Двадцать один грамм

POV Хэ Тянь — Очнулся наконец-то… Перевожу взгляд от белой панельной стены на брата. Он курит, стряхивая пепел на пол. — Где… — В больнице, — перебивает меня, — однако, ещё бы немного и в морге. Ты и твой псих поистине родились под счастливой звездой. — Мой кто? — медленно сажусь в постели, спину адски ломит, голова трещит по швам. Правое плечо и рука крепко забинтованы фиксирующими повязками и бинтами. — Кто? — Чэн хмыкнул, выдохнул дым и бросил окурок на пол, вкручивая его в пол носком ботинка. — Мо Гуань Шань. Я видел видеозапись, когда ты сиганул за ним с крыши… И ладно он, что взять с больного на голову, но ты? Братец… Не на пользу тебе это общение. Я никак не мог взять в толк, о чём он говорит. Сверлящая боль во всём теле отвлекала от мыслительных процессов. Только ощущение иррационального страха и чувство страшной потери. Но до конца я не мог ухватиться за это ускользающее понимание. — Врач прописал тебе покой, сказал: ничего страшного. Ссадины и вывих плеча. Проваляешься здесь ещё пару дней и выпишут. — Он помолчал, — ты меня здорово напугал… Я скованными движениями из-за бинтов взял с тумбы его сигареты и закурил. Сердце учащает ритм. Всё быстрее и быстрее, волнение на подсознательном уровне перерастает в тихую панику. Но я не улавливаю причины. Всё как-то смазано. — Голова болит, — зачем-то говорю я, заглатывая горький дым. — Ну, так ещё бы, — хмыкает Чэн и встаёт со стула, приставленного к кровати, идёт к окну. Нервно дёргает за белый шнурок, поднимая жалюзи, впуская яркий солнечный свет. — Сотряс. Знаешь… Я поворачиваю к нему голову, но смотреть больно, глаза режет и щиплет от солнечных лучей. — … когда мне позвонили из службы охраны, сказали, что ты упал с крыши… Я приехал одновременно со скорой. Думал, что всё… Боялся посмотреть вниз. Ты лежал весь в крови через два этажа на пожарной лестнице, а твой Шань, этот исполосованный ножом идиот — этажом выше… И я тогда подумал, что если ты умер, а он нет, то исправлю это недоразумение… Под монотонный голос Чэна я выпустил из подсознания минувшие события. Сигарета опалила пальцы, я попытался вскочить с постели, но резкая боль пресекла этот маневр, и я просто грохнулся на пол. — Блять, Тянь, может хватит падать?! — подлетел ко мне брат и, схватившись за локоть здоровой руки, толкнул обратно на больничную койку. — Он жив?! — мой крик истеричным эхом пролетел по палате. Чэн вздернул бровь, медля с ответом. — Жив и хотел бы сказать здоров, но… — развёл руками. — О чём ты? — прохрипел я. Пульс бомбит в голове, во рту пересохло, гортань как будто треснула. — Ты вообще слушал, что я тебе говорил? — холодно изумился брат. — Чэн! — крикнул я, и показалось, что горло заливает бурлящей кровью. — Что ты хочешь знать? Я тебя не очень понимаю. Что с твоим Шанем? Я кивнул, потому что сказать ничего не мог. Внутренности выкручивало методичной мясорубкой, наматывая кишки на раскаленный штырь. Чэн рассмеялся и снова закурил. Потом как-то странно покачал головой. — Ты меня постоянно удивляешь, братец… Ну, честное слово! Ладно, коль пошёл такой разговор… Сейчас твой Мо в «Белых журавлях» и в этот раз надолго. «Белые Журавли» Тяжёлый молот грохнул в голову, до иллюзорного хруста черепной коробки, выбивая все представления о прошлых событиях. И на мою душевную грязь спадает чистый лист, на котором кровавой желчной кляксой начинает