Двадцать один грамм

POV Хэ Тянь Я закрываю за собой дверь и усаживаюсь в кресло напротив стола с доктором Джу. Сердце до сих пор ритмично отбивает чечётку от встречи с Шанем. Я наконец-то его увидел и весь организм, как от дефибриллятора, снова включил свои отложенные биоритмы. А то, что Мо меня узнал, так это вообще даровало не пресловутое «второе дыхание», а несметное количество сил. Я вновь готов покорять весь мир. «Мой истеричный, ненормальный мир». — Ну? — отрывается от писанины Джу и смотрит на меня, постукивая ручкой о лакированную столешницу. — Что «ну»? — переспрашиваю я, между делом оглядывая кабинет. То место, где Шань провёл свои сознательные и бессознательные пять лет. — Хотя, погодите, мы уже начали проторивать путь к моему выздоровлению? Вы, пожалуйста, предупредите, а то я всех тонкостей не знаю, — растянул рот в улыбке. — Долго Вы ещё будете ломать комедию? Я сделал удивлённое лицо, а потом с удручённым видом вытянул руки вперед, непроизвольно хмурясь от боли в плече, но всё равно издевательски демонстрируя перевязанные кисти: — Это, по-вашему, смешно? — Нет, это Вы разводите клоунаду. Нам обоим известно, почему Вы здесь, — снимает очки и пялится жестче, как будто они ему мешали видеть меня в истинном свете. — Это как-то не профессионально насмехаться над своим пациентом. У меня глубокая депрессия и суицидальные наклонности. Поэтому давайте уже начнём наш… сеанс? Разговор? Терапию? — наугад подбираю варианты. — Я не буду вас лечить. Потому что лечить — нечего. Сегодня же подготовлю выписку, — безапелляционно проговорил Джу и, взяв какую-то папку, швырнул её в ящик стола. Смутно догадываюсь, что это моя «история болезни». А в ней пиздец полный. Мы с подкупленной коллегией врачей, такой анамнез там нахуячили хоть «Гамлета» ставь на местных помостах (коридорах). — А если у меня случится рецидив? — мерзко протянул я, даже по собственным меркам, — кстати, у вас не курят? — поглядываю на окно в режиме микропроветривания. — Нет, не курят. — Жаль, — выдохнул и закинул ногу на ногу. — Ну, так что? Рецидив… — напоминаю. — Это же повлияет на Вас как ни на кого другого. Выписали нездорового человека… А так лишиться лицензии можно. — Вы мне угрожаете? — сузил холодные глаза и чуть навалился вперёд. Ни тени страха и неуверенности. Заебатый лекарь. Я бы с ним забухал. Но при других обстоятельствах, конечно. — Нет, — улыбаюсь, — не Вам, лишь Вашей врачебной практике. Любите свою работу? Может, все-таки покурим? Тоже же хотите. *** Вечер того же дня Сказать, что меня поимели — это вообще ничего не сказать. И в достаточно изощрённой форме. Доктор Джу не выписал меня из больницы, вовсе нет, он охотно пошёл на поводу моих желаний. Даже организовал отдельную палату. Настолько отдельную — что изолированную. И запертую с другой стороны. В крыле для буйных… А когда я понял, чем оборачивается дело и, выказал некий протест, меня заботливо обездвижили санитары и «вкрутили» в кровать, опоясав руки ремнями. И теперь из-за собственного хохота, я почти не слышу как из соседней «палаты» доносится скулёж о скорой кончине Императора… Пиздец вырисовывался знатный, под умелой рукой художника, с таким чувством юмора, что непонятно, я смеюсь или вою. От смеха… В данный момент все мои ожидания выступили в роли девки-целки, которую ебут одичалые негры с такими размерами хуев, в которые можно укутаться, если холодно. А сейчас, пиздец, какой сквозняк… Курить хочу. Это угнетает сильнее всего. А в остальном… Ну, да, «Акелла промахнулся», но это только первоначальный этап. Самое главное, что я здесь. Рядом с Шанем, конечно, не так как хотелось, но в одном периметре. А это хороший шаг навстречу. И никакие ремни, двери, замки и прочая хуйня не отгородит меня от Мо. Я одержим. Меня не остановить. Придётся лишь внести некие коррективы в план. А курить, всё-таки, охота… *** После трёхдневной «одиночки», меня под конвоем вновь привели к доктору