Amabilis insania

      Витражи окон, преломляя солнечный свет, расцвечивают пространство цветными пятнами. Запах ладана забивается в нос, когда Кея бестрепетно пробует посидеть на жесткой скамье, потом отворачивается и замирает: роза миланского собора не похожа на те, которые он видел до этого в Европе. Кея неприкрыто любуется возносящимися ввысь сводами и опускает взгляд, оглядываясь.       В соборе сегодня удивительно пустынно, и Хибари хотел бы, чтобы так и оставалось. Что-то ему говорит, что, во-первых, в пустынности отчасти виноваты люди Каваллоне, а во-вторых — пока здесь тихо, это место приобретает куда большее очарование, чем когда здесь собираются толпы.       Кея оглядывает просторную залу, где даже пыль пропитана верой в чужого для него Бога, и думает только о том, что несмотря на красоту, здесь он не чувствует покоя и желания подумать о вечном. Молодой мужчина передергивает плечами и переводит взгляд на своего спутника.       Дино сидит на спинке ближайшей к алтарю скамьи и от ангела за его спиной видно только крылья. Кея, уже почти равнодушно оглядывающий пустой костел, думает, что если Каваллоне и был когда-то воином Небесного легиона, то уже давно пал: мафия не во всех убивает свет, но сгущает краски так, что приходится держать небольшую армию психиатров или спонсировать какой-нибудь приход под боком — приход, к слову, выгодней. Дино вот тратится среди прочего на Миланский собор, как настоящий патриот поддерживая чистыми деньгами его финансирование.       Итальянцы и в особенности мафиози явно слишком сентиментальны. В них так много чувств и глубинных мыслей, они порывисты и горячи. Кее не понять — его боги родом с востока, здесь же нет ни одного коренного, которому он бы сделал пожертвование. Италия чуть ли не колыбель цивилизации в глазах Европы, но Кея только хмыкает: эта цивилизация омыта горячей кровью и предательствами, она дала начальный виток порокам и не ему восхищаться ее непостоянством.       Хибари равнодушен к священникам всех мастей, как и к психиатрам — ему возможность выговориться не требуется. Кея отлично живет сам с собой. Для него расправа с нарушителями границ его территории — дело естественное, совесть его не мучает. То, что единовременно он убивает тех, на кого Зверек покажет пальцем, ничего не меняет: большому хищнику — большой кусок земли, Александр Македонский знал толк в становлении очень большим хищником. А у Савады всегда из каких-нибудь щелей вылезали самые интересные оппоненты. Началось все еще с Рокудо, который теперь тоже пашет на благо родины, а закончилось… А оно не закончилось.       Хибари — двадцать шесть, он впервые в Италии, и Дино таскает его по Милану, улыбаясь уголками губ, прикрывая глаза тяжелыми веками. Ресницы у него — как белое золото от солнца. Он в черном костюме с белой рубашкой, Хибари отличается от него только тем, что вместо пиджака у него жилет и тонкое пальто — он может себе их позволить, Дино — нет. Кее не надо трогать мужчину руками, чтобы почувствовать веющий от него кромешный мрак амбиций, алчность, желание с горькой горошинкой жадной похоти, и словно вишенка на торте с пропиткой из досады — потихоньку пропитывающиеся кровью бинты на торсе.       Последние тормозят их прогулку больше всего. Сейчас Дино попросил подождать минутку, а сам пытается бороться со спазмами. Активировать пламя и лечить себя он пока не может — у него не хватает на это сил. Обычно строго заправленная в брюки рубашка сейчас топорщится поверху, галстук ослаблен дрогнувшей рукой уже давным-давно. Хибари цепляет мелочи и отличия краем глаза, но пока что не навязывается, хотя мысли у него невеселые. Дино тридцать три, а загружает он себя, словно ему все еще двадцать. Японцу кажется чудовищно неправильным то, что Ханеума ради него пытается казаться здоровее, чем есть на самом деле. Но он отлично помнит, что такое гордость и достоинство воина, которых у блондина хватает. В конце концов, это упрямство Дино наработал и благодаря ему тоже.       