вырисовываться новая истина. Та, которую я не смею принять… «Белые Журавли». Психиатрическая больница. — В этот раз? — бессознательно шепнул я, уже понимая, зная ответ. — Да, — лениво ответил Чэн, — в прошлый раз он пробыл в «Журавлях» пять лет. Когда умер его отец. И сейчас снова там. Рецидив. Физически-то он почти не пострадал, так грудину изрезал в припадке, да шибанулся с крыши несильно. Потому ему оказали первую помощь и определили по адресу. Мне нечем дышать. Я закусываю губу до крови, вспоминая его крики, кровь, тонны таблеток, которые Шань глотал при мне… Но мне было не до этого. Я ни разу не задумался об их природе… Мо. Болен. Он сходил с ума. А. Я. Его. Убивал. Всё встало на свои места. Его исчезновение. Непринятия меня. И странные реакции… Крепко зажмуриваюсь, закрывая лицо ладонями. Из груди рвутся хрипы. Меня переламывает, выворачивает и расщепляет на атомы вины. Хочется сдохнуть. Немедленно. — Ты знал? — заторможено поворачиваюсь к брату. Чэн, выпуская дым, кивает. — Почему?.. Почему ты мне не сказал?! — заорал я, разрывая бинты, которые мешали двигаться. — А должен был? — легко спрашивает он, — ведь ты не потрудился узнать, что произошло. Сам его отпустил, — с расстановкой, — у Мо умирает отец, он исчезает, а ты пускаешься в пучину разврата, беспредела и шлюх. Мелкий эгоистичный говнюк. Горем убитый, да? — рассмеялся, — такой вот урок, Тянь. Ты очень часто повторял, что тебе не до сантиментов, что ничего не чувствуешь, но убедить себя в этом одно, а истина — совсем другое, верно? И я решил, что ты… Да, именно ты, не заслуживаешь его. Ведь Мо тебя бы не бросил. А ты жалкий трус. Строил из себя матёрого мафиози, — горько развеселился Чэн, — теперь хлебай. И ещё, — перед уходом обернулся, — не наделай бо́льших глупостей… И что бы ты не думал, мне действительно жаль, что всё так произошло, — и он ушёл, захлопнув за собой дверь. *** Чэн прав. Во всём. Делает ли меня осознание вины меньше виноватым? Нет. Собираюсь ли я сдаться? Нет. Я это уже проходил. Не наломать ещё бо́льших дров? Это как получится. Я всё потерял, мне падать ниже — уже некуда. И посыпать голову пеплом — на это у меня вечность впереди. Кое-как привожу в порядок разрозненные бинты. Действую механически, бездумно, запрещая себе углубляться в подсознание. Если поддамся эмоциям, то это реально будет конец. Надо держаться и в первую очередь для него. Нажимаю на кнопку вызова медсестры. Буквально через минуту передо мной в поклоне склоняется вошедшая женщина в белом халате. — Мои личные вещи, — едва узнаю свой собственный голос. — Но Господин Хэ, врач ещё не дал добро на Вашу выписку. — Считайте, что дал. Несите документы, я подпишу добровольный отказ от лечения. Она медлит. Нерешительно смыкает губы. Возможно, на мой счёт у неё свои директивы от начальства, но я уже на грани. Мне кажется, что с каждой потраченной секундой, мои шансы на что-то повлиять множатся на ноль. — Быстрей! — взревел на всю палату. Её реакция была правильной. А после верное решение принял заведующий терапевтическим отделением. — Лу, машину через пять минут к больничному входу. Я засекаю, — убрал телефон в карман. И да, что бы ни сказал Чэн, но сменная одежда для выписки была уже готова, по его распоряжению. Негласное одобрение? Я вышел на улицу, вдыхая серый воздух мегаполиса. До момента приезда моего помощника пять минут. И мне их нужно как-то прожить. Не