Джу. Не знаю, на что он рассчитывал. Думает, я переживу катарсис и отрешусь от намеченного плана? Через три дня? Сука, личное оскорбление, прям. — Как самочувствие? В его вопросе нет издёвки, или какого-либо превосходства, мол, смотри, я тут боженька: не боишься моей кары? Он смотрит спокойно, но без особого интереса. Чистый профессионализм. — Неплохо. Джу что-то пишет, делает пометки в блокноте. Мы молчим. Он не пытается начать диалог, а я не ищу никаких лазеек. Мне нравится, когда по чести. Безо лжи и уверток. Он знает, что мне нужно и не пытается наебать, что это не так. Странно зависеть от чьего-то решения. На моём веку — первый случай. Но пока что это меня устраивает. Чэн велел не наломать дров. И вот я теперь думаю, как этого не сделать. Прислушался к брату… И чтоб такое произошло нужно было всего лишь попасть в психушку. Моё заточение — это нужное время. Оно волей или неволей заставляет переосмысливать, переоценивать, осознавать. Иногда то, что случается против намерения, лучшее, что может быть. И конечно, до поры до времени. — Хочешь вернуться домой? — Никуда не тороплюсь. Джу откладывает свою писанину и изучающе смотрит. Тяжёлый взгляд. Но я выдерживал и не такой. Опыт, его никуда не деть. Хмыкает и наваливается чуть вперёд, упираясь локтями в стол. — Ничего не выйдет, — произносит, как приговор. — У кого? — иронично выгибаю бровь. — Я ведь могу продержать тебя в изоляции годы, понимаешь? И за это время, ты ни разу не увидишь Мо. А он, может уже выписаться… — Мы на «ты»? Отлично, сократим вербальную дистанцию. Итак, Джу, твои доводы, конечно, имеют смысл, но в общем итоге — бесполезны. Я не отступлюсь. Шань мне нужен. И похуй сколько ты будешь играться в Бога. Я найду способ его увидеть. — А он хочет тебя видеть? Прямое попадание. И у меня нет возможности соврать. Он знает. Я знаю. — Захочет. — Уверен? — Да, — «нет». — Я не буду предоставлять тебе для этого шанс. А если начистоту, то всеми силами воспрепятствую. Мо — болен, а ты не ведаешь, что творишь. — Не ведал. Сейчас это не так. А вообще, — в горле горчит, как будто выкурил сигарету, — мне без разницы на твоё мнение по этому поводу. Я, блять, столько хуйни вытворил, что жизни не хватит разгрести. Если ты пытаешься уберечь Шаня — действуй, но и я не остановлюсь. — Что тебе от него нужно? — Не твоё дело. Джу подкуривает, и я как наркоман втягиваю любимый запах. Не курил несколько дней и теперь за одну затяжку убить готов. — В твоём кабинете вроде не курят. — Иногда случаются исключения. — Тебе бы в Гестапо работать, а не здесь, — слежу за алым острым уголком сигареты. — «Журавли» отличное место, чтобы помогать людям, которые в этом нуждаются, — не обратил внимания на сарказм. — К чему ты клонишь? — Очень эгоистично занимать чьё-то место. Человека, которому действительно необходимо находиться здесь. Есть ли у тебя моральные принципы? — Они у всех есть. Когда это выгодно. Доктор улыбнулся. Он меня понимает. — Что ты сделал Мо? — резко меняет тему. Хочет запутать, прощупывает все возможные ходы. — И снова не твоё дело. Шань расскажет, если захочет. — Сожалеешь? Хочешь его прощения? — Своего хочу. Но это невозможно. *** Выводы делают все. И доктор Джу не исключение. Однако я не предполагал, что его вывод окажется таким. Понятия не имею, какими словами я повлиял на него и почему Джу поменял своё решение, но теперь мне было разрешено питаться в общей столовой. Конечно, никаким «випом» и не пахло. Я и кучка более или менее «нормальных ненормальных» из моего крыла, восседали за отдельным столом, который стоял чуть поодаль от остальных, ближе к выходу. Наверно для того, чтобы сократить дистанцию от возможного нарушителя спокойствия до охраны. На данный момент за нами следили пара санитаров, которые бродили между столов, как будто прогуливаясь по парку. Но их «прогулки» ограничивались кругами по периметру нашего стола. Спокойными здесь были только психи… А