Хибари с тех пор немного смягчился, но Каваллоне продолжает идти по инерции уже больше десяти лет.       Можно назвать удачей то, что упрямство — это та серебряная ложка, во рту с которой Хибари родился: Кея теряет всякое терпение, когда лицо мужчины становится характерно белым, и безапелляционно тащит его в сторону кабинок исповедальни. Через минуту с другой стороны резво выбегает святой отец, а еще через пять он же возвращается с аптечкой.       Хибари на закругленно-обтекаемом по-акценту итальянском показательно журит Дино за то, что тот не остался в больнице, а глаза его обещают мужчине: сейчас они выйдут и он сдаст упертого босса Ромарио в руки, и проследит, чтобы выпендрежник лежал бревнышком до самого заживления. Дино, на которого потенциально не смотрят чужие, улыбается куда теплее и привычнее, чуть-чуть сдвигая маску босса, и стискивает зубы: от боли, когда Кея отделяет бинты от кожи, перехватывает дыхание. Каваллоне закрывает глаза, но Хибари наконец-то видит идущий от него чистый свет, пробивающийся через густую темную дымку — Десятый босс Каваллоне дает волю более уязвимому Дино, скрытому внутри него вечно молодому итальянцу. Позволяет тому самому шебутному и неуклюжему парню выглянуть из скорлупы, и посмотреть из-под длинных ресниц с душераздирающей нежностью на бывшего ученика, который опустился на одно колено и пытается сообразить, кого убить за три пулевых в животе мужчины, аккуратно зашитых и обработанных, но от этого не менее болезненных.       Какого черта Дино скачет с ним по Милану становится первостепенным вопросом, который Кея хочет задать, но он пока что только губы поджимает. Его мнение едва ли актуально сейчас.       Альфредо Каваллоне за десятилетку растерял непринужденность и простоту общения с новыми людьми. Он неприступен на уровне подсознания, а в Милане и вовсе не похож на чудесную солнечную лошадку, которой Кея привык когда-то вытирать пол и которую щадил каждый раз, после нового проигрыша мужчины, исключительно от любви к искусству. Этот более темный и закрытый Дино позволяет себя забинтовать чистым бинтом, но встает сам. Кея испытывает смутное желание ударить его и вынести на плече, но у Дино, едва они выходят из кабинки, использованной не по назначению, взгляд становится очень острым. Внутренний стержень расцветает лепестками-лезвиями, но это зрелище Кея сегодня уже видел. В первый раз было просто интересно, сейчас он готов наивно расстегивать обратно рубашку и искать под ней Дино, к которому привык — мягкого и теплого, понятного и простого.       Они садятся в машину, едва Кея ябедничает Ромарио, и упрямца Каваллоне его же люди чуть ли не на руках уносят и грузят в салон. Хибари довольно улыбается — на миг маска Дино дает трещину, и его внутренний свет вырывается сквозь нее изумлением и очевидной обидой, которые греют злопамятному японцу сердце. Кушай, Дино, это называется забота о которой не просили, я помню, ты любишь причинять такую.       К ночи Дино почти здоров — Кея видел, как мужчина уминал ужин, восстанавливая силы, а потом теплый поток пламени Солнца успел пронестись по всему особняку. Кея в своей комнате едва не простонал от удовольствия — совершенно привычное, теплое касание пламени прошлось по нему с ног до головы, согрев и приласкав пару нывших мест. Приятная слабость и истома — это то, за что Хибари любит пламя Дино особенно нежно: после работы Реохея хочется вскинуться и в приступе активности забить до смерти вдвое больше людей. У Дино получается оставлять совсем другое послевкусие.       