***
Намджун сидит за рулём своего ягуара и нервно курит уже вторую сигарету. Он даже не завёл автомобиль, уже двадцать минут как торчит перед офисом Джина, слушает свою любимую Cuz the nite на повторе, и размышляет. Намджун с самого детства знал, чего он хочет. Если бы ещё два года назад он смог бы вернуться в прошлое к десятилетнему себе, то он бы пожал себе руку и поздравил с победой. Но это было два года назад. Сейчас Намджуну себя поздравлять не с чем. Пятнадцать лет назад, впервые переступив порог особняка Мин, он, задержав дыхание, решил, что этот казавшийся ребёнку сказочным дворец будет принадлежать ему. Сейчас Намджуну принадлежит не только особняк Минов, а всё их движимое и недвижимое имущество, бизнес, власть, а самое главное — фамилия. Но Намджуну не эти победы нужны. Его главная битва и главный трофей ещё впереди. Тогда, когда Инсу, взяв его за руку, впервые привёл в свой дом, Намджуну кислород из лёгких не только вся эта роскошь выбила, но и тот, кто в этой роскоши родился и вырос. Впервые увидев пятилетнего мальчугана, который, сидя на ковре в гостиной, учил трёхлетнего карапуза правильно подмигивать альфам, Намджун подумал, что красивее никого не видел. Даже кожа у этого ребёнка будто светилась изнутри. Но первое впечатление быстро прошло, стоило Юнги смерить его презрительным взглядом, а на слова отца, что Намджун новый член их семьи, омежка, фыркнув и схватив за руку младшего брата, демонстративно покинул комнату. В ту самую секунду в душе Намджуна и родилась чёрная змея ненависти, которая с каждым днём всё больше подпитывалась словами и отношением омеги и только росла. Намджун ненавидел Юнги лютой ненавистью. Он лелеял и взращивал эту ненависть, по капле собирал, в себе запирал. Он рано понял, что ненависть — лучший способ быстрее реализовать все свои планы и достигнуть поставленных целей. Благо, Юнги ему в этом всячески помогал. Омега ябедничал на альфу, везде пытался его подставить, валил на него свои мелкие и не очень грешки и с каждым годом извращался всё больше и больше. Намджун терпел. Он представлял в голове, что раз за разом, монотонно прикладывает омегу красивым личиком об стену, пачкается в его крови и слушает его стоны боли. Но в реальности Намджун, сжав зубы до крошащейся эмали, терпел. Когда ему хотелось позлить Юнги, он даже улыбался на очередные его выкидоны, научился отвечать холодным безразличием, мог довести до истерики своим молчанием. Юнги был беспощаден, он мешал альфу с грязью при первой же возможности, при этом совсем не заботясь о том, где и при ком он это делает, отказывался до последнего принимать его, как члена семьи, и демонстративно покидал семейные ужины, если за столом сидел, как любил называть Намджуна Мин, «голодранец». Намджун всё равно терпел. Не давал омеге повода жаловаться, не показывал ему, как сильно его задевает каждое слово, а самое главное, доказывал Инсу свою стабильность и не вспыльчивость, потому что сам старший Мин периодически выкидонов сына не выдерживал и срывался. Намджун тоже срывался, притом, почти каждые сутки, но он делал это в полном одиночестве, вдалеке от людских глаз. Альфа до рассвета колотил грушу в подвале особняка, стирал в кровь костяшки пальцев, чтобы унять эту распирающую ненависть, отпрашивался у Инсу на сложные задания, сам лично карал провинившихся, и хоть и с трудом, но к утру перед Юнги он представал, как и всегда, с маской холодного безразличия. Намджун ложился под иглы лучших тату-мастеров страны, выводил на груди трёхлучевую звезду, доказывал себе и Инсу, что достоин её носить с каждым выполненным заданием, каждым отвоёванным товаром, преумножал казну клана, разбирался с врагами, не давал повода в себе сомневаться. Выигрывал по всем фронтам, проигрывал только по одному. Юнги его всё равно не признавал, в один ряд с собой не ставил. Всё так же при невысоком росте умудрялся смотреть сверху вниз, так же не считался и не упускал возможность уколоть ядовитыми словами. Омеге только стукнуло четырнадцать, а он уже начал пропадать по ночам, купил себе фальшивые документы, торчал до утра в клубах, тусовался с разным сбродом, блевал на пороге особняка с размазанным под глазами карандашом, вонял запахом табака, перегара, альф, как последняя портовая блядь, но мразью, голодранцем и бомжом всё равно был Намджун. В костюмах от Бриони, с роллексами на запястье, надушенный Диором, стригущийся у лучшего парикмахера страны — Намджун всё равно отвратительный, а Юнги, запачканный собственной блевотиной, — всегда король. Намджун терпел. Пока терпел, заставил себя уважать шавок отца, незаметно для всех, но упорным и тяжёлым трудом для себя добился того, что Инсу, даже не до конца осознавая, большое число операций без Намджуна совершить не мог. Намджун Юнги ненавидел: за его отвратительный характер, двуличность, за искреннюю убеждённость омеги в том, что он король и все должны ему поклоняться. Намджун учился, развивался, работал над собой, ночами не спал, совершенствовался и всё ради того, чтобы этого омегу лицом в грязь окунуть, чтобы показать ему другую сторону жизни, ту самую, из которой вышел сам альфа, чтобы научить не вешать на людей ярлыки, не судить о них по машине, которую они водят, или по местам, где обедают. Альфа отодвинул свою основную цель на второй