санитары и персонал, наоборот напряжены, как сжатые пружины. Должно быть практика совместных обедов «буйных» и относительно безобидных была не очень развита. Похоже, я застал премьеру. Соседи по столу кидали настороженные взгляды друг на друга и по столовой. Еды не касались, только один остервенело колотил ложкой лапшу, перемалывая её в кашу. — Нас хотят отравить, — шепнул мне на ухо волосатый мужик, настолько лохматый, что непонятно, где заканчиваются волосы и начинается борода. — Этим? — ткнул пальцем в холодные слипшиеся макаронины. — Вином было бы лучше, но я его что-то не наблюдаю, — басом проговорил он в моё многострадальное ухо. — Собакам собачья смерть! Я усмехнулся тому факту, что начал понимать психов. А именно, что хотел сказать мужик: к ним относятся как к животным, и даже «травят» не чем-то особенным, а примитивным мучным изделием. Но по большому счёту, мне было плевать на этот бред. Я взглядом искал Шаня. Ведь не зря Джу затеял этот аттракцион невиданной щедрости. — Ты парень свой, я вижу, — не унимается лохматый, — мы с ребятами решили драпать отсюда! Я отвлекся от поиска и покосился на безумца. — Когда успели решить, вы же в одиночках сидите? — Да какая разница! — он всплеснул руками и бойко отодвинул свою тарелку, привлекая взгляды санитаров, — читал «Рита Хейуорт и спасение из Шоушенка»? — По Кингу? — изумился я, ища логику там, где её не может быть. — Да, — часто закивал, — сделаем также как Энди Дюфреин! — Дыру в стене? — Да-да! — Мы на третьем этаже… Не говоря уже о том, что у вас нет никакого подходящего инструмента, разве что это, — щёлкнул пальцами по железной ложке. Искорки в глазах мужика погасли. Он что-то пробубнил, а потом крепко задумался. И я тут же воспользовался моментом, чтоб возобновить поиски. — Эй! — на сидящего напротив меня парня хлопнулась ладонь. Мы всем столом поднимаем взгляд на возмутителя спокойствия. Я едва усидел на месте. Шань. Нет, не бледный, не трясущийся и не запуганный. Наоборот, какой-то слишком «вольный», с грозно сдвинутыми бровями. Доктор Джу творит чудеса. Остается только догадываться, как он раз за разом ставит Шаня «на ноги». Но это всё потом. Мо слишком громок и озлоблен, чтоб я углублялся в неподходящие для момента думы. Шань берёт тарелку перед систематически клацающим зубами пареньком и заставляет того подняться. — Послушай, — Шань хватает его за затылок и рывком дёргает к себе. Они стоят нос к носу, у паренька даже прекращается тик, — это, — Мо сосредотачивает внимание больного на тарелке, — очень-очень важно! Держи и не урони! — сказал громко. Паренёк перенял тарелку как Святой Грааль и поднял её над головой. Оценивал этюд не только я, но и вся столовая, включая санитаров. Один из них двинулся к Мо. — Ким, пять минут! — крикнул ему Шань и «Ким» действительно притормозил. Да, странно было бы подумать, что Мо не успел за долгие годы снискать дружбу у персонала. Шань перемахивает на лавку, прямо напротив меня, на то место, где сидел нынешний владелец «Грааля». — Что за хуйня, Хэ?! Думаешь, я поверю, что ты и правда свихнулся?! — он наклоняется ближе, а я вязну в его глазах. Пьянею от запаха, цвета, энергетики. Опускаю глаза и смотрю на его расставленные пальцы. Я мог всё это потерять. Каждую клеточку, полутон… Тяну с ответом, вживаясь в роль безумного. Потому что даже того времени, что невзначай подарил мне доктор Джу, не хватило, чтобы я смог сформулировать, что скажу Шаню. Просить прощения? Смешно. Я же, блять, не на ногу ему наступил. Если вспомнить и начать перечислять… То остается только прилюдное харакири. Шаню бы это понравилось, но я… Я, блять, хуев эгоист. И видел какой-нибудь Бог, пытался «перестроиться». Но как-то не вышло… — Тянь, сука! — потерял терпение Мо, и рванул меня за воротник, попутно второй рукой убирая чёлку с лица, чтобы видеть мои глаза. Во мне щёлкнул затвор. Вот он. Мой Мо. Слишком близко и наконец-то рядом! Я смахнул его