Хибари неспешно раздевается ко сну, когда в дверь за его спиной едва слышно стучат и не дожидаясь ответа, входят. Кея, успевший остаться в одной расстегнутой рубашке, лениво оборачивается — ангел падшего воинства, Альфредо подпирает спиной его двери и нечитаемым взглядом смотрит на его тело. Кея хмыкает, и мысленно снова проводит разделение мужчины на Дино, который его неуклюжая лошадь и способен порезаться бумагой до мяса, Альфредо, который жадный, с внутренней дымкой мрака и алчными взглядами, и на босса Каваллоне, который просто сволочь нечитаемая. Сейчас в его спальне стоит симбиоз второго и третьего. Кея преисполняется спокойствия, и, без колебаний и заминок переодевшись в халат на глазах у наблюдателя, идет заваривать чай: у них в ближайшие полчаса игра «я знаю, что ты меня хочешь и ты знаешь, что я это знаю».       Желание к друг другу в них — обоюдно. Исполнение взаимного желания до стадии получения удовольствия — хромает на обе ноги, хвастая инвалидностью. Кея не любит поцелуи и любит подернутые темной дымкой взгляды Альфредино на него. Он провоцирует, даже когда не хочет.       Дино любит ощущать в Кее ячейку специально для уступок себе любимому, но не любит, когда Кея опять делает все, как хочет — а он всегда все делает, как хочет сам. Перманентная покорность — не их случай.       Сейчас Кея позволяет себе оставить за собой право соблазнять, но не давать, а Дино позволяет подогревать свой интерес до новых температур почти бессознательным флиртом — грация Кеи не дает усомниться в непреднамеренности процесса. Хибари не делает ничего, чтобы соблазнять, он не видит себя глазами Дино, но именно этим подкупает еще больше. Заставить облачника увидеть, насколько тот хорош — одна из маленьких грязных фантазий Каваллоне.       Прижимая к себе, лишь прижимая пока, полуобнаженное тело и чувствуя ленивое блаженство Хибари, который от простого контакта кожи получает удовольствия больше, чем некоторые — от сексуального акта, Дино с облегчением думает, насколько все славно складывается: если бы Кея отказал ему в доступе к телу совсем, Дино бы с ума сошел уже давно. А так — медленно, ненавязчиво, отодвигая от высокоуровневого эмпата свои мысли на тему «побыстрее бы уже», они нежатся друг у друга в объятиях. Далеко идущие планы и амбиции накрывает обертка смирения. И ни один не готов сказать другому, имеющему иное восприятие, слишком сложное и громоздкое, насколько же хочется иногда сделать все проще: с тысячей поцелуев, с тысячей укусов, со страстным шепотом и безумным слиянием тел.       Увы, это не для них. Горячо дышащий на золотую кожу плеча Кея прикрывает глаза — от веющей жадности Дино и алчного тупого желания его всегда воротит, Кея уже многократно объявил войну этим чувствам в мужчине. Пару раз Каваллоне даже стыковался с тонфами — совершенно бесцеремонно и заслуженно: Кея не любит чувствовать себя вещью. Кея не любит не резонировать партнеру в ответ. Но жадности он к Дино не ощущал никогда — воспитание не то. — Я не могу дать тебе всего, — напоминает Кея, когда Дино снова заходит за рамки, сжимая ладонью мягкую и теплую плоть свернувшегося в клубок парня. Кея кусает губы — тело не против, но разум привычно противится. Его упрямство в подсознательном отторжении монопольного обладания — Хибари хочет быть себе единственным хозяином, без зависимости от кого-то еще. Страх контроля посторонним он впитал еще с молоком матери.       Дино от таких слов уже давно не больно, но он прикрывает глаза и прячет задумчивую улыбку. Ему тридцать три, он босс мафиозной семьи и привык искать выгоду везде. Он видит ее и теперь, и ленивых поглаживаний не прекращает. — Не давай. Пусть этот вызов будет вечным.       Дино совсем не против, чтобы так оно и оставалось, до самого конца. Этот союз напоминает ему миланские витражи: куски цветного стекла и перегородки из свинца. Остро, жестко, красив. При его образе жизни — отличный способ остаться в тонусе.       Облака созданы, чтобы оставаться самобытными, даже если их всегда незримо держит в солнечных руках небо.       У Кеи другое мнение.       Облака созданы, чтобы оставаться одинокими.       Но может быть — только может быть! — в этот раз, это не его случай.