Tinwe

       Ориана – звук этого имени был словно звон золотых монет.        В ней не было ничего неприятного, но назвать ее человеком, с наскока располагающим к себе, было нельзя. Черты лица – острые, хищные – вызывали смутные ассоциации с большими дикими кошками. Пума, пожалуй, это была именно пума в человеческой шкуре.        Искра улыбнулась самым краешком губ и сдержанно кивнула в знак приветствия.        — Извини за поздний визит. Мы еще не знакомы.        Ориана сидела, вальяжно откинувшись на спинку стула. Смотрела исподлобья, не сумев скрыть за заинтересованностью тень настороженности.        — Считай, что знакомы. Регис, наш общий друг, — последнее она выделила, давая понять, кто является причиной ее доброты, — меня предупредил. Сказал: придет женщина, что пахнет огнем и железом.        За окном нервно звенела какая-то поздняя пичужка. Тинвэ чуть заметно повернулась на звук, прислушивалась. Брукса? Ведьмак говорил, что бруксы и певчие птахи связаны. Она тогда не смогла угадать, шутит он или нет. Чувство юмора в принципе не было сильной ее стороной. Женщина одернула ремень перекинутой через плечо полупустой сумки, улыбка сползла с ее жесткого выеденного ветром лица. Велен не пошел ей на пользу. Мертвый, поганый край.        — Да уж, не кукушкины сапожки.* Прости, что раздражаю твой нос.        — Вымоешься, — Ориана по-птичьи склонила голову набок и, напротив, улыбнулась еще шире, демонстрируя великолепные острые зубы, — будешь ублажать мой взор. А чуть позже – мой слух. Ты ведь не откажешь мне в ужине?        — Не думаю, что мне подойдет твое меню. Но если так просит Heri,* — Икра шутливо поклонилась, — отказ стал бы верхом грубости с моей стороны.        Смех у вампирши оказался низким и гулким, как морской прибой. Она порывисто поднялась. Зашелестел шелк ее платья, цвета бургунди.        — Мое меню тебя приятно удивит. Клоди тебя проводит.       Тут же Ориана позвонила в маленький колокольчик. На звук прибежала служанка, действительно немного хромая.* Искра, вновь коротко кивнув вампирше, давая понять, что разговор они продолжат несколько позднее, поспешила удалиться за этой маленькой птичкой в полумрак коридоров.       Птицы. Везде чертовы птицы.       Искра немного домов повидала, но этот ей, честно признаться, нравился. За те 300-400 лет, которые она осознавала себя отдельно от Гора (ее собственная память, а не мутная, полупрозрачная, словно подсмотренная в замочную скважину), как-то не довелось. Сначала они вдвоем ходили лесами да горами, изучая Континент, учась улавливать тот слабый отголосок Музыки, что витал здесь. Затем, когда Майрону надоела его игрушка, а Искра, терзаемая жаждой жить, успешно скрылась, приходилось ютиться в заброшенных хибарах, вонючих корчмах.       Самым тяжелым испытанием стал языковой барьер. С Гортхауэром они общались только на квэнья. Эльфы ее не понимали. Люди общались на языке, который больше всего напоминал троллью отрыжку. Пришлось учить его через силу. Тогда… Да, кажется, это был последний раз, когда она была в хороших апартаментах. Людские города были меньше, чем сейчас. Мальчик-дворянчик, научивший ее языку. Она уже не помнила, как его звали. Помнила смешно торчащие красные уши, тяжелый лошадиный подбородок и влажные глазки, подернутые проволокой похоти. Да уж, тогда она выглядела явно лучше, чем сейчас. Юная, свежая, ей только перевалило за двести. За последнее полтора столетия произошло слишком много, они состарили ее на несколько Эпох.       Ножки Клоди семенили легко и часто. Они спустились в сад, наполненный душными запахами августовской ночи. Это место было словно отделено от остального Боклера, оставило за стенами грязь и вонь сточных канав. Только в густом как желе воздухе почему-то отчетливо витал аромат лилий и перезрелого жасмина. Их сладость смешивалась с запахом сырой земли – дух гниения и увядания.       Мертвое. Все вокруг мертвое, куда ни глянь. Только противно звенят в тиши цикады и одинокая птичка.       