кончить себя в слепом порыве отчаяния. За то, что собственноручно убивал любимого человека. Планомерно уничтожал, наблюдая как он пытается выкарабкаться из ямы, в которую я его загнал и давил ногой сверху, чтоб задохнулся… А теперь в этой яме я, и я задыхаюсь. В ноющем подсознании неотъемлемо звучит только одно — слишком поздно. Что-то поменять уже не получится, как ни бейся. И это не тот случай, когда «прошлое в прошлом», скорее наоборот, этим «прошлым» я перечеркнул будущее. Наше будущее. Визг тормозов отвлек меня от ковыряний в гнойной язве рассудка. И за это я благодарен Лу, как никогда. — Добрый день, Господин Хэ, как Ваше самочувствие? — В «Белые Журавли», — холодно ответил я на все его недовопросы, садясь на пассажирское сидение рядом. — «Журавли»? Так это же в другом городе, — поперхнулся мой помощник, елозя руками по рулю. — У тебя другие планы? — рыкнул. — Простите! — образумился Лу, и в следующее мгновение машина сорвалась с места. Вот ещё одно мучение — долгая дорога, помноженная на ожидание. Когда, как не в пути лезут самые паршивые мысли? А у меня сейчас бездна воспоминаний, спиралевидная дорога по всем адовым кругам Данте. Фоном звучит радио, мелькают пейзажи трассы, сливаясь в одну безликую массу с мелко моросящим дождём, который методично размазывается дворниками по лобовому стеклу. Горизонт рассекает огромной трещиной молнии, вспыхивает десятками её «притоков» и исчезает в потяжелевших тучах. Через секунду раздаётся оглушительный раскат грома, из-за которого музыка начинает шипеть. — В самую бурю попадём, — усмехаясь, говорит Лу, заполняя тишину и хрипы аудиосистемы. Я прикрыл глаза. Что ты знаешь о бурях? — Может, Вы есть хотите? Мы как раз будем проезжать… — Лу, — не открывая глаз, перебил я, — ещё одно слово и за руль сяду я. И пассажиров я не беру. Ясно? Молчание. Молодец, соображает. Временами проваливаюсь в легкую дрёму, но нервными рывками неизменно возвращаюсь обратно в реальность. Ни на секунду не отпускает холодная обреченность, обвившая змеёй сердечную мышцу, и давит, сжимает, без надежды на выдох, без передышки. Только кольцами, пластами: одно на другое, одно на другое, одно на другое… Дождь из моросящего превратился в целую стихию, врезаясь в лобовое стекло и стремительно отталкиваясь прочь. И звук дворников. Глухой, методичный, бьет попеременно то в правый висок, то в левый, вгоняя в первобытный транс. И мне бы действительно позволить ему взять над собой верх, усыпить бдительность, чтоб продержаться до того момента, когда встречу Шаня… Но воспалённая периферия сознания работает против меня. Выцарапывая последние крупицы самообладания, корчась от чувства вины. Оказывается, это так легко — сломаться. Мо это проходил, а я теперь иду в след… *** — Господин Хэ, подъезжаем, — ворвался в мой тлен голос Лу. Глубокий выдох застревает в глотке. Я потерял «нить» дороги, дрейфуя где-то в закоулках памяти. А теперь, незрячими глазами уставился на появившееся здание. Большое, скорее широкое, чем высокое. Четыре крыла соединяются «артериями» крытых коридоров. Кирпичные стены выкрашены в светло-мятный цвет, который смешивался с ржаво-желтым из-за отсыревших железобетонных внутренностей, выглядывающих из-под облупившийся краски. Высокий забор смирительной рубашкой удерживал тихое убежище изломанных людей. И лишь густая растительность по периметру здания утешающим дыханием