Вендетта

      — Ты так и будешь сидеть и зашивать себя или всё же расскажешь, что с тобой стряслось?       Ты смотришь на меня, вся натянутая, как струна — ровна и нервная. А я в это время переживаю болевой шок и едва шевелю своей челюстью. Но больше всего меня донимает, я уверена, общий для нас вопрос: какого чёрта я прибежала к тебе? …       Она такая стеснительная. Мягкая. Скромная. Почему-то молчит весь вечер, заставляя меня обращать на себя внимание, скалить зубы в усмешке и пафосно отвечать на реплики отца и братьев. Что же тебя гложет? Скажи, пожалуйста. Ведь у тебя есть секрет, из-за которого мы сидим сейчас напротив и думаем об одном и том же. Так почему бы тебе не поделиться им? Рассказать мне правду и наконец-то не почувствовать вес греха, совершенного тобой. Искупление, которое ты так отчаянно желаешь и, наконец, можешь получить. Просто ответь, поделись этим со мной. Я не мессия, и не Бог. И я здесь не за тем, чтобы тебе помогать. Отнюдь, вполне возможно, что я разрушу твою жизнь в дальнейшем, так почему бы тебе меня не остановить, пока не поздно? Пока эта игра не началась? Я прожила мало лет. Очень мало. Но последние два года были куда насыщенней предыдущих. Я изменилась. Не в лучшую, но и не в худшую стороны. Я осталась собой.       Но почему-то чёртов звонок рушит эту немую сцену, и мне приходится встать из-за стола и выйти на балкон в курилку, чтобы никто не увидел и не услышал меня.       — Извините, я ненадолго.       Отхожу в сторону и слышу лепет моей итальянской шестерки.       — Тебе будет лучше поделиться со мной хорошими новостями.       — Безусловно, — отвечает голос на том проводе. Он взволнован. Я это чувствую, и мне очень хочется, чтобы он не подвёл меня. Не хочу лишний раз пачкать руки. — Я нашёл святого и могу тебе сказать, что был шибко разочарован.       — Своё мнение оставь при себе. Кто он?       — Рафаэль Сантьяго — наркоторговец и один из протеже твоего отца. Вылетел из-под крылышка как раз два года назад. С тех пор вставляет ему палки в колёса.       — Ни он ли хозяин Дюморта?       — Нет. Он завсегдатай. Я пришлю тебе по факсу его расписание. Остальное за тобой.       — Отлично.       — Погоди. Ещё есть кое-что.       — Говори.       — Американец… он не в Нью-Йорке.       — Откуда ты это знаешь?       — Я у тебя дома.       — Что ты там делаешь?       — Ждал тебя. Верь мне или нет. Но я поднялся на твой этаж и заметил всего лишь тонкий конверт. Он был открыт.       — Оставайся там. Я еще не скоро вернусь.       — Хорошо. Можно я расставлю аппаратуру?       — Конечно.       Сбрасываю.       Всё кипит. Внутри и снаружи. Я опять его упускаю. Почему же? Чего же он хочет этим добиться? Я смотрю на свой временный телефон в руках. Мне нужно остыть, отвлечься. Краем глаза смотрю на зал. Смотрю на неё. Расстроенную и чем-то озадаченную. Не отрываю взгляда. А с ней можно поиграть, верно? Это даже возбуждает. Шучу. Нет. Я еще ни разу не переступала свои моральные принципы и не собираюсь, даже с ней. Смотрю, как она заходит в уборную, и думаю: «А почему бы и нет?». Можно устроить сцену перед ней. Заинтересовать, а потом воспользоваться этим. Она мне пригодится. Не сейчас, но скоро. Я чувствую это. Может, я позволю искупить ей вину? Только зачем? Какое мне дело до её самоистязаний? Это ведь личное. Её и только её мучение. Как и со мной. Я прошла через всё сама. Так пусть и она сама решит для себя: строить из себя мученицу или же вернуть себе самообладание и не подсматривать за мной с волнением в глазах, когда я стою и в красках ругаюсь, кидаю телефон в стену и кричу: «Блядство!».       