Тот, кто погас будет ярче светить, чем кометы Пролетающие над планетой Из пустоты без твоей красоты не родится Юности вольная птица Тот, кто терял, будет снова любить За рассветом близится вечное лето Ночь до зари, ты в душе береги свою птицу Не дай ей разбиться Лети над землёй Словно орёл, словно орёл Свети над землёй Словно огонь, словно огонь © polnalybvi — кометы
— Мэд? — не менее удивлённо вопросила ведьма. — Мэд... Рада видеть тебя снова! — Я тоже... рад, — недовольная физиономия Мэда говорила об обратном. — Вижу, ты нашла себе новых спутников. Близнецы с живым интересом наблюдали за этой сценой. — Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — нарушил затянувшуюся паузу Дола. Сольвейг виновато на него покосилась. — Мэд, это Бес и Ласка, наёмники из Аль-Хисанта. Бес, Ласка, это Мэд, мой... м-м-м... — Бывший любовник, — закончил за неё лекарь. — О, портки Махасти, есть ли в Джалмаринене хоть кто-то, с кем ты не трахалась? — закатил глаза Лайе. — Разумеется, — парировала ведьма, ослепительно улыбнувшись. — И это ты. Пока Лайе хлопал глазами, пытаясь подобрать достойный ответ, Дола хохотнул и хлопнул близнеца по спине. — Она тебя уделала, Ли. Затем он окинул лекаря долгим оценивающим взглядом и, подойдя к ведьме, положил руку ей на плечо. — Мэд... Мэддок, верно? Нас по этому ходу отправил Сванре. — Кто же ещё мог разболтать о шахтах под Ресургемом, — кивнул Мэд. — Как он? — Когда мы уходили, был жив и здоров, — подал голос Лайе. — Что значит «когда вы уходили»? — подозрительно сощурился лекарь. — В Вороньем Грае тоже чума. Госпожа ведьма исцелила некоторых заражённых, но болезнь слишком глубоко там укоренилась, — невозмутимо объяснил Лайе. — И ты ничего не сказал? — Сольвейг задохнулась от возмущения. — Считаешь, что могла бы что-то изменить, jalmaer? — фыркнул иллириец. — Совершила бы акт добросердечия? — Я бы попыталась, Ласка. Моего Дара хватило бы на многих, — ведьма с открытой неприязнью разглядывала Лайе. — Бедняга Сванре, — вздохнул Мэд. — Твой спутник прав, Сольвейг. Пройдемте за мной, я вам кое-что расскажу. Он повёл их наверх. Лестница жалобно скрипела прогнившими досками под ногами, грозя обвалиться в самый неподходящий момент. Мэд вывел наёмников в не слишком большую комнату, явно видавшую лучшие годы: старое дерево, замызганный пол, местами дырявый потолок. И все свободное пространство здесь было занято людьми. Многие бредили, на коже виднелись отвратительного вида нарывы и почерневшие шишки. У некоторых больных они были прижжены и обработаны. Сольвейг подметила, что эти больные выглядели лучше остальных. — Здесь лечебница? — поинтересовался Лайе, внимательно разглядывая чумных людей. — Скорее, богадельня. Почти всех лекарей отозвали в Верхний Город, — ответил Мэддок. — Насколько мне известно, туда чума не успела добраться. Но если и появилась, то лекари с ней борются. — Если всех отозвали, почему ты остался? — подал голос Дола. — Я учился в Хавильяре для того, чтобы лечить всех, а не тех, кто платит больше, — отозвался Мэд, задумчиво поглаживая засаленную бороду. — А, любитель заспиртованных тел, — хмыкнул Лайе и бросил взгляд на Сольвейг. — Сколько же лет назад это было? — Около двадцати зим тому назад, — сухо отозвался Мэд, тоже покосившись на ведьму. — Все ещё думаешь, что я бабочка-однодневка, синеглазик? — усмехнулась Сольвейг. Только Дола молчал на протяжении всей перепалки, внимательно разглядывая больных. — Здесь только люди. Неужели среди нелюдей нет ни одного заболевшего? — прервал он словесный поединок спутников. — В этом-то и вся странность. Чумой заразились только люди и полукровки, в которых течёт человеческая кровь. Как правило, они выздоравливают гораздо чаще, — согласился с ним Мэд. — По крайней мере, первое заражение переживают многие. Но если заболевают дважды, то шансов выжить гораздо меньше. — Я не вижу здесь смесков, неужто все поголовно здоровы? — изогнул бровь Лайе. Лекарь посмотрел на него, как на умалишенного. — Вы что, не знаете, что у нас здесь нелюдей жгут заживо? Если хоть один из них появится здесь, богадельню спалят в тот же день со всеми больными, — удрученно пояснил он. — Нет, полукровки находятся в своём квартале, их просто не выпускают. Я стараюсь приходить туда как можно чаще, но с каждым разом это все сложнее. Потому я не особо рад вашему появлению. Как только вас увидят на улице, у меня начнутся проблемы. — С каждой минутой это место становится все милее и милее, — буркнул Лайе. — Как все началось? — задал вопрос Дола. — В квартале смесков рухнул дом. Провалился в пустоту под ним. Начали разбирать завал и нашли вход в катакомбы, — пожал плечами Мэд. — Ресургем стоит на костях куда более древнего города, построенного задолго до Периода Исхода. Ну, полукровки и смекнули, что в этих катакомбах могут быть древние сокровища, собрали компанию энтузиастов и отправили под землю. Обратно вернулись через неделю, и их было вдвое меньше. Кто-то был уже покрыт нарывами, кто-то нет. Но заражены оказались все. Прежде чем кто-либо успел сообразить, что к чему, болезнь вспыхнула в их квартале. Всех нелюдей, больных и здоровых, запирали в домах на сорокадневие. А чума тем временем расползлась по всему Нижнему городу. Когда выяснилось, что зараза косит в основном чистокровных людей, на смесков начали травлю. Ловили, убивали, сжигали. Многие пытались бежать из города. Некоторым помог я, но не знаю, спаслись они или нет. Близнецы переглянулись. — А ты, Мэд? Разве тебе не опасно находиться здесь? Ты ведь тоже jalmaer, — удивился Дола. — Я переболел уже дважды, и пока жив, — Мэд оттянул ворот рясы и близнецы увидели его шею, обезображенную багровыми рубцами, оставшимися после прижигания. Дола присвистнул и посмотрел на лекаря с уважением. — Для этого нужна огромная сила воли, — цокнул он языком. — Похоже, твое студенческое увлечение принесло тебе пользу, — добавила Сольвейг. Мэд поправил ворот и невесело усмехнулся. — Против этой заразы не помогает почти ничего. Прижигание даёт разный эффект. Кто-то излечивается, но живет лишь до следующей вспышки. Кто-то умирает за несколько дней, как бы я ни бился за его жизнь. Я стараюсь поддерживать здесь чистоту, но в богадельне это почти невозможно. И, возвращаясь к полукровкам, один из горе-искателей жив. Заболел одним из первых, но выжил, — сообщил Мэд. — Насколько мне известно, он все ещё в городе. Здесь у него семья, и он не пожелал покидать Ресургем. — Тогда нам надо к нему, — пожал плечами Дола. — Покажи нам дорогу. — Не раньше ночи. И лучше бы вам надеть одеяния чумных докторов вместе с масками, — качнул головой лекарь. — У меня где-то лежали два запасных костюма. Остались после ассистентов. — Я с вами, — встряла Сольвейг, сложив руки на груди. — Ты нужна мне здесь, — опередил близнецов Мэд. — Пока меня не будет, возможно, ты сможешь помочь больным своим Даром. — Для этого вовсе необязательно ждать ночи, — фыркнула ведьма. — Я все могу сделать хоть сейчас, Мэд. И подумать только, тебя совсем не волнует, заболею я или нет. Студент, которого я помню, не позволил бы мне даже близко подойти к больным. — Ты Меченая, — просто отозвался лекарь. — И студент, которого ты помнишь, многое переосмыслил после твоего внезапного ухода. — О, так это твоя заноза, Мэд? Первая любовь не умирает? — очаровательно улыбнулась ведьма. Лекарь взглянул на неё с плохо скрытой неприязнью, но поймал ехидный взгляд Лайе, увидел паскудную усмешку на губах Долы, и сумел воздержаться от резкого ответа. Вместо этого он подвёл наёмников к выходу из комнаты. Толкнув скрипучую дверь, Мэд впустил своих спутников в некое подобие кабинета. Было видно, что его хозяин старается поддерживать порядок. Книги были расставлены по полкам, пергаментные свитки аккуратно перевязаны грубой нитью и сложены в кучу. Лишь на столе царил полнейший бардак: смятые бумаги, сломанные перья и брызги туши на обшарпанной поверхности. У самого окна стоял шкаф с красивой резьбой на дверцах. Сквозь мутное стекло было видно, что с одной стороны все полки заняты множеством склянок с неизвестным содержимым, а на второй половине висели темные одежды. Открыв шкаф, Мэд достал их и положил на стол, а сверху небрежно бросил две маски чумных врачевателей. — Возможно, они будут вам коротковаты, но большего предложить не смогу. Лайе оценивающе пощупал ткань, взял в руки маску и принялся внимательно ее разглядывать. — Почему бы нам не отправиться прямо сейчас? — нетерпеливо поинтересовался Дола. — Ночью будет безопаснее, — не оборачиваясь, отозвался Лайе. Мэд согласно кивнул. — К тому же сегодня ночью у квартала смесков дежурит знакомый мне патруль. Зачем усложнять задачу, если можно подождать? — А я могу прямо сейчас приступить к исцелению больных, — подытожила Сольвейг. Ни от кого не укрылся плохо скрытый в глазах ведьмы голод. Мэд презрительно скривился. — Постарайся не иссушить слишком многих, — буркнул он. — Ты меня обижаешь, Мэд. Я знаю цену человеческой жизни, — оскорбилась ведьма. — Особенно если это твоя жизнь, — вполголоса пробормотал Лайе. Сольвейг фыркнула и покинула комнату.***
