — у тёти всегда были вычурные платья и тяжёлые серьги в ушах, но её характер легче от этого не становился. Или дело было в том, что леди Вальпурга предпочитала тёмные тона? Да и драгоценных металлов женщина не носила — ведь Блэки признают только камни. Но всё хорошее имело свойство заканчиваться, и это прекрасное лето тоже подходило к концу. Гарри заметил, что начал этого бояться — что Беллу похитит Хогвартс-экспресс, и она исчезнет на целый год. Конечно, он понимал, что это неправильно, что Белла всё равно уедет, а потом вернётся, но с каждым днём он всё больше начинал страстно желать, чтобы с Хогвартсом что-нибудь случилось — тогда она бы осталась. Поттер держался из последних сил, стараясь не натворить глупостей вроде «если пырнуть Беллу ножом, она останется дома», и надеялся, что его волнение не очень заметно. И, кажется, так оно и было — по крайней мере до последнего вечера, когда он не смог сдержаться и начал выть. Белла сразу растеряла всю свою воинственность и кинулась выяснять, что не так. И даже не обиделась, когда Гарри смог выдавить из себя правду. — Да ладно тебе, Цисс. Это ведь ненадолго — я обязательно вернусь на Рождественские каникулы. И вообще — совсем скоро ты тоже поедешь в Хогвартс, и… Поттер дёрнул губой, надеясь, что на лице изобразилось что-то вроде мрачной улыбки. Вряд ли, конечно — у него сейчас были проблемы с мимикой. — Не поеду. Сестра не разозлилась — она давно привыкла к тому, что Гарри иногда её перебивает. — В смысле не поедешь? Гарри ведь старался, правда? Держался столько лет, не жаловался, никому не говорил про свои проблемы. Он и дальше бы не говорил — но Белла уезжала, и всё летело в тартарары. — Тётя не собирается отдавать меня в Хогвартс, Белла. Я никогда не выйду отсюда. Сестра поверила сразу, с первого слова, хотя Гарри ожидал смеха или попыток сообщить ему, что «всё будет хорошо». Но нет — Белла испуганно выдохнула, отпрянув и прижав руки ко рту, а потом обняла его со всей силы. — Я что-нибудь придумаю. Поттер вздохнул, даже не обнимая сестру в ответ. — Не придумаешь. Тётя ни за что тебя не послушает — она никого не послушает. Она не выпустит меня отсюда. И, конечно, в подобные моменты Белла становилась безумно упрямой. — Выпустит. — Не выпустит. — Выпустит. — Не выпустит. — Выпустит! — Не вы… Юная Блэк негодующе рыкнула и рывком отстранила сестру, заглядывая ей в глаза. Конечно, Белла горела решительностью, как и ожидалось от величайшей воительницы в двенадцать лет. Сестра была максимально серьёзной, она верила в то, что говорила, и действительно собиралась что-нибудь предпринять. Нет, нет-нет-нет — Гарри должен запретить себе надеяться. Запретить, ясно? Запретить и смириться, а не слушать, затаив дыхание, свою старшую сестру, цепенея от пламени в потемневших глазах. — Я вытащу тебя из этой комнаты, Нарцисса. Не будь я Беллатрикс Блэк.