И она выходит из своего укрытия. Странно. Но жар спадает, а сцену мне заканчивать не хочется. Я уже.       — А… это ты. — Ничего особенного из себя она не представляет. Всего лишь напуганная девчонка, какой всегда и была. Всегда. Когда я смотрела на неё снизу вверх, когда была равна ей и переросла её.       — Все в порядке? — Твой вопрос застаёт меня врасплох. Не знаю, почему и зачем ты его задаёшь. Хочешь откупиться? Рано, ещё слишком рано. Это поспешность, значит — нет. Ты умна, своеобразна, но глупа и нема в общении со мной. Рядом. Я странно на тебя воздействую. Так почему же? Ты не можешь обо мне беспокоиться, это глупости. Поэтому я грублю тебе моими последующими словами:       — А тебя это волнует? Никогда не волновало и не будет сейчас. Я ясно выразилась?       Я отталкиваю тебя осознанно. Не хочу, чтобы ты приближалась ко мне. Слишком рано. Я всё помню, но это не причина. Просто я не хочу. Вот и всё. Ты ведь понимаешь, не так ли?       — Предельно.       Сдавленный всхлип. Твой. Ты сама его не замечаешь. Это так странно смотреть на тебя спустя столько лет. И очень приятно. Твоя легкая и миниатюрная фигура. Красивые рыжие волосы, приятное лицо, которое, наконец-то, повзрослело, хоть и не утратило дерзости. Она прекрасна. И сама наверняка знает об этом. Я ведь понимаю, что ей нравится внимание, ласка других, вздохи, страдания. Но со мной так не будет. Это всё. Я стала такой только благодаря ей.       — Рада тебя видеть, ты похорошела. Хоть и росту не прибавила.       Это не задевает тебя. Я это вижу. Как и смешинки в глубине глаз. Я рада этому. Хоть это и не важно. Она и так страдает от своих деяний. Не я её судья, хоть она считает иначе.       — Не смешно.       — Я и не шучу. Вернёмся за стол? Или ты предпочтёшь посидеть со мной тут? — Флирт. Дрянной флирт. Никогда не слежу за своим языком. Но меня это не пугает. Это разряжает обстановку. И нам обеим это нравится.       Весь вечер я не отрываю взгляда от неё. Возможно, потому что я ищу различия с ней прежней. Нахожу и не одно. Одно приятней другого. Пропали хамство, надменность во взгляде. Она стала намного приятней в разговоре. Я даже шучу с ней. Не думала, что буду шутить с ней. Но вот я. Здесь и сейчас, мы с ней за ужином. И будто с нами нет наших родственников. До того фантастическая картина. Живот скручивается от приятных спазмов, и я начинаю притопывать левой ногой.       Я ловлю твои взгляды. Прикусываю свои губы. Хочется коснуться твоих. Но нет. Принципы. Я никогда не отступлюсь, даже ради тебя, ради твоего тела, твоей страждущей души, ради этих чарующих глаз или тихих глубоких стонов, которые я смогла бы услышать, если мы с тобой делили бы одну постель.       Было бы здорово.       Возвращаюсь домой поздно. Напившаяся, с мутным взглядом, застаю итальянца. Фредди или же Фредерико помогает мне добраться до кровати. Мягкий, теплый и заботливый. Удалось же мне наткнуться на него и сделать так, что я для него — всё. Но для меня он не более чем помощник. И, если что-то пойдёт не так, я избавлюсь от него.       Следующий день я читаю всё, что смог найти Фредди на Святого. Его имя, место жительства, повседневная жизнь. Всё о его шестёрках. Легко. Слишком быстро. Надо подождать. А потом прихлопнуть его разом.       