руки, и в один миг соскочив со скамьи, сделал пару шагов по столу и набросился на Шаня. Мы грохнулись на пол. И я, урвав секунду, оборачиваюсь к бородачу и кричу погромче. — Бегите! Я всех задержу! И начался хаос. Зачем он мне? А как бы я заполучил нужное для себя время, чтобы санитары не зафиксировали? — Я в тебе не сомневался! — зло зашипел Мо, — что, блять, пришёл закончить начатое?! — Почему ты мне ничего не сказал? — А ты бы стал слушать?! Всё это время ты был не меньшим психом, чем я! Слезь, сука, с меня! — взбрыкнул он. — Хах… Шань, я нихуя не умею извиняться, и потому… — размашисто облизываю его губы, жестко проникая языком в рот. Воздуха не хватает, Мо бьётся подо мной злой как чёрт, а я, стараясь не терять ни одной секунды, насильно вовлекаю его в этот «извинительный» поцелуй. Острые боковые резцы, упругий язычок и как ни странно отдалённый привкус табака. Это моё всё. Тот самый нужный антибиотик от пустоты и боли. Я, блять, теперь точно не смогу без него. Меня срывают с Шаня пара крепких рук, заламывая в неудобную позу. Больное плечо готово треснуть и отпасть вместе с рукой. Да ну и похуй! Изловчился из последних сил, достал из кармана цепочку и бросил Мо, насколько позволяло положение. — Это твоё, Малыш, прости, что забрал! — Иди нахуй!!! — вопль. Пока меня тягают к выходу, попутно замечаю, что в столовку сбежалась вся охрана отрабатывать свою зарплату, унимая не только наш специфичный стол, а уже всех. — Мо! Эй, Мо! Я его не вижу, меня почти выволокли за пределы трапезной. — Я изменился, слышишь?! Я теперь другой! — Пиздишь! — Да! Но попробовать стоило! *** С практикой совместных обедов было покончено. С меня началась — на мне и закончилась. После инцидента всех «одухотворённых» ещё долго успокаивали, распихивали по палатам, пичкали седативным, а в наше крыло прибыло несколько новых пациентов. Из другого сектора… Списываю это на закон сохранения энергии. Ну, и возможно, на свой «косяк». С другой стороны, я выявил некие новые наклонности этих людей, так что доктор Джу, ещё «спасибо» должен сказать, однако не думаю, что дождусь. К кровати меня не привязали — и то ладно. Бросили как щенка в конуру и захлопнули дверь. Окно с решёткой. За ним осень и бесконечный дождь. Странно, что в этом месте лечатся и находят надежды, потому что как по мне, хуже места нет. Оставаться наедине с собой опасно. Особенно когда глаза натыкаются лишь на грязь, слякоть, серость и полосатый матрас. Ебучий матрас. Его больше всего не переношу. Такое ощущение, что он весь напичкан клопами и как только укладываешься на него, эти мерзкие кровопийцы начинают устраивать запланированный пир. Курить хочу! Сука! Отталкиваюсь от подоконника, несколько шагов и упираюсь в дверь. Это реальная конура. Будка для психа. Замигал свет, а потом погас. Отбой. Порядки тюремные. Отбываешь свой срок, правда, неопределенный. И попробуй только не вылечиться, сука. Иначе: электричество, карцер и медикаменты. Всё ради твоего благополучия, тварь. Сползаю по двери, усаживаюсь и вытягиваю ноги. Прости, Шань. Это ад. Слабый стук прозвучал как гром. Я обернулся и задрал голову, готовый увидеть Его, словно могу это сделать. Ведь я точно знаю, кто за дверью. — Хэ? — Я рад, что ты пришёл. Как нашёл меня? — Прикалываешься? Это мой второй дом, — глухой тычок в дверь и небольшой шорох. Я не экстрасенс, но каким-то шестым чувством понял, что Мо принял ту же позу, что и я. Мы сидим спина к спине, разделённые железной дверью. — Зачем ты здесь? — А разве не понятно? — Нет. — Я за тобой, к тебе… — снова ничего не получается сформулировать. — Может, хватит? Не надоело? — Нет. Ты мне нужен, — уставился в окно. — Даже тогда, когда хотел меня убить? — легко могу представить его ироничную ухмылку. — Особенно тогда. — Издеваешься? — удар в дверь. — Я не в том положении, Шань. Тишина. Долгая. Я уже подумал, что Мо ушёл. — Что тебе нужно, Тянь? — А разве я уже не ответил на твой