maybe we're lost

Провожая Джонатана, Джейс чувствует не то разочарование, не то вину, и тот совершенно закономерно злится в ответ. — Очень по-взрослому, Эрондейл, — холодно произносит он, и Джейс даже не пытается объяснить, тянется за поцелуем. — Просто это нечестно, — наконец говорит Джейс, и Джонатан тихо смеётся, отстраняется, открывает водительскую дверь: — Я и говорю — очень по-взрослому. — Мне можно, — Джейс ловит его за руку ещё раз, и Джонатан не отстраняется. — Я тут младший. Джонатан смотрит на него, а потом вздыхает: — Давай я отвезу тебя к Лайтвудам. Они прощаются ещё раз — в машине, у крыльца, прямо под окнами, и Джейс думает — ну, его попытка почти удалась. В следующий раз Джонатан ещё и войдёт в дверь вместе с ним. Все остальные уже дома: и Изабель, подозрительно задумчивая для самой себя в день семейного воссоединения, и Алек, прикрывшийся от родителей университетской газетой, и Макс, обложившийся комиксами у разожжённого камина. — Я смотрю, все очень рады меня видеть, — произносит Джейс, стоя в проходе гостиной, и Макс вскакивает первым, виснет на нём, смеётся. И Джейс смеётся тоже — Макс, кажется, опять вырос. — Джейс, — голос Мариз слышится из кухни. — Дорогой, вымой руки и помоги мне! — Она будет спрашивать тебя обо мне и об Алеке, — суфлёрским шёпотом поясняет Иззи, и Джейс, бросив пальто на кресло, прикладывает руку к сердцу: — Я храню ваши тайны, вы — мои. — Замётано, — подмигивает ему Иззи, и Джейс задумывается, какую же такую его тайну она собирается хранить. Он вроде не может вспомнить ни одной. *** Конечно, они всё ещё семья — что бы не происходило между ними, они всё ещё семья, и никакого неловкого молчания за столом не случается. Алек рассказывает о своей будущей практике — кажется, он окончательно решил стать прокурором, но, в отличие от Мариз, Джейс в этом никогда не сомневался. Иззи показывает фото и видео из приюта: двадцать минут умиления, после которых Роберт задумчиво роняет, что кот в доме — это не так уж и плохо. Иззи, хитро улыбаясь, приглашает его зайти после праздников; Мариз, на удивление, молчит. Клэри добирается до них только около десяти вечера — говорит, Джослин и Люк подвезли её по пути в какой-то ресторан. Джейс хотел бы надеяться, что это свидание, но, судя по тому, как Клэри рассказывает это, не обольщается — Джослин твёрдо стоит на том, что должна уделять дочери всё своё свободное время. Удивительно, как она делает это, когда Клэри на занятиях в Академии — или с Джонатаном. Что-то грызёт Джейса. Он сказал бы, что не надо было вспоминать Джонатана, но тогда получилось бы, что он о нём забывал. Они видят это — Клэри со своим пристальным вниманием, и Алек с понимающим взглядом; Джейс отвлекается, говорит и слушает, и помогает Мариз убрать посуду из машины, но всё время цепляется за одно. Джейс написал Джонатану, как и обещал, уже около дюжины сообщений, а тот ответил только на первые два. В их гостиной уютно и шумно, и Макс уговаривает Иззи сыграть с ним ещё партию в «Эрудита», а Роберт говорит, что даже в праздники ему не разрешается ложиться после полуночи. Джейс снова бросает взгляд на тёмное окно и ловит себя на том, что нервно дёргает ногой. — Куда ты собрался? — тревожно спрашивает его Клэри прежде, чем он встаёт и тянется за пальто. Да что в ней такое, встроенный радар? Мариз отвлекается от разговора с Алеком, хмурит брови: — Джейс? Ты разве не остаёшься? — Нет. Я… переночую в общежитии, простите. — Джейс… Он вылетает в прихожую, не