Азкабан

Остановившись на полпути, Блэк провел по лицу дрожащей ладонью. — Я не в порядке! — крикнул так, чтобы было слышно не только соседу за стенкой. — Меня рвет третьи сутки, а никому дела нет! Я скоро сдохну тут, как... собака! Чертов гриффиндорец в Азкабане, один, среди Пожирателей! От чего ушел, к тому и вернулся, свобода выбора, мать вашу! И запрокинув голову, расхохотался в потолок. Крауч резко повернулся к стене лицом, попытался нащупать заветную щель. — Блэк! Слышишь меня?! — он попытался разглядеть, что происходит в соседней камере, но отверстие было слишком узким, а стена слишком толстой. — Блэк! Сириус, мантикора тебя раздери!!! — От этого страшного хохота его колотило. — Неужели умирать среди Пожирателей хуже, чем в полном одиночестве? Как будто услышав невероятно забавную шутку, Сириус разве что не взвыл от нового приступа смеха. — Мантикора! Сириус Блэк — мантикора! Змеиная кровь, львиный факультет, орден — Феникса, а смерть все равно — собачья! Столь бурное веселье лишь усугубило спазмы в желудке, но он никак не мог остановиться и, вконец обессилев, давясь и всхлипывая, осел на пол. Крауч бессильно закрыл лицо руками. Через пару минут он поднял голову, посмотрел в потолок и начала вполголоса читать стихи: — По вольным улицам брожу, У вольной издавна реки. На всех я лицах нахожу Печать бессилья и тоски. Мужская брань и женский стон И плач испуганных детей В моих ушах звучат, как звон Законом созданных цепей. Здесь трубочистов юных крики Пугают сумрачный собор, И кровь солдата-горемыки Течет на королевский двор. А от проклятий и угроз Девчонки в закоулках мрачных Чернеют капли детских слез И катафалки новобрачных.* Он помолчал и пояснил: — Мама любит маггловскую поэзию. В детстве она иногда читала мне перед сном... Когда отца не было дома. С трудом отдышавшись, дрожа как осиновый лист, Сириус кое-как переполз на лежанку, уселся скорчившись, завернулся в тряпье, прижался к стене, словно искал у нее поддержки и защиты, словно, кроме нее, для него в этом мире не осталось ничего прочного и надежного. — Мой отец умер вслед за моим братом, а мама с тоски чокнулась. У нас в доме огромная библиотека, но стихов я что-то не припомню. Зато у моей девушки были пластинки. «Секс Пистолз», «Пинк Флойд», «Роллинг Стоунз», «Битлз» и все такое... — Он тяжело вздохнул. — А ты, похоже, маменькин сынок, Крауч-мелкий? В точности как мой братец... «А у тебя и девушки-то не было, верно, Крауч? Тех двух в Школе мы же не считаем?» У Барти не было желания спорить со своим внутренним голосом, особенно на эту тему. — Маменькин сынок — это когда мать тебе во всем потакает, кормит с ложечки, утирает сопли и выслушает жалобы на всех обидчиков? Так это не ко мне, Блэк! Моя мать — очень послушная жена. Про таких, как она, говорят: «она чтит своего мужа»! — Он презрительно фыркнул. — А по мне так она его просто боится. — Поправил сползшее с плеч покрывало. — Мой отец считает, что сына нужно воспитывать в строгости и не допускать женских нежностей. Сириус покачал головой. — Твоему бы папаше познакомиться с моей мамашей — он бы много нового узнал о женских нежностях. И вновь зафыркал, изо всех сил стараясь не рассмеяться. ________________ * Уильям Блейк. "Лондон"