вопрос? Мне нужен ты. Я хочу свою семью обратно. — А я здесь причём? — ошарашенно. — Ты — моя семья. — Это смешно! — Почему тогда не смеёшься? — Разучился, наверное. Не знаю… Мне безумно хочется его обнять, просто до смерти. Но эта дверь… И пропасть моих ошибок. — Ты меня простишь когда-нибудь? — не мог не спросить, не задать этот никчемный вопрос, на который знаю ответ. — При одном условии. Вот такого я не ожидал. Соскочил с пола и схватился за косяки, пока не заломило пальцы. — Каком? — Я тебя за всё прощу, если ты оставишь меня в покое. Навсегда. — Ты этого хочешь? — болезненная улыбка пересекла лицо. — Ты спросил про прощение, я ответил. *** POV Мо Гуань Шань Я по-прежнему не сплю. И Хэ добавил свою лепту к этому. Он никогда не стеснялся в мерах и целях для их достижения. Перерезать вены? Очень на него похоже. Но прыгнуть с крыши за мной — это уже край… Тот день я плохо помню, да и минувшую неделю, но доктор Джу примерно восстановил мою память, расставил ориентиры фактами. И после всего я готов поверить в искренность чувств Тяня, иначе бы он не убивал меня так старательно, с такой маниакальной скрупулёзностью. Но уже всё. Мы переломали друг друга. Предали. Уничтожили. Ничего не вернуть. На пепелище не бывает жизни. А мы выгорели. Ночь. Не знаю, какая по счёту. Здесь время идёт иначе, нужно лишь уметь подстраиваться. У меня уже целая методика выработалась, поэтому дни для меня — ничто. Никчёмное тиканье часов, которых, кстати, у меня нет. Иногда думаю, раз так, значит я счастливый человек? Однако самое главное не слишком глубоко погружаться в эту паранойю, а то можно и поверить. И тогда, выбраться отсюда будет нереально. А возможно, дойдёт до того, что не захочу. Пытаюсь уснуть. Очень пытаюсь. Былой страх перед темнотой отступил, ещё тогда, в мокром и грязном доке, но осталась привычка. Биологический внутренний настрой, который шепчет: открой глаза, осмотрись, здесь что-то не так. Кто-то есть. Принципиально жмурюсь. Нет и нет. Я один. Я один, ёб вашу мать! Когда койка скрипнула, я задохнулся от ужаса. Нет. Нет. Нет. Не снова. Не опять! Сил и смелости открыть глаза не хватает. Я лишь дышу как астматик, борясь с истеричными слезами. — Эй, тише-тише, это я. — Тянь?! Он взобрался сверху, держа мои плечи, прижимая к матрасу. — Как… Как ты здесь?! — Ваши санитары весьма прагматичные люди, — улыбнулся он, — с ними можно договориться… — Пошёл вон! — заголосил я, барахтаясь под его руками, не обращая внимания на рваную боль в груди. — Да не ори, — он закрыл мой рот ладонью, — знаешь, я так подумал, если тебя не будет рядом, то мне нахуй не нужно твоё прощение. Он убрал руку от моего лица. — А говорил, что изменился, — я облизнул пересохшие губы. — Так мы же на месте выяснили, что я пиздел, — как-то по-детски усмехнулся он. — Как ты меня заебал! — Ну, вообще-то, только собираюсь… Мне показалось, что у меня лопнула селезёнка. — Ты, блять, совсем поехал?! — Странный вопрос для места, где мы находимся. — Хэ, отъебись, по-хорошему, — выдыхая грандиозную злость, прошептал я. — А то что? — он мстительно двинул бедрами, проходясь по моему паху. Его наглость может опоясать экватор. Дважды. Я серьезно, бо́льших мудаков свет не видывал. И угораздило меня в него вляпаться?! Ладно, в школе, похуй, думать было нечем, но сейчас?! Сейчас какого хуя?! После того, что творил Хэ, мне бы следовало желать его мучительной смерти, проклинать каждую секунду и вообще, планировать изощренную месть. С кровью и прочими атрибутами. Но нет. Вот он. Вот я. И какая-то необъяснимая неправильная «правильность»… Несите смирительную рубашку! Это пиздец. — Чего застыл? Понравилось, да? — Тянь повторил своё движение. У меня от ярости потемнело в глазах. Там, где были «перегибы», наконец-то сломалось. Дёрнул плечом, и когда Тянь потерял равновесие, я с размаху ударил кулаком в его бесившую рожу. Получилось превосходно. Он ёбнулся с меня, и ещё с