Бездна

Параноидная шизофрения       Прошлое опутывает меня плотной липкой вязью. Она душная, тягучая как паутина, и при этом склизкая. В ней возможно двигаться… в теории… однако стоит попытаться это сделать, как тебя сразу же начнет утягивать обратно точно резиновым коконом — и ей все равно: она будет ломать тебе руки, если ты их вытянешь, выскальзывать из зубов в то время как они будут, с противным скрипом клацая друг о друга, выскальзывать из десен, если ты попробуешь удержать ее зубами. Она будет драть тебе волосы, если ты случайно посмеешь отрастить их до плеч и они зажмутся между тобой и землей. К черному небу возвышаются черные деревья, но если начать о них тереться, они исцарапают тебе все лицо и шею, оставят на себе еще один жадно выдранный клок волос, но не помогут отделаться от мерзкой паутины. Они с ней заодно и точно не собираются тебе помогать. Прошлое издает звуки. Множество звуков одновременно, которые давят на измученный мозг. Паутина шепчет, кричит, стонет, скрежещет и завывает. Сотни тысяч диалогов, горячих речей и просто мыслей вырываются из вязи, смешиваясь в безумный коктейль, заливаясь тебе прямо в уши, глаза, рот, чтобы ты, давясь, глотал все это дерьмо. Что я уяснил за это время — прошлому наплевать на твои слезы, страдания и раскаяние. Прошлое будет вечно следовать за тобой, с удовольствием подпитываясь клочками разбрасываемой в исповедях гордости и уничтожаемой самооценки, но оно никогда не встанет наравне с тобой и не обгонит, предложив устроить еще одно свидание. Сколько бы ты ни оборачивался и не просил его, оно глухо. Сквозь черноту прорываются нежно-розовые лепестки сакуры. Подхватываемые ветром, которого я не ощущаю, но так жажду в этой духоте, они устремляются вперед, стремительно исчезая среди черных стволов, и я, увлекаемый ими, бегу, сбивая ступни в кровь, следом, забыв, что я связан и меня тянет назад непреодолимой тягой смердящей резиновой паутины. Я бегу пока не падаю, а если падаю, то продолжаю уже ползком, на коленях, наплевав на свой жалкий вид в этот момент. Мир смешивается в непрерывную черную полосу, лишь иногда бьющую по ногам и лицу колючими ветками и стеблями, а после земля пропадает из-под ног и я упускаю лепестки из виду. Чувствуя, как уже давно гниющая сквозная рана в моей груди наполняется болью, а щеки обжигают фальшивые, маслянистые черные слезы, я падаю вниз. Шум и гул, заставляющие мир заткнуться и исчезнуть, наполняют мою голову, отталкиваясь эхом от стен и усиливаясь в некой бредовой прогрессии. Кажется, что вскоре уже кости не выдержат и треснут от этих нечеловеческих вибраций, разорвав черепную коробку, и тогда все вокруг потонет в гнили и черноте, которой переполнена моя голова. Все захлебнутся, все… Но в лицо бьет мощный поток холода, с силой вырывая меня из душного смрада. Вода смывает паутину, унося ее прочь от меня. Я слышу как вдали затихают истошные крики, желающие мне смерти и пафосно предсказывающие свое скорое возвращение. Но я наконец-то могу дышать… Мне казалось, что я не могу сделать шага — я истощен и немощен. Я хотел упасть в реку, поплыть вместе с ее потоком куда-то за поворот и дальше, вперед. Но волна, обретшая разум, выталкивает меня на берег, не желая нести с собой этот бессмысленный балласт. Поднимая голову, я вижу перед собой те самые розовые лепестки. Они выложились в дорожку, которая ведет меня за собой на вершину холма, покрытого непривычно свежей травой. Похоже, у меня нет выбора… Наверху меня ждет поляна, покрытая кустами черники. Эти кусты покрывают мои искалеченные ноги до щиколотки, но, в отличие от колючих стеблей в черном лесу, они не мешают идти, а напротив — будто подталкивают меня. А в центре поляны возвышается плакучая ива. Вокруг нее играют светлячки, она сама светится завораживающим насыщенным синим, и, подойдя поближе, я чувствую, как от нее исходит приятная прохлада и свежесть. Я обхожу иву вокруг, и она наклоняется ко мне, протягивая одну из своих крепких ветвей, на которой приглашающе покачивается сплетенная из нежно-лиловых вьюнков петля. Я вновь слышу шепот, но в этот раз он совсем не угрожающий… Добрый, нежный, он говорит со мной как ожившие розы в истории про Алису в стране чудес. — Прими предложение Ивы. Невежливо отказываться от такой чести. К тому же, ты так устал… Это именно то, что ты так старательно ищешь! И вправду, я подаюсь вперед, протягивая руку к вьюнкам. Те ложатся в ладонь сами, а приблизившись к ним, я слышу звон тихих колокольчиков, который издают лиловые цветы. Будучи в каком-то неописуемом блаженстве, я надеваю петлю на свою шею, а та сама удобно затягивается. Я, уже предвкушая грядущий покой, делаю шаг вперед, с холма… Но колокольчики начинают нарастать, их звучание становится зловещим, а вьюнки обрастают шипами, которые впиваются в мою шею. Холм мерцает и растворяется, а ива рассыпается серым пеплом прямо на моих глазах. Я вновь падаю вниз, но на этот раз дна здесь нет, я просто продолжаю бесконечно лететь во тьму. Остаток вьюнков на шее превращается в темно-зеленого удава с фиолетовыми пятнами, и душит меня, нарочито медленно и мучительно. Его хвост удлиняется и оборачивается вокруг меня, вновь крепко связывая по рукам и ногам, плотно прижимая их к телу. Змеиное шипение, в которое ранее превратились колокольчики, вновь обретает личины, которые тут же множатся и загаживают мой слух своими скверными речами. Проваливаясь в бездну, я вновь начинаю плакать, захлебываясь своей бесполезностью… беспомощностью… безвыходностью…