Плечи служанки были напряжены до предела. Боится. Как пить дать боится. Знает ли она, кто на самом деле ее госпожа? Или только догадывается? Искра позволила себе слегка наклониться вперед, рассмотреть полупрозрачную тонкую шею, скованную жестким накрахмаленным воротником. Нет. Не видно ничего. Так было даже не интересно.        — Твоя госпожа очень добра.        — Да, мадам, — голос у нее был тоже очень высокий, будто треснувший, — госпожа Ориана очень добра к своим гостям. Но редко кто останавливается в ее доме ради горячей воды.        — Кхм…        — Прошу простить мою дерзость, мадам.        Топ-топ — каблучки ее застучали еще быстрее. Клоди поспешила нырнуть в пристройку, провела Искру по лабиринтам лестниц и наконец остановилась у неприметной двери.        — Здесь, мадам. Позволите…        — Лети уж.       Девчонка выдохнула и чуть ли ни бегом устремилась прочь. Наверное, все-таки, она догадывалась о природе своей госпожи. И о том, кем могут оказаться ее гости. Не потому ли белый воротничок так плотно обхватывал ее шею-соломинку?       Тинвэ вздохнула и помассировала пальцами виски. Потом, все потом. Ее ждет горячая вода. Как мало нужно этому телу, чтобы почувствовать себя лучше.       В самом центре комнаты стояла большая металлическая ванна. На столике возле нее было приготовлено ароматное мыло и чистые полотна ткани для обтирания. Тут же было что-то напоминающее сменную одежду – Искра дала себе обещание, что посмотрит ее позже. На полу лежал ковер тонкой работы. На полотнище была выткана огромная белая яблоня. Ее плоды отливали золотом, по стволу лозой скользила изумрудная змея. Мужчина и женщина, обнаженные, но в этом какие-то по-детски наивные, стояли под его ветвями. Женщина была темноволоса и очень красива. А вот на месте головы мужчины красовалась большая проплешина.        Странно, что Ориана приказала расстелить его тут. Не логичнее ли было выкинуть испорченную вещь?        Тинвэ осторожно положила сумку на столик, поспешно разделась и нырнула в горячую воду. Тело приятно щипало, мышцы расслаблялись. Начала уходить и головная боль. Она взяла в руки кусок мыла (он тонко пах орхидеей), вбила в волосы пену. Вода становилась серой и мутной.        — Надо же, даже не удивлен. Ты опять сидишь на чужой шее.        — Уходи. Я убила тебя.        Мыльная пена стекала по спине и рукам. Ванна позволяла лечь в ней, не сгибая ноги. Искра с тихим вздохом опустилась на спину, оставив голову в воде. Волосы золотым облаком обволакивали ее плечи.        — Ты – часть меня, дитя. Меня никогда не убьешь.        — Заткнись.        — У тебя никогда не было ничего своего. Ты – лишь жалкий осколок, грубый кусок глины, всего лишь придуманная мной…        — Закрой рот!       Она резко села, хватая ртом воздух. Комната была пуста, лишь витал в воздухе приятный запах мыла. Гортхауэра не было. Его не могло быть здесь. Однако голос был так реален, словно он сидел тут, рядом с ней.       О Эру, какой же он выродок. А самое ужасное, что в его словах не было ни грамма лжи. Не убить. Не сбежать.        Тинвэ запустила сведенные дрожью пальцы в волосы и судорожно зашептала:        — Cuilenya, cuilenya, cuilenya…        Вода в ванной забурлила, задымилась и начала выкипать. Искра заставила себя дышать медленно и глубоко, восстанавливая контроль. К ней были добры. Портить при этом имущество было бы грубо. Женщина вылезла из горячей воды, тяжело осела на ковер и осталась лежать на боку, надеясь, что сквозняк поможет ей в буквальном смысле остыть. Безголовый мужчина оказался аккурат слева от нее. Искра подметила, что когда-то на вышивке у него были темные волосы.       Ей понадобилось около четверти часа, чтобы прийти в себя окончательно. Искра поднялась на ноги, промокнула хлопковой тканью влажные волосы и слегка обтерла тело. Затем взяла в руки сверток, до этого времени остававшийся нетронутым, и резким движением развернула.        — Aira…*        Платье из легкой струящейся ткани, приятно холодящей руки, было красивым. Замысловатая вышивка, золотая на алом, переплетением трав спускалась от лифа к подолу. Крой был простой, без корсета. Ориана угадала по всем параметрам, даже ни разу Тинвэ не видя. Видимо Эмиель очень хороший рассказчик.       — И нюх, как у собаки, и глаз – алмаз.