оживляла стылую серость, вросшую здесь под корень. Однако и она, затронутая поступью осени, была слишком тиха, словно на кладбище. Боясь тревожить больные души, неслышно, шёпотом, меняла свой цвет на мертвый. Машина остановилась у постового пункта. Лу решительно покинул салон, о чем-то поговорил с охраной, и буквально через несколько минут мы въезжали в «обитель проклятых». Дождь всё не прекращался, иногда переводя дух на слабую изморозь, но вскоре вновь набирал обороты, изливаясь с новой силой. — Мы приехали, — констатировал он, поглядывая на меня. А я не двигаюсь с места. Вижу вход, обшарпанные ступени, изредка мелькающий медицинский персонал. Всё это прибивает к сиденью. Тянет куда-то вниз. Жуткая атмосфера мнимого спокойствия. Уставшие, меланхоличные лица медиков, рутинно выполняющих свою работу. Их будни — чья-то искалеченная психика, которой не поставишь капельницу с физ.раствором. Их будни — это едва теплящаяся ментальная жизнь других. И именно сюда я загнал Мо. Я. Подкуриваю в машине и, вдохнув никотиновый дым максимально глубоко, наконец-то вышел. Волосы, пиджак, да и вся одежда моментально вымокли из-за проливного дождя. Противные струйки «червивой» воды стекали по лицу и шее, заливаясь под воротник, отнимая минимальное тепло, остужая и без того заледеневшее тело. Я не тороплюсь под крыльцо, иду обычной походкой, лишь стараюсь уберечь тлевшую сигарету. Единственное, что даёт сейчас равновесие. Пару раз с кем-то сталкиваюсь больным плечом, но не реагирую на скрежет измождённого организма и недовольные окрики моих нечаянных встречных. У меня есть цель, остальное побоку. И похую. Двери автоматически раскрылись, пропуская в кирпичную пасть хранилища безумия. И… Всё совсем не так, как я себе представлял. Гораздо хуже: Блеклые потолочные светильники, изредка помигивающие, то ли из-за неисправной проводки, то ли из-за перебоя с электроэнергией. Пол, выложенный в геометрическом узоре плитками, кое-где побитыми и неумело замазанными цементом. Старые диванчики у стен с агитирующими плакатами. Такими жизнерадостными и яркими, что хочется блевать, смеяться, а потом повеситься. Несколько декоративных деревцев в кадках, видимо, для «свежести» интерьера и четыре лифта, отделанных ссохшимися деревянными панелями. — Потушите сигарету, молодой человек! — бесцеремонный, повизгивающий голос. Оглядываюсь на стойку приёмной. Грузная женщина лет сорока, уперлась ладонями в столешницу. Её накрашенные брови сошлись на переносице, образуя одну монополосу негодования. Я затянулся до фильтра и щелчком выбросил окурок в закрывающиеся двери. — Да что Вы себе позволяете?! Это больница, а не бордель! Я сейчас охрану вызову! Приближаюсь к стойке, вынимая из внутреннего кармана бумажник. Вытаскиваю всю наличность и кладу перед ней. — Что это? — осторожно цедит женщина, сбавляя громкость голоса. — Небольшая благодарность за незначительные сведения. Она не смотрит на меня. Её взгляд прикован к «вееру» купюр. И ничего удивительного. Зарплата дежурного администратора в государственной больнице не имеет нужного количества нулей, чтоб воротить нос от побочного заработка. — Что бы Вы хотели узнать? — Пациент Мо Гуань Шань. Его состояние. И возможность визита. Потерянно глядит на меня, деньги и экран компьютера. — Это в любом случае Ваше, — киваю на беспокоящие её «бумажки». Женщина накрывает деньги папкой и затаскивает