Капитан Риччи

Риччи начала думать, что ее жизнь складывается не так уж плохо. Какая разница, в какие неприятности она влипнет, если все равно не умрет? Все, что ей придется сделать в том случае, если ее раскроют – сбежать с корабля и начать новую жизнь под новым именем где-нибудь еще. Как будто все вокруг является компьютерной игрой с эффектом погружения и бесконечным запасом жизней. Только две вещи беспокоили ее. Во-первых, по словам Малкольма, Церковь нашла какой-то способ бороться с Вернувшимися. Риччи не имела возможности выяснить, правда ли это. Но даже если никто не способен отделить ее душу от тела, подсказывал ей инстинкт самосохранения, есть множество способов сделать ее дальнейшую жизнь крайне неприятной и болезненной. Риччи приняла решение держаться подальше от церковников всех конфессий – на всякий случай. На ее счастье, в Новом Свете было не так уж много посланцев Церкви. Второй раздражающей ее вещью была жара. Невыносимая, изматывающая, удушливая жара, от которой не спасал даже ветер, и беспощадные лучи солнца, из-за которых клочьями облезала кожа на всех неприкрытых частях тела. Капитан Уайтсноу проводила большую часть дня, лежа на койке в своей каюте и прихлебывая ром. Риччи не могла представить, как можно выпить столько алкоголя в такую погоду. *** С появлением Юлианы Риччи не заметила изменений на камбузе к лучшему. Корабельное меню по-прежнему состояло из похлебки «Несварение желудка», солонины «Смерть печени» и сухарей «Прощайте зубы». Риччи научилась поглощать все, даже не морщась, но это не означало, что она не скучала по нормальной еде – или хотя бы еде из школьной столовой. Но больше всего она тосковала по сладостям. На корабле и не слышали о понятии «десерт». Так что, услышав крик впередсмотрящего: «Судно по левому борту!» Риччи почти обрадовалась возможности оставить порцию недоеденной, поспешив за капитаном на палубу. «Ночь» пришла в движение: летела по вантам команда, на артиллерийской палубе суетились подносчики ядер, матросы натягивали защитную сеть, чтобы обломки рангоута не падали на головы, и составляли заслон из мешков с песком. Риччи исполняла свои обязанности, стоя за правым плечом Уайтсноу, которая рассматривала приближающийся корабль в подзорную трубу. – Поверните к ветру, мистер Тью! – приказала она, опустив трубу. – Это «Нуэстра Сеньора де Аточа», она идет из Картахены, и ее трюмы полны первоклассного товара. Команда ответила ей радостными криками. Лавируя, пытаясь оказаться в тактически выгодном положении, корабли сближались. Ядро, пущенное с «Нуэстры», плюхнулось перед носом «Ночи», но капитан не отдала приказа об ответной стрельбе и, разумеется, и не подумала класть судно в дрейф. Риччи заметила Юлиану, вышедшую с камбуза и с любопытством смотрящую в сторону испанского судна, и живо представила, что может сделать с ее телом шальное ядро, ударившее в фальшборт поблизости. – Спустись вниз, – велела она. – Здесь слишком опасно. – Я тоже хочу драться! Юлиана показала ей кинжал, зажатый в руке с первыми мозолями от тренировок. – Только если станет совсем плохо, – сказала Риччи. – Иди в трюм. Не будь она бессмертной, тоже предпочла бы укрыться там, куда не достанут пушки. Она вернулась к Уайтсноу, наставлявшей тех, кто пойдет в абордаж. Риччи, как и в прошлый раз, собиралась держаться возле капитана. *** Уайтсноу продолжала хладнокровно отдавать команды. «Ночь» повернула под ветер и начала сближаться для абордажного боя. Рангоут трещал, сыпался градом щепок и обрывков парусины, но главные мачты устояли, и судно осталось управляемым. Команда залегла за фальшборт, обложенный мешками с песком. Картечь свистела над головами, ударялась в щиты и разбивала борта. Кричали первые раненые. Суда сблизились на бросок абордажного крюка, по инерции ударились бортами, образуя из двух палуб единое поле сражения. Первым наскоком пираты пробились на палубу, но там испанцы встали намертво. Риччи разрядила пистолеты, целясь под края касок, не глядя в лица. По одежде текла кровь – она это чувствовала, но не могла сказать, ее это