На Ресургем опустились сумерки. Небо, некогда озарённое лучами заката, ныне было затянуто сизым дымом погребальных костров, денно и нощно горевших за стенами города. Запах гари и горелого мяса пропитал все вокруг. Улицы Нижнего города в столь поздний час уже пустовали. Мимо домов быстро шагали четыре фигуры. Трое из них были в одеяниях чумных врачевателей и несли на спинах тяжелые сумы. Четвёртая, невысокая женщина, зябко куталась в темный шерстяной плащ. Наемники гуськом следовали за лекарем через мрачные опустевшие закоулки, минуя один квартал за другим. — Не понимаю, почему мы должны скрываться, точно мародеры какие-нибудь, — недовольно проворчал Дола и в очередной раз запустил руку себе за шиворот, пытаясь дотянуться до невыносимо чесавшейся лопатки. — Ты всю дорогу об этом ноешь, малой. Ты вынес столько сражений, а вот одну ночь в рясе пережить не можешь? — из-за маски голос Лайе звучал приглушенно и тревожно в тишине улиц. — У меня все зудит от этой ткани! — зашипел Дола, с остервенением почесывая ягодицу. — И штаны жмут, — подумав, пожаловался он. — Портки Махасти, лучше б я остался в доспехах. Все равно ночью не видно ни зги... — Если бы мы наткнулись на патруль, Бес, то у них бы возникло множество вопросов к разгуливающему по городу вооруженному до зубов нелюдю, — тихо отозвался Мэд, прибавив шагу. — То есть ты хочешь сказать, что два странных врачевателя, которым малы их одеяния, а ростом они превосходят всех jalmaer, вопросов у стражи не вызовут? — не унимался несговорчивый иллириец. — Я могу лишь надеяться на благосклонность знакомых патрульных. Зря, что ли, я им мзду плачу? — было видно, что Мэд порядком подустал от бесконечного словесного потока нелюдя. — О, ты ещё и не уверен в том, что нас не попытаются поймать? — даже под маской приглушённый голос Долы звучал крайне насмешливо. — Давай просто убьём их всех и пойдём дальше. — Малой... — укоризненно вздохнул Лайе. — Нельзя быть таким кровожадным. — У меня уже в гузне свербит от рванья, которое я вынужден носить, — огрызнулся Дола. — И я очень-очень зол. Сольвейг молча наблюдала за нелюдем и тихо посмеивалась, дивясь тому, как быстро она к нему привыкла. Ведьма понимала, что ее мимолетное увлечение на одну ночь тихо, незаметно переросло в нечто большее. Во что-то такое, от чего сердце сжималось при каждом взгляде на Долу, и хотелось обладать им всецело и не делить его с несносным близнецом. Тем временем Мэд привёл наёмников в ту часть города, где обитали полукровки. В глаза ведьме бросился частокол, которым были огорожены дома. По правде говоря, сложно было назвать эти строения домами. Так, небольшие хибарки с соломенными крышами и местами дырявыми стенами. Это место кричало о нищете и о том, как туго здесь жилось смескам даже в лучшие времена. От частокола отделились два стражника. Один из них зажег факел и направился к ночным гостям. Сольвейг заметила его уставшее, изборозжденное преждевременными морщинами лицо, залёгшие под глазами темные круги и красный, мясистый нос. Все остальное не представлялось возможным разглядеть: судя по всему, стражник не брился и не стригся уже много-много дней. Мундир его был измят, местами виднелись заштопанные наспех дыры. — Кто идёт? — гаркнул он прокуренным голосом. — Это я, Мэд. Свет факела выхватил из тьмы лицо лекаря. Стражник насупил брови и кивнул в сторону его спутников. — А это кто? — он подозрительным взглядом окинул двух рослых «докторов», которые пытались сделаться как можно незаметнее. Женщина же, наоборот, упёрла руки в бока, излучая непоколебимую уверенность. — Мои ассистенты, — ровным голосом ответил Мэд. — И Дитя Хасидзиль. — Дитя, говоришь? — недобро сощурился стражник. — Она многих спасла сегодня в богадельне, — ответил Мэд. — И твою сестру тоже, Алан. Взгляд Алана в очередной раз скользнул по ведьме и немного смягчился. — Если это правда — спасибо, Дитя Хасидзиль, — коротко кивнул он. — Но, Мэд, насколько я знаю, в Нижнем городе не осталось лекарей, кроме тебя. И Верхний город тоже никто не покидал. — Алан, я хоть раз тебя подводил? — отозвался лекарь. — И скажи мне, как поживает твоя матушка? Помогают ли ей мази, что я дал? — Матушка, хвала твоим стараниям, жива-здорова. Мне удалось переправить ее в Верхний Ресургем. И мази ей очень помогли, — подумав, отозвался стражник. Ещё раз скользнув подозрительным взглядом по «ассистентам» Мэда, он отошёл в сторону, пропуская их вперёд. — В этот раз я не стану задавать тебе вопросов, лекарь, но имей ввиду: случись что, прикрыть твою задницу я не смогу. — О большем я и не прошу, Алан. До сих пор я не нёс зла и в этот раз не подведу, — серьезно кивнул ему Мэд. — Открывай проход! — крикнул стражник своему напарнику. Тот, пожав плечами, отворил захудалую калитку, которую, по мнению Сольвейг, можно было снести одним ударом. Затем посторонился, пропуская маленькую процессию в квартал смесков. Пройдя пару домов и убедившись, что никто из патрульных их не видит, Дола с остервенением сорвал с лица маску и вдохнул воздух полной грудью. Правда, он тут же пожалел об этом: помимо ставшего уже привычным запаха гари здесь смердело отхожим местом и гниющим мусором. Рядом с отвращением сморщил нос Лайе, непредусмотрительно последовавший примеру брата. — Чуешь запах нищеты? — пробормотал Дола, пытаясь дышать ртом. — С демоном Хаоса в реванхеймском лесу, конечно, не сравнится, но аромат непередаваемый. Мэд усмехнулся в бороду, наблюдая за близнецами, и поманил их за собой. — Если поспешим, то, возможно, застанем Ямана раньше, чем он уйдёт в руины. И в самом деле, они нашли смеска возле полуразрушенного дома. Высокий и худощавый, он оказался иллирийцем-полукровкой. Белые волосы были острижены под ёжик, а сквозь рваную рубаху виднелись уродливые следы от прижженных бубонов. Те же шрамы покрывали его руки, шею и часть лица, безнадёжно изуродовав некогда красивые черты. Хрипло напевая себе под нос, он неторопливо собирал суму. Заслышав шаги, Яман быстро обернулся и тут же отступил назад, скрываясь от света факела. — Это я, Мэддок, — миролюбиво сообщил лекарь. — Принёс снадобье для твоей жены, как и обещал. — А, Мэд, — голос Ямана казался надломленным, как и он сам. Полукровка вышел из тени и Сольвейг заметила, что у него обрезаны уши, словно им пытались придать человеческую форму. Один глаз был закрыт, и веко перечеркивал свежий рубец, как если бы по лицу прошлись раскалённым железом. — Рад тебя видеть. Хана тоже будет рада. Она ещё не спит, если ты хочешь ее увидеть. Сегодня днём у неё снова был приступ, а снадобье закончилось. Ты очень вовремя пришёл, Мэд, — Яман говорил отрывисто и быстро, словно все время боялся, что его прервут и не дадут сказать нечто важное. Спутников лекаря он не замечал, сосредоточив все своё внимание лишь на человеке, державшем в руке факел. — Со мной гости, Яман. Им очень нужно с тобой поговорить, — голос Мэда был непривычно мягким, словно он разговаривал с ребёнком. Полукровка перевёл взгляд сначала на Сольвейг, а затем увидел и стоявших поодаль Долу и Лайе. Его глаз расширился, и Яман удивленно подался вперёд, нервно потирая грязные руки. — Иллирийцы? Как вы попали в Ресургем? Что вам здесь нужно? — вопросы сыпались из него с феноменальной скоростью. — Сейчас не время для праздного любопытства, — поднял ладонь Лайе. — У нас с братом к тебе несколько вопросов. — Какие ко мне могут быть вопросы? — удивился Яман. — Я ничего не знаю. Ничего такого, что заинтересовало бы чистокровных. Вам бы в Верхний город, знать пуще моего ведает. — Ошибаешься, — теперь говорил Дола. — Мы такие же, как ты, полукровки. — Полукровки? По вам и не скажешь, — Яман внимательно оглядел наёмников. — Слишком лощеные, слишком правильные. Дола удивленно уставился на него. — Он не ведает иной жизни, кроме как нищеты в Ресургеме, — тихо подсказала Сольвейг. — И представить себе не может, что полукровки способны жить иначе. Дола невольно скривил губы, услышав ее слова. В чем-то он мог понять Ямана, и все же ему неприятно было видеть сломленного, потерянного сородича, всю жизнь прожившего в Нижнем городе и не способного представить себе иную жизнь. — Яман, — вкрадчиво заговорил Лайе, и голос его был наполнен силой, которая подчиняла себе чужую волю. — Нам нужно знать, что произошло там, в руинах. — Знать? Зачем вам это знать? Там смерть и ничего больше! — голос полукровки стал резким, напуганным. — Но ты ведь туда снова собрался, верно? — мягко продолжил Лайе. Сольвейг видела, как взволнованный полукровка неожиданно расслабился и даже улыбнулся. Ведьма хмыкнула: Лайе, конечно же, знал, как и когда воспользоваться своим Даром. — Да, я... собирался вернуться, — кивнул головой Яман. — Не стоит здесь об этом говорить. Мэд, покажи им дорогу к дому. Я... буду позже. С этими словами полукровка вновь склонился к суме. — Бедняга не в себе с тех пор, как это все началось, — заговорил Мэддок, когда близнецы и ведьма последовали за ним к дому Ямана. — Сильно винит себя в случившемся. Всякий раз, как прихожу, застаю его возле руин. Иногда он спускается в катакомбы, но всегда возвращается. — Что с его женой? — поинтересовалась Сольвейг. — Падучая болезнь, — резко отозвался