Капитан Риччи

– Стефи меня обрадовал, что Понта-Делгада большой город, – сказала Юлиана. – Почти европейский. Они с Риччи прохлаждались на палубе под видом дежурства. – Наверное, – зевнула Риччи. – А что? – И в чем ты собираешься идти в город? – поинтересовалась Юлиана. – А чем тебе не нравится мой костюм? – удивилась Риччи. – Сапоги только почищу и рубашку зашью. – В пиратском поселке или колонии на краю свете никого не удивишь твоим нарядом, – пояснила Юлиана снисходительно. – Но это настоящий город, и девушка в брюках и с мечом вызовет немало вопросов. Риччи прониклась серьезности ситуации. – Но зачем сообщать, что я девушка? – спросила она. – Никто не сможет отличить меня от парня, если я надену куртку. Юлиана закатила глаза. – Ты не так сильно похожа на юношу, как ты думаешь, – сказала она. – Просто люди в колониях не обращают на это внимание, но здесь будут. – Понта-Делгада тоже колония. – Но гораздо ближе к Европе. Здесь цивилизованные порядки. – Хочешь сказать, что я не могу выдать себя за парня? – Только если в сумерках и при этом будешь молчать, – безжалостно развеяла ее иллюзии Юлиана. – И даже если можешь… Не собираешься же ты поступать так всю жизнь? Риччи пожала плечами. Она не хотела рассказывать о том, что собирается найти путь из этого мира, а до этого обойдется и мужским образом – она же не собирается заводить семью. – Мало ли что с тобой произойдет, – продолжала Юлиана. – Тебе надо уметь выглядеть как девушка. – Хорошо, – сдалась Риччи. – Замечательно! – хлопнула Юлиана в ладоши. – Сейчас мы соорудим тебе платье! Где там корзина, которую мы принесли с «Веселого Роджера»? – Хочешь сказать, я принесла? Риччи заглянула в нее мельком, наткнулась на какую-то ткань и, забросив в пустующую каюту, забыла о ней. Когда Юлиана разложила содержимое на палубе, выяснилось, что она набита платьями и другими предметами дамского туалета, предназначение которых оставалось для Риччи тайной. – Зачем ты вообще все это захватила? – спросила она, вертя в руках нечто, похожее на скальп. – Свадебный подарок, – сказала Юлиана с усмешкой. – Не возвращать же. Она выглядела счастливой, копаясь во всем этом, и у Риччи не повернулся язык сказать, что это ей малоинтересно. С точки зрения выживания маскировка под парня решала множество проблем, а соблюдение облика девушки создавало множество дополнительных. – Какой твой любимый цвет? – спросила Юлиана. Риччи не помнила. У нее точно был какой-то любимый цвет, но ее память была в основном черно-белой. Но больше всего в ее воспоминаниях было… – Красный, – сказала она неуверенно. И тут же подумала, что нет. Вряд ли она любила цвет крови. Скорее всего, ее любимым являлся синий – цвет моря и неба, и радужки Стефа. Но это был любимый цвет маленькой одинокой девочки, а не капитана Риччи. – Тогда я возьму голубое! – обрадовалась Юлиана. – Вот это. Смотри, оттенок неба в ясный день. И глаз Стефи! Риччи хмыкнула. – А ты оденешь вот это, бордовое. Платьем все, разумеется, не ограничилось. Затянув на Риччи корсет, похожий на орудие пыток, и нацепив на нее многослойное сооружение, оказавшееся юбкой, Юлиана протянула ей пару туфель, жмущих ноги в неожиданных местах, отчего походка делалась мелкой и семенящей, а потом попыталась нацепить на нее тот самый скальп. Тут Риччи воспротивилась. – Это еще за штука?! – Это шиньон, – объяснила Юлиана. – Не морщи нос, это очень дорогая и хорошая вещь. У тебя слишком короткие волосы, это странно. – Подожди, это что – натуральные волосы? – Разумеется, что же еще? Стараясь не думать о том, что произошло с прежней обладательницей роскошных каштанового цвета локонов, Риччи позволила нацепить шиньон на себя. В заключение Юлиана водрузила ей на голову соломенную