кровь или убитых ею. Над палубами разнесся ликующий вопль, когда одна из пиратских пуль убила капитана «Нуэстры». Строй испанцев распался: часть отступила к носу, часть на корму, а несколько человек поспешили укрыться внизу. – Мистер Тью, разберитесь тут! – крикнула Уайтсноу. – Я иду в каюту капитана. Боцман кивнул и взял управление общим сражением на себя – команда «Ночи», вошедшая в раж, уже не нуждалась в особом руководстве. – Трусы могут быть самыми опасными, – сказала Уайтсноу Риччи, жестам веля ей идти следом. – Что они могут... – Выбросить корабельную кассу за борт. Или сжечь бумаги. А то и вовсе поджечь корабль. Риччи следовала за шляпой с красным плюмажем, сжимая в руке пистолет и постоянно оглядываясь. Уайтсноу остановилась перед капитанской каютой. Встав сбоку от нее и перехватив абордажную саблю за лезвие, она с силой ударила эфесом в дверь. Четыре пули, пробившие дверь, стали ей ответом. Мэри-Энн тут же оказалась прямо перед запертой дверью. Упершись плечами в противоположную стену, она ногой выбила замок и бросилась внутрь. Четырем солдатам и, судя по костюму, какому-то из офицеров пришлось вступить в ближний бой. Схватка была бы неравной, если бы перед ними была не Уайтсноу. В первую же минуту она убила офицера и пристрелила одного из солдат. Пока Риччи сражалась с другим солдатом, капитан фехтовала сразу с двоими – и через еще минуту отправила одного из них на тот свет. Но при этом ей пришлось упустить из виду второго на пару секунд, за которые он успел схватить пистолет со стола и разрядить его в лицо Уайтсноу. Брызнувшая кровь запачкала Риччи лицо. – Капитан! – крикнула она. Риччи так потрясла смерть наставницы, что она даже не поняла, почему под сердцем похолодело. Опустив глаза, она увидела, что из ее груди на несколько дюймов высовывается лезвие меча. Риччи обернулась как раз вовремя для того, чтобы вонзить собственный меч в живот солдату, пребывающему в уверенности, что он убил ее. Она резко развернулась, готовая к драке с убийцей капитана, но обнаружила, что необходимости в этом нет – в каюте на ногах остались лишь они с Уайтсноу. Человек не может выжить после выстрела в лицо. Если он не Вернувшийся. – Капитан? – не своим голосом окликнула ее Риччи. «Сейчас она развернется, я увижу кровь на ее лице, и пойму, что этот ублюдок промазал и только задел ее, а не снес полчерепа выстрелом, как мне показалось». Уайтсноу повернулась к ней – лицо ее было запачкано кровью, но совершенно цело, а по рисунку капель отчетливо читалось, что пуля попала прямо в центр лба – ее глаза расширились на секунду и сузились снова. Риччи с опозданием поняла, что человек с пробитой мечом грудью не может стоять так уверенно, как она. Хотя какая разница? Мэри-Энн Уайтсноу должна была понять ее природу еще тогда, когда она не умерла от ножа Элис. «Этого просто не может происходить», – думала Риччи, заводя руку за спину и вытаскивая из себя кусок тупого со следами ржавчины железа. Но это происходило. – Теперь, когда ты знаешь то, что знаешь, только один из нас может выйти отсюда, – произнесла Мэри-Энн. – Почему? – произнесла Риччи, так и не решив, какой вопрос задать: «Почему ты спасла меня тогда?» или «Почему ты хочешь меня убить?» – Потому что ты – такая же, как я, – сказала Уайтсноу. – Верьте мне или нет, мисс Рейнер, но это единственное объяснение. Для всего. Риччи вспомнила одно сильно меняющее ситуацию обстоятельство, которое напрочь вылетело у нее из головы при виде угрозы в глазах капитана. – Но ты ведь не можешь меня убить! Уайтсноу снисходительно улыбнулась. – Ты зря считаешь себя в безопасности, – сказала она. – Мы не принадлежим этому миру, поэтому ничто созданное им не способно нас убить. Но это не относится к созданиям извне – демонам… или другим Вернувшимся. «Значит, каждый раз, когда она выбивала из моих рук саблю, я оказывалась на шаг от гибели?» – Схватка насмерть? – уточнила Риччи. – Но зачем ты тогда возилась со мной все это время? – Убивать того, кто не способен оказать сопротивление, недостойно… и неинтересно. Ты и сейчас не представляешь