дослушав, и Мариз идёт вслед за ним, ловит его лицо в ладони. — Если что-то было не так… — начинает она, и Джейс не даёт ей договорить: — Всё было замечательно. Как всегда. Дело не в этом. Просто… мне надо туда. Мариз. Прости. Она отпускает его. В конце концов, она его мать — единственная, что у него была, — и она отпускает его, не задавая лишних вопросов, целует в лоб, как в детстве. Джейс просто хочет быть в их комнате, когда Джонатан вернётся. Вот и всё. Он идёт, заставляя себя не спешить, до более оживлённых улиц, и там ловит себе такси. Доезжает до пустого кампуса — в самом деле, много ли осталось идиотов, проводящих ночь Дня Благодарения в колледже, — поднимается на свой этаж, толкает дверь, включает свет. Джонатан сидит на его постели, сгорбившись, опустив голову, спрятав лицо в предплечьях, а на полу их комнаты — ноутбук Джейса, его записи, учебники Джонатана, ручки, маркеры, ещё что-то, Джейс не успевает разглядеть. — Джей, — хрипло от изумления зовёт он, и Джонатан вздрагивает, но не поднимает головы. Джейс пробирается к нему, опускается на колени рядом, дотрагивается до его руки: — Джонатан, что случилось? Он молчит, Джейс, помедлив немного, тянет его за запястья, и Джонатан слушается, смотрит на него. Он совсем белый — и даже губы, искусанные так, что Джейсу больно смотреть. — Джонатан, — повторяет Джейс, — что случилось? Скажи мне. Пожалуйста, скажи мне. — Что ты здесь делаешь, — сипло спрашивает Джонатан, и Джейс отвечает сразу же — это лёгкий вопрос: — Хотел встретить тебя. Джонатан улыбается — жутко, одной стороной губ, — отводит от Джейса взгляд. Нужно что-то делать с этим. — Я принесу тебе воды, — решает Джейс. — А потом мы поговорим. Хорошо? Джонатан кивает отстранённо, и Джейс вскакивает, выходит из комнаты, только что не бежит к автомату и обратно. Когда он возвращается, Джонатан вскидывает на него удивлённые глаза, и это не нравится Джейсу ещё больше. Он открывает бутылку и силой всовывает её Джонатану в руку: — Пей. Бога ради, пожалуйста, Джонатан, сделай что-нибудь, свойственное живым людям. Он даже не улыбается в ответ на эту реплику, выпивает всю бутылку, передаёт её Джейсу — их пальцы соприкасаются, и Джонатан наконец смотрит на него по-настоящему. — Джейс, я убил своего отца, — говорит он. Джейса пробирает дрожь. Слова о том, что шутки у него после полуночи выходят не слишком смешными, застревают в горле, потому что — нет, Джонатан никогда не стал бы шутить так. Джейс закрывает глаза, глубоко вдыхает и выдыхает. — Джонатан. Что случилось? — спокойно спрашивает он в третий раз. Во взгляде Джонатана — признательность и вина. Он начинает говорить. — Мы поссорились. За ужином. Мы, конечно, часто ссоримся, но это… Было по-другому, потому что я рассказал о Клэри. Рассказал, что она нашла меня, и что она не такая, как Джослин, и он разозлился. Он повёл, — Джонатан запинается, — мы пошли в часовню. Он хотел, чтобы я был правильным сыном, и в часовне… в часовне ему было легче. И я не знаю, что на меня нашло, но я сказал о нас, — Джонатан смотрит на него, и глаза у него чёрные. — Он замахнулся, и я, — он качает головой, словно пытаясь не вспоминать об этом. — Я оттолкнул его. Не сильно. Клянусь. А он упал, и там была мраморная ступенька, и, Джейс, я убежал. Джейс молчит, и, когда Джонатан тянется к нему рукой, сжимает её в своей. Джонатана как будто немного отпускает. — Ты не знаешь точно, — наконец говорит Джейс после продолжительного молчания. Джонатан невесело усмехается: — Там была кровь. И он не шевелился. И ты не думаешь, что иначе он уже был бы здесь? Он или полиция? — Всё равно, — упорствует Джейс. — Ты не знаешь точно, — он молчит какое-то время, а потом озвучивает очевидное. — Мы должны вернуться. — Что? — ошарашенно переспрашивает Джонатан. — Джейс, ты с ума сошёл? А если мы приедем — а там полиция? — Ты сам сказал, если бы он был жив и в сознании, — специально для Джонатана добавляет он, — и хотел обвинить тебя, полиция уже была бы здесь. Кто ещё мог вызвать её? Прислуга? Джонатан отрицательно качает головой: — Отец отпустил всех на праздники. И мы не ждали гостей. — Значит, это не вариант, — Джейс сжимает его руку крепче. — Джонатан, мы придумаем что-нибудь, обещаю. Но мы должны поехать. *** Всю дорогу Джонатан молчит; Джейс думает о том, что ему, наверное, лучше было бы не садиться за руль в таком состоянии, но, если честно, даже сейчас Джейс — это худший вариант. Они проводят полтора часа в тишине, а потом Джонатан сворачивает на узкую дорогу в пригороде, и Джейс видит перед собой высокие кованые ворота с внушительными «М» на арке и на створках. И большой дом, и много пространства за ними. — Ты живёшь в поместье? — выдавливает из себя он. Кажется, Джонатан ухмыляется. Ворота открываются по его сигналу, он въезжает внутрь, но не загоняет машину в гараж, а оставляет на подъездной дорожке. — И у вас что, есть фонтаны? И белые павлины? — не унимается Джейс. — Угу. И карпы в пруду. Джейс, пошли, — Джонатан резким движением распахивает свою дверцу. Ну, он хотя бы разговаривает. — У вас есть пруд, — констатирует Джейс. — Вот почему Клэри постоянно рисует роковых героев в пустых поместьях для своей новеллы. Джонатан кидает на него непонятный взгляд, берёт за руку и тянет за собой. Они оставляют дом по левую сторону, поднимаются по вымощенной камнем тропе наверх; дождь, который закончился, когда Джейс выходил от Лайтвудов, начинается опять. Часовня маленькая, круглая, белая, с красно-коричневой крышей — примерно такая, какой Джейс её себе и представлял. Джонатан замедляет шаг, но не останавливается, Джейс не торопит его. Дверь полуоткрыта. — Я оставил её так, когда выбегал отсюда, — полушёпотом говорит Джонатан. Джейс кивает. На мраморном полу у входа вода — наверное, от того самого дождя. Джейс старается перешагнуть её, вглядывается в полумрак: освещён только алтарь и фигура распятого Христа над ним. У ступеней рядом с возвышением — Джейс не имеет ни малейшего понятия о том, как их назвать — лежит человек. Джонатан останавливается в дверях, и Джейс идёт дальше без него, медленно и осторожно, иррационально боясь потревожить кого-то. Человек — Валентин Моргенштерн, напоминает себе Джейс — лежит, раскинув руки, лицо его повёрнуто вбок, затылок, шея, плечи испачканы в крови. Лужа небольшая, уже темная и загустевшая. Ну, в конце концов, если Джейс собирается когда-нибудь присоединиться к «Врачам без границ», он может сделать и это. Он опускается на колени, тянется к человеку, нащупывает пальцами пульс под челюстью, кривится, когда пачкается в крови, слушает, ищет напряжённо — и наконец находит. — Джонатан, — зовёт его Джейс, — он жив. Он ещё жив, вернее будет сказать; пульс едва прощупывается. Джейс достаёт платок, вытирает пальцы, оборачивается — и видит ту же мысль в глазах у Джонатана. Пока ещё жив; Джонатан глядит на него, сжимает зубы так, что под кожей ходят желваки; а потом достаёт свой телефон и отдаёт его Джейсу. — Звони, — говорит он. Джейс хочет