кровати. Конечно, сила удара была невелика из-за неудобного положения и скованности в мышцах, но благодаря тому, что Хэ находился в невыгодном положении, я произвёл фурор. Приподнимаюсь и сажусь в койке, наваливаясь на стену. — Ладно, это заслужил, — откуда-то снизу. — Это самое меньшее, что ты заслужил, — трясу занывший кулак. Тянь оказывается в зоне видимости и по-хамски укладывает руки на мои колени, а после и башку свою кладёт. — Твои прелюдии всегда такие страстные. Но на будущее… Я буду обороняться. — На какое ещё будущее? — остервенело тряхнул ногами, пытаясь скинуть оборзевшую ношу. — Хорош трепаться. Я сюда не за этим пришёл! — Да ты смертник что ли?! Сука, да я тебя кончу! — пытаюсь коленом уебать в голову. Но Тянь схватил мои ноги и коварно дёрнул вниз, к себе. — Кончишь-кончишь, — с готовностью согласился он. — Хэ… Ссук..аа, — я понял, что дело набирает очень хреновый оборот. Ну, во-первых я сижу на нём, а во-вторых спина прижата к ребру кровати и, сдвинуться куда-либо у меня физически не получится. — Только давай мы не будем играть в изнасилование. М? Я готов орать. От возмущения, негодования, злости и ещё полсотни чувств, которые вызывает во мне этот обмудок. — Я тебе живым не дамся! Его бровь медленно поползла вверх, как бы оценивая новую информацию. А потом он пожал плечами, мол, ну ладно… У меня задёргался глаз. — Да всратый ты хуе… — Тянь заткнул мой рот поцелуем. Безумно долгим, насколько хватит дыхания. И я как-то упустил тот момент, когда начал отвечать… Частое дыхание, глухие выдохи рот в рот, он почти кусает мои губы, вторгаясь языком всё дальше, и я позволяю, позволяю, позволяю… Руки Хэ повсюду, стискивают, сжимают и делают больно. С ним всегда больно. На грани терпимости и нестерпимости. Моя клетка. Злая тюрьма за все грехи на свете. За прошлые, будущие, настоящие. — Как же я по тебе скучал, — шепчет мне в губы, — срываясь в очередной болезненный поцелуй. Я отворачиваю голову, подставляя шею. Всё тело горит, покалывая иголками возбуждения и непроходящей злости. Я не намеревался сдаваться, но это именно то, что я делаю. Запреты всегда обостряют инстинкты и потому, то что «преступно», так явственно сладко. Тянь впивается в шею, до кровоподтеков, до синяков, лижет и кусает, обдавая жарким дыханьем, запуская по телу нетерпеливую дрожь. Ту самую, от которой мы оба когда-то теряли голову. И новый сценарий не менее будоражащий, скорее более острый из-за долгой невозможности быть рядом. На ласки нет времени, нам нужно насилие. Плотское насилие. И чем больше урона с обеих сторон, тем лучше. Хэ проводит ногтями по пояснице, заставляя выгнуться и теснее прижаться. Я чувствую его потребность быть как можно ближе. Только боли маловато… Когда он был на мне, я успел заметить проглядывающиеся бинты из-под ворота футболки. И потому… Всей пятернёй вцепляюсь в его плечо, интуитивно угадывая куда надавить сильнее. Хэ рычит, дёргает плечом, пытаясь убрать мою руку, но не тут то было. Сильнее. Скули! Тянь хватает меня в охапку и швыряет на пол, садясь сверху, удерживая мои руки над головой. Его взгляд звереет. — Хочешь жёстче? Будет, Мааалыш. Дай-ка, — оставив одну руку удерживать мои запястья, второй снимает с меня футболку. А потом любуется раной, вернее бинтами, скрывающими её. Проводит свободной ладонью по груди, надавливая, вызывая скорее дискомфорт, чем боль. — Люблю твои шрамы, а этот будет выдающимся. Он наклоняется ближе и прикусывает ключицу, сначала осторожно, словно пробуя на вкус, а потом всё более агрессивно, вынуждая вздрагивать от чувствительных укусов. И каждый новый горит и щиплет свежей раной, и сердце сходит с ума от нужных ощущений. От правильно выбранной тактики по отношению ко мне. Больше никакой нежности, слюней и прочей хуйни, меня заводит боль. И он это уже понял. Тянь медленно отпускает мои руки, проводя протяжным движением от кисти до предплечий, выцарапывая ногтями розовые борозды. Глухой