настоящей опасности, но выбора у меня больше нет. Ты не умеешь хранить тайны. Даже свою бережешь скверно, свою жизнь я тебе в руки не дам. Риччи перехватила саблю двумя руками, чтобы суметь отразить первый удар – она предполагала, что он будет куда сильнее тех, что она привыкла получать от Уайтсноу. Риччи не питала больших надежд на то, что останется в живых – она десятки раз сходилась с капитаном в схватке, и не смогла нащупать ни одной уязвимости в ее броне, ни одной слабости, которая могла бы обернуться для Уайтсноу поражением. И в этом бою она не могла прибегнуть к трюкам вроде тех, что провернула с Фареской и Томпсоном. Риччи даже не пыталась атаковать, потому что этим только приблизила бы печальную развязку для себя. Может, это и было глупо, но она собиралась отсрочить свою смерть хотя бы на пять минут. Уайтсноу теснила ее в угол, где, лишив Риччи возможности сделать шаг назад, смогла бы без проблем расправиться с бывшей ученицей. Но при очередном шаге вперед ее нога опустилась в лужу крови, растекшуюся из-под убитого ею солдата, и поехала в сторону. Пытаясь удержать равновесие, Мэри-Энн запнулась о его руку и полетела вперед – на Риччи и ее выставленную вперед саблю. Не успев и моргнуть, Риччи очутилась на полу, придавленная телом Уайтсноу. Плечо, проткнутое капитанской саблей, полыхнуло болью, и что-то теплое потекло ей на грудь. В первое мгновение Риччи решила, что это ее кровь, и что она сейчас умрет, потому что крови было много. Но через пару секунд она поняла, что не понесла никаких увечий, за исключением пропоротого, и то неглубоко, плеча и синяков. – Капитан? – в панике позвала она, отстраняя Уайтсноу, и замерла, прикусив язык. Она никогда не смогла бы сделать так специально, но по случайности ее сабля при падении попала в уязвимое место в районе застежки и пронзила верх легкого, судя по кровавой пене на губах капитана. – Капитан! – воскликнула Риччи, совершенно забыв, что стояло на кону в схватке. – Я сейчас… Риччи обхватила лезвие, собираясь вытащить лезвие – она отчаянно надеялась, что рана залечится, как все ее раны, и старалась не думать о том, что плечо все еще болит. Но Уайтсноу обхватила ее руку своей, мешая выдернуть клинок. «Бесполезно», – прочитала Риччи в ее глазах. От осознания того, что капитан умрет у нее на руках – и от ее руки – хотелось взвыть. – Мы же не можем умереть! – прошептала она, словно стараясь убедить Уайтсноу жить. Словно что-то зависело от ее желания. – Мы же заключили договор с… кем бы он ни был… Риччи не помнила его условий, но лишаться человека, которым она восхищалась и у которого училась, было слишком несправедливо. – Бог Удачи, – усмехнулась Уайтсноу, кашляя кровью. Белый воротник окрасился пурпурным. – Или демон. Плевать, кто он. Он любит новичков… и больше не меня. «Не разговаривайте», – хотела сказать Риччи, но не стала. Жизнь уходила из Уайтсноу быстро и неумолимо. – Зеркало, – вдруг произнесла та, сжав на мгновение ее ладонь. Риччи почувствовала, как ее хватка слабеет, и пальцы холодеют. – Ка… Уай… Мэри-Энн? – она впервые вслух назвала капитана по имени. Но та не ответила. Она положила вторую ладонь на грудь Уайтсноу, но не почувствовала ни дыхания, ни биения сердца. Капитан Мэри-Энн ушла туда, куда отправляются все, заключившие сделку с человеком в плаще. «Человеком без лица», как звала его про себя Риччи. Она опустила тело капитана на доски пола, подобрала ее шляпу и побрела на палубу, чувствуя себя куда более одинокой, чем в тот день, когда она очнулась на острове, не помня своего имени. *** Идя по коридору, Риччи слышала отголоски боя. Сражение, разбившись на десяток мелких схваток, все еще продолжалось, и было далеко от завершения. Смерть капитана Уайтсноу могла склонить чашу весов не в их пользу. Но Риччи слышала не только пистолетные выстрелы и звон стали, но и кое-что гораздо более опасное. Треск огня. Она знала, насколько опасен пожар на корабле. Особенно в той части корабля, где, как она подозревала, находится арсенал. «Какой придурок уронил лампу рядом с пороховыми