пообещать ему, что всё будет хорошо. *** Пока они ждут скорую и копов, Джейс наскоро придумывает историю, которая, в общем, не слишком отличается от правды: Валентин и Джонатан ужинали, поссорились из-за признания Джонатана, и он уехал. — Я уговорил Джонатана вернуться вместе со мной, — спокойно рассказывает Джейс немолодой усталой чернокожей женщине со значком полиции Нью-Джерси. — Думал, что я смогу объяснить ему, что это всерьёз. — Джонатан, молчаливо стоящий рядом, с силой сжимает его ладонь. Джейс говорит правду. — Что это не бунт. В доме никого не было, и Джонатан сказал, что его отец… что Валентин Моргенштерн уходит в часовню, когда расстроен. Ну и, — он разводит руками, одна всё ещё в хватке Джонатана, — дальше вы знаете. По лицу офицера ничего нельзя прочесть. Джейс не знает, верит она ему или нет. — Вы трогали тело? — задаёт она следующий вопрос. — Только проверил пульс, — сознаётся Джейс, демонстрирует руку — под короткими ногтями кое-где ещё есть кровь. Женщина кивает. — Я хотел бы узнать, — надреснуто произносит Джонатан, — что с моим отцом. Она переводит на него взгляд, в котором появляется сочувствие. — Патрульная машина довезёт вас до больницы. Ваше сотрудничество потребуется в дальнейшем, так что я попрошу вас оставаться на связи, хорошо? Джейс вымученно хмыкает: — У нас сессия меньше чем через месяц. Нам некуда сбегать. Они садятся вдвоём на заднее сиденье — за решётку, как символично — и неразговорчивый молоденький полицейский в форме везёт их по пустой дороге. Джейс думает, что ещё он мог бы сделать — и не находит ответов. Он держит Джонатана за руку. В больнице — огромной, светлой, режуще-яркой — они долго ждут в отделении реанимации, вместе с какой-то семьёй, уснувшей на жёстких креслах. Наконец выходит врач, такая аккуратная и собранная, будто сейчас не четыре утра. — Мистер Моргенштерн? — зовёт она, и Джонатан резко оборачивается к ней: — Да? Что с моим отцом? Она смотрит на Джейса, будто решает, можно ли ему находиться здесь, но в конце концов начинает говорить. Через два предложения Джейс перебивает её. — Извините, — мягко говорит он. — Мы правда ничего не соображаем. Мистер Моргенштерн в коме? — В результате падения случилось внутричерепное кровоизлияние, — ещё раз поясняет доктор. — Обычно это не так опасно, но в данном случае оно было обширным, и мистер Моргенштерн пролежал без сознания несколько часов до того, как мы смогли приехать. Боюсь, мозговой активности не наблюдается, хотя мы сделали всё возможное. Джонатан молчит, и Джейс уточняет для него: — То есть он мёртв? — Он подключён к аппарату искусственного дыхания, — терпеливо говорит женщина. — Во время операции у него дважды останавливалось сердце. К сожалению, я не могу сообщить ничего утешительного. Мне жаль, — она молчит, наверное, давая Джонатану прийти в себя, а потом обращается к нему снова: — Мистер Моргенштерн, я должна задать вам один вопрос. Где сейчас ваша мать? —…Что? — после небольшой паузы переспрашивает Джонатан, и Джейс впервые слышит, чтобы его голос звучал так растерянно — почти по-детски — при посторонних. — Ваша мать, — повторяет врач. — У мистера Моргенштерна чёткие указания на этот счёт. В случае его недееспособности все решения принимает Джослин Моргенштерн, в девичестве Джослин Фэйрчайлд, — она хмурится. — Я что-то неправильно поняла? Джонатан молчит, и Джейс чувствует, как ладонь, которую он держит, начинает дрожать. — Они разведены, — наконец вступает в разговор Джейс; он не уверен, что