***

      — Вижу, тебе понравилось. Присаживайся.       Ориана жестом указала на свободный стул. Ужин давали на балконе. На столе в изящной керамической посуде лежали разнообразные фрукты, тонко нарезанный сыр и вяленое мясо. Искра одобрительно хмыкнула и присела.       — Твое радушие не знает границ. Право, мне уже начинает казаться, что я очень тебе должна.       — Как знать.       Ели в тишине, медленно, смакуя закуски. Вино было сухим, чуть кисловатым, с терпким ягодным букетом. Ориана окинула Искру одобрительным взглядом, явно довольная своим выбором. Сейчас она как никогда была похожа на существо, заклинающее огонь.       — Так ты брукса?       — Кто сказал тебе такую глупость?        Тинвэ неопределенно пожала плечами, откладывая приборы. В принципе, большой потребности в еде она не испытывала. Ей было достаточно куска хлеба, чтобы десять лет не мучиться чувством голода. Но в том, чтобы ощущать вкус пищи, было свое удовольствие.       — Певчая пташка. Один знакомый ведьмак говорил, что пение птиц там, где их быть не должно, является верным знаком.       — Занятно, — вампирша сделала знак рукой, юркая служанка, уже другая, поспешила вновь наполнить бокалы, — жаль только, что совсем не правда. Хотя певчих пташек я люблю. Завтра тут будет одна такая. Занятная пичужка.       — Tet-a-tet?       — Нет. В этом саду, — Ориана взмахнула рукой, — регулярно собираются все творческие люди Туссента, чаще Боклера. Завтрашний вечер не исключение.       — Вовремя я зашла. Не люблю такое, завтра меня здесь уже не будет.       — Собственно, — тут Ориана отставила бокал и оперлась на стол, подавая корпус вперед. Обе женщины выпили уже достаточно, но алкоголь не трогал обеих в равной степени, — об этом я хотела с тобой поговорить.       Искра чуть нахмурилась. Разговор резко завернул в неподходящее русло. Она, конечно, в некотором смысле любила людей, но только в ограниченном количестве и недолго. Но и оставаться в долгу не хотелось. Ориана была к ней добра, пускай и по просьбе Эмиеля. Можно было простить ей одну просьбу.       — Мой дорогой друг Регис говорил, что у тебя чудный голос. Так скажи мне: зачем оставлять канарейку, когда к тебе в окно влетел соловей?       — Канарейки свистят свои веселые песенки гораздо охотливее.       — Но и надоедают быстро.        Тинвэ кисло улыбнулась и подцепила пальцем виноградину. Ягода, не выдержав давления, лопнула, испортив соком снежно-белую скатерть.       — Законы гостеприимства выше моего maivoine.* Если ты так хочешь, завтра я буду здесь.       Сверху почти даже застенчиво каркнул ворон. Искра отвлеклась, подняла голову и, заприметив на лапке птицы белый клочок бумаги, охотно подставила ей руку. Ворон спланировал, нагло уселся прямо на стол и принялся остервенело клевать кусок мяса.       — Нашли себе почтовых голубей…        В голосе Орианы сквознуло легкое недовольство.        Искра быстро развернула записку, пробежалась по тексту глазами и, задумчиво прищурившись, смяла ее в руке.       — Завтра у тебя будет на двоих гостей больше. У меня появился лишний повод остаться. А сейчас, — она сняла со спинки стула принесенную с собой сумку и достала оттуда флейту, — позволь я покажу тебе, что такое Музыка.       Флейта от близкого друга, первого за всю ее жизнь, еще хранила запах северных лесов и скоя`таэльских костров.       Искра не знала, что чуть позже, когда сверкнет в мягких всполохах свечей сердце Туссента придут еще двое. Предназначение неумолимо наступало на пятки, несло за собой могильный холод и соленые слезы.       Тихо полилась над садом мелодия о народе линдар, чья песнь летела к звездам эхом тысячи призрачных серебряных колокольцев.