план, сделал главной теперь падение Юнги. Ненависть к Юнги стала отличным катализатором, ведущей силой, толчком, чтобы двигаться дальше. Так и должно было продолжаться, если бы не шестнадцатый день рождения Юнги. Родители закатили для Мина лучшую вечеринку, закрыли полностью клуб Burn (нынешний Stigma), заказали топового диджея и подарили омеге платиновую карточку, которая была в бардачке нового красного BMW. На вечеринке присутствовала вся золотая молодёжь столицы, Moët & Chandon лился рекой, а Юнги плыл среди гостей и весь вечер носил на голове корону, которую ему подарили его друзья, скорее, прислужники. Тонкий ободок из белого золота, отделанный кристаллами от Swarovski, красиво переливался меж тогда ещё рыжих волос. Намджун приехал к началу вечеринки, подарил Юнги, как и на протяжении этих шести лет, плюшевую игрушку ненавидимого омегой с детства мультяшного персонажа Снеговика и уехал развлекаться в другое место. Инсу поручил, чтобы Намджун потом вернулся и, сам лично закрыв вечеринку, забрал Юнги домой. Только, когда Ким приехал в клуб, как он и договаривался с Юнги, к двум часам ночи, омеги там не было. Гости всё так же развлекались и бесились на танцполе, а самого виновника торжества и след простыл. Намджун нашёл Юнги в особняке, в его комнате. Омега сидел на полу рядом со своей кроватью и держал тлеющую сигарету между пальцами. Едва заметив Намджуна, Мин сразу подскочил на ноги, придал лицу своё коронное стервозное выражение, но было поздно. Намджун увидел другого Юнги. Как потом оказалось — настоящего. Альфа стянул с себя пиджак, подошёл к кровати и спросил, как прошёл вечер. Юнги несколько секунд пронзительно смотрел на него, а потом, схватив за запястье, потащил в гардеробную. На дне одного из шкафов лежали все шесть Снеговиков, которые ему каждый год дарил Намджун. — Мне или врут, или меня всерьёз не воспринимают, — горько улыбался Мин, обнимая последнего Снеговика. — Врут, чтобы подлизаться, подружиться. Все хотят угодить наследнику клана, я давно не знаю, кто враг, кто друг. Я не знаю, кому доверять, кому нет. Но тебе я верю. Твоей ненависти ко мне я верю. Я её физически чувствую, она над тобой, как облако, плывёт. Ты её не скрываешь, ты меня не боишься, только с тобой рядом я могу не прикрывать тылы, потому что захочешь ударить — ударишь в лицо, — омега становится вплотную, обжигает дыханьем. — Захочешь сделать больно — сделаешь, — Мин проводит пальцами по натянувшей чужую грудь серой рубашке, спускается вниз. Намджун молчит и не двигается, следит за его губами, из которых неслыханные альфой доселе слова вылетают, запоминает. — Сегодня мне шестнадцать, я получил уйму подарков, но главный рассчитываю получить сейчас, — шепчет омега, становится на цыпочки, легонько губами по чужим губам водит. — Будь моим первым, Ким Намджун. Намджун взял той ночью то, что предлагали, ни на секунду не задумываясь, вжал его в зеркало позади и впился в губы. Они трахались до самого рассвета прямо в особняке, через стену от спальни родителей. Намджун был не нежен, Юнги на нежность и не рассчитывал. Альфа будто на нём всю эту скапливаемую годами злость вымещал, а омега всё равно тянулся, ласкался, просил ещё, потому что грелся, потому что об одиночестве забывал, родную душу встретил. С каждым новым поцелуем, каждой ночью, проведённой в объятиях этого омеги, Намджун отталкивал свою ненависть вдаль. Она сама рассеивалась, затиралась под пальцами омеги, исчезала под его губами. Оказалось, что всё, что Намджун принимал за реального Юнги — была маска, притворство. Настоящий Юнги ранимый, одинокий и глубоко несчастный. Намджун считает, что таким Юнги бывает только рядом с ним, со всеми остальными он играет свою роль. Намджун сам не понял, как и когда, но его ненависть к Юнги переросла в любовь. Странную, запретную, болезненную, но любовь. В обществе всё было, как и обычно, Юнги бросался ядовитыми словечками, Намджун мастерски их отбивал, но стоило им остаться наедине, то оба снимали не только одежду, но и свои маски. Квартира альфы в центре была убежищем для двоих, там Юнги чувствовал себя любимым, а Намджун счастливым, пока тот был в его объятиях. Юнги повторял, их связывает только секс, всё грезил о принце, который приедет и заберёт его, не стеснялся говорить Намджуну прямо в лицо, что это просто интрижка, временные отношения. Намджун опять терпел. На каждое слово отвечал ухмылкой, язвил, если мог, унижал, жестоко в постели мстил. Поддакивал, показывал, насколько ему похуй, демонстративно гулял налево-направо, а, оставшись один, топил свои больные чувства в бокале коньяка. Юнги, может, и не подозревал, но каждым своим словом альфу на лоскутки резал, любил повторять, что им вместе не быть, что он свяжет свою жизнь только с человеком своего же уровня, и Намджуну воздушных замков строить не надо. Намджун и не строил, он всегда реалистом был. Намджун всю жизнь мечтал стать главой клана, обрести полную власть, вывести на первые полосы свою фамилию, покормить своих демонов, годами питающихся его отчаянием. Ничего не изменилось. Все планы так и подлежали реализации, но только с одной поправкой. Юнги считает Намджуна недостойным, Намджун покажет ему, что достойнее его нет никого. Он уничтожит все кланы, он обретёт полную власть, будет купаться в богатстве и