стоило говорить вместо Джонатана, но пауза затягивалась, и из просто неловкой становилась напряжённой, даже подозрительной. — Мистер Моргенштерн и мисс Фрей. Очень давно. Мисс Фрей, скорее всего, даже не знает, что произошло. — О, — врач всё ещё хмурится, но выглядит убеждённой. — Но вы знаете, как связаться с ней? — Возможно, будет лучше, — начинает Джейс, но Джонатан перебивает его, отвечает мягко: — Да. Врач кивает, медлит, будто хочет что-то сказать, но потом разворачивается и уходит. Джейс поднимает взгляд на Джонатана, открывает рот и сразу же закрывает; Джонатан, ещё сильнее побледневший, плотно сжимает губы, смотрит прямо перед собой, вскинув подбородок, высокий лоб блестит от пота в режуще-ярком свете больничных ламп. Джейс просто не знает, как не ошибиться. — Джей, — тихо, осторожно зовёт он. — Джей. Можно обнять тебя? Джонатан сжимает губы ещё сильнее и отрывисто кивает — Джейс делает короткий шаг, аккуратно разворачивая его к себе за предплечье, обнимает, прижимая к себе, сцепляет руки в замок за его спиной, кладёт подбородок на плечо. Они так близко друг к другу; Джонатан стоит всё так же неподвижно, не пытаясь устроиться удобнее, не делая ни единого движения навстречу, как будто ему некомфортно. Но Джейс не стал бы винить его за это. Джонатан мелко дрожит в его руках, но, когда начинает говорить — голос негромкий, спокойный и ровный: — Иногда я думал, что он никого не любил, кроме Джослин. Что он не переставал её любить. Что он просто ждал, пока она вернётся. Я не говорил тебе, у нас есть вилла в Италии. На южном побережье. В Реджо-Калабрио. Мы никогда не жили там. Ни разу. Там большой сад, ступенями спускающийся к морю, с чайными и малиновыми розами, и мраморный портик по обе стороны от входа, широкая белая лестница, огромная гостиная с зелёными пейзажами на стенах. Но мы никогда не приглашали туда гостей, никогда не отдыхали там. Приезжали, чтобы проверить, всё ли в порядке. Проследить за работами. Эта вилла выглядит как место, которое полюбил бы кто-то ещё, понимаешь? Не мой отец. — Джей, — выдыхает Джейс, но Джонатан упрямо продолжает, и его трясёт всё сильнее: — Там есть студия, Джейс. И каморка с холстами, рамами и растворителем, я никогда не хожу туда, потому что этот запах напоминает мне о Джослин, ещё с детства, когда я не понимал, почему так. Там есть женская гардеробная. Джейс, грёбаная огромная комната, наполненная одеждой, которую никто никогда не носил. Туалетный столик, который пахнет духами Джослин, если, конечно, она всё ещё пользуется ими. Джейс, если не знать правды, может показаться, что в этом доме живут трое. Что в этом доме живёт женщина, и она любит этот дом. Джейс поднимает голову и целует его в висок. Они стоят так, молча, пока Джонатан не перестаёт дрожать. Джейс звонит Джослин сам — в такси, пока они возвращаются обратно в Нью-Йорк рано утром. Если Джейс разбудит её, то не испытает никаких угрызений совести. — Джейс? — голос Джослин в трубке хриплый, но бодрый. Джонатан, услышав его, дёргается, не зная, чего хочет больше — сбежать от него или услышать весь разговор целиком. — Что случилось? Клэри у вас? — Клэри ночует у Роберта и Мариз, мисс Фрэй, — ровно говорит Джейс. — Я звоню по поводу вашего мужа. Пауза в трубке затягивается. — Это не смешно, Джейс, — сухо произносит Джослин, и Джейс возражает: — Это не шутка. Мистер Моргенштерн в больнице. Согласно его воле, вы принимаете все решения о его здоровье и жизни. Впрочем, я думаю, его адвокат