к себе за стойку, а после, постучав по клавиатуре, углубляет внимание в монитор. — Да. Мо Гуань Шань. Поступил два дня назад. Ммм… — Что? — хрипнул, оборвавшимся голосом. — Любые посещения запрещены. На это есть отдельное письменное заявление его матери. Я молчал, переваривал информацию. Мне замаливать грехи не только перед Шанем. Его мать никто не отменял… — … а по поводу состояния пациента, — продолжила она и развела руками, — здесь я Вам точно помочь не могу. — А кто может? — Его лечащий врач. — Где я могу его найти? — Господин, всё не так просто. У него плановая терапия с пациентами. Он освободится не так скоро, кроме того, я не уверена, что он захочет с Вами обсуждать состояние здоровья своего пациента. — Но Вы же согласились поделиться со мной конфиденциальной информацией. Она немедленно покраснела. — Тут другое! — Ладно, неважно. Я буду ждать, сколько потребуется. И если Вы поможете мне со встречей с врачом, то я не останусь в долгу. Что скажете? — Я попробую, но ничего не обещаю… — При любом исходе Вы не останетесь внакладе. А я пока посижу здесь, — кивнул на диван. *** Четыре часа спустя Пара ламп всё же перегорели. Дальний угол холла оказался погружен во мрак. По нелепой случайности в том углу сидел именно я. День подходил к закату, бликуя на окнах, подсвечивая стекающие капли дождя. Ливень закончился каких-то пару минут назад. Вокруг неестественная тишина, как будто вымерли все. Даже администратор завалилась куда-то за стойку. Наверно, спать. А здесь, таким как она, действительно делать больше нечего. Лишь отмерять начало рабочего дня до его логического завершения. Лу терпеливо ждал в машине, чувствуя, что любое проявление «внимания» будет стоить ему как минимум работы. Потому что я в эмоциональном плане вышел в минус. Столько ждать… Когда вокруг одна неизвестность. Оглядываясь на прожитые пять лет без Шаня… Поражаюсь своей дурости. Возвёл уйму теорий, понастроил «стен», выточил характер, избавляясь от чувств, выламывал себя, калечил и всё… Всё это оказалось напрасно. Никому ненужное самоистязание. В схватке с собой не бывает победителя. Так ведь, Мо? Теперь я знаю — мы подыхали оба. И сейчас. Именно сейчас посреди руин всё видится в правильном свете. Вот только ничего не вернуть назад. Ни мои ошибки, ни твою боль за них. Гордость — красивое слово, когда терять нечего. Осталась ли она у меня? Ведь мне теперь не проблема на колени встать. Но уже не перед кем. — Господин, — тихий оклик. Я немедленно поднялся. — У Минто Джу, лечащего врача Мо Гуань Шаня сейчас перерыв. Обычно он его проводит в ординаторской, но я могу попробовать попросить его спуститься к Вам. — Попробуйте, — четко произнес я. И только мне ведомо скольких трудов это стоило. Женщина принялась за какую-то вялотекущую возню: перекладывание папок, иного барахла, перед тем как наконец-то соизволила набрать нужный номер. — Добрый вечер, Господин Джу. Нет… Нет, ничего не случилось… Просто здесь, в приёмной, Вас хочет видеть один человек. Нет, не на консультацию. По личному делу. Да, простите, я знаю… Но он уже четыре часа ждёт, так что… Что? Да. Я поняла. Ещё раз прошу прощения. К концу диалога я был готов расхуярить эту дуру. Пополам порвать. Ногти впились в ладони до крови. Сунул кулаки в карманы брюк, чтоб не была видна нервная дрожь. — Он сейчас спустится. Молча киваю и иду к лифту. От напряжения сковало всю грудную