шляпку. Потом отступила на шаг и ахнула. – Насколько жутко? – спросила Риччи, пытаясь с помощью крохотного карманного зеркальца составить впечатление о своем облике. – Не помешало бы тебя напудрить, – сказала Юлиана. – Ты загорелая как мулатка. Позади кто-то восхищенно присвистнул. – А по мне и так неплохо, – заметил Стеф. – Из тебя все равно не выйдет леди. Так что придется тебе изображать горничную Юлианы. Риччи внезапно поняла, что заливается краской. Похоже, она слишком вжилась в роль девушки елизаветинской эпохи. Она поспешно прикрылась веером, и процедила: – Вы, мистер, не слишком-то хорошо воспитаны. Неудивительно, что вы связались с пиратами. Стеф рассмеялся. – Может, я и не прав, – сказал он. – Самомнения у тебя, как у королевской особы. Риччи фыркнула, складывая веер. – Тебе надо немного потренироваться, – сказала Юлиана. – Чтобы на берегу не запутаться в юбке. Или не высморкаться в подол. – Ты не видел Берта? – спросила Риччи у Стефа. – Они с Мэлом в кают-компании. Риччи сделала шаг и тут же поняла, что передвигаться в этом костюме по качающейся палубе – не такое уж тривиальное занятие. Даже стоять было не просто. Тогда она прищурилась, копируя Юлиану, и глянула на Стефана: – Не поможете даме? Стеф моргнул, открыл рот, но промолчал и галантно подал ей руку. Ее появление в кают-компании произвело фурор – не так уж легко заставить Берта вскочить с места, роняя стул, с самодовольством отметила она. Мэл застыл на месте, не сводя с нее глаз. Обоим потребовалось несколько секунд, чтобы за каштановыми локонами и обтягивающим грудь корсетом разглядеть сверкающие из-под шляпки знакомые глаза. – Риччи? – потрясенно выдохнули они практически в один голос. – Теперь точно можно идти на берег, – заметила Риччи. Ей хотелось сесть, но она не была уверена, что способна на это. – Кто бы мне не встретился… хоть сам Айриш, он меня ни за что не узнает! *** Изготовленные Стефом документы прошли не слишком уж пристальную проверку, и дорога в город была им открыта. Присматривать за «Барракудой» остался Малкольм, как самый младший по званию среди них, а также почти не говорящий на каком-нибудь языке, кроме английского. Говорить по-английски в Понта-Делгада следовало крайне осторожно, особенно пока они не узнали, не переросло ли за время их отсутствие противостояние двух стран в боевые действия. – Куда мы направимся? – спросила Риччи, чувствуя себя непривычно беззащитной без меча. Хоть она и знала, что способна и без него постоять за себя, она привязалась к успокаивающей тяжести клинка. – В таверну, разумеется, – хмыкнул Стеф. – Где еще мы узнаем все новости?! Риччи предпочла бы узнать их в другом месте, более чистом и спокойном, но у нее не было конкретного предложения, так что они двинулись по улицам Понта-Делгада, отыскивая таверну, запах из дверей которой не сбивал бы с ног. Постоялый двор, где они в образе обеспеченных торговцев с женами не выделялись бы из толпы посетителей. – Вот, кажется, симпатичное место, – сказал Стеф, когда они добрели до центральной площади. Риччи осмотрела двухэтажное строение с черепичной крышей и флюгером. – Я только что подумала… у нас нет никаких местных денег. – У нас есть золотые монеты, – отмахнулся Стеф. – Их здесь примут. Внутри заведение оказалось самым приличным, из всех мест, где Риччи случалось бывать. Во всяком случае, было не страшно запачкаться, сев на скамью или поставив локти на стол, и без опаски есть мясо, принесенное с кухни. Кажется, они даже не слишком разбавляли вино. – Войны нет, – сказал Стеф, вернувшись после прогулки по залу. – Отличная новость, – откликнулась Риччи. – Тогда что мы еще тут делаем? – Ужинаем, что же еще. Риччи не сразу обратила внимание на то, что