Мэд. — Ты не сможешь исцелить. — Но я могу попытаться, — ведьма повела плечами. — Не трать силы впустую, они тебе могут пригодиться, — отрезал лекарь. Дом, в котором жил Яман, мало отличался от остальных в этом квартале. Такая же халупа с подтекающей соломенной крышей, маленькими окошками, которые закрывались на ночь обветшавшими ставнями. Почти сгнившая дверь, как оказалось, даже не была закрыта на замок. Внутри было сыро и холодно, гулял сквозняк. Стоял запах затхлости и пыли. Чтобы войти в маленький предбанник, близнецам пришлось согнуться едва ли не в три погибели. При этом Дола умудрился провалиться ногой в широкую щель между досками на пороге. Громко обругав всех и вся вокруг, иллириец раздраженно разогнулся во весь свой немалый рост. И тут же больно ударился головой о притолоку. Слушая его цветастую брань на трёх языках, Сольвейг подумала, что ее словарный запас значительно пополнился новыми идиомами. Приняв к сведению печальный опыт близнеца, Лайе зашёл в дом куда более элегантно, но все же в сердцах ругнулся, обнаружив, что если он здесь выпрямится, то будет попирать затылком обросший паутиной потолок. Брезгливо поморщившись, он ссутулился и проследовал за братом. Последней заходила Сольвейг и, оглянувшись, она плотно затворила дверь. Жену Ямана наемники нашли в маленькой комнатушке возле камина. Она сидела на старой циновке, безуспешно пытаясь согреть руки возле огня. Увидев незваных гостей, женщина удивленно вскинула брови, а затем, узнав Мэда, слабо улыбнулась. Вид у неё был изможденный, под янтарными глазами залегли глубокие круги. К своему изумлению, Сольвейг поняла, что в этой болезненной женщине течёт хельская кровь. «Хана. Ее зовут Хана», — вспомнила ведьма. Наблюдая за тем, как Мэд поит ее снадобьем, Сольвейг думала о том, что наличие хельской крови вполне объясняет падучую болезнь у Ханы. Ведь во время Периода Исхода больше всего досталось именно народу хельги. Хоть и прошло с тех пор много веков, кровь хельского народа была безнадёжно отравлена. Удивительным казалось другое: эта женщина не заболела чумой, в отличие от своего мужа. К ней определенно стоило присмотреться. Тем временем Дола с жалостью взглянул на дрожащую от холода Хану и, оглядев тесную комнатушку, увидел аккуратно сложенные в углу дрова. Без лишних слов он подбросил пару в камин и решительно разворошил догорающие головешки. Огонь занялся с новой силой, и Хана с благодарностью улыбнулась. Видно было, что она слаба, и у неё не хватало сил даже на то, чтобы как следует разжечь камин. — Когда ты в последний раз ела, Хана? — заботливо спросил Мэд, тщательно прощупывая пульс на запястье женщины. — Утром. Наверное... — с сомнением ответила женщина. — Я стала многое забывать. Я угасаю, Мэд. Лекарь сжал губы, словно не желая смириться с собственным бессилием. Заметив это, Хана успокаивающе погладила его по плечу. — Я ведь наполовину хельги, Мэд. Мы не живем долго. Ты должен это понимать. Ты должен объяснить это Яману. Он не желает это принимать. Он отправился в те руины, надеясь раздобыть золото, драгоценности, чтобы найти мне хорошего целителя... — Но вместо этого выпустил некое зло, верно? — подал голос Лайе. Хана взглянула на него так, словно впервые увидела. Она медленно кивнула головой. — Правильно говоришь. Мэд, — снова обратилась женщина к молчаливому лекарю. — Объясни Яману... Меня он и слышать не хочет! Лекарь нахмурился ещё сильнее и промолчал. Тут голос подала Сольвейг: — Быть может, я смогу отдать тебе часть своей силы, Хана? Я ведь Дитя Хасидзиль... Едва она произнесла эти слова, как лицо Ханы побледнело ещё больше, исказилось в неприятной гримасе. — Не утруждай себя, Меченая. Я не противлюсь естественному ходу событий. Я все ещё помню, для чего был дан сей Дар Детям Хасидзиль, — довольно резко ответила женщина. Не ожидав столь решительного отказа, Сольвейг поначалу опешила. Хана смотрела на неё пронзительно светлыми глазами. Встретившись с ней взглядом, Сольвейг неожиданно поняла. — Вот почему ты не заразилась. И ты умираешь вовсе не из-за хельской крови, — медленно заговорила ведьма. Хана молча кивнула. — Пока силы меня не оставили, я тоже была Дитем Хасидзиль. — Значит, это ты помогала исцелиться полукровкам? — тихо спросил Мэд. — Пока я могла, — женщина устало прикрыла глаза. — Хотела исправить то, что натворили Яман и его друзья. Сольвейг смотрела на изможденную бледную женщину перед собой и не понимала ее выбор. Почувствовав внимательный взгляд Долы, ведьма нашла силы криво усмехнуться. — Хана воплощает собой жертвенность и милосердие — две основные добродетели всех Детей Хасидзиль. Все, что я так в них ненавижу. — Полагаю, тебе стоило бы поучиться этим двум качествам, jalmaer, — буркнул откуда-то сбоку Лайе. — И сгореть в юные годы? Ради чего? Никто не оценит подобную жертву, синеглазик, — огрызнулась женщина. — Ты не сможешь жить вечно, Меченая, — добавила Хана. — Рано или поздно твой Дар обернётся против тебя. — По крайней мере, я успею прожить достаточно долгую жизнь. Это гораздо лучше, нежели угаснуть совсем юной, не познав ничего, кроме боли. У Сольвейг не вышло скрыть, насколько глубоко она уязвлена словами Ханы. Вздохнув, ведьма взмахнула рукой: — А, да что мы говорим об этом. Куда пропал Яман? — Уверена, он скоро придёт. И тебе лучше бы помалкивать о своём Даре, — все так же спокойно произнесла Хана. Сольвейг одарила ее негодующим взглядом, резко поднялась с запылённого пола и решительно зашагала на выход. В дверях она столкнулась с Яманом, и, фыркнув, протиснулась мимо него. Дола проводил ведьму взглядом и засобирался было следом, но Лайе остановил его, положа руку на плечо. — Не сейчас, малой, — сказал он. — У нас есть более важные дела, нежели вздорный характер этой ведьмы. Они молча наблюдали за тем, как Яман наклонился к Хане и нежно поцеловал ее в лоб. Затем опустился на циновку рядом, повёл обрубленными ушами и поочередно оглядел Мэда, а затем и близнецов. Он устало провёл руками по лицу, и вздохнул: — И что вы от меня хотели? Сольвейг стояла у дома, прислонившись к стене спиной. Она задумчиво разглядывала свои руки, разукрашенные причудливой вязью — особенностью всех Меченых. Руки дрожали. Сольвейг судорожно сжала пальцы и обняла себя за плечи. Она не понимала, что с ней, почему она так напугана. Хана. Она тоже была Меченой. Ничего удивительного в том, что Сольвейг этого не поняла: не считая детства, за всю свою жизнь она не видела никого из других Детей Хасидзиль, а прожила ведьма немало лет. «Рано или поздно твой Дар обернётся против тебя». Слова Ханы все звучали и звучали в голове ведьмы, и на какое-то безумное мгновение Сольвейг почти поверила, что устами умирающей Меченой говорила сама Первозданная Хасидзиль. Сольвейг никогда не была набожной, она верила лишь в себя и свой Дар. И страшно ей было от того, что слова Ханы звучали как приговор. Как будто женщина знала, о чем говорила. Сольвейг попыталась отмахнуться от неприятных мыслей и перевести их в другое русло. Она вслушалась в разговор, доносившийся из дома. Ведьма услышала, как Лайе просил Ямана подробно рассказать, что произошло в тех руинах на самом деле. Сольвейг усмехнулась: синеглазик сразу взял быка за рога, как и всегда. Услышала она и недовольное ворчание Долы в ходе повествования. А история Ямана была проста: полукровки хотели разграбить древние могилы, но вместо этого наткнулись на нечто, принесшее чуму в Ресургем. Сольвейг слушала рассказ о том, как горе-искателей напугало безликое и бесформенное существо, несущее вечный страх и пустоту. О том, как оставшиеся в живых полукровки искали дорогу наверх, но заблудились в лабиринте катакомб. О том, как они поняли, что больны, но не желали умереть во тьме. Сольвейг услышала и печальный итог. Яман оказался сильнее прочих: ему достало сил добраться до дома, где его ждала Хана. Она же его и излечила. Они закрылись в доме на сорокадневие, но чума, подобно пламени, вспыхнула и пронеслась сначала по кварталу смесков, а затем и по всему Ресургему. Полукровок изолировали, а тех, кто сопротивлялся или пытался бежать — убили. А потом зазвучал голос Долы, и ведьма удивилась, каким резким он стал. — Похоже на то, что мы видели в Каморане, братец. — Очень похоже, — ответил ему Лайе. — Нам придётся спуститься в эти катакомбы, верно? — голос Долы был напряженным. Даже не глядя на Долу, Сольвейг могла сказать, что он сильно встревожен. Оно и понятно — никому из братьев не хотелось вновь пережить то, что они видели в Каморанском походе. А затем Яман их попросил уйти. Сольвейг дождалась, когда близнецы покинут дом и привычно упёрла руки в бока. — Когда мы спустимся вниз? — На рассвете, — мрачно отозвался Лайе. — Все, что нужно, у нас с собой. — Переночуем в одном из забытых домов, — отрывисто бросил Дола. Не глядя ни на кого, он широким шагом прошёл мимо Сольвейг, а ведьма хмуро взглянула на его брата. Лайе проводил близнеца недовольным взглядом и сложил руки на груди. — Ты идёшь? — спросила ведьма. Нелюдь отрицательно качнул головой. — У меня несколько вопросов к Мэду. — Можно подумать, тебе что-то непонятно, синеглазик, — фыркнула ведьма. Они с Лайе снова схлестнулись Даром, но в этот раз Сольвейг была готова. Лайе недовольно нахмурился и потёр пальцами переносицу. Наконец, он махнул рукой, словно прося, чтобы его оставили в покое. Сольвейг нашла Долу в одной из забытых лачуг. Нелюдь с сосредоточенным видом стягивал с себя опостылевшую рясу. Пока он это делал, ведьма в который раз залюбовалась его телом: стройным, молодым и сильным. Буквально поедая иллирийца взглядом, она прислонилась к дверному косяку, и на ее губах заиграла улыбка. Когда Дола наконец-то выпутался из ненавистных одеяний, он с наслаждением почесал спину. Почувствовав взгляд ведьмы, оглянулся и лукаво улыбнулся. — Нравится смотреть, как я раздеваюсь? — Восхитительное зрелище, — искренне подтвердила ведьма. — Но ещё больше мне нравится, когда ты уделяешь мне внимание. Она оттолкнулась от косяка и подошла к Доле. Дождалась, пока он ее прихватит за талию и прижмёт к себе. Когда нелюдь склонился для поцелуя, Сольвейг хмыкнула: — Подозреваю, что твой брат присоединится к нам ещё нескоро, — с этими словами она, продолжая улыбаться, распустила шнуровку на платье, и оно с тихим шелестом соскользнуло на пол. — Почему бы нам не провести это время с пользой?***