скоро свяжется с вами. — Клэри знает? — тихо спрашивает Джослин, и Джейс больше не может сдерживаться: — О том, что у неё есть отец и есть брат? Да, она знает. — Ты не имеешь права судить меня! — Джослин взрывается тоже, и Джейс, хоть она и не может видеть его, пожимает плечами: — Но и вы теперь не имеете права на многое. Хорошего дня, мисс Фрэй. Он вешает трубку и оборачивается к Джонатану — тот сидит, отвернувшись к окну, и глаза у него покрасневшие от усталости и сухие. *** Перед дверью в их комнату Джонатан неожиданно останавливается, произносит, не глядя на Джейса: — Я прошу прощения. Джейс, если честно, соображает сейчас очень медленно. — Тебе не нужно просить у меня прощения, — отвечает он. — Это я предложил тебе вернуться. Джонатан сухо хмыкает и всё же прикладывает карту к замку: — Вообще, я имел в виду беспорядок в комнате. Но если уж ты заговорил об этом… — Джонатан!.. — Джейс почти стонет. — Подожди. Нет. — Я заставил тебя, — Джонатан пропускает Джейса, заходит, захлопывает дверь и аккуратно отодвигает ногой «Социологию», — солгать. — Это был несчастный случай, — с нажимом отвечает ему Джейс. — Чего ты ожидал? Что я вызову полицию? Он правда, правда устал. Он опускается на колени и начинает собирать вещи с пола — в одну стопку, не отделяя книги Джонатана от своих. — И ты делаешь это снова, — голос Джонатана звучит странно. — По-твоему, всё нормально? — А по-твоему, я должен выставить счёт? — раздражённо огрызается Джейс, поднимается на ноги и замирает, глядя на Джонатана. — Нет, — говорит он. — Господи. Нет. Джонатан. Он кладёт книги на край стола, обнимает себя за плечи, не зная, куда девать руки. Конечно, он не тупой, он понимает, что Джонатан имеет в виду. Понимает, что стал соучастником ещё в тот момент, когда выслушал и предложил поехать обратно в поместье; что выдумал правдоподобную ложь, даже не задумавшись о возможности признания; что, если бы Джонатан не захотел вызывать скорую, Джейс, может быть, позволил бы ему поступить так. Джейс мечтал о том, чтобы спасать жизни, с тех пор, как ему исполнилось десять. Джейс встретил Джонатана меньше трёх месяцев назад. — Я не буду перекладывать на тебя ответственность за свои собственные решения, — спокойно произносит Джейс. — И я не собираюсь тебя обвинять. — Я не хотел, — тихо говорит Джонатан, — чтобы тебе пришлось выбирать. Джейс улыбается, и это первая его искренняя улыбка за утро: — Я не выбирал. Они ложатся спать вместе — Джейс молча забирается к Джонатану в постель, и Джонатан так же молча сдвигается к стене, чтобы освободить ему место. Кровать узкая, и они лежат, тесно прижавшись друг к другу, Джейс обнимает Джонатана со спины, упирается подбородком ему в макушку, переплетает их пальцы. Оба они не спят, скованные напряжённой усталостью, и Джейс не знает, что ему сказать и как отвлечься от недавних событий. Звонок мобильного застаёт его врасплох. — Я забыл написать Клэри, — шепчет Джейс, на ощупь отыскивая телефон на полу. Но это не Клэри. Это Мариз. — Джейс, — говорит она, — я хотела бы знать чуть больше о том, что происходит в твоей жизни. Джейс молчит. — Потому что только что в моей гостиной произошла безобразная сцена между Клэри и Джослин, — продолжает Мариз. — И, как я понимаю, ты отлично представляешь, в чём была её суть. Вот чёрт. Он должен был подумать, что Джослин сразу же помчится объясняться с дочерью. Джейс хочет извиниться, но произносит совсем не то, что собирался. — Мам, — зовёт он Мариз так, как называл её про