в зале мало женщин, и те не слишком похожи на воспитанных леди. Но сейчас это настораживало ее. Как и разговор за одним из соседних столов. Из тех слов, что Риччи улавливала сквозь шум таверны, они заключила, что речь идет о них с Юлианой. – По-моему, эта таверна не такая уж и приличная, – произнесла она тихо. – Таверны не бывают приличными, – ответила Юлиана. – Особенно после захода солнца. А скоро уже стемнеет. – Доедаем и убираемся отсюда, – решила Риччи. Но она недооценила количество вина, которое может влить себе в глотку Томпсон за четверть часа и его способность казаться более трезвым, чем он есть. – Стеф, если ты уже доел… – начала она. Он ее проигнорировал. Начисто. Риччи хотела пнуть его по колену под столом, но не достала. – Эй, Фареска, – Стеф ткнул Берта кулаком в плечо, – спорим, я выпью больше, чем ты? Учитывая, что за весь ужин штурман едва пригубил бокал, это было несложно. – Я не собираюсь напиваться, – коротко ответил он. – А я слышал, что испанцы славные выпивохи, – хохотнул Стеф. – Или ты исключение? Ты не умеешь пить? Ты как девчонка! Риччи могла бы поспорить с последним сравнением. Она могла бы выпить больше, чем ее офицеры вместе взятые, и остаться способной на драку. – Я могу пить не хуже тебя! – вскинулся Берт. – Тогда докажи! Фареска схватил свой бокал и выпил его залпом, словно не выдержанное вино, а дрянной ром. Черты его лица почти моментально потеряли строгое выражение, а глаза затуманились. Его руки чуть подрагивали, когда он наливал себе второй бокал. – Ну же, расскажи хоть что-нибудь забавное! – предложил Стеф, сползая на стол, когда первая бутылка опустела и была откупорена вторая. – Неинтересно спаивать людей, которые не выбалтывают секретов! Расскажи… ну хоть, сколько у тебя было девушек? Понимаю, ты не способен, как я, сразить любую красотку с одного взгляда, но хоть что-то за тобой должно числиться? Ну, давай выпьем еще! За любовь! Оживленная компания молодых людей за соседним столом, чей разговор привлек внимание Риччи, тоже не теряла времени даром и становилась все более пьяной, радостной и готовой к действиям. – Может, вернемся на корабль сами? – предложила она Юлиане. – А этих двух пьяниц вытащим из канавы утром. Квартирмейстер, которая почти не воспринимала на слух испанскую речь, воспротивилась. – Мы не можем их бросить! – заявила она. – А если с ними что-то случится?! – Что с ними может случиться? – фыркнула Риччи. – Ну, вытошнит их… Он испачкает только свои костюмы или еще и твое платье. Что предпочитаешь? Но Юлиана решительно высказала намеренье остаться. На третьей бутылке Берт внезапно решил прилечь и подремать, уткнувшись лбом в столешницу. – Легкая победа! – воскликнул Стеф, салютуя бокалом Риччи и Юлиане перед тем, как осушить его. «И как мы теперь поволочем его до шлюпки?», – мрачно подумала Риччи. – «А Стеф… Не хватало только, чтобы пришлось тащить и его!» Томпсон затянул застольную песню на французском, в которой лишь половину слов можно было произнести в более-менее приличном обществе. Именно этот момент выбрала пара испанских повес, подначиваемая из-за стола их пьяными приятелями, чтобы выдвинуться в их сторону. Юлиана испуганно вскрикнула, когда один из них обхватил ее за плечи. Он бормотал по-испански, обещая несуразную гору подарков и море блаженства, но Юлиана ничего не разбирала в его пьяной несвязной болтовне и была близка к тому, чтобы позвать на помощь. По-английски. Риччи позволила второму идальго вытащить себя из-за стола и ударила его локтем в живот. После этого она схватила полупустую бутылку со стола и ударила испанца по голове. Та рассыпалась на осколки, а гуляка рухнул на пол. Рядом нецензурно вопил другой кутила – не имея возможности