клетку, очень хочется курить. Безумно. Через десять минут двери лифта разошлись и мне навстречу вышел седовласый мужчина лет пятидесяти. Умный, испытующий взгляд сквозь тонкую оправу очков, чуть заострённый нос, тонкие черты лица — само воплощение интеллигентности. Но одно «но»: Его манера держаться вызывала какой-то холод, к тому же трёхдневная щетина не очень вязалась с такой педантичной профессией. — Вы меня ждали? — без приветствий и предисловий. — Да. — Чем могу?.. — Может не здесь? — Что ж… — неодобрительно глянул на меня, — пройдёмте. И к моему удивлению он направился не обратно в лифт, а на улицу. Я пошёл следом. Доктор Джу остановился на крыльце и закурил. Нет, всё же он располагает… Повторил за ним дурную привычку. Молчим. Курим. — Итак? — Меня интересует Ваш пациент. Мо Гуань Шань. — А вы ему кто? — стряхнул пепел, и впился ледяным взглядом. — Друг. — За пять лет впервые Вас вижу. Друг. Я усмехнулся. Мне нравятся такие люди. Пара фраз и я уже чувствую несгибаемый стержень. Этот мужик на своём месте, никак иначе. — Это имеет значения? — Для Вас, полагаю, раз так меня ждали. Представитесь? — Хэ Тянь. Он мрачно улыбнулся. — Х.Т. — Проговорил тише. Я поднял бровь, ожидая дальнейших слов, но он молчал, а после выдал: — Зря Вы приехали, Хэ Тянь. — Это почему? — тлеющий фильтр «лижет» пальцы. — Потому что я не собираюсь разговаривать с вами о Мо. — Со мной не надо разговаривать, просто скажите как он! — сорвался… Джу молчит. Последний раз затягивается сигаретой и, бросив её в мусорку, идёт обратно в больницу, показывая, что разговор окончен. — Блять! — я мчусь за ним и сильно хватаю за локоть, разворачивая к себе, — не смейте уходить, — уже рычу. Но врач и бровью не повёл на мою вспышку ярости. Лишь аккуратно убрал руку со своего локтя. — Как он? — повторил мой вопрос, — плохо. Вам ли не знать? А теперь — уходите. И больше не задерживаемый мной Минто Джу скрылся в дверях больницы. «Плохо. Вам ли не знать» «Плохо. Вам ли не знать» «Плохо. Плохо. Плохо. Плохо…» Дрожащей рукой достал очередную сигарету. Не чувствую ни крепости, ни затяжек… Лишь горячее дыхание с дымом. Я был готов. Я знал. Но… Блять… Сука… Как хочется сдохнуть. Прямо здесь. Ступени. Мокрый асфальт, мутные лужи. Прохожу мимо машины с ожидающим меня Лу. Уничтожил. Добился своего. Очертание впереди идущего человека становятся чётче. Женская фигура. Мы идём друг другу навстречу. Почти поравнялись, едва не касаясь плечами. — Тянь? Смутно знакомый голос. Нехотя оборачиваюсь. Рыжие волосы, удивленный взгляд. Дейю Мо. Мама Шаня… Я разворачиваюсь. Не дышу. Хуже быть не может. Вот оно — моё зеркало вины. Смотрит обескураживающим взглядом карих глаз. — Здравствуйте, — хрипнул я. — Давно тебя не видела, — подтянула лямку сумки к плечу, — ты к Шаню приходил? — Да… Я… — Знаешь, — опустила взгляд, — я запретила встречи с ним. Он… — её глаза наполнились слезами. И я готов рвать вены зубами. Орать. Исходить пенной кровью. — Знаю. — Откуда? — вскинулась, — хотя… Я тут принесла ему на завтра баоцзы. Он их любит. Любил… — незаметно смахнула скатившуюся слезу. — Но я верю! Он ведь возвращался однажды! Шань сильный! Он сможет! — и вдруг глухие рыдания… Тонкие плечи подрагивают. А я не смею коснуться. Пожалеть… Ведь это я. Я уничтожил. — Сможет, — шепнул я, самому себе не веря. — Почему тебя так долго не было? — взяв над собой верх, спросила