Ледяной пепел

Киришима резко встаёт, хватаясь за бешено стучащее сердце. В висках бьёт кровь, в глазах пелена, а дыхание прерывистое и частое-частое. Страх. Он ощущает страх. Дикий, липкий, который пробирается под кофту и посылает табуны мурашек, заставляя белую кожу покрыться гусиной кожей. Внутренности будто бы сдавили, превратив в пережёванный комок, только вылезать они не торопились. Безумно страшно. За окном глубокая ночь. Тишина, отдающая прохладой. Раскрытое нараспашку окно, чтобы хоть немного, но привести себя в порядок, только лёгкий ветерок совсем не спасал. Наоборот, мысли вновь и вновь возвращались к этому странному чувству в груди, которое до сих пор не прошло. Где-то в небе висит тонкая луна, часто заволакиваемая тусклой сединой пробегающих мимо облаков. Вся комната в таком свете превращается в набор тёмного багрового цвета, хотя при электрическом свете вся комната Киришимы так и излучала «мужественность», яркость, будто кричала. Состояние хуже некуда. В носу почему-то щиплет, а липкий пот приклеивает пижамную кофту ко влажной спине. Неудобно и непонятно. Эйджиро редко чего-то боится. А если и боится, то старается этого не показывать. Никто не должен знать, что ему страшно, иначе какой из него герой? Но сейчас противостоять страху было сложно. Да что там сложно, практически невозможно. Чтобы Киришима не делал, это непонятное чувство везде было с ним, будто напоминая о своём существовании каждые добрые десять секунд. Ветер не освежает, чистая рубашка не спасает от мурашек, а сердце не перестаёт биться в режиме форсаж. Киришима начинает думать, что сходит с ума. Поэтому он решает, что нужно спуститься в общую гостиную и выпить воды. Всегда помогало, всегда успокаивало. Он тихо выходит за дверь, закатывая глаза на громкий храп Бакуго за стенкой и неторопливыми шагами идёт на общую кухню. Он знает, что больше не уснёт, но успокоиться он должен. Растрёпанные волосы и наверняка такое лицо, будто бы призрака увидел. Может и видел, только предпочитает это не вспоминать. А вообще он до сих пор надеется, что этот страх, да и всё, что с этой странной ночью связано, — всего лишь глупый сон. Фантазия. Иллюзия его мозга, который решил подбросить в крови адреналина. Только адреналин не особо ощущается. Он идёт по мягким коврикам, спускаясь на кухню. Но почему-то даже самые светлые и весёлые мысли не могут отвлечь его от этого необоснованного страха. Казалось, что это чувство только усиливается, набирает обороты и лезет за шкирку всё охотнее. Он спускается и идёт на кухню. В нём горит желание поскорее выпить воды, вернуться в свою кроватку и поспать хотя бы ещё несколько часиков. Но почему-то уверенность в том, что он не уснёт только подтверждалась. Он наугад нащупывает чей-то стакан, набирает воды и уже хочет уйти, как слышит всхлип. Тихий, сдавленный. Такой отчаянный, будто ещё немного и начнётся настоящая истерика. В силуэте, сидящем на диване, Киришима узнаёт Кураями. Та сидит, поджав ноги под грудь, уткнувшись носом в колени. Рядом лежал телефон, судя по свету, который придавал яркости комнате в радиусе полуметра. Эиен молчит и будто не замечает, когда Киришима оказывается с ней рядом. Она продолжает упорно молчать, только глубже прячет глаза, пытаясь подавить слёзы. — Кураями, что-то случилось? Эйджиро правда волнуется. Он не знает, что ему делать, как поступить, чтобы одноклассница перестала плакать. Он аккуратно касается её плеча, но тут же одёргивает руку. Холодно. Страшно. Киришима пугается, поэтому он старательно ищет глазами хоть какой-нибудь предмет, который поможет Кураями согреться. Он находит забытый Миной плед. Быстро