потребовать отпустить ее словами, Юлиана впилась ему в руку зубами. Товарищи двух потерпевших фиаско повес повскакивали с мест, размахивая руками и заходясь криком. Риччи оглянулась в поисках нового оружия. Она не особо рассчитывала на то, что трактирщик сможет – и станет – призывать эту компанию к порядку. Она не придала значения тому, что не слышит больше ни песни Стефа, ни похрапывания Берта. Но она преждевременно списала мужскую половину команды со счета – и поняла это, когда увидела две знакомые фигуры, вставшие между ними с Юлианой и беснующейся выпившей кодлой. – Никто не сметь обижать мои друзья! – выкрикнул Стеф на плохом испанском. Куда хуже, чем тот, что Риччи приходилось слышать от него раньше. Хорошо еще, что акцент из-за заплетающегося спьяну языка стал совершенно неузнаваем. Испанцам стоило извиниться и, возможно, купить им выпивку, чтобы исчерпать конфликт, но их было в четыре раза больше, даже без учета их отдыхающего на полу друга, и уступать иностранцам – что им ясно дал понять акцент Стефа – они были не намерены. – Лучше следи за своей шлюхой! – выкрикнул ближайший из них, глядя Стефу прямо в глаза. Берт, до этого молча наблюдавший за творящимся весельем, одним ударом отправил его в нокаут – тот отлетел на соседний стол, испортив веселье сидящей за ним компании: тарелки и брызги вина из разбитых бутылок полетели на сидящих за ним. Те потребовали объяснений у компании, к которой принадлежал развалившийся на столе гуляка. Риччи поняла, что через несколько секунд они разберутся, что к чему и из-за кого, и перед ее командой встанет в два раза больше проблем. – Валим отсюда, – громко прошипела она, хватая Стефа с Бертом под руки. – Валим, пока они заняты друг другом. – Капитан, ваша честь… – начал Берт. – Осталась при мне. Валим! Они попятились к дверям, стараясь не производить впечатления бегущих от неприятеля войск. Но две пьяных компании наконец-то нашли общий язык, и трактирщик, заметивший их маневры, закричал что-то о необходимости подождать. Ждать они не стали. Они едва не вышибли дверь, торопясь покинуть таверну. На бегу Риччи задрала юбку, чтобы улепетывать было легче. Меньше всего в сложившейся ситуации ее беспокоило, увидит ли кто-нибудь ее колени. Позади они слышали топот и крики, поэтому продолжали бежать, пока таверна не осталась далеко позади, а крики не стихли. В надвигающихся сумерках они остановились в переулке у огораживающей чей-то сад стены, чтобы перевести дух. – Как долго они собираются нас преследовать? – спросила Риччи. – Это всего лишь пьяная драка. Обычное дело. – Драка, да, – сказала Стеф. – А вот за ужин следовало заплатить. Риччи хлопнула себя по лбу. – Почему ты мне не напомнил? – Решил, что ты так и задумала. Смыться, не оплатив. – Тогда бы я не надела платье! – прошипела Риччи. – Кстати, у тебя великолепные ножки! – Риччи! – Юлиана сделала страшные глаза, указывая на ее юбку. «Серьезно?» – подумала Риччи. – «После всего, что ты с нами случилось, кого-то еще беспокоят замшелые нормы приличия?» Но юбку она все-таки одернула. – У кого-нибудь есть идеи, как нам вернуться на корабль? – спросила она. – Насколько я знаю, у нас есть две дороги, за исключением той, по которой мы пришли, – сказал Стеф. – Остается только выбрать. – Предлагаю разделиться, – предложил Берт. – Они ищут четверых. – Отличная идея, – поддержал его Томпсон. – Хоть и от тебя. Леди Юлиана, позвольте… – Позвольте мне, – перебил его Фарестка, – сопроводить… – Значит так, – прервала обоих Риччи, – вы вдвоем обходите проклятую таверну вон той стороной, – она ткнула в один конец улицы, – а мы с Юлианой идем вон там. *** – Мне кажется, Берт хотел пойти с тобой, – заметила Юлиана. – Обойдется, – буркнула Риччи, скидывая