Amabilis insania

— Ты красив, — Дино говорит ему уже в тысячный раз и целует в висок. Вампир у него в руках снова шевелится и молчит. В тысячный раз, и так же будет в тысяча первый и дальше по списку. Но святой отец Дино Каваллоне сдаваться не привык. — Ты красив, — в этот раз он целует строптивого Хибари Кею в щеку, потом, почти без перехода, в плечо. Вампир вздыхает так, что становится очевидно: то, что он сейчас откроет рот — это одолжение, за которое священник заплатит кровью. Дино не против — сексуальное наслаждение в момент укуса настолько велико, что единственное, что их останавливает — Хибари не может выпить все, а пик наслаждения мужчины придется на тот момент, когда крови в его теле останется ровно на предсмертный оргазм. — Я все равно тебе не верю — ты можешь пользоваться тем, что я не отражаюсь в зеркале.       Вот и еще одна проблема. Хибари Кея — нечеловечески красив, как нечисти и положено, но он не отражается в зеркалах. С малолетства он слышал только то, что он урод, и вокруг наверняка были другие немертвые, так что и красавцев наверняка было действительно много, но…       Кто бы мог подумать, что вампир с откровенно инкубными замашками, от которого Дино голову кружило, будет так закомплексован и поначалу попытается его убить за признание, что Кея слишком красив, чтобы перед ним устоять.       Они сидели перед зеркалом уже три часа. Зеркало было старое, в потемневшей от времени металлической раме. Другого найти в запасниках старой церкви было просто невозможно, но учитывая, что остальная деревня иногда не могла похвастаться тем, что у них вообще есть что-то из металла, хотя бы один подсвечник — это уже было целое богатство. — Ты красив, — Дино кончиками пальцев сдернул сорочку с худого плеча и поцеловал выпирающую косточку. Будь он вампиром — не колеблясь бы впился клыками в нежную шею, но удел человека — целовать шелковую белую кожу, приятно теплую — Кея сегодня кормился на нем, так что тепло это почти похищенное. Но Дино наплевать. Он отдаст этому вампиру столько своей крови, сколько тот пожелает.       К чести Хибари — тот не злоупотреблял никогда.       В этот раз ответа опять не было. Дино пальцами нашел завязку на чужой сорочке. В полном одеянии священника было тепло, но оно мялось, а еще на нем будет видно каждое пятно.       Вспомнив белые дрожащие бедра юноши, которому могло быть шестнадцать вечно, столь суетные мысли голову святого отца быстро покинули. Хибари Кея может расти еще пару тысяч лет — к этому времени уже будут не важны не только пятна, но и Дино пропадет из чьей угодно памяти, не оставив там и следа. — Ты красив, — он лижет острые ключицы, пока лежавшая на животе юноши рука ползет вниз и ныряет тому в штаны. Плоть твердеет в несколько грубоватых движений, Кея прерывисто стонет и прогибается в спине, заводит руку себе за голову и запускает пальцы в светлые волосы. У священника в зеркале совершенно очевидно стоит. Реальность же куда слаще — Кея выскальзывает из одежды, как рыбка из рук, а еще он прекрасно смотрится, когда отбрасывает свое упрямство и становится на колени или на четвереньки.       Сегодня он хочет контроля и потому толкает на спину самого Дино. Белые руки задирают рясу — у Каваллоне в следах от клыков все бедра и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто оттуда пил. — Ты красив, — Дино охает, когда Хибари опускается сверху. Прикасаться ему нельзя — только смотреть и поддерживать немного позже. Сейчас еще рано, рано, рано…       Спустя десять минут скачки, когда во рту все пересыхает, он уже не так уверен. Хибари красив, а еще те самые инкубные замашки позволяют ему кормиться во время секса. Дино уже не помнит, что мужеложство — грех, его от окончательного падения в объятия порока удерживает только гордость. Гордость, которая твердит, что кончать надо, когда ты сверху.       Поэтому Кея оказывается на спине на остатках бархатных штор, недовольный, но быстро теряющий свою хмурость, начинающий кричать и извиваться от удовольствия, а Дино двигается, нависнув над ним, и теперь ему можно не скрываясь улыбаться, целовать и кусать бледное горло, выкручивать до боли нежно-розовые соски и посасывать припухлую нижнюю губу.       Вампир весь сжимается, но в итоге все равно кончает, и это единственные мгновения, когда он так умилительно раскрыт и беззащитен. Мгновения, что быстро заканчиваются, а Дино получает удар по плечу и почти жалобно звучащее: — Ненавижу, когда ты кончаешь внутрь!       Священник усмехается. Его семя — тоже маленькая жертва на алтарь ненасытности этой нечисти, но капризы всякий раз такие, словно он снова лишил его девственности.       Кея не шевелится — переводит дыхание, прикрыв глаза. Дино отпускает его бедра, которые он держал руками для нужного угла, целует одно колено и наклоняется поближе к лицу, касаясь целомудренным поцелуем губ. — Ты красив, — мягко и уверенно говорит он снова, встречая недовольный блеск ртутно-серых глаз своими янтарными. — И я не понимаю, зачем нам нужно было зеркало, если ты все время мог увидеть это в моих глазах.