она. — Далеко был… — Ты теперь не оставляй его, — тихая мольба, — я уверена, твоё присутствие ему поможет! — Не думаю… — Я знаю, что это так! — она запустила напряженную руку в волосы и лихорадочно пригладила чёлку. — Шань не такой… Я хотел взять её за руку, но резко отнял ладонь. Дейю неверно расценила мой порыв. — Рецидивом стали наркотики. Но Шань не наркоман! — шагнула ко мне. — Знаю. Это я их ему дал. Насильно. — Сказал. Просто сказал. — Чт… — она конвульсивно дёрнулась, ошалело глядя на меня. Я оплавился внутренне и стою перед ней немощной куклой. — Повтори… — Я дал. Из-за меня он здесь. Воздух рассек оглушительный шлепок. Голова мотнулась в сторону. А мне не больно. — Ты?! Ты?! — Я, — и вдруг смех. Истеричный. Неконтролируемый. — Зачем?! Почему?! — её крик эхом отозвался по пустой улице. Мне нечего сказать. И не оправдаться. Но хуже всего, что я не могу перестать смеяться. Как будто сломался какой-то механизм внутри отвечающий за эмоции. — Прекрати! Хватит! — Дейю обливается слезами, размазывая по щекам потёкшую тушь, — Хватит! Ещё одна пощечина и я прихожу в себя. Замолкаю. Снова начинает моросить дождь. Навязчиво. Монотонно. Он смешивается со слезами женщины, пряча их. Тая от ублюдочного меня. И лишь красные глаза и нервно закушенная губа выдает в ней всю ненависть ко мне. — Убирайся прочь, — тихо, с клокочущей яростью, — и больше никогда, слышишь, никогда не смей приближаться к моему сыну! Она стремительно сорвалась с места и буквально бегом умчалась от меня, как от чумного. Но разве не права? Я ведь и правда, гублю всё живое. Как яд. Как радиация. Оглядываюсь на потемневшее от влаги здание. Пусть я снаружи, но моё место именно в этих стенах. И не потому что там Шань… *** Неделю спустя Связи решают многое. Если не всё. Я понятия не имею, как Лу раздобыл эти аудиозаписи. Может больничный архив приступом брал… Он не рассказывал. А я не спрашивал. Привалившись к окну, курю сотую или тысячную по счёту сигарету. Рядом полупустая бутылка виски. В руке нож. Тот самый, которым терзал себя Шань. Темнота скрыла засохшие следы крови. Разводы. Пятна. Отпечатки. Всё осталось также. Я ничего не убрал. Странно, но это даёт ощущения какого-то мнимого присутствия Мо. Словно он рядом. Сидит возле меня, навалившись на моё плечо, и мы вместе слушаем голоса раздающиеся из диктофона. *Голос Минто Джу * — Запись первая. Пациент Мо Гуань Шань. *Шуршание бумаги* — Здравствуй, Шань. Меня зовут Минто Джу, я твой лечащий врач. Можешь называть меня Джу. Договорились? Тишина. — Твоя мама запретила видеосъёмку. Но дала добро на несколько записей наших с тобой разговоров. Естественно, если ты против, я выключу. Что скажешь? Тишина. — Ты ни с кем не разговариваешь. Не ешь. Еще немного и мы будем давать тебе еду внутривенно. Это не очень приятные ощущения. Поэтому, может, ты поделишься со мной тем, что тебя беспокоит, и я попытаюсь помочь. Скажи, Шань, ты хочешь, чтобы я тебе помог? — … очень громко, — тихий безжизненный голос. — Извини, я постараюсь говорить тише. — Я хочу домой. — Это очень хорошо, Шань. И я обещаю тебе помочь вернуться как можно быстрее. Ты мне веришь? Тишина. Целый час врач пытался разговорить Мо. Речью он владел искусно. Но Шань больше не проронил ни слова. Запись вторая. Результат тот же. С остальными тоже самое. И лишь на пятой появляются два голоса: — Как ты спишь? — Как все… — Ты снова перестал