Рафаэль Ортиз Сантьяго был круглой сиротой до пяти лет и жил в приюте, пока не нашлась его дальняя родственница — двоюродная бабушка по линии матери, — не поселила его у себя в резиденции и не разбаловала до потери рассудка. Будучи единственным внуком, Рафаэль получал всё, чего душа желала, но жил он в строгой христианской атмосфере, где вера в Бога считалась чем-то не то, что разумным, а обязательным и безоговорочным, вытесняя логику, правдивость и собственное мнение. В такой атмосфере вырос очень набожный парень, который в своё время примкнул к моему отцу. Только затесавшейся в тени мелкой шестёркой он принёс куда больше пользы, чем когда вылез из-под крыла моего отца, откололся от него и прихватил парочку хороших ребят с собой. Создав своё собственное окружение, этот мелкий воришка стал приторговывать кокаином и героином. Имея за плечами огромное наследство, он достаточно умно вложился в это дело, получая место на тёмном рынке и закрепляя за собой право поставок, смещая парочку старых барыг. Естественно, против Валентина ему не удалось бы пойти. Святой — как его впоследствии нарекли коллеги, имел резиденцию на Манхэттене, но больше предпочитал тесниться в номерах с «грешными блудницами» в отеле Дюморт. Там я его могла поймать с поличным, но это было достаточно опасно. Ему нет равных среди господ ночного Нью-Йорка в количестве нанятой охраны. Но слепые зоны и паранойя сыграют с ним злую шутку.       В это воскресенье он будет один.       Фредди убедил меня не брать с собой пушку, а решить всё разговором. Я не одобряю его пацифизма. Хах, а ведь это противоречит его предыдущим действиям, да и последующим тоже.       Святой не знает обо мне. Может, до него тоже дошла молва о том, что я в городе. Но какое ему будет дело до блудной дочери Валентина, которую он ни разу не видел в лицо? Верно — никакого. А это играет мне на руку. Мое возвращение не такое громкое, как всем кажется на первый взгляд. Эконом-классом, ночью в дождь, без всякой конкретной весточки. Но так надо, так проще. Меньше требований — меньше проблем. Может, Валентин и не наденет на меня цепь, но долго я не задержусь в Нью-Йорке. Я понимаю, что Американец не здесь. Значит, моё дело идти за ним по пятам.       Святой отдыхает в баре на нейтральной территории, преисполненный детского удовольствия, фанатея от разврата у подиума со шлюхами. Я переоделась, надела парик и накрасилась, так что он меня не узнает, если мы встретимся в любое другое время. Он один. На вид одет скромно. Тонкий, жилистый, сразу видно, что одежда великовата. На груди массивный серебряный крест. Ну да, религия для него превыше всего. Он чтит традиции. Только за это уже стоит уважать его. Но я здесь не для этого.       Сажусь рядом почти бесшумно и щелчком подзываю бармена.       — Что вам налить?       Он пожирает меня глазами.       — Два виски с кубиком льда.       Бармен, не отрывая взгляда, нехитро ставит передо мной два стакана. Первый я выпиваю залпом, на второй уже обращает внимание Сантьяго.       — Тяжёлый день? — он спрашивает устало и по-доброму. Даже наркобароны устают от своей жизни.       — Полнейшее дёрьмо, — отвечаю, снова выпиваю и подзываю отдалившегося бармена. — Повторите.       Сосуды вновь наполнились янтарной жидкостью.       — Угощайся, — я аккуратно подталкиваю по гладкой поверхности виски.       — Всё ли здесь действительно? — задумчиво произнёс он в никуда. — Как понять, сон или реальность — происходящее?       Смысл его слов дошёл до меня очень быстро.       — А ты не пытайся. Всегда конец один. У всех. Просто не жди его и азартней станет жизнь.       — Ты так и живёшь? — Святой прищуривает глаза и усмехается. Выходит у него криво.       — Наверное, — я смотрю на притаившуюся среди остальных бутылку абсента. У меня назревает план. — Здесь есть, где уединиться?       Глаза латиноса начинают заинтересованно блестеть.       — Ты что-то предлагаешь?       — Поделиться душевными терзаниями друг с другом. — И как у меня язык поворачивается сказать это?       — Но я не знаю тебя, — шуточно протестует Сантьяго, и я резко перехожу к тяжелой артиллерии. Я сползаю со своего стула, прислоняюсь своими бедрами к его раздвинутыми врознь ногам и тепло шепчу на ухо:       — Вот и познакомимся. — Интимный голос действует как успокоительное, и Сантьяго проникается им. Святой не такой уж чистый, как казалось. Ведь его рука нагло огладила внутреннюю сторону моего бедра, немного поднимаясь наверх — к промежности, да только вот я ни на грамм не промокла.       — Пошли, — хрипит он. — Я знаю одно местечко здесь.       Он приводит меня в закрытую комнату на втором этаже. Сразу начинает зацеловывать, проводить руками по груди, ахая и возмущаясь. Он страстный, верно, приходится подыгрывать, чтобы не заподозрил. Прогибаюсь, целую в ответ, но ничего не чувствую. Я словно кукла, которая ждёт, когда ею наиграются, чтобы поставить на дальнюю полку. Но я не даю Святому залезть мне в трусы. Грубо отстраняю, отталкиваю от себя и отхожу в сторону. Тут же притягиваю его к себе, снимаю галстук и аккуратно завязываю ему руки в интимном жесте, опрокидывая на мягкий диванчик позади. Снимаю с себя шарф и завязываю глаза ему. Король похоти — однозначно. Он с удовольствием принимает игру, пьяный и распалённый. Тихо выскальзываю из номера и спускаюсь в бар. За круглую сумму выпрашиваю бутылку абсента и беру её с собой наверх. А Святой уже негодует, хочет продолжения, пытается сдёрнуть с себя галстук, но я слишком умна, чтобы вот так вот отпустить его. Он успокаивается, когда слышит мой голос.       — Ты готов?       — На все сто процентов, — хрипит он и охает, когда я провожу носком обуви по его набухшему бугорку под натянутой тканью. — О, Боже!       Да ладно, Господу как-то не до твоих оргазмов.       — Ты первая женщина, которая заставила меня захотеть! — взвывает он.       — А что? Раньше были только мужчины? — хмыкаю я, откупоривая бутылку. Прикрываю её рукой, чтобы пьяный мозг Святого не унюхал крепчайший алкоголь. В правой руке у меня зажигалка.       — Никто. Никто не удостаивался этой чести, — пьяно выдает он, а мне хочется рассмеяться. Чести? Много о себе думает.       — Да я везучая.       — Тебе повезло. Я оттрахаю тебя самым жестким способом так, что ты не сможешь ходить и будешь молить ещё и ещё. После того, как принесёшь мне удовольствие, будешь моей ручной шлюхой и будешь отсасывать за каждую провинность. — Я затыкаю этот пьяный бред Святого поцелуем, а после приоткрываю его рот. Резко, так, что он дёргается на месте, я заливаю в него абсент. Почти как «кристальный чешский». Что нужно? Ах да, огонь! Тоненькая струйка стекает по его губе, и я с щелчком поджигаю её. До него тут же доходит вся ситуация, но поделать Святой ничего не может. Руки связаны накрепко, а его челюсть я сжимаю, чтобы не разжалась.       — Поговорим, Святой? — хриплю, но говорю без привычного акцента.       Но первые минуты он и голоса подать не может, абсент прожёг его горло. Ведь он неправильно его выпил.       — Кто ты?       — Здесь вопросы задаю я. Я ищу одного человека. Торговец оружием — Американец. Он один из твоих поставщиков, — рублю с плеча, понимая, что в таком состоянии он долго не протянет.       — Да… Американец… но зачем?       — Я хочу пару его игрушек…       — НЕТ! Нет! Если он тебя найдёт, то не отвяжется! — сквозь ладонь в перчатке кричал Святой. Но комната съедала звуки на раз и снаружи ничего не было слышно.       — Он уже нашёл. Как на него выйти?       Сантьяго молчит.       — Как выйти на Американца?       — Через Моргенштернов… есть один поц, недавно попался за незаконное ношения оружия. Найди его. Этот пацан… работает на некого Бейна — торговца информацией…       — Ты хоть в лицо его видел?       — Через посредников — каждый раз приходил новый… — Бью его по голове.       Плевать. Он больше не нужен. Святой хлюпает кровью из разбитой губы. Поднимаю его голову и заливаю в него еще абсента. В принципе, избавиться от Сантьяго будет неплохо. Пусть умрёт от отравления. Поджигать не буду, слишком палевно.       Пей. Больше, ты не глотаешь, но получаешь. Умрёшь, когда твой желудок прожжёт, когда мочевой пузырь будет плавиться, а член иссохнет.       Выхожу из комнаты и покидаю здание через чёрный выход.       Информация, сказанная Святым, неоднозначна, но его бормотания я разобрала. Моргенштерны — Кларисса, возможно, она занимается каким-то делом. А вот Бейн… тут уже будет ностальгическая встреча, потому что я думаю о неком сюрпризе. Возможно, я даже приду к нему сакма, без всяких масок.       Кстати об этом, в ближайшем китайском ресторанчике снимаю с себя силиконовую маску с лица, поджигаю в баке парик. В следующем — снимаю лишние атрибуты одежды, а в третьем — привожу себя в порядок.       Уже идя домой пешком, вечером в центре Нью-Йорка, почти у Манхэттена, я замечаю преследование. Черт, кто же это? Незаметно начинаю петлять среди прохожих и резко заворачиваю в сторону. Он не останавливается и в особенно многолюдном месте догоняет меня. Я с разворота бью ему в лицо. Оглушенный, он цепляется за меня. Я успеваю ударить его рукой по запястью, и его рука соскальзывает. Раздаётся выстрел. Чёрт! В бок! Я перехватываю его пистолет и заталкиваю в переулок рядом. Одним выстрелом, несмотря на собственную боль, я убиваю его.       Куда мне пойти?! Что же… постойте-ка, в паре кварталов отсюда живёт Клэри. Отлично, её только не хватало… но она ближе всех, а такси я не могу вызвать. Фредди мне мозг проест, если узнает. Осмотреть тело нападавшего у меня нет сил. …       — Меня подстрелили на улице.       — Что? — Только пусть не начинает. Я устану от неё. Но Кларисса лишь обессилено садится на корточки, наблюдая, как я себя зашиваю, уже вытащив пулю. Рана болит неимоверно, но благо, выстрел был неточным и неудачным. Задеты только мясо и кожный покров.       — Кто-то подошёл и выстрелил, после — убежал. — Конечно же, я умалчиваю о трупе в подворотне. И как прохожие не заметили этой потасовки? Всё, конечно же, просто. Все слишком задолбавшиеся и уставшие, чтобы смотреть, как в кого-то стреляют.       — Ты не видела нападавшего? — В её глаза я читаю беспокойство. Она такая хрупкая и невинная.       — Нет, Клэри, не видела. Это неважно. Не говори никому, что я здесь, и о произошедшем. Особенно Валентину или Себастьяну.       — Почему?       — Потому что это просьба, Клэри, пожалуйста, молчи и дай мне переночевать у тебя. Завтра придет мой человек и осмотрит меня.       Лицо сестры нечитаемое, но она недовольно выдыхает. Согласна, значит. Кларисса выпрямляется и смотрит на меня на одном уровне. Хоть когда-нибудь. Ведь я высокая, а она — дюймовочка.       — Хорошо. Только посмей загадить мой диван кровью.       — И не подумаю.       Впервые искренне за весь день я улыбаюсь.