стон замер в горле и я, схватившись пальцами за его бёдра, плотнее прижимаю к себе, чтоб ближе, сильнее, до красных пятен перед глазами. Хэ усмехается моему нетерпению, смещается немного вниз и стаскивает штаны, облизывая тазовые кости, оставляя через каждый сантиметр кровавый засос. И не хватает воздуха, тело слишком остро реагирует на него и на то, что творит. Я забыл, как это бывает. Именно с ним. Слепо нахожу свою футболку и со всей силы вцепляюсь в неё пальцами, чтоб хоть как-то снять безумное напряжение, которое взвело весь организм в тугой нерв. Выместить куда-нибудь, как-нибудь, сука, на что-нибудь! Лишь бы не заскулить, как только что вынуждал самого Тяня. Когда его язык проскальзывает между ног, силы и выдержка испаряются разом. Меня прошибает безумным импульсом, выгибая, выжимая приглушенный сжатыми губами хрип. Я без доли стеснения раздвигаю ноги, чтоб больше, чтоб не прекращалось, желая лишь одного — всего Хэ. И сейчас. Иначе сдохну. И Тянь щедр на «ласки», вернее грубость, с которой он берёт в рот, как начинает сосать и заставлять меня едва башкой не биться об пол. Это чудовищно больно. Как он вбирает, затягивает, даже прикусывает, а я от этого готов кончить. Немедленно. От такого обращения, от подобной сладостной пытки. Со всей силы жмурюсь, чувствуя приближающийся оргазм, ноги болезненно сводит, упираюсь в пол носками, пытаясь оттянуть мгновение, перенести напряжение паха по всему телу, чтоб продлить экзекуцию и подольше побыть на грани. Но он не даёт, заглатывает настолько глубоко, что всё… Боль сливается с экстазом, образовывая что-то совсем иное, то, отчего я едва не срываю ногти об пол, задыхаюсь, и со всей силы стискиваю зубы, запрокидывая голову назад. И никаких сраных звёзд перед глазами, хуебических «мозаек» и прочей злоебучей бутафории. Только животный спазм наслаждения, который от жгуче-болезненного перетекает в истомленный отходняк и мелкое подрагивание всех конечностей. Блять. Это слишком… Тянь проводит указательным пальцем по моей переносице, пробуждая, возвращая в реальность. — Если ты сдох, я займусь некрофилией. Я кое-как фыркнул. Назвать это смешком не поворачивался язык, но эта была именно та эмоция. — О, я рад, что это не так, — ехидно отметил он. — А теперь давай, поднимайся. Тянь потянул меня наверх, совершенно не понимая, что на ноги я вряд ли поднимусь. — Уходи, — промямлил я, отказываясь подчиняться. — Да ты охуел, что ли? — истерично усмехнулся он, — рывком оторвал меня от пола и в один манёвр поставил на колени у кровати, прижимая грудью к матрасу. Я скомкал простыни в пальцах, потерянно оглядываясь на Тяня. — Тише-тише, я сделаю всё, как тебе нравится, — после этих слов у меня вся спина покрылась мурашками. Как мне нравится? Ну, тогда, пиздец… Полный. Рука скользнула между ягодиц, спустилась ниже, к внутренней поверхности бёдер и чувствительный тычок пальцем. — Расставь, — шёпот в ухо. Я отрицательно помотал головой, но ноги расставил. Этим жестом можно описать всё, что творилось внутри. Одни противоречия. — Я так понимаю, смазки у тебя нет? — Возьми под подушкой… Хэ слишком быстро ринулся по указанному адресу и копошился достаточно долго, пока не вернулся обратно на исходную. Минута тишины. — Очень смешно, — недовольно. — А хули ты думал? — давясь от смеха, спросил я, — какая нахуй смазка? Я тут, по-твоему, чем занимаюсь? — Тем хуже для тебя. Тогда по старинке? Старый добрый олдскул… Давай, — пальцы у лица, — чем больше, тем легче, помнишь? Я медлю, отголоски сумасшедшего оргазма уже прошли, принося уму ясность. Хотя упиравшийся член в зад, особой рациональности не приносит. К тому же, чёрт знает почему, но мне безумно хочется об него потереться. — Ну, — нетерпеливо надавливает на рот, и как только я успеваю приоткрыть губы, как он тут же погружается двумя фалангами. От его грубости я вновь начинаю возбуждаться, а от движений пальцами определенным образом, рот обильно