бочками?», – подумала Риччи. – «Или он сделал это нарочно, чтобы корабль не достался нам?» На секунду она замерла, размышляя. Она могла попытаться остановить огонь. «Но что, если я не успею? Смогу ли я оправиться после того, как окажусь в центре взрыва? И как же это будет больно, наверное! Но корабль… Ладно, где этот проклятый погреб с порохом?» Но чтобы добраться до него, надо было подняться на палубу и пересечь ее, а это был не близкий путь, да к тому же навстречу ей попалась пара испанцев, собирающихся искать убежища в трюме, и не обрадовавшаяся встрече с пиратом. Она успела только выбраться на палубу, когда взрыв все-таки прогремел. Риччи оглушило на несколько секунд, и она пришла в себя в воде. Шляпа Мэри-Энн была крепко зажата в ее пальцах. Слегка потрепанная и насквозь промокшая, но узнаваемая. Риччи вскарабкалась на обломок фальшборта, чтобы не тратить силы на то, чтобы держаться на воде. Прошло почти полчаса, пока одна из шлюпок с «Ночи» не подобрала ее. *** На «Ночи» поставили паруса, чтобы уйти от воронки, способной затянуть судно. Обернувшись, Рейнар увидела круги от ушедшего под воду гигантского гроба тех, кому повезло меньше. Мертвецы достались морю – или море досталось мертвецам. «Ночь» не кренилась, не рыскала – обошлось без серьезных пробоин или невосполнимых повреждений такелажа. Но от команды Уайтсноу осталось не больше половины. Прислонившись к главной мачте, сидел Тью – раненый, но живой. Он посмотрел в глаза Риччи, ступившей на борт с капитанской шляпой в руке, и она поняла, что расслабляться рано. Символом власти над кораблем были шляпа и шпага Уайтсноу. Риччи держала шляпу, но шпага лежала рядом с Тью. Риччи не хотелось лишать корабль еще одного – и очень сильного – бойца, но она знала, что он никогда не простил бы ей даже того, что она обошла его, став старпомом. И уж тем более он не простил бы ей то, что она стала капитаном. Они молчали, но матросы один за другим оборачивались к ним, чуя предстоящее зрелище. Риччи подняла шляпу с красным плюмажем над головой. – Капитан Уайтсноу мертва, – объявила она. – Я сама видела, как испанский офицер ее убил. Он тоже мертв, и я объявляю себя капитаном этого судна. – Не слишком ли ты борзая, цыпочка? – скрипнул зубами Тью, поднимаясь на ноги. – Может, капитан Мэри-Энн и возилась с тобой, а я не стану. – Капитан Уайтсноу назначила меня старшим помощником, – напомнила Риччи всем. – Она считала меня более подходящей на роль старшего офицера, чем тебя. – Может, когда-то в парусах Мэри-Энн и не стихал попутный ветер, но удача отвернулась от нее. Айриш перехватил у нее галеон, «Нуэстра» пошла ко дну… И в отношении тебя она тоже ошиблась. – Может, она ошибалась, оставив тебя боцманом? Риччи провоцировала так откровенно, как только могла. Разобраться с Тью сейчас будет гораздо безопаснее, чем оставить такого врага у себя за спиной с возможностью предпринять против нее что-нибудь неожиданное. Схватить ее и выдать Церкви, например. – Нам с тобой на этом корабле, пожалуй, будет тесно, сказал Тью. – Есть только один способ решить, кто останется. – Голосование? – предположила Риччи. – Поединок! «Что ж», – подумала она. – «Так будет даже вернее». Она едва ли могла рассчитывать больше, чем на четыре голоса. – Эй, – окрикнул боцмана один из матросов. – Ты же ранен. Не лезь в драку. – Я и одной левой бы разобрался с девчонкой, – отмахнулся Тью. *** Второй раз в своей жизни Риччи смотрела, как чертят дуэльный круг. Она отдала шляпу Мэри-Энн Малкольму и сняла ботинки. Тью вручил капитанскую шпагу кому-то из матросов. На них снова делали ставки – Риччи слышала шепот. Сегодня ее шансы котировались чуть выше, благодаря победе над Элис. Они с Тью вступили в круг одновременно. – Ты сдохнешь! – выкрикнул он, подбадривая себя и играя на публику, и подкрепил свои слова ударом. Риччи едва успела поднять саблю. Руки загудели от удара, но она выдержала. Фареска бил и сильнее. На глазах у десятков зрителей она не могла позволить себе играть нечестно и не могла позволить Тью себя убить. В случае ошибки ей оставалось только