туфли. Идти в них было пыткой, похуже инквизиторской. Лучше уж босиком. – После того, что в таверне было, пусть радуются, что я не устроила им взбучку. – С ними ведь все будет в порядке? – Конечно! А в чем дело? – Я весь день ждала подходящего момента, а он так и не случился. Я думаю… Мне кажется… – произнесла Юлиана, запинаясь на каждом слове. – Я собираюсь ему признаться! – Кому? – не сразу сообразила Риччи. – В чем? – Я собираюсь признать Стефи в любви! – Оу, – только и могла протянуть она. – Я так долго не решалась даже намекнуть, – продолжала Юлиана. – Но глядя на тебя, я поняла, что должна быть смелой! – Подожди минутку! Ты уверена? – В том, что я люблю Стефи? Абсолютно! – Нет, в том, что ты хочешь сделать это сейчас. В этом городе. – Нет неподходящих мест для любви! – Я имею в виду… Нам же еще всем вместе плыть до Лондона, а вы… Послушай, а если он вдруг… женат уже… или у него есть невеста… или какой-нибудь обет безбрачия… он, конечно, джентльмен, и тебе об этом не напомнит, но сама подумай – тебе еще плыть на одном корабле с ним две недели, как минимум! Юлиана задумалась. – Ты права, – согласилась она. – Но я только набралась храбрости… – Сохрани ее до Лондона, – твердо сказала Риччи. – Когда мы сойдем на берег, и экипаж «Барракуды» как единое целое перестанет существовать, ты сможешь сказать ему все! И отправиться знакомиться с его родителями. Или никогда больше не увидеться. – Замечательный план! Чтобы я без тебя делала, Риччи! Ты мой лучший друг, лучше и пожелать нельзя! «Я сволочь», – подумала Риччи. – «Эгоистичная наглая подлая сволочь». У нее были свои причины переносить признание Юлианы на дату прибытия в Лондон, и они не имели отношения ни к душевному спокойствию ее подруги, ни к атмосфере на корабле. Просто сегодня Риччи впервые за всю свою жизнь – и ту, что она хорошо помнила, и оставшуюся в памяти обрывистой кинолентой – видела в зеркалах, витринах и лужах отражения не нескладного подростка, больше похожего на хилого юношу, а красивую молодую девушку. Впервые Риччи находила свой вид привлекательным, и сегодня настала ее очередь признаваться. Пусть даже это и была невероятной подлостью по отношению к подруге. *** – Паршивый вечер, – сказал Стеф, глядя в темнеющее небо. – Очень, – кивнул Берт. Их путь пролегал далеко от злополучной таверны, но она была не единственной таверной в городе. Заведение, в котором они вели этот разговор, выглядело не таким чистым, но зато здесь подавали очень похожий по вкусу и действию на ямайский ром. Они опрокинули всего по стакану, но после этого стакана Фареска выглядел еще хуже, чем после бутылки вина. Однако, вскоре им пришлось покинуть, ставшее куда менее гостеприимным хаведение. – Чертов испанец, – бормотал Стеф, которому пришлось подставить Берту плечо, чтобы скорость их передвижения немного превышала черепашью. Периодически Фареску заносило, и он начинал сползать на брусчатку, приходилось тянуть его вверх. Хоть Берт и был ниже его, но из-за плотного телосложения весил немало, да и Томпсону было непривычно таскать по улицам пьяных парней. Обычно он оставлял собутыльников неподалеку от места, где они пили – и непременно с пустыми карманами. Но Риччи жутко разозлилась бы, брось он в незнакомом городе штурмана, а ссориться с ведьмой себе дороже – капитан со злости может натворить дел почище, чем специально. «И с чего мне пришло в голову это недоразумение напоить?» – спрашивал себя Стеф. Фареска что-то забормотал. Стеф навострил уши – может быть, он все же услышит какой-нибудь полезный секрет, и страдания сегодняшнего вечера хотя бы частично окупятся. – Это все ты виноват, Томпсон, – произнес он неожиданно отчетливо. Если бы Стеф сам не видел, как у Фарески