хватает его и накидывает на худые подрагивающие плечи. Эиен колотит. Она цепляется тонкими пальцами за края пледа, кутаясь сильнее, всё так же не решаясь поднять глаза. А Киришима борется с ужасным страхом внутри. Но через пару минут всё начинает стихать. И страх, и слёзы. А потом это чувство исчезает так же резко, как и появляется. Кураями всё ещё дрожит, но отрывает влажные и красные глаза от колен, смотря куда-то в стену. По её щекам текут слёзы, и Эйджиро понимает, что они неосознанные. Что случилось? Почему она плачет? Умер соседский хомячок или бросил парень? Нет, второй вариант точно отпадает, а из-за хомячка… так горько не плачут. Киришима хочется успокоить одноклассницу. Ведь он стал свидетелем чужой слабости, которую видеть вообще-то не должен был. И Эйджиро прекрасно поймёт, если Кураями попросит обо всём забыть. Если вообще попросит. — Киришима-кун, это ты? Слабый, настолько слабый голос, что Киришима еле различает своё имя, но поднимает голову, устремляя свои глаза прямо в лицо Кураями. У той в глазах непробиваемая пелена из солёной жидкости, по бледным щекам текут слёзы, из-за которых остаются красные дорожки. Она относительно спокойна, потому что чувство страха исчезло. А что это чувство было связано напрямую с ней — Киришима почему-то не сомневается. Он смотрит на неё и пытается найти признаки улучшения. Дыхание у неё замедляется, а солёной жидкости становится всё меньше и меньше, хоть она и продолжает стекать, обрываясь с подбородка и падая за ворот футболки. Эйджиро замирает, потому что видит длинный, немного рубцовый шрам, тянущийся кривой линией от шеи до ключицы. Эиен редко носила кофты с низким воротом, часто это были свитера с высоким горлом, прикрывающие этот кошмар. Сердце пронзает укол совести и Киришима отворачивается. Он так откровенно пялился на то, что, возможно, никогда не должен был увидеть. Даже если Кураями не видела его взгляда, то она его чувствовала, потому что взгляд был до ужаса прямым и твёрдым. Он в упор смотрел. Но Эйджиро не считает шрамы недостатком. У самого, вон, на веке шрам. Просто был маленьким, захотел почесать, а причуда тут и решила проснуться. Но отчего-то Киришима уверен, что это не причуда и даже не личная прихоть. Намного хуже. Его раздирает любопытство, но он ждёт. Ждёт, когда Кураями наконец придёт в себя и что-нибудь скажет. Хоть что-нибудь, потому что оставаться в неведении в такой ситуации — самое худшее чувство. Он отходит, чтобы принести стакан воды, а, возвращаясь, видит, как она выключает телефон и немного отбрасывает плед в сторону. — Пришла в себя? — Киришима протягивает ей стакан. Она качает головой, с благодарностью принимая воду. — Нет. Но спасибо. Если бы не ты, я бы так тут до утра и просидела. Эйджиро бросает быстрый взгляд на настенные часы, которые разрывают тишину своим нервным и постоянным тиканьем. Полпятого. Уже утро. Луна постепенно отходит на второй план, когда её постоянно начинают скрывать толстые и массивные тучи, а за высокими многоэтажками виднеется светлеющая желтоватая полоска, за которой вскоре последует и солнце. Киришима садится рядом и ждёт. Чего? Сам не знает. Потому что в душе неспокойно, а в гостиной слишком тихо. И эта тишина бьёт по ушам, учитывая даже то, что есть часы, которые издают противные звуки, и электроника, которая уж точно не бесшумная. Тишина давит. С такой силой давит на перепонки, что Киришима рвано выдыхает, ибо сил терпеть больше нет. — Расскажешь что-нибудь? — Не думаю, что это тема для разговора. Снова звенящая тишина и быстро растущая неловкость, которую ножом можно резать. Киришима чувствует себя до ужаса