есть. Почему? — Комки грязи не проходят. Тяжело глотать. — Ты думаешь, мы кормим тебя грязью? — Глина это грязь? — Поясни. — Она царапает горло. Глотать больно. — Это каша, Шань, не грязь. — Да? Невкусная каша. — Расскажи об отце. — Он сдох. — Умер. — Да… Да, — смех… — Расскажи о нём. — Что именно? — Что чувствуешь. — Ничего. *Запись обрывается* *Следующая* — Шань, у тебя есть любимый человек? — Мама? — вопросительно. — А кроме мамы? — … Да… — Кто? *Шипение записи* — Надо сказать имя? — Если хочешь. — Я… Не знаю… — Не хочешь говорить? — Дело не в этом… Имя… Я имя… Не могу. — Почему? — Забыл. *Конец записи* Нож тускло поблескивает сталью. Засохшая кровь на рукоятке и капли на холодном полотне. — Ты прости. Я ничего не знал. Вернее, не хотел знать. Ты всегда называл меня эгоистом, — усмехнулся, — да, это моё второе имя. И потому я поступаю именно так. Приставляю лезвие к кисти. Давлю. И черчу кровавую полосу. Одну. Вторую. Третью. Боли нет. POV Мо Гуань Шань — Как себя чувствуешь? Я глянул на Джу и опустил взгляд на сложенные на коленях руки. — Снова не хочешь разговаривать? — Мне кажется, мы с Вами наговорились на годы вперёд. — Думаю, что с хорошим человеком всегда найдётся повод для беседы. — А кто из нас хороший человек? — Хочется верить, что оба, — он непринуждённо рассмеялся, а после буднично продолжил, — сегодня я снизил дозу препаратов. Есть изменения? Галлюцинации? Слуховые? Визуальные? — Вроде нет. Хотя я только вчера… Как это сказать? — Пришёл в себя? — помог он. — Вроде того… До сих пор трудно… Говорить. — Хочешь встретиться с мамой? — Да. Наверно… Опять этот кабинет. Это окно. И дерево за ним. Я вновь здесь. От судьбы не уйдёшь… — Знаешь, почему ты здесь? — Догадываюсь. — Подробнее, пожалуйста. — Упал с крыши… — Упал или спрыгнул? — Не помню. Всё как в тумане. Сложно. — Ты пренебрёг всеми моими наставлениями. И я даже не про еду. Ты, кстати, в курсе, что твой истощенный организм почти не усваивал таблетки? Так вот почему меня так часто накрывало… — Но это полбеды. Наркотики, Шань. Наркотики. Подскажи, откуда в твоей крови обнаружилась эта химия? — Случайно вышло… — Ты едва не погиб из-за этой случайности. — И что теперь? Всё заново? — Давай не будем строить прогнозов. Лучше сосредоточимся на лечении. — Током? — нервно улыбнулся я. — Ремнём, — сурово ответил Джу, но потом всё же улыбнулся. А дальше как обычно, по накатанной. Сорок минут одних и тех же вопросов — ответов. Я как робот повторяю «правильные» мысли для галочек в его блокноте. Этот квест я уже проходил. Прошлый раз заняло пять лет. Может, в этот раз управлюсь быстрее? Хотя есть ли смысл? — Ладно. На сегодня, пожалуй, закончим. Твоя мама очень хочет тебя увидеть. Да и у меня встреча с пациентом. — Хорошо, — поднялся. Я шагнул к выходу из кабинета, невольно прижимая ладонь к ноющей груди. Двадцать один шов. Но у меня нет переживаний по поводу будущего шрама, лишь сожаление о том, что каждый день он будет немым доказательством моего безумия. Я сыт собой по горло… Выхожу в коридор и едва не наталкиваюсь на чужое плечо. …Перемотанные запястья… Поднимаю взгляд выше и в ужасе отшатываюсь к стене. Бледный, с тёмными кругами под глазами. Его осунувшееся лицо не выражает ни одной эмоции. Он словно бы не здесь… — Тянь?.. — вырвалось с хрипом. Хэ проходит мимо, заходя в кабинет. И я увидел то, что не должен был. Мимолетную улыбку…