прыгать в море… или перебить всю команду «Ночи» одного за другим, как перебила, наверное, Уайтсноу солдат в доме губернатора. Тью ударил снова, и снова Риччи отбила выпад, отступая на шаг назад. На этот раз получилось гораздо легче, и она даже заподозрила уловку, но пригляделась к тяжело дышащему Тью и поняла – он то ли переоценил свои силы, источенные схваткой на «Нуэстре» и ранением, то ли недооценил ее. Теперь у него просто не хватило бы сил на достаточно сильную атаку, чтобы пробить ее оборону. Однако, Риччи осторожничала и выжидала. Тью понял, что проиграл, где-то через пять минут, когда выдохся окончательно, а Риччи сохранила большую часть сил, отсиживаясь в обороне. Очередной удар – и их клинки скрестились, как и взгляды. – Сдайся, – прошептала Риччи во внезапном приступе гуманизма. Тью сжал зубы. – Я запихну твои подачки тебе в глотку, – прохрипел он. – Я все равно убью тебя! – Тогда нет причины оставлять тебя в живых, – бросила в ответ Риччи, отступая. Когда они сошлись снова. Риччи ударила по его сабле снизу, поднырнула и вонзила саблю по рукоять в живот Тью. Его сабля, выпавшая из руки, ударилась об палубу и отлетела к границе круга. От одновременного удивленного выдоха, кажется, поднялся ветер. Риччи посмотрела в лицо боцману. Он стиснул зубы, чтобы из глотки не вырвалось ни единого слова. Но его глаза просили: «Добей меня». Она знала, что такую рану практически невозможно залечить в условиях пиратского корабля в южных широтах. Что Тью будет умирать долго и мучительно. «Если я готова убивать людей, надо научиться брать на себя ответственность за их смерть», – думала она, вытаскивая саблю из брюха боцмана. Но она не смогла посмотреть ему в глаза, когда проводила лезвием по горлу. Опустив на палубу тело Тью, Риччи поднялась, выхватила из рук матроса шпагу и прицепила ее к поясу, взяла шляпу у Малкольма, отряхнула с нее пепел и надела на голову. Потом она повернулась и медленно обвела взглядом команду. В их глазах она читала удивление и страх. «Придется постараться, чтобы их заменили восторг и уважение», – подумала она. – «Но для начала неплохо». *** Риччи вошла в капитанскую каюту и окинула ее новым взглядом – взглядом владельца. Почти единоличного. Юлиана добилась разрешения поселиться вместе с ней, оставив старую клетушку старпома Фареске и Томпсону. Риччи согласилась – ради безопасности и компании. Но пока Юлиана была занята на камбузе, Риччи могла спокойно привыкнуть к мысли, что все окружающие ее вещи, включая корабль, отныне принадлежат не Уайтсноу, а ей. И что она никогда больше не увидит Уайтсноу, хотя ее повседневный костюм лежал брошенным на койке так, словно она через минуту войдет в дверь. Первым делом Риччи покопалась в одежном сундуке, подыскивая что-нибудь на замену безнадежно испорченной огнем и морской водой одежде, доставшейся ей от Элис. Сапоги Уайтсноу были ей велики, так что туфли пришлось оставить. Риччи выбрала к ним темные брюки, толстые белые чулки и самую простую рубашку. Хуже всего было с курткой. Перебрав все, Риччи остановилась на приталенном красном мундире, вероятно, английского флота, с которого были отпороты знаки отличия и заменены пуговицы. Риччи осмотрела себя в зеркале и удовлетворилась увиденным, а также вспомнила последнее слово Уайтсноу. «Зеркало. Что она имела в виду?» Риччи подергала бронзовую раму и почувствовала, как та поддается, сдвигаясь в сторону. За ней обнаружилось небольшое отверстие. В нем находилась небольшая шкатулка, а на ее крышке лежала сложенный в несколько раз лист бумаги. Красивые крупные, слегка размашистые и витиеватые буквы складывались в слова «Риччи Рейнер». «Я пишу это письмо в качестве своего завещания», – гласили первые строки. «Я рассчитываю, что это письмо попадет в твои руки, Риччи, но если этого и не произойдет, ты все равно единственная, кто сможет его прочитать. Ты новичок, а он всегда был милостив к новичкам. Когда-то он благоволил ко мне, но те года давно миновали. Я прожила сотню с лишним лет, я похоронила четырех мужей, и одного сама отправила на тот свет, но