заплетаются ноги, принял бы его за трезвого. – В чем это я виноват, интересно? – поинтересовался он риторически, совершенно не ожидая, что штурман его поймет, да еще и ответит. – Не умеешь – не пил бы! Берт уронил голову ему на плечо и сообщил с какой-то доверительной интонацией: – Ты слишком красивый. – Э? – глубокомысленно заметил Томпсон. Ему захотелось бросить Фареску трезветь в ближайшей канаве. Ну и пусть Риччи говорит, что ей вздумается. Вернутся за ним утром. Когда тот протрезвеет и не будет больше говорить странных вещей. – Шевели ногами, – прошипел он, чувствуя, что тяжесть на плече становится совершенно неподъемной. Теплые сильные пальцы, шершавые от мозолей, легли на его подбородок. Фареска вскинул голову и с неожиданной для пьяного вдрызг человека скоростью потянулся вперед. Но координация движений его подвела, так что губы – обветренные и слегка влажные – ткнулись в самый уголок рта Стефа. Стоило отпрыгнуть, дернуть Фареску за плечо, вывалить на него ворох оскорблений, но Стеф замер неподвижно, словно Фареска не целовал его, пьяно и неумело, а вонзил прямо в сердце острый нож. *** Риччи оглядела себя в зеркале – насколько возможно было составить мнение о своей внешности при помощи небольшой и мутной поверхности. Она не привыкла видеть на себе платье, но в немона походила на обычную девушку, а не «пиратское отродье». Ради своей цели Риччи готовилась принести жертву в виде путающихся в ногах юбок, удушающего корсета и отсутствия успокаивающей тяжести меча на поясе. Осторожно ступая босыми ногами и подобрав шуршащие юбки, она подошла к двери каюты, которую занимал Стеф. Она слышала, как он вернулся где-то полчаса назад, но пришлось дождаться, пока заснет Юлиана. Она собиралась сказать кое-что очень важное. Кое-что, с трудом складывающееся в слова. Она надеялась, что произносить речь не придется, только правильно подобрать вступительную фразу. Например, «Ты никогда не думал обо мне, как о девушке, а не о капитане?» или «Как ты думаешь, мне идет это платье?» Но Риччи не произнесла ничего. Она даже не вошла в каюту, статуей замерев на пороге, забыв дышать и думая лишь о том, как бы не издать случайного звука и не привлечь к себе внимания. Риччи отчетливо осознавала, что это зрелище не предназначалось для ее глаз. Для чьих-либо глаз вообще. Медленно, на цыпочках она отступила назад в коридор, не в силах оторвать взгляд от двух человек на койке. Которые, скорее всего, не услышали бы Риччи, если бы только ей не пришло в голову выстрелить из мушкета. В своей каюте Риччи, наконец, отпустила себя, рухнула на пол и разрыдалась, смеясь и утирая крупные слезы нижней юбкой. Впервые в жизни она была рада тому, что сейчас одета не в штаны – утираться юбкой было гораздо удобнее. Может, поэтому женщины и носят эти неудобные нелепые многослойные сооружения? «И как я не догадалась раньше?» Чтобы увидеть происходящие между этими двумя, не нужно было подслушивать под дверьми и заглядывать в замочные скважины. Риччи знала о мире достаточно, чтобы понимать – она стала свидетелем тому, что никогда не должно стать не только предметом афиширование, но даже темой для намеков. Не имеющему ни логического расчета, ни романтической красоты, опасному, как болотная лихорадка, неестественному и уродливому как выросшее на каменном склоне дерево, неизбежно обреченному – и прекрасному. Она стащила платье, шифон и прочие дамские штучки, возвращаясь к мужскому костюму и мужской роли. Все дамские хитрости и уловки ей все равно не помогли бы. Она перехитрила саму себя. Плаванье до Лондона займет еще около двух недель, и все это время ей придется смотреть в глаза Стефу, смотреть в глаза Берту, и делать вид, что она ни о чем не подозревает.