себя, но никогда — вслух. Голос его звучит хрипло. — Она была неправа. Мариз молчит так долго, что Джейс замирает, непроизвольно сжимает ладонь Джонатана в своей, и тот оборачивается, смотрит вопросительно и утешающе. — Я знаю, милый, — наконец нежно, певуче произносит она. — Они оба были неправы, Джослин и Валентин. Мне жаль. Джейсу тоже жаль. Он утыкается носом в волосы Джонатана, вздыхает. — Ты же знаешь, — спрашивает его Мариз, — что, если тебе захочется поговорить, я буду рядом? Я всегда рядом. — Я знаю, — ещё одно «мам» сжимает горло и остаётся непроизнесённым. — Спасибо. — Береги себя, Джейс, — говорит Мариз на прощание. Джейс кладёт трубку и пишет сообщение Клэри: «Извини, что не предупредил». Учитывая обстоятельства, она отвечает очень спокойно: «Я понимаю. Скажи, когда я смогу прийти». — Клэри хочет увидеться с нами, — сообщает он Джонатану. Тот неуверенно отвечает: — Я думал, Джослин запретила ей. Джейс хмыкает: — Клэри невозможно что-то по-настоящему запретить. — Джейс, — зовёт его Джонатан, шевелится беспокойно, затем садится, и Джейсу приходится отпустить. — Она может… Джейс, я не хочу разговаривать с ней. Требуется некоторое время, чтобы понять, что речь идёт не о Клэри. — Джонатан… — Джейс тянется к нему, касается локтя, и тот мотает головой: — Нет. Джейс. Ты не понимаешь, — теперь он говорит лихорадочно быстро, словно боится передумать, боится не успеть. — Я искал их, когда был подростком. Через интернет. Нашёл Клэри на фейсбуке. Видел тебя. Джослин рисовала, я знал это, и я — когда мне было шестнадцать, я сбежал к ней. — Джейс молчит, поражённый, его ладонь застывает. — Я ждал её вечером у выхода из галереи, и когда она увидела меня, Джейс, она выглядела так, как будто увидела призрака. Плохого, — добавляет он, — призрака. И она сказала мне, чтобы я уходил. Сказала, что ни она, ни Клэри не хотят видеть меня, что мне нет места в их жизни, что я никогда не был её сыном, я был, — Джонатан задыхается, захлёбывается словами и воздухом, и выглядит по-настоящему испуганным сейчас — как будто ему снова шестнадцать, и он снова слышит, как мать отвергает его. И Джейсу тоже становится страшно, — сыном Валентина, Моргенштерном каждой каплей крови, и что ни ей, ни Клэри не нужны Моргенштерны в их жизни. Джейс тянет его за руку, прижимает к себе, отчаянно, крепко. Джейс не знает сейчас, утешает он или просит утешения. Джонатан продолжает говорить: — Я просто стоял и молчал, Джейс. Я не мог ответить, даже если бы знал, что. Я спросил у неё, почему она оставила нас, но на самом деле, мне было всё равно, я просто хотел, чтобы она вернулась. И пусть она не обращала бы на меня внимания, зато отец стал бы таким же, каким он был раньше, до её ухода. Но я спросил, и она ответила. Я больше не хочу говорить с ней, Джейс. Джонатан, наверное, чувствует, как сильно у Джейса стучит сердце — как будто пробьёт сейчас грудную клетку. — Ты не будешь, — обещает он. — Я клянусь тебе, Джей. Если только ты не захочешь этого сам, ты не будешь. Я обещаю. Прости. Джонатан сухо всхлипывает, закашливается, но продолжает держаться за Джейса. — Я хочу спать, — шёпотом говорит он. Утыкается лицом в изгиб шеи Джейса, касается его кожи губами, носом, ресницами. Дыханием. — Я хочу уснуть. Джейс поворачивает голову, целует Джонатана куда-то в район виска, прижимает к себе ещё крепче, мягко опускает их обоих на кровать. — Тогда мы будем спать, — говорит он. Джейс держит Джонатана, когда тот засыпает. И когда просыпается.