Дола проснулся от того, что его трясли за плечо. С трудом разлепив веки, он увидел недовольное лицо брата. — Вставай, — резко приказал Лайе. Сонно разглядывая близнеца, Дола вдруг понял, что Лайе зол. Точнее, его брат был в ярости, хоть и держал себя в руках. Осознание этого факта заставило Долу мгновенно проснуться. Он сел и потянулся, разминая суставы. — Вчмдело? — сонно и невнятно пробормотал Дола, усердно растирая лицо ладонями. — Рассвело, пора идти в руины, — ледяным голосом сообщил Лайе. — Я не об этом... — близнец широко зевнул. — Какая муха тебя укусила, Ли? Вместо ответа близнец демонстративно посмотрел куда-то в сторону, и Дола, последовав его примеру, повернул голову. Рядом с ним, свернувшись клубочком и закутавшись в шерстяной плащ, крепко спала Сольвейг. Часть плаща съехала, обнажив изящное плечико, а сама ведьма во сне имела столь невинный вид, что Дола глупо улыбнулся. Почти сразу же ему в лицо бесцеремонно прилетела одежда. Напоследок Лайе метнул в брата сапог, но Дола успел его поймать. — Успокойся, Ли, — раздраженно буркнул он, быстро облачившись в рубаху и натянув штаны на поджарый зад. — Ты злишься всякий раз, как видишь её рядом. — Ты даже не понимаешь, что из себя представляет эта женщина, — зашипел Лайе, но близнец неожиданно его оборвал. — Это моя женщина, — резко ответил он. — Уйми своё самолюбие. Дола сказал это без злости, спокойно и уверенно, словно так было правильно. И едва слова сорвались с языка, как он понял, что сказал правду. Лайе прошипел сквозь зубы нечто бранное на родном языке и покинул лачугу. — Буду ждать вас у дома Ямана, — бросил он через плечо. Дола, в свою очередь, склонился над ведьмой и осторожно прикоснулся губами к её виску. Сольвейг зашевелилась, что-то сонно пробормотала и натянула плащ обратно на плечо. — Просыпайся, ma leathanna, — Дола улыбнулся, когда ведьма открыла сонные глаза. — Рассвет. Нам пора идти. Ведьма неохотно потянулась, зябко закуталась в плащ и зашарила по полу в поисках одежды. Ей не хотелось вставать, но обстановка, так или иначе, не располагала к долгому лежанию на полу. Зевая, она принялась одеваться под пристальным взглядом нелюдя. — Сейчас бы лохань с горячей водой и нормальную постель, — мечтательно протянула ведьма, зашнуровывая платье. — Когда вернёмся из руин и покинем город, найдём где остановиться, — пожал плечами Дола. — «Ma leathanna». Так ты меня назвал, когда я проснулась, — Сольвейг безуспешно попыталась пригладить растрепавшиеся волосы. — Что это значит? Дола сощурился и улыбнулся. — Когда-нибудь узнаешь. С улицы донесся шум и пронзительные крики. Дола выглянул из лачуги и увидел, как между домами носятся дети. Все, кроме одной девчонки были полукровками. Со стороны это было похоже на игру в салки, но только до тех пор, пока девчонка не вцепилась в одного из мальчишек и не свалила его на землю. Дола с интересом наблюдал за тем, как они под улюлюканье остальных ребят мутузят друг друга. — Что это? — вслед за ним выглянула и Сольвейг. Увидев происходящее, она удивленно вздернула брови. — Милые детские развлечения, — ехидно заметил нелюдь. Детские вопли тем временем стали громче и настойчивее. Кто-то дернул девчонку за длинную косу, она откинула голову, и стало видно, что у неё разбит нос. Потасовка плавно перешла в полноценную драку, и Дола решил вмешаться. Громко хлопнув в ладони, он прикрикнул на детей. Полукровки, увидев идущего к ним взрослого, с визгом бросились врассыпную. А девчонка так и осталась сидеть на земле, пытаясь остановить кровь из носа. — Запрокинь голову и держи так некоторое время, — посоветовал Дола, присев рядом на корточки. Девочка с подозрением взглянула на него, но к совету прислушалась. — Как тебя зовут, малышка? — Дола склонил голову набок, с интересом разглядывая девчонку. На вид ей было едва ли больше одиннадцати. Девчонка была смуглой и конопатой, густые, пепельного цвета волосы заплетены в неаккуратную косу, а глаза у неё оказались чёрными-чёрными. Одета девочка была куда лучше местных оборванцев: походные штаны из плотной кожи, камзол из добротной ткани и сапожки, украшенные причудливым узором. Разглядывая ее, Дола задался вопросом, что она забыла здесь, среди нищеты. Девочка снова с подозрением взглянула на него и шмыгнула грязным носом. — Юриона, — помолчав, неуверенно добавила: — В честь Юриана-Воителя! — Боюсь, я не силён в истории вашего народа, — улыбнулся Дола. — Кто это? — Конечно не сильны, вы же не человек, — с вызовом бросила Юриона. — Юриан-Воитель был основателем Хальварда, города кузнецов. — Значит, ты Юриона из Хальварда, верно? Как ты здесь оказалась? — нелюдь подпер лицо ладонью. — Твои родители в Верхнем городе? — Не-а, — Юриона снова шмыгнула носом. — Папка мой торговец, он меня с собой взял. Ему сказали, что здесь барыш хороший будет. А потом нас отказались выпускать из Ресургема. — И где сейчас твой папка? — подала голос Сольвейг из-за плеча Долы. — В богадельне Мэда. Он тоже заболел несколько дней назад. — Юриона сжала губы. — Вы там были, тетенька? Видели моего папку? — Во-первых, я не «тетенька», а Сольвейг, — улыбнулась ведьма, склонившись к девочке. — А во-вторых, я не знаю, как выглядит твой папка. Тем, кого я видела в богадельне, сейчас намного лучше. Может статься, что и он среди них. Сольвейг осторожно приподняла голову Юрионы за подбородок, внимательно осмотрела ссадины на лице и недовольно цыкнула зубом, взглянув на разбитый нос. А потом знаки Меченой на ее руках вспыхнули нездешним светом, и все ссадины на лице девочки затянулись, а разбитый нос обрёл приемлемый вид. — Те... — Юриона запнулась и исправилась. — Так вы Дитя Хасидзиль? Есть тут одна такая же. Хана ее зовут. Я хотела, чтобы она исцелила папку моего, да только она отказалась. — Неудивительно, — буркнул Дола. — Если к ней ходили все полукровки. Как ты сюда пробралась? — Дак тут куча лазеек, дяденька, — самодовольно усмехнулась Юриона. — Эти стражники охраняют главный вход, но они не знают, сколько здесь есть выходов. Взрослые, может, и не пройдут, а вот дети — запросто. — Кстати, о детях. За что они тебя так невзлюбили? — хмыкнула Сольвейг. — Я же человек, и я не нищая, — пожала плечами девочка. — Вообще-то, дяденька, зря вы вмешались, я бы и сама их отлупасила. — Всю ватагу-то? Потрясающая самоуверенность, — фыркнул Дола. — Я из Хальварда. Я могу за себя постоять, если что, — насупилась Юриона. — Дяденька, а вы тоже полукровка? Вы не похожи на остальных. Вы тоже пришли откуда-то? — Можно и так сказать, — нелюдь улыбнулся. — Ты сможешь сама отсюда выбраться? — Конечно, — кивнула девочка. — Если только не попадусь на глаза этим противным мальчишкам. Бить девочку так низко. — Значит, если увидишь их, беги со всех ног. Думаю, твой отец тебя ждёт-не дождётся, — Дола подумал и вытащил из голенища сапога небольшой стилет. — Держи. Не думаю, что он тебе понадобится, но если что, попугаешь им «противных мальчишек». Юриона осторожно взяла стилет в руки, повертела его и резюмировала: — Хорошая сталь. Но он плохо сбалансирован, рукоять тяжелая. От неожиданности Дола расхохотался. — Согласен. Но для тебя сойдёт и это. — Я его вам верну, дяденька, — пообещала Юриона, спрятав стилет в сапог. — Вы только навестите нас с папкой, хорошо? — Непременно, малышка, — нелюдь помог ей подняться. — А теперь беги. Юриона отряхнулась и уже собралась уходить, когда Дола, что-то вспомнив, добавил: — Однажды ты станешь сильной и гордой. Великой. С тобой будут считаться и тебя будут уважать. — Откуда вам знать, дяденька? — фыркнула Юриона, снова шмыгнув носом и утерев его грязным рукавом. — Просто знаю, — улыбнулся Дола. — Запомни мои слова, хорошо, Юриона? И никогда не давай спуску обидчикам, они заслуживают взбучки. — Непременно, дяденька. Проводив ее взглядом, Сольвейг хмыкнула. — Из тебя бы вышел хороший отец. — Особенно по части дурных примеров, — проворчал нелюдь, проверив, на