безобразно. Спать остаётся всего ничего, поэтому он принимает решение, что спать не пойдёт. Он не так уж и много теряет. Один из плюсов в том, что он не слышит постоянного храпа Бакуго. — Чёрт, утром все следы замазывать придётся. Я распухла, как помидор. Кураями смотрит в чёрный дисплей телефона, даже в такой темноте подмечая эти детали. Эйджиро сдавленно смеётся в кулак. Пару минут назад он бы и не подумал, что она скажет такое. А это даже на шутку смахивает. — Не думал, что у тебя будет настроение шутки шутить. Эиен дёргает плечом. — Его и нет. Становится снова грустно. Кураями смотрит в огромное окно, а глаза такие пустые, что кажется, не она рыдала пару минут назад. Она снова надела свою ежедневную маску небольшого равнодушия и дикого спокойствия. Но Киришима знал, что за этой напускной маской бушует такая метель, что страшно представить. И она переживает такую боль, которые сможет пересилить только самый сильный человек. Кураями не ломается у него на глазах. Даже если это что-то серьёзное, она разрушается, а потом собирается вновь, как феникс — воскресает из пепла. Если она не самый сильный человек — то Киришима не знает, кто. Сильнее морально он никогда не видел и не увидит. Он никогда не считал Кураями чем-то странным и непривычным. Ну да, пришла позже остальных в класс, но были на то причины, в последнее время злодеи на месте сидеть не любят. Она не торопилась заводить знакомства, а Эйджиро не спешил приставать. Он никогда не хотел давить, у него всегда были друзья. Он просто наблюдал со всем издалека и думал, что когда-нибудь, но и они подружатся. Потому что Кураями, пусть немного и спокойно-равнодушная, но добрая и отзывчивая, она всегда помогает своим друзьями, и она даже подружилась с самым странным человеком класса — Тодороки. Стоп. Почему «странным»? Тодороки такой же, как все. Эйджиро трясёт головой и смотрит на поднимающуюся кромку восходящего солнца. Светает. Ужасно, он чувствует себя просто отвратительно и наверняка проспит большую часть уроков, если его не будут постоянно пинать. — Можно вопрос? Киришима замирает от неожиданности вопроса, почти давится и выпучивает глаза. — Конечно. — Почему ты не спишь? Эйджиро как-то странно ухмыляется. — Наверное, проснулся из-за кошмара. Хотел попить воды, прихожу — тебя вижу. Он ни за что не сознается, что вылез из тёплой кроватки только лишь по той причине, что ему было страшно. И ему до сих пор кажется, что этот липкий пот остаётся на коже, сколько бы он себя не убежал в том, что всё прошло. — Тебе было страшно? — она спрашивает это так спокойно, будто не что-то серьёзное, а обычную будничную вещь. — Да… — Чего ты стыдишься? — Эиен заставляет приподнять уголки губ, выдавливая слабую полуулыбку. От такой полуулыбки внутри всё умирает, потому что она настолько болезненная, что хочется выть и плакать. — Этого не должно быть. — Да брось. — Откуда ты вообще об этом узнала? — Потому что это суть моей причуды. Она говорит об этом таким тоном, будто она говорит о погоде, а не о своей причуде. Киришима в шоке приоткрывает рот. Сложно поверить, что этот один человек мог вызывать в нём такой неконтролируемый страх. Может потому, что она сама его испытывала? — Ты никогда не говорила про свою причуду. — А ты не спрашивал. Резонно и честно, нечего сказать. Эйджиро закусывает губу, потому что не знает, что сказать. В таких ситуациях он ещё никогда не был, и не знал, как себя вести. — А если я спрошу — ты расскажешь? — Конечно. Но не сейчас. Когда-нибудь позже, если захочешь, — она усмехается и дёргает плечом. Они снова молчат. Каждый думает о своём, но ни один из них не идёт спать, понимают — бессмысленно. На часах шесть утра. Через час уже потянутся первые ленивые одноклассники, решившие пробежаться перед тяжёлым днём. Киришима бы тоже побежал, если бы не свинцовые веки и не желание вернуться в царство Морфея. — Я удивлён тому, что ты правда так хорошо говоришь по-японски. Эиен прыскает. — Мы учимся с тобой уже достаточно долгое время, а ты говоришь об этом мне только сейчас? — Что поделать, времени подходящего не было, — Киришима пожимает плечами и прикрывает глаза. — Приму это за комплимент. — Я слышал, что ты жила в другой стране, почему у тебя нет хотя бы акцента? Эйджиро вынужден прикусить себя за язык, потому что глаза у Кураями темнеют, а брови сходятся на переносице. — Я не так часто выходила из дома, не общалась с другими, поэтому не видела смысла учить. С родителями и братом говорила только на японском. И в Японию я вернулась раньше, чем вы меня увидели. — А где ты тогда была? Эиен хмурится пуще прежнего, но отвечает: — В больнице. — Мне лучше тебя не спрашивать об этом, так? — Именно. Просто есть вещи, которые никогда не захочешь кому-то рассказывать. — Ясно. — Не расстраивайся. Это правда не то, о чём нам стоит говорить. Эйджиро кивает и снова закрывает глаза. Время подозрительно течёт так же, как и всегда. Нет никакой замедленности, никакого убыстрения, есть обычный ритм, и он радует. — Устал? — Безумно. Эиен хмыкает. — Можем немного здесь поспать. — Думаю, ребята неправильно поймут, когда увидят нас вместе. — Хах, твоя правда. И снова эта тишина. Она уже, честно, достала, но они просто не знают о чём им говорить. Вроде тем много, но все они сходятся не на самых приятных вещах. — Думаю, нам бессмысленно идти обратно по комнатам. — Не могу не согласиться. Нервы на пределе, а в глазах лопаются сосуды. Придётся искать линзы, чтобы хоть немного, но скрыть покраснение. Тёмные круги под глазами и реально уставший вид. Киришима видит это в отражении. Слышатся первые трели птиц, и уже правда ощущается наступающее утро, а за ним и новый день. Эиен предлагает сделать по тосту, а ровно в половину седьмого разбрестись по своим комнатам, и Эйджиро, конечно, соглашается. У него просто нет выбора. Его сжирает любопытство, но он ждёт. Он хочет стать другом, а не тираном, выпытывая самые страшные секреты. — Я был о тебе другого мнения. Киришима знает, что Кураями улыбается, хоть и стоит спиной к нему, готовя тосты и тихо ставя чайник. — Какого же? — Я думал, что ты такая же, как и Тодороки, — на этом имени Эиен заметно вздрагивает, и это, наверно, единственный раз, когда Киришима понимает всё сразу. — Настолько сильно? — Да. Они снова молчат. А потом перед носом Эйджиро оказывается телефон Кураями с открытой перепиской. Киришима подмечает, что контакт называется «Самуи», и это слишком подозрительное имя. Он его уже слышал. Возле больницы. Точно, это же брат Эиен. А потом глаза цепляются за иероглифы. Внутри всё холодеет и, кажется, в глазах резко мутнеет. Текст чётко отпечатывается в подсознании. И Эйджиро хочет стереть эту картинку. Он не понимал, почему Кураями плакала. А теперь он знал причину. Перед его носом оказывается тарелка с тостами и джемом, а Эиен забирает свой телефон, улыбается слегка приветливо и чисто из вежливости желает доброго утра, уходя к себе в комнату.

От кого: Самуи Сестрёнка… прости, что говорю это тебе сейчас, а не при более спокойной обстановке… Я знаю, что я сейчас тебе точно не до меня, просто… Отца убили. Сегодня ночью. Просят приехать в больницу. Я поеду, разберусь. Думаю, через два дня устроим похороны. Предупрежу Айзаву, что тебя не будет. Прости за эту информацию, но это просто факт… Люблю.