при этом мое отражение в зеркале все еще точно такое же, как в тот день, когда я ступила в этот мир. Вчера тот, на кого я полагалась годами, предал меня, и я видела человека в плаще во сне, так что полагаю, мне не отпраздновать еще одно Рождество. Но мне плевать. Я устала. Меня больше не интересует, почему он спас именно меня из миллионов людей. Если ты захочешь найти хоть какие-нибудь ответы, ты должна добраться до города Экон. Хотя, скорее всего, ты и там не узнаешь всей истины. Посмотри на этот город за меня. Надеюсь, он стоит того, через что тебе придется пройти, чтобы найти туда дорогу. Я слышала только то, что ее отыщет тот, кто справится с другими Выжившими. Оставляю тебе корабль. Впрочем, ты и так получила все, что принадлежало мне. Та, кого ты знала под именем Мэри-Энн Уайтсноу. Настоящее мое имя, досталось ему, полагаю». Риччи тщательно сложила листок бумаги, едва уловимо пахнущей чем-то цветочным и ромом, убрала его во внутренний карман и задумалась. «Могу себя поздравить», – сказала она себе. – «Я проведу всю жизнь восемнадцатилетним подростком с бушующими гормонами и не успевшей вырасти грудью». Оставленное капитаном в предвестье своей смерти послание рисовало мир еще более мрачным и опасным, в котором смерть была будничным делом. «Он любит новичков», – написала Мэри-Энн. Но можно ли полагаться на помощь того, чьи намерения, как и имя, и лицо, неизвестны? Риччи сильно не хватало сведений, но она понимала, что никто не станет делиться ими бесплатно. «Возможно, бегство в южные земли – лучший выход для меня», – подумала она. Но, хотя Риччи понятия не имела, что будет делать, если завтра объявится еще один Вернувшийся, желающий ее смерти, она уже уяснила, что бегство не является выходом. «А может, проблемы и не существует», – подумала она, лежа ночью без сна на капитанской кровати. – «Мэри-Энн не знала никого лично, а все рассказы похожи на нелепые небылицы. Вполне вероятно, что я осталась единственной Вернувшейся в этом мире». С этой мыслью она заснула спокойно. *** Только утром Риччи вспомнила, что в тайнике помимо письма имелась еще и шкатулка. Вернувшись после утренней вахты в каюту, она еще раз залезла за зеркало. В шкатулке не нашлось ничего интересного, только украшения Уайтсноу, снятые ей перед боем или не носимые по другим причинам: кольца, браслеты, жемчужное ожерелье и, привлекшие внимание Риччи, массивные серьги с изумрудами. У капитана была очень похожие, только с сапфирами, но они остались с ней до конца. Риччи вытащила их и примерила перед зеркалом, ими же проколов уши. Было больно, и кровь капала с мочек, словно Риччи была обычным человеком, и она с мрачным юмором подумала, что, наверное, сможет сама нанести себе смертельную рану, если захочет – или будет очень неловкой. Она повертелась перед зеркалом, разглядывая свое отражение в его мутноватой поверхности. Серьги ей совершенно не шли, выглядели на ней чужеродно, словно краденые. Еще они оттягивали внимание от и без того не слишком выделяющегося лица Риччи, так что, одев их на преступление, она могла бы быть уверена, что свидетели запомнят исключительно их. В довершение всего ее зеленовато-серые глаза по контрасту выглядели совершенно блеклыми, оттенка болотной жижи. Риччи с досадой вытащила серьги. Она вытирала с них кровь, когда услышала торопливые шаги в коридоре, и торопливо сунула украшение в карман. Дверь распахнулась, и в каюту вбежала Юлиана с пылающим лицом, что-то сжимающая в кулаке. – Что-то случилось? – встревожилась Риччи. – Кто-то к тебе приставал? Юлиана кивнула и тут же затрясла головой. Любопытство в Риччи только разгорелось сильней. – Рассказывай, – велела она, усаживаясь на сундук. Юлиана разжала ладонь и продемонстрировала ей ожерелье – ряд бусин, разных по форме и оттенку зеленого, но старательно расположенные в подобии симметрии. По центру помещался небольшой кусок зеленого бутылочного стекла. – Мило, – сказала Риччи. – Кто подарил? – Альберто, – опустив голову, еле слышно прошептала Юлиана. – Фареска? Надо же, какой прыткий! Ну, а в чем проблема? Не