месте ли ножны. — Пойдём. Лайе ждал их возле дома Ямана и Ханы. Даже издалека Сольвейг ощутила его негодование, и против воли на ее губах расцвела скверная ухмылка. — Не прошло и века, — резюмировал иллириец. Проигнорировав попытку близнеца оправдаться, Лайе демонстративно повернулся к нему спиной. Дола переглянулся с Сольвейг. — Хватит дуть губы, братец. Лучше расскажи, о чем ты вчера договорился с Мэдом и Яманом, — нейтрально заметил он. Но вместо Лайе ему ответил полукровка, вышедший из дома. — Я проведу вас по первому этажу руин, а дальше сами. Возьмите факелы, они вам пригодятся, — Яман протянул Доле свёрток с факелами и огнивом и нервным жестом потёр ладони. — Не шли б вы туда, сгинете ведь. — Если бы ты знал, сколько раз мы это слышали! — развёл руками Дола. — Сильно сомневаюсь, что мы увидим в руинах что-то новое. — Это правда, что вы были в Каморанском походе? — на ходу бросил полукровка. — И вы в самом деле те самые Бес и Ласка? — Мне иногда кажется, что если бы не Каморан, никто бы о нас и не знал, — вздохнул Дола. — Вы с Вечной Земли, верно? — в голосе нелюдя зазвучала зависть. — Можно и так сказать, — сухо ответил Лайе. — Я слышал, у вас тоже не жалуют полукровок, — продолжил говорить Яман. — Раз уж пошла такая песня, то их нигде не жалуют, Яман, — довольно резко отозвался Дола. — Будь это Вечная Земля, Джагаршедд или Джалмаринен. Думаешь, вы одни здесь, в Ресургеме, сирые и убогие? Нас не любят нигде. Просто кому-то повезло больше, кому-то меньше. Не стоит думать, что с нами несправедливо обходятся. Открою страшный секрет: справедливости не существует. Где бы ты ни родился, что бы ни совершил, всегда найдутся злые языки, которые скажут, что ты все сделал не так, ты же смесок. Дола оборвал себя на полуслове и вздохнул. Уж больно он не любил обсуждать эту тему. Бросив взгляд на молчаливого Лайе, он увидел, что близнец воинственно выпятил челюсть, явно изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. Обсуждать извечную проблему полукровок Лайе ненавидел, пожалуй, больше, чем Дола. — Значит, вы везучие, — заключил Яман, не обращая внимание на раздражение близнецов. Он остановился возле знакомого братьям полуразрушенного дома. Обернулся в сторону наёмников, будто желая убедиться, что они не передумали и, махнув рукой, перешагнул через груду камней, отдалённо напоминавшую крыльцо. В глубине дома Яман спрыгнул в дыру в полу и, оказавшись в темноте, чиркнул огнивом. Последовав за ним, близнецы и ведьма оказались в длинном узком коридоре. Вчетвером они прошли до конца, где виднелась разбитая стена. А за ней начинались катакомбы. Создавалось ощущение, что путники попали в древний город: стены здесь были украшены искусными барельефами. По дороге то и дело попадались древние заржавевшие лампады. Свет факела выхватывал из темноты боковые ответвления. Яман, не останавливаясь, шёл по прямому, широкому коридору, который, закончившись, выходил в просторную залу с высоким потолком. Место это было похоже на забытое святилище, и нагляднее всего об этом говорил древний алтарь, расположенный в самом конце залы. Яман зашёл за него и остановился. — Это здесь. Подойдя ближе, близнецы увидели лестницу, расположенную прямо под алтарем. — Дальше вы сами, — буркнул полукровка. — Я туда больше никогда не спущусь. Дола спрыгнул вниз первым и подал руку Сольвейг. Следом спустился Лайе. Дола сосредоточенно осмотрел небольшую комнатушку, в которой они оказались, и озадачено заморгал. — Братец, — тихо спросил он. — Скажи мне, братец, что ты здесь чуешь? — Абсолютно ничего, — отозвался Лайе. — Здесь нет никого и ничего. — Вот и я ничего не вижу. Никакого следа, ничего. А ведь тут была целая толпа полукровок. Нет даже следа заражённых, — Дола нахмурился. — В шахтах, когда мы шли в Ресургем, их было множество, хоть и прошло долгое время с тех пор, как прошли беженцы. А здесь... Будто действительно сюда многие тысячи лет не ступала нога человека. — Думаешь, Яман нас обманул? — спросила Сольвейг. — Исключено. Я видел его мысли, он говорил правду, — с сомнением отозвался Лайе. — Но вот что странно, по его рассказу у меня создалось впечатление, что он действительно видел демона Хаоса, но я его... не чувствую. Это место мертво многие века. — Надо идти дальше, — пожал плечами Дола. — Должно же быть хоть что-то. Они блуждали по бесконечным коридорам, выхватывая светом факелов из темноты стены, покрытые пылью и изящными рисунками. Казалось, прошли многие часы, прежде чем наемники поняли, что попали в лабиринт древних катакомб. Время здесь размывалось, растягивалось в вечность. Потолки и стены давили, а из звуков были лишь собственные голоса и шаги. Руины выглядели жутко, и даже Лайе, привыкший сохранять спокойствие, заметно нервничал. Чтобы как-то отвлечься он вымещал своё раздражение на Сольвейг. Ведьма, разумеется, в долгу не оставалась и бойко отвечала серокожему нелюдю, язвила и шутила, жаля в самое больное место. Оба не замечали, как все больше раздражается Дола, слушая взаимный обмен колкостями. Когда один из коридоров неожиданно вывел путников на винтовую лестницу, которая спускалась ещё ниже, Дола не выдержал и резко остановился. Недовольно зыркнув на брата и ведьму, он весьма нелюбезно приказал им замолчать и продолжить дальнейший путь в тишине. Убедившись, что его услышали, Дола спустился вниз по лестнице, освещая дорогу факелом. Ступеньки вывели его в очередной коридор, только вот он сильно отличался от предыдущего этажа. В стенах здесь были ниши, в которых находились саркофаги. И их было великое множество: от потолка до пола, вдоль бесконечного коридора. Воздух здесь был невероятно густым и затхлым. На наемников резко навалилась усталость, словно мертвые, покоившиеся в тех саркофагах, забирали себе жизненные силы. Лайе невольно потёр висок пальцами: подступившая головная боль усиливалась с каждым шагом. И это было странно, ведь здесь не было ни души, лишь истлевшие мертвецы. Лайе вспомнил, что Ресургем был построен на костях более старого города. — Что, синеглазик, нервы сдают? — заметила его состояние Сольвейг. — Кто бы говорил, jalmaer, — вяло отозвался иллириец и устало прислонился к стене. Ноги будто налились свинцом, каждый шаг давался ему с трудом. Лайе безуспешно шарил своим Даром, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы объяснить это состояние. И ответом ему была лишь мертвая тишина. Дойдя до очередного перекрёстка, иллириец не выдержал и снова привалился к стене. — Братец? — забеспокоился Дола, увидев осунувшееся лицо близнеца. — Все в порядке, — отмахнулся Лайе. — Просто... у меня такое чувство, словно мы блуждаем уже вечность. — И здесь нет ни одной живой души. Даже неупокоенных нету, — поддержала его Сольвейг. — Значит, сделаем ненадолго привал. Тебе хватит, чтобы передохнуть? — поинтересовался Дола. — Ты мне нужен, Лайе. Я не вижу ни следа, быть может твой Дар... — Я чувствую себя слепым, — признался Лайе, устало опустившись на пол. — Не вижу, не чую абсолютно ничего. Это пугает. — Ну а ты, Сольвейг? — Дола перевёл взгляд на ведьму. В ответ она лишь развела руками и тоже села на пол. Силы покинули её, и невыносимо хотелось спать. — Да что с вами такое? — Дола удивленно разглядывал обоих. — Мне нужно лишь перевести дух... — сонно пробормотала Сольвейг и зябко закуталась в плащ. Ей вдруг стало холодно, до костей пробрал озноб. Глядя на Лайе, она поняла, что он чувствует то же самое. — Дай нам минутку, Бес, — попросила она. — И пойдём дальше. — Неужели ты ничего не чувствуешь? — Лайе поднял взгляд на близнеца. — Это место. Оно забирает силы и жизнь. — Или это ты такой слабак, — поддела его Сольвейг. — Уж молчала бы, ведьма, — вяло огрызнулся иллириец. — Сама выглядишь, точно моль бледная. — По-крайней мере, я ещё могу продолжать путь, синеглазик. Быстро ты сдулся. А может ты просто боишься подземелий? Я бы не удивилась — после Каморана-то... — ведьма осеклась и охнула, затем бросила злой взгляд в сторону иллирийца. — Это подло, знаешь ли. Говоришь, будто сил у тебя нет, но Даром швыряться горазд. — Shienadan! Просто заткнись, ради Первозданных, — посоветовал Лайе и зажмурился: головная боль вспыхнула с новой силой. Наблюдая за ними, Дола раздраженно сложил руки на груди. — Задница Махасти, как же вы меня достали, — проворчал он. — Думаю, вам лучше остаться здесь. Я пойду дальше. Попробую что-то найти и вернусь обратно. — Не слишком умная идея, малой, — сонно пробормотал Лайе. — Я вообще не шибко умный, в отличие от вас, одарённых, — огрызнулся Дола. — Здесь лабиринт, легко заблудиться, — буркнул уязвлённый близнец. — Я Гончий, забыл? — отрезал Дола. — Уж как-нибудь найду дорогу обратно. А вы пока сидите и ждите моего возвращения. — Малой... — запротестовал было Лайе. — Я сказал: сидеть и ждать, — рыкнул Дола. От неожиданности Лайе удивленно притих, прижал уши к голове и во все глаза уставился на близнеца. Дола вздохнул и взъерошил волосы. Помолчал. И, наконец, более миролюбиво добавил: — Просто... Дай мне сделать то, что я умею. Дай побыть одному, Лайе. Всю дорогу я слушаю, как вы препираетесь. Вас... слишком много. Не дожидаясь