наполняется вязкой слюной. — Умница, — хвалит он в покрасневшие уши, вынимая пальцы. — Ох, блять! — немедленно дёргаюсь, чувствуя жесткое проникновение. — Тихо, всех перебудишь, — снова терзает моё ухо, больно кусая мочку. Но чёрт с ним, с ухом, меня сильно беспокоит то, что происходит гораздо ниже. Как он растягивает, насаживает, безумно неприятно, болезненно, неосторожно. Так, как я люблю… Это длится и длится. Бесконечно. Движение пальцев не монотонные, наоборот, слишком бесконтрольные, то очень глубокие, то на грани, попеременно надавливающие на простату, показывая, что моё тело он знает вдоль и поперёк. А я упёрся лбом в матрас, обливаясь по́том и тихими всхлипами, срывавшимися с онемевших губ, смутно догадываясь, что следующий оргазм будет гораздо сильнее предыдущего, хотя верится с трудом. Хэ не даёт мне это проверить, глубоко выдыхая в спину, показывая своё нетерпение. Сжимает одной рукой моё подрагивающее бедро, а другой направляет член в едва разработанное нутро. Туго, блять, как же… Больно… Протискивается головка, я закусываю губы, царапая ногтями матрас и сбитые простыни, отдаляясь от Тяня, чтобы снизить давление. — Куда, — рычит он, и дёргает меня обратно, вторгаясь до конца. — Ссссуукаааа, — застонал я, напрягая пресс изо всех сил, стараясь хоть так уменьшить боль. Хэ задушено замер и я затих. Только общее громкое и прерывистое дыхание. — Шань, не делай так больше, — слабый хрип позади. — И ты тоже, мудак… — Расслабься, хоть немного. Давай. Быстрее, — тяжелее, словно ему тоже неприятно, если не больно. Я выдыхаю, дышу, дышу, стараясь и правда расслабить внутренние мышцы. Немного получается. Сильная боль отступает, но дискомфорт наполненности скомкивает все приятные ощущения. Я вообще забыл, что таковые имелись. — Не дёргайся и успокойся, — повелительно, почти со злостью. Я промолчал. Не в такие минуты спорить, это уж точно. Первый толчок аккуратный, проверяющий, медленный, не во всю длину. Шумно втягиваю носом воздух. — Шань, — предостерегающе. Закусываю пальцы, чтоб отвлечься и постараться ещё немного расслабиться. Там, где нужно… Следующие движения происходят значительно легче, но пока тоже неспешные. Растягивающие, разминающие, пробно глубокие. Хэ добавляет своей слюны, и скольжение становится более интенсивным, почти приятным. Я выгибаю спину, подставляясь ему. — Наконец-то, — довольно мурчит Тянь и уверенно берёт меня за бедра. Блять. Бляяять… Он срывается. Больше никакой осторожности и пробных фрикций, лишь безумный темп и снова болезненное распирание, только резкое, грубое, и то состояние, когда не успеваешь понять, что сильнее чувствуешь: боль или нарастающий экстаз. Так как сбивает и то и другое. Но после до меня дошло. Всё вместе. Сокращение нервов происходит постепенно, натягиваясь как струны, они сжимаются и твердеют, ожидая неминуемой развязки. Между нами горячо, вязко, обжигающе жарко, я плавлюсь и подаюсь ему навстречу всё сильнее и охотнее, желая достичь конца. Общей ошеломляющей агонии. Хэ впивается ногтями, царапая до крови бока, утробно рычит, хватает меня за волосы и тянет к себе, заставляя повернуть голову. И целует. Целует, безумно, голодно, по-хозяйски, не переставая двигаться внутри. А потом и вовсе забирает у меня опору, отдёргивает от кровати и полностью насаживает на себя. И моё тело не выдерживает. Судорога оргазма выгибает поясницу, достигает ног, каждого пальца и стремительно разливается по всему телу, сокращая мышцы и одновременно расслабляя. После меня Хэ продержался не больше минуты, в опальном порыве сжимая поперек живота и вдавливая в себя как безумный, едва не откусывая мне кожу на плече. Глухие эмоции, оголённые нервы и чудовищная усталость. Даже двинуться, сил нет. — Шань, — еле слышно, с хрипотцой. — М? — Я сегодня у тебя остаюсь… — Да щас, — осклабился, но достаточно вяло. — Я же сказал у тебя, а не в тебе, — тихий смех, как у гиены. — Заткнись. Просто заткнись.