нравится? – Нравится, – вздохнула Юлиана. – Вот только… И она достала из кармана передника медный браслет, украшенный мелкими камушками, выглядящими очень дешево после вида изумрудов. – Это мне подарил Стефан. – Оу, – протянула Риччи. – И каждый просил пойти с ним на свидание в ближайшем городе, - призналась Юлиана. – Ну, так выбери того, с кем хочешь идти, а второму верни подарок, – ответила Риччи, все еще не понимая затруднения. «Что ж, та, кто красивее, выбирает первой». – Ни с кем из них не хочу, – тяжело вздохнула Юлиана. – Тогда верни оба! – Понимаешь… Когда мама заболела, нам пришлось продать все украшения. У меня не осталось даже простенького колечка, – Юлиана всхлипнула. Риччи колебалась не больше секунды перед тем, как вытащить из кармана серьги и протянуть их Юлиане, которая, забыв о слезах, с восторгом уставилась на чудесно переливающиеся даже в свете дешевой лампы изумруды. – Это серьги Мэри-Энн, – кашлянув, сказала Риччи. – Но я могу дать их тебе поносить. – Правда? – Юлиана посмотрела на нее сияющими глазами. – Я могу их взять? Спасибо, Риччи! Юлиана схватила ее в объятия – реакция, на которую, наверняка, надеялись и Фареска, и Томпсон. – Ерунда, – пробормотала Риччи. – Все равно я не люблю украшения. Может быть, ей и не шли изумруды, но она бы с удовольствием носила бы и самодельные бусы, и выигранный в покер браслет. – Теперь я смогу оставить себе все, – сказала Юлиана, счастливо улыбаясь. – И сказать им, что я пойду на свидание с тем, кто добудет мне что-то подходящее к этим серьгам. *** За обеденным столом в кают-компании стало просторнее, но Риччи, сидевшая теперь на месте Уайтсноу, не могла избавиться от ощущения пустоты. «Хоть и впрямь приглашай Юлиану присоединиться», – подумала она. Боцмана должна была выбрать команда, и голос Риччи не шел в счет. Но после того, как выяснилось, что на «Ночи» почти десяток кандидатов, у каждого из которых не больше трех голосов, Риччи решила воспользоваться властью капитана, чтобы назначить Малкольма выполнять обязанности боцмана. Сначала она вызвала его к себе. – Мэл, я хочу сделать тебя боцманом, – прямо сказала Риччи. Он посмотрел на нее глазами выброшенной на берег рыбы. – Меня? – переспросил он. – Но Ри… капитан, я совсем не гожусь для этого места. Риччи и сама не назвала бы его самым подходящим человеком на должность боцмана, но ей особо не из кого было выбирать. За два с небольшим месяца на «Ночи» она не слишком хорошо узнала команду, но в одном не сомневалась – почти любой из них постарается использовать повышение до боцмана в качестве ступеньки, с которой легко дотянуться до капитанской шляпы. А у нее хватало проблем и без лишней возни с предателями и бунтовщиками. – Это временное назначение, – попыталась она успокоить Малкольма. – Мы наберем новых людей, и среди них наверняка найдется кто-то подходящий. «За которым мне придется следить в оба». – Но что если… – его голос дрогнул. – Нам придется вступить в сражение? Риччи кое-что заподозрила. – Сколько тебе лет? – спросила она. – И сколько ты ходишь на судах? – Двадцать, – ответил тихо Малкольм. – Я нанялся на «Ночь» четыре года назад. – И тебе ни разу не приходилось драться? – Я не слишком на это гожусь. Меня отправили на пушечную палубу подносить ядра. «Вот почему он до сих пор моет палубу. А ведь я почувствовала слабость в нем с самого начала, когда сочла его самым безопасным из новых знакомых. То, как хорошо я начала разбираться в людях, даже пугает». Теперь Риччи вспомнила мелочи, которым прежде не придавала значения. Например, вчера пожилой подвыпивший матрос, не держащийся от качки на ногах, налетел на Малкольма и покрыл его бранью вместо извинений за свою неловкость, а тот и не подумал задать ему взбучку – хотя имел и физическую возможность и моральное право. Но Риччи припомнила и кое-что еще. – Ты не трус, – уверенно сказала она. – Трус бы не смог таскать ядра и порох под падающими сверху снарядами и кусками такелажа. Трус бы не залил водой раскалившуюся бочку, к которой все боялись подойти. – Но я… я не смогу драться. Иначе бы я ходил со всеми на абордаж. И сам бы вызвал на дуэль старпома Элис. И никто не шутил бы надо мной. – Человек сам определяет, чего он может, а чего нет, – сказала Риччи. – Но с неполной командой «Ночь» все равно будет избегать сражений. А что до остряков из кубрика… Тебе стоит, конечно, научиться давать отпор, но так как мы сейчас в отчаянном положении, я просто объявлю, что твое назначение – мое решение, и любой, кто критикует его, оскорбляет меня, а значит и драться будет со мной. Посмотрим, многие ли решаться высмеять тебя после этого. И обедать ты теперь будешь в кают-компании, так что никто не плюнет тебе в тарелку. Малкольм все еще выглядел неуверенным, но больше не паникующим. – Кстати, почему ты вообще оказался на корабле? – полюбопытствовала Риччи. – Я сбежал из дома, – глухо ответил он. – Мне не было в нем места. Риччи не стала выпытывать подробности. Преданный ей человек, которого она подняла с нижней ступени корабельной иерархии до одной из руководящих должностей, на месте боцмана добавлял ей немного уверенности, но проблем все еще оставалось изрядно. *** Самой важной функцией капитана было проложить новый курс. Пока они, положив корабль в дрейф, занимались мелким ремонтом и зализыванием ран, но Риччи понимала, что должна в ближайшее время объявить новую цель плаванья. Поэтому она попросила Фареску остаться после обеда в кают-компании. Разумеется, он сразу понял, что она хочет. – Желаете узнать маршрут еще одного торговца, капитан? – сказал он. – Ничем не могу помочь. Я не так уж много знаю. Но можно остаться на месте. Это часто используемый маршрут. – Вот только как только станет ясно исчезновение «Нуэстры» по нему отправятся военные корабли, – заметила Риччи. – Вы правы, – согласился Фареска, опустив голову. – Этим и собиралась заниматься Уайтсноу? Выслеживать торговые суда Испании и грабить их? – Почему вы думаете, что это не так? – Фареска выглядел удивленным, но Риччи почувствовала фальшь в его голосе. – Слишком мелко для нее. – В самый раз для английского капера… Но вы правы, – спохватился он. – Капитан Уайтсноу не собиралась заниматься этим долго. Просто не хотела заявиться на Тортугу с пустым трюмом. – Я так и знала! – не удержалась от восклицания Риччи. – Что же она задумала? – Это очень опасное и сомнительное мероприятие. – Не сомневаюсь! – кивнула Риччи. – Капитан Уайтсноу была отчаянным человеком. Кстати, хочешь выпить? Запасы выпивки на корабле практически иссякли, но Риччи разыскала полупустую бутылку в закромах Мэри-Энн. Она разлила ром по кубкам и с непринужденным видом поднесла свой к губам. Предыдущий опыт говорил ей, что пить на самом деле не следует – во избежание приступа кашля и рвоты. – Капитан Уайтсноу хотела добраться до Панамы, – сказал Фареска, отхлебнув рома. – Зачем? – Потому что золото с рудников сначала собирают в Панаме. Прежде, чем под конвоем перевезти его в Пуэрто-Бельо и погрузить его на галеоны. Раз в год. – Значит, Айришу достался годовой «урожай» испанского золота? – Если бы! – Фареска пьяно усмехнулся. Его развезло чрезвычайно быстро. – Ему достался груз только одного галеона. – Как он поймал вас в одиночку? – спросила Риччи. – В шторм у нас сломалась мачта, и пришлось зайти в гавань, чтобы починить ее. Кстати, груз ему достался не весь. Поняв, что нам не уйти, наш капитан велел сбросить ящики в воду. – А если бы вам удалось уйти? – Дождались бы отлива и подняли бы их обратно. Там было не очень глубоко. – Айриш, наверное, ужасно разозлился? – Он ничего не понял. Даже то, что осталось, показалось ему шикарной добычей. Но у меня осталось слишком мало людей, чтобы думать о чем-то, кроме того, как быстрее добраться к своим. – Почему он вас отпустил? Не надежнее ли было пустить галеон ко дну? – Он так и собирался сделать. Но там был один… человек. Он просил отпустить нас, и Айриш его послушался. – Не похоже, чтобы ты был ему благодарен, – заметила Риччи. – Не мне в моем нынешнем положении осуждать его, – сказал Фареска, залпом осушая свой кубок. – Но он был старпомом Айриша. И он был испанцем.