ответа, иллириец развернулся на пятках и скрылся в ближайшем ответвлении коридора. — «Слишком много»? — повторил Лайе, мрачно взглянув на ведьму. — Ты его душишь, — отозвалась она. — Как будто тебе мало того, что ты всегда рядом. Ты хочешь, чтобы он был только твоим, чтобы слушал только тебя, чтобы дышал только тобой. Какой ты жадный, синеглазик, — ведьма насмешливо цокнула языком. Лайе усилием воли подавил раздражение, нараставшее всякий раз, как ведьма открывала рот, и промолчал. Ибо не знал, как объяснить, что все совсем иначе, чем представляет себе ведьма. Как объяснить, что это не та жизнь, которую он желал? Как рассказать об одной душе на двоих — благословении и проклятии близнецов одновременно? Ведьма, хоть и живет долгие годы благодаря своему Дару, все же остаётся jalmaer, короткоживущей. Она мыслит, как люди, и никогда не сможет понять иллирийский разум. Лайе знал — Сольвейг никогда не поверит ему. Все доводы лишь убедят ее в эгоизме нелюдя. И он не сказал ни слова, лишь поплотнее закутался в свой плащ и зябко поежился, всем телом ощущая противный холод подземелий. Замолчала и Сольвейг. Сидя напротив Лайе, она временами настороженно прислушивалась к тишине катакомб. Сейчас она напоминала дикую кошку: зеленоглазая и бойкая, готовая, чуть что вскочить на ноги. Глядя на неё, Лайе невольно подумал, что, не будь ведьма столь охочей до чужой жизни, он, возможно, смог бы почувствовать к ней симпатию. В конце концов она была умной и сильной. На свой лад, конечно же. А в следующий миг иллириец уловил ее мысли. Сольвейг опять думала о Доле, и Лайе снова захлестнуло чувство сильнейшей неприязни.***
Он брел по пустым коридорам, настороженно оглядываясь по сторонам. Взглядом из полумрака Дола выхватывал бесконечные саркофаги, расположенные друг над другом в вырубленных в стенах нишах. Мертвые. Бессчётное количество мертвых было в этом месте. Дола поднял взгляд вверх и увидел потолок, в котором светились вкрапленные голубые камни. До сих пор Дола видел их лишь на Вечной Земле. Он подумал, что древние, кем бы они ни были, обладали изрядным могуществом, раз эти камушки, разгонявшие тьму, сохранили свою силу. Ресургем стоял на руинах куда более древнего города, который, наверняка, застал ещё эру Первозданных. И эти катакомбы превратились в место массовых захоронений. Дола лишь мог догадываться, что здесь произошло, и единственное пришедшее, как будто извне, объяснение было связано с тем, что скорее всего здесь погребен народ Первозданных, погибший в самом начале Периода Исхода. Когда в этот мир вторглись Совершенные, принеся с собой Тысячеглазый Хаос и смерть, они устроили самую настоящую бойню. «Как там говорилось в исповеди Даэтрана?» — подумал Дола, освещая себе путь. «Мы стремились выжечь пороки, глубоко укоренившиеся в обитателях этого мира. Мы желали очистить эти земли от скверны. Хотели сделать их совершенными, как мы сами. И мы не понимали, что самое очищенное и совершенное — и есть настоящее зло. И мы несли его в себе». Предрассветная война и Период Исхода были теми временами, которыми иллирийцы не гордились. Они хранили память о почти всех выдающихся личностях того времени, независимо от того, к какому народу они принадлежали. Совершенный Глеанн. Близнецы Ассэне и Даэтран. Имрах, королева стертого с лица земли Камайнена. Первозданная Хасидзиль, давшая жизнь Меченым. Вечная Дева Ленно Ханаан. Редо, Первый Полководец. Принцесса Мадригаль из Дома Йонах. Таких имён было много, и иллирийцы старались их помнить. Сидя на уроках истории, Дола никак не мог взять в толк, зачем это нужно, ведь смутные времена давно прошли. И лишь когда он пошёл в армию, где учили не повторять ошибок прошлого и выращивали безупречных воинов, Дола понял. Саркофаги мертвого города были ярким примером того, что бывает, когда мясники, уверовавшие в собственное совершенство, пытаются перекроить под себя весь мир, который даже не является им родным. Доле чудилось, что его мысли переплетаются с чьими-то ещё, будто кто-то зовёт его за собой. Паутина, сплетенная чужим разумом, была крепка и не позволяла нелюдю даже мельком подумать о чем-то другом. Дола вовсе не собирался отходить слишком далеко от распутья, но на очередном перекрёстке почуял след. Чем дальше он шёл, тем сильнее своим чутьём видел его, и было это очень похоже на следы беженцев в шахтах за Вороньим Граем. Такой же багровый и вязкий, вызывающий тошноту. Создавалось впечатление, что тот, кто его оставил, бежал, скрываясь от чего-то. Подозрения Долы подтвердились, когда он увидел лежащие за поворотом тела. Скелеты, облачённые в кирасы, которые Дола доселе никогда не видел, лежали так, словно неведомая сила разбросала их в стороны, изломав все кости. И это было странно, ведь иллириец готов был поклясться, что в катакомбы многие века не ступала нога человека. Но след, который он видел, оставался ярким и отчётливым, словно погоня была вчера. Нахмурившись, иллириец продолжил путь, готовый к любой опасности. Но здесь его инстинкты молчали: коридоры были пусты и мертвы. Он не чуял ничего, что могло бы сойти за опасность или живое существо. Возникшее чувство неправильности нарастало с каждым шагом. След вывел Долу к остаткам древней лестницы. Она была совсем небольшой и вела в крипту. Из неё исходил мертвенно холодный свет. Дола поёжился, раздумывая, повернуть ему назад или сначала разузнать, что внутри. Любопытство оказалось сильнее, и Дола, подумав, что когда-нибудь оно его погубит, нерешительно шагнул вперёд. В три прыжка он поднялся наверх и снова остановился. Уже знакомое чувство неправильности захлестнуло иллирийца, и все же он не подумал отступиться. Стоя перед криптой, Дола медлил. Он никогда не считал себя верующим, но сейчас, поддавшись тревоге, не удержался и осенил себя защитным знаком. Сделал глубокий вдох, выдохнул и шагнул в крипту. Внутри действительно оказалось светло, и, что самое странное, свет исходил отовсюду, и одновременно у него не было источника. Крипта оказалась просторной и круглой, в ней почти не было саркофагов. Помещение вызывало чувство, будто тот, кто создавал это место, в последний момент передумал и остановил работу. Здесь был абсолютно гладкий мраморный пол, высокий резной потолок, и... грубые гранитные стены с неровными уступами и выщербленными дырами. И посреди всего этого в крипте неподвижно стояла женская фигура. Сделав пару шагов, Дола успел разглядеть ее платье: закрытое, простого покроя, серого цвета, почти сливавшегося с кожей. Длинные белые волосы были распущены и ниспадали до самой талии. Услышав шаги, женщина обернулась, и у Долы перехватило дыхание от ее красоты. Она была иллирийкой и держалась с поистине королевским достоинством. Дола разглядывал черты ее лица и понимал, что красота этой женщины безупречна. И на этой мысли он насторожился, ведь ничто не могло быть столь безупречным, если только... Если только перед ним не стояла Совершенная. Увидев Долу, женщина робко улыбнулась. — Ты пришёл. Услышал меня и пришёл, — тихим, мелодичным голосом сказала она. От ее слов Дола впал в некоторый ступор. Надо сказать, он вообще пребывал в полной растерянности, недоумевая, откуда здесь взялась ещё одна живая душа. — Разве мы знакомы? — удивился он. — Конечно, знакомы, — улыбнулась иллирийка. — Неужели ты забыл меня? Ты, предавший свой народ? Дола понял, что вообще ничего не понимает. В голове вертелась не оформившаяся до конца мысль, зудела, не давала ему покоя. — Возможно, тогда я выглядела иначе, — продолжила иллирийка. — Мы все выглядели иначе. У меня много лиц и много имён. Выбирай, какое тебе больше нравится. На ее месте появился Лайе. Стоило Доле моргнуть, и он увидел Сольвейг. Затем своих мать и отца. И, наконец, перед ним снова предстала иллирийка, только вот теперь на ней были поистине роскошные императорские одеяния. На руках мелодично позвякивали тяжёлые браслеты из драгоценных камней. Голову венчала простая, но очень изящная тиара. Взгляд притягивали глаза принцессы: разноцветные, один был рубинового цвета, а второй ярко голубым. Дола обомлел, не веря увиденному. До сих пор он видел ее лик лишь в древних книгах и на старых портретах Дома Йонах. — А, — протянул нелюдь, стараясь не выдать своего замешательства. — Принцесса Мадригаль, какая сомнительная честь. Принцесса Мадригаль широко улыбнулась и от этого стала ещё красивее. — Надо же, я почти купился на твою уловку, Тысячеглазый, — тем временем, продолжил Дола. — Должен заметить, при жизни принцесса Мадригаль была настоящей красоткой. И кстати, это лучшее твоё воплощение. Не разлагается, не смердит и не пугает, это уже достижение. — Ты совсем не изменился. Такой же бестактный, наглый, беспечный, — мелодично отозвалась Мадригаль, сложив руки на груди. — И все так же думаешь, что будешь жить вечно. — Все никак в толк не возьму, о ком ты говоришь, — Дола медленно потянулся к ножнам на бедре, коснулся эфеса и выжидающе замер. — Даэтран Познаватель, оскорбивший Неназванную, лишивший нас совершенства! — В голосе Мадригаль проскользнули нотки застарелого гнева. — Даэтран почил не счесть сколько веков назад, я явно не могу быть им, — Дола и сам не понимал, зачем вообще продолжает разговор. Он не чувствовал опасности, не было и страха. Присутствовало только некоторое беспокойство. Дола мельком подумал: мог бы уже давно просто зарезать эту женщину и вернуться к Лайе и Сольвейг. Но опасная красота Мадригаль поистине очаровывала и подавляла желание убивать, портить это совершенство. — Ты можешь не помнить спустя столько жизней, — рассмеялась иллирийка. — Но ты ни капли не изменился. Все остальное не имеет значения. — Как ты здесь оказалась, Мадригаль? Почему ты до сих пор жива? Дола и сам не понял, в какой момент перестал думать о том, что устами принцессы говорит Тысячеглазый. Просто привычного страшного Хаоса не было, а вот Мадригаль стояла здесь, перед ним, и она была живой. Принцесса ходила вокруг полукровки, шелестя подолом своего платья. — Я пришла сюда много-много лет назад. Я так хотела сдержать обещание, данное Глеанну. Мы должны были победить в той войне, понимаешь? Но ты лишил нас нашего Дара, ты сделал нас уродливыми, несовершенными, как весь этот мир. Я просила Неназванную о помощи, но она молчала. И когда я отчаялась, ко мне пришёл Он. Он дал мне силу, позволил вновь почувствовать себя той, кем я была. Он дал мне возможность изменить все. — У тебя не получилось, верно? — усмехнулся Дола. — Я видел тела в коридоре. Тебя загнали сюда, как кабана на охоте. А когда поняли, что ты все равно сильнее — замуровали заживо. — Мое тело гнило в мучениях, в голоде и холоде. Но Он не дал мне умереть, — Мадригаль скверно улыбнулась. — Однажды сюда пришли иллирийцы. Смески, осквернённые чужой кровью. И дали мне свободу. Принцесса Мадригаль закатала рукава, и Дола увидел, что ее руки покрыты безобразными и сочащимся гноем нарывами, а пальцы почернели. Нелюдь резко отшатнулся. Мадригаль рассмеялась и подалась к нему, обняла чумными руками. — Не бойся, Познаватель. Это не для тебя, не для нашего народа. Это только для них, для краткоживущих. Это мой дар им, ибо они полны изъянов. Богомерзкие jalmaer, — усмехнулась Мадригаль в шею иллирийца. — Забавно, но они говорят то же самое про нас, — хрипло отозвался Дола. — «Богомерзкие Совершенные». Он хотел высвободиться из страшных объятий, но обнаружил, что тело ему не повинуется. Дола так и не смог понять, парализовал ли его собственный страх или все же то были чары одержимой принцессы. Так он и стоял соляным столбом, пока руки Мадригаль оглаживали его спину. — Боишься. Ты боишься меня, — шепнула принцесса и ее дыхание защекотало ему шею. — Я никогда ничего не боялся, одержимая, — фыркнул Дола. Только Первозданные ведали, какими усилиями он заставил свой голос не дрожать. Принцесса скользнула пальцами по его плечам, шее и запустила их в густые белые волосы. — Лжёшь. Самый сильный твой страх — Мы. Ты думаешь, Мы несём смерть, и ее ты боишься. Страшишься умереть, исчезнуть навсегда и более не вернуться к живым. Скрываешь это за смехом и беспечностью. Но ещё больше ты боишься быть слабым, неспособным защитить брата. Мы можем дать тебе эту силу, Познаватель. Ты станешь сильным, гордым, непобедимым. Будешь стражем брату своему. Дола снова попытался пошевелиться и не смог. — Все это, конечно, соблазнительные слова, но давай вернёмся к началу, — хмыкнул он, пытаясь заставить себя согнуть пальцы. — Может, упростим задачу, ты дашь мне себя убить, обретёшь вечный покой, а чума в Ресургеме исчезнет? — Многого хочешь, — рассмеялась Мадригаль. — Я люблю таких, как ты. Ты хочешь все и сразу, здесь и сейчас. Ты любишь брать своё, но за это всегда надо платить. Хочешь сделку? — Э, нет, красавица. Это было не предложение сделки, а ультиматум. У тебя нет выбора, — Доле наконец удалось сжать пальцы на мече. — Ой ли, Познаватель? — Мадригаль засмеялась и неожиданно оттолкнула нелюдя. — Ты так смешно выглядишь, пытаясь незаметно обнажить оружие. Хочешь попробовать убить меня? Сделай это в открытую, а не исподтишка! — Это даже лучше, одержимая! Ощутив, что тело снова ему подчиняется, Дола обрёл уверенность в себе. Он прижал уши к голове и расхохотался, оскалив острые зубы.***
Взаимного молчания у Сольвейг и Лайе хватило ненадолго. Просидев около получаса в тишине, они вновь сцепились, поливая друг друга нелестными словами. Оба понимали, подобные разговоры уже вошли в привычку, и оба получали от этого какое-то извращенное удовольствие. Иллириец и ведьма могли препираться бесконечно долго, остроумия и желчи в них было с лихвой. Но на середине спора Лайе неожиданно замолчал, и Сольвейг увидела, как он подобрался, будто зверь, почуявший опасность. Он прянул ушами и сжал губы в тонкую нить. — Что не так? Что-то с Долой? — не выдержав, Сольвейг нарушила молчание, нервозность иллирийца передалась и ей. — Что ты чуе... Лайе оборвал Сольвейг на полуслове резким взмахом руки. Он напрягся и недоверчиво прижал уши к голове. Тут Сольвейг, пожалуй, в первый и единственный раз в жизни увидела на лице иллирийца неподдельный страх. Лайе резво, как будто и не был обессилен, вскочил со своего места. Он подхватил ножны с кинжалами и, ничего не говоря, рванул в направлении, куда ушёл Дола. Сольвейг немедленно последовала за ним, и уже на ходу ее накрыло то, что первым почувствовал Лайе. — И тебя достало, — бросил иллириец, когда ведьма догнала его. — Почему мы раньше его не почуяли? — пропыхтела Сольвейг в ответ. — Сам не понимаю. Его как будто... не было, а затем Он в миг появился! — Лайе припустил ещё быстрее, безошибочно ориентируясь в бесконечном переплетении древних ходов. Мелькали обветшавшие саркофаги и пустые переходы, а Сольвейг смотрела в спину иллирийца и молилась только об одном: лишь бы они не опоздали. Как и Лайе, она могла почувствовать Долу, только гораздо слабее, но знала, что они на верном пути. И что он все ещё жив. На одном из поворотов Лайе на несколько секунд остановился, вслушиваясь в тишину катакомб. Затем махнул ведьме рукой и снова припустил вперёд. По мере приближения до них стали доноситься звуки боя. — Слышу большую драку! — бросила ведьма. Спустя несколько переходов по узким скособоченным коридорам они увидели свет, идущий из крипты. Лайе резко остановился, и Сольвейг с размаху влетела в него, не успев затормозить. Оба ввалились в крипту и замерли, увидев нечто, выходившее за рамки разумного. Дола отрубил руку одержимой принцессы, но она в ответ лишь рассмеялась, и в смехе ее резонировала тысяча безумных голосов Тысячеглазого. Женщина исчезла и тут же появилась прямо перед нелюдем, а рука снова была целой. Иллириец немедленно проткнул ее мечом, но, как оказалось, нельзя убить то, что и так мертво. Принцесса Мадригаль сделала шаг вперед, затем ещё один и ещё, до тех пор, пока эфес меча не упёрся ей в грудь. Она резко подалась вперёд и вцепилась в плечи Долы, смяв его доспех так, словно он был не из кожи, а из бумаги. Мадригаль рассмеялась и поцеловала Долу, впилась в него сухими, неживыми губами. От ее прикосновения губы обожгло ослепляющей болью. «Сильный и гордый, беспечный и упрямый, сколько в тебе жизни. Посмотрим, что от тебя останется, когда ты будешь Нашим, — зазвучал голос в голове Долы. — Скажу тебе по секрету: я тоже не хотела умирать, не хотела совсем. Но мы с тобой всегда будем Его голосами, это неизбежно, от этого не уйти. Мы были рождены для этого, я умерла и возродилась ради Него. И ты поступишь так же». Боль стала невыносима. Дола оттолкнул от себя Мадригаль, схватил ее за волосы и резким движением отсек ей голову. Тело принцессы обмякло и рухнуло на пол. Иллириец брезгливо скривился и отшвырнул отрубленную голову подальше. Свободной рукой он с остервенением тер обожженные губы, пытаясь избавиться от привкуса поцелуя. — «Сильный и гордый», каждый раз одно и то же, — буркнул Дола и сплюнул в сторону. Подняв голову, нелюдь увидел застывших Сольвейг и Лайе. На губах Долы расцвела немного безумная улыбка. — И как давно вы тут стоите? — весело поинтересовался он. — Приблизительно с момента твоих лобзаний с мертвой бабой, — сердито заметила Сольвейг. — Ты настолько юбкодрал, что даже мимо одержимой пройти не можешь? — Ты в порядке? — подозрительно тихим голосом спросил Лайе, прервав негодующую ведьму. Краем глаза Сольвейг заметила, как подрагивают его уши и кончики пальцев. — В полном, братец! — улыбка Долы стала ещё шире. — Уверен? — Лайе сделал шаг вперёд, а голос стал ещё тише. В ответ Дола звонко, бесновато расхохотался и поднял большой палец, показывая Лайе, что с ним все в порядке. И, как будто в противовес этому жесту, из носа нелюдя хлынула кровь. Он пошатнулся, едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. Продолжая истерически хохотать, Дола запрокинул назад голову и всхлипнул. — Знаешь, — сквозь смех выговорил он, — это оказалось не так пугающе. Надо было только перебороть страх, понимаешь? Вместо ответа Лайе молча, чеканя шаг, направился в сторону брата. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Так и оказалось: подойдя к близнецу, он схватил его за грудки и основательно встряхнул. — Лайе! — окрикнула его Сольвейг. — Не надо! Но нелюдь ее не услышал. — Она могла свести тебя с ума. Ты соображаешь, чем все могло закончиться? Дола смотрел на него, его оскал выглядел довольно жутко на окровавленном лице с обожженными губами. — Но ведь не свела же! — беспечно ответил Дола. И Лайе взорвался. Он орал на брата с чувством и расстановкой, сыпал бранными словами и непереводимыми идиомами на трёх языках. Орал так, что уши Долы плотно прижались к голове, а сам он с благоговейным трепетом внимал воплям своего брата. Периодически Лайе хватал близнеца и тряс за плечи. Сольвейг казалось, что после очередной такой встряски, Дола, который и так держался на ногах из последних сил, все же потеряет равновесие и рухнет на пол. Наконец, Лайе выдохся и замолчал. Дола продолжал на него смотреть с жизнеутверждающе улыбкой. Лайе взглянул на счастливую, перемазанную грязью и кровью, рожу близнеца. Вздохнув, он прижался лбом к его лбу. — Shienadan, ну и напугал же ты меня, малой. — Знаю, Ли. Но тебе нечего бояться, — прошептал Дола в ответ. — Ведь мы никогда не умрем, — и в его голосе проскользнул шёпот тысячи других голосов. — Что? — Лайе отстранился, удивлённо вглядываясь в лицо брата. В то же мгновение боковым зрением он заметил движение за спиной Долы. Мгновенно среагировав, Лайе оттолкнул близнеца в сторону, закрыв собой. Нечто незримое и сильное, подняло его в воздух, выгнуло, заставив отчаянно вскрикнуть, и ударило об стену. Не издав ни звука, Лайе врезался спиной в холодный камень и рухнул вниз. Тело принцессы Мадригаль поднялось с пола, подобно марионетке в руках кукловода. Застыв в воздухе, оно качнулось и рассыпалось в прах, и сильный порыв ветра швырнул его в лицо Долы. А затем пространство и время исказились. Это было похоже на щель в воздухе, которая расступалась в стороны. Из неё на Долу смотрели тысячи безумных глаз. Сзади завизжала Сольвейг, но ее голос казался бесконечно далеким, принадлежавшим другому миру. Время остановилось, и замерла всякая жизнь вокруг, а воздух сделался нестерпимо холодным. Дола, забыв про все на свете, застыл на месте. — Ты и правда думал, что так просто победил, да-да-да? Я была Его Голосом при жизни, я остаюсь им и после смерти, маленький, наглый воин, — прозвучал голос принцессы Мадригаль. Тут же к нему добавились тысячи других: детских и взрослых, молодых и старых, стонущих и смеющихся, плачущих и кричащих. — Мы не будем убивать тебя, да-да-да, Мы не убьём и твою женщину, нет-нет-нет, и твой брат, почти Совершенный, будет жить. Мы предупредили тебя в первый и последний раз. Мы ждём тебя, да-да-да. Ты сам, правда-правда, сам придёшь к Нам. И мы возьмём тебя навсегда-навсегда, заберём себе, да-да-да. Тысяча Его Голосов смолкла, и из пустоты соткались руки, а затем голова с обнаженным телом. — Это совсем не больно, совсем не страшно. Станешь как я, как все мы, отдавшие себя Ему. Среди палачей будешь новым. Живи-живи-живи, пока есть силы. А Он будет тебя ждать, — певучим голосом произнесла принцесса Мадригаль. — Я буду тебя ждать. Серые, бестелесные руки коснулись лица Долы и он на миг забыл как дышать. Все исчезло: Разлом затянулся, подобно ране, оставив после себя лишь едва заметный шрам в ткани пространства и времени. Дола стоял и молча смотрел перед собой. Уши нелюдя были опущены и прижаты к голове, а зубы отбивали барабанную дробь. Мягкое прикосновение тёплой руки к локтю заставило его дёрнуться и лишь потом осознать, что это была Сольвейг. — Он... ушёл? — хрипло спросила ведьма. Ее ничуть не меньше колотило от пережитого ужаса. — Кажется, да, — прошептал в ответ нелюдь. Тут его лицо изменилось. Отыскав взглядом Лайе, Дола рванул к близнецу. Оказавшись рядом, он, забыв про все на свете, плюхнулся перед близнецом на колени и осторожно перевернул его. Лайе был без сознания, но дышал. — Ли? Очнись, Ли! Все кончилось, — Дола осторожно потряс близнеца за плечо, но не добился никакой реакции. — Очнись. Caidemnah mohr seidhe, Leigh! К нему тихо подошла Сольвейг и опустилась рядом. — Shienadan! — ругнулся Дола. — Он... Он ведь просто без сознания, да? Нет, я жив, значит и он тоже... Ведьма внимательно осмотрела ушиб на голове иллирийца, нахмурилась. Она положила руки ему на грудь и закрыла глаза. Дар Сольвейг вплетался в чужую жизнь, отыскивая любые, даже самые незначительные повреждения. И увиденное ведьме не понравилось. — Он ударился головой, но рана не слишком глубокая, — Сольвейг ощупала Лайе привычными и быстрыми движениями. — Может быть сотрясение, но это пройдет. Раздроблен коленный сустав, это тоже можно исправить. Только спина... — тут она запнулась и взглянула на Долу. — Мы не можем его перенести, удар повредил позвоночник. Бес, я боюсь, что... — Но ты же ведьма! Используй свой дар, исцели его! — взмолился нелюдь. Соблазн избавиться от Лайе раз и навсегда, был столь велик, что у Сольвейг перехватило дыхание. — Я... я не могу, — ведьма опустила взгляд. — Мне... нужно восполнить резервы. В общем-то, она сказала почти правду: появление Тысячеглазого далось ей слишком тяжело и отняло почти все силы. — Тогда возьми мою жизнь, — не задумываясь, Дола подался вперед. — Бери, сколько тебе нужно! Сольвейг взглянула на него с ужасом. — Я не могу, Бес! Только не у тебя, — женщина отрицательно качнула головой. — И не сейчас. Ты просто не выдюжишь. — Он не должен умереть, понимаешь? — отчаяние в глазах младшего близнеца было столь сильно, что ведьма сдалась. — Не будет его, и меня не станет тоже. Что-то неправильное было в словах Долы, но Сольвейг не понимала, что именно. Словно он действительно верил в то, что говорил. Ведьма, конечно, слышала про нелепое иллирийское поверье, будто близнецы делят одну душу на двоих. Но она считала это отголосками древних легенд. Молча отпихнув нелюдя, она приложила одну руку к голове Лайе, а вторую подложила ему под спину и закрыла глаза. Сила, циркулирующая внутри ведьмы, устремилась наружу. Сольвейг мелко задрожала: огромные усилия требовались от нее, чтобы не иссушить раненого, а помочь ему. Через некоторое время она убрала руки и вытерла взмокший лоб. — Это облегчит его боль. Мы сможем донести его до поверхности. Отнесём к Мэду. Ты останешься с ним, с тобой будет какая-нибудь знахарка, знающая толк в травах. — она заглянула Доле в лицо, но тот смотрел только на Лайе. — Я же обойду Нижний город. Сейчас я с лёгкостью найду тех, кого не спасти. И когда я вернусь, если твой брат останется живым к тому времени, я поставлю его на ноги. Обещаю. — Он выживет. Он не посмеет подохнуть после встречи с каким-то Тысячеглазым, — напряженным голосом ответил Дола. — Слышишь, Ли? Не вздумай помирать раньше времени. «Он говорит с ним, словно с возлюбленным. Никогда я не слышала, чтобы кто-то с такой нежностью обращался ко мне», — раздраженно подумала Сольвейг. Она поднялась на ноги и отряхнула платье. — Надо соорудить носилки, зафиксировать его в неподвижности. Под спину нужно что-то подложить. В других криптах мы должны найти подходящие материалы. Думаю, древние простят нам несколько расхищенных могил. — Из канализации ведёт множество ходов наверх, к реке и порту, — тихо добавил Дола. Они не знали, сколько времени у них занял поиск необходимых материалов, но в конце концов сделали все возможное. Глядя на развороченные саркофаги, Дола думал, что если бы мертвые могли говорить, их с Сольвейг уже давно бы прокляли. Ведьма и нелюдь медленно тащили носилки с бездыханным телом Лайе, стараясь лишний раз не делать резких движений. Дола ориентировался на слабое дуновение ветра в коридорах и на запах городских нечистот. Чутьё не подвело его и в этот раз: одно из ответвлений в коридорах привело наемников к выходу на поверхность. Добравшись до канализационного люка, Дола с трудом его приподнял и откинул в сторону. Снаружи послышался громкий визг. Нелюдь, морщась, вылез из дыры и уставился на двух перепуганных девушек, так и застывших поодаль. Смерив их долгим взглядом, Дола недовольно проворчал: — Чего пялитесь? Грязных нелюдей никогда не видели? Помогли бы лучше. Не обращая внимания на испуганные взгляды со стороны, Дола свесился вниз. Через какое-то время, сопя и пыхтя, он поднялся с земли. В руках у него были верёвки, которые нелюдь намотал на запястья. Он упёрся одной ногой в люк и медленно вытащил наверх носилки с Лайе. Следом Дола помог выбраться невысокой Сольвейг. Она была перемазана грязью, а непослушные волосы торчали в разные стороны. Увидев перепуганных девушек, ведьма тут же широко ухмыльнулась и голосом, не терпящим возражений, приказала: — Замечательно, что вы здесь оказались. Руки в ноги и бегом в богадельню. Найдите лекаря Мэда и приведите его сюда. И пусть захватит пару крепких молодцев, если таковые найдутся. Бегом! Опешившие девицы быстро подобрали юбки, даже не подумав ей возразить. Проводив их грозным взглядом, Сольвейг усмехнулась. — Не подозревал в тебе командирские задатки, — устало произнёс Дола. — Ишь как резво поскакали. — Много ли ты обо мне знаешь? — отмахнулась ведьма. — Главное, что они не успели одуматься. — Думаешь, они приведут помощь? — в голосе нелюдя прозвучало сомнение. — Мы их здорово напугали. — Я уверена в этом, — ведьма позволила себе рассмеяться. — Все равно нам остаётся только ждать.