Tinwe

      Ядовитые аспиды обвивались вокруг ее тела, шептали разными голосами. И каждое прикосновение обжигало, разъедало, мучило. И черное солнце, огромное, страшное, плыло над ее головой, и голос его звучал в каждом члене ее. И аспиды вторили этому слову, первому из всех слов и последнему из всех слов.       ЛГУНЬЯ       Сианна, вздрогнув, проснулась. Скользкий шелк покрывала приятно холодил разгоряченное голое бедро. До рассвета оставалось несколько часов. Дворец еще спал, и Боклер вместе с ним, утомленный долгими празднованиями. Возвращение туссентской княжны из опалы прошло с подобающим размахом: рекой лились лучшие вина, девы символично украшали волосы цветами, подражая некогда утраченной и вновь обретенной правительнице, в волосы которой мастерицы вплели нежнейшие назаирские синие бутоны.       Традиция предписывала старшей дочери занять престол. А традиции в Туссенте — это святое.       Неловко выпутавшись из черной расшитой звездами ткани, Сианна опустила ноги на пол, поежилась от прострелившего ступни холода и принялась по привычке растирать тело руками, чтобы прогнать липкие остатки сна. Хорошо бы умыться. Дворец, такой чужой и такой родной в одночасье, таил в себе опасность в столь ранний час — за продолжительное время своих странствий Сильвия-Анна выучила самый важный в своей жизни урок: никому не доверяй, особенно тем, кто вчера клялся в вечной преданности твоим врагам, а сегодня плюет им в спины. Слуг было необходимо сменить. А тех, что работали во дворце сейчас — повесить или вывезти за город и скормить собакам.       Детлаффа не было. Княжна поджала губы и оглядела спальню. Досадно — он был одним из немногих, кому она могла верить в этом логове придворных змей. Верный пес на страже принцессы. Она до сих пор чувствовала вину перед ним — позволить себя схватить, стать игрушкой в руках младшей сестры. Она и представить не могла, что Анариетта пойдет на подобную подлость. Уж кто-кто, но только не она.       Властолюбивая сука. Как бы Сианне хотелось самой увидеть, как сестрицу повесят, язык ее распухнет и вывалится изо-рта, а ноги будут дергаться, дергаться в беззвучном танце, пока не повиснут плетьми.       Тошно, мерзко стало от этой мысли.       В груди ворочалось смутное беспокойство. Тонкие бледные пальцы сомкнулись на горлышке бутылки, Сианна сделала глоток и довольно зажмурилась, сосредотачиваясь на разливающемся в груди тепле. Сангреаль.       Мое.       Теперь это все мое.       Ты довольна, княжна?       Сианна дернулась, как от пощечины. Тяжело навалилась на перила балкона. Крупные редкие капли утреннего дождя немилосердно били по голым плечам.       Она боялась эту женщину из золота.       Невыносимо.       Да так, что хотелось упасть ей в ноги и начать молиться, молиться, целовать ее бледные ступни, если позволит, и омыть их священным маслом, и утереть масло волосами своими, и снова молиться, пока не упадет без сознания.       — Будь ты проклята…       Будь ты благословенна.

***

      Склеп обняла густая душная темнота. Сизый низкий дым, завиваясь плотные кольца спиралей миротворения, стелился от лампад к ногам, обнимал щиколотки и мягким молочным разливом растекался по полу. Заискивающе мерцали угли. Их мягкий свет целовал покатый мрамор тела, скользил теплым прикосновением от косточки на ноге выше и выше, пока танцуя, не застревал в плену тяжелых золотых крашений на бедрах.       Масло пахнет так, как только может на юге, горячим медом и колкостью перца. Она — дракон. Она пляшет под музыку самой жизни — рваный ритм собственного сердца — гимн своего создателя, ведь он и она — одно.       Она — желтая высохшая трава, что боязливо прижалась к земле и идет волнами, страшась напора северо-восточного ветра. Бесконечное золотое море под низким дождливым небом. Сначала его рассекает вспышка. Ярко-оранжевая божественная стрела освещает все вокруг и пропадает. Затем глухим барабанным боем волной накатывает запоздавший гром, принося с собой шквал ледяного ветра и стремительно-начавшийся ливень.       Она — Песнь.       Вина и обида — два камня, что легли на грудь и тянут к земле. Ритм сбивается, и ей кажется, что сквозь шелест дождя слышатся далекие окрики воронов, и поскрипывание ремней сумки, и тихий звон сосудов из пузатого стекла, и тонкий-тонкий запах спирта, мандрагоры и смерти.       Она — Искра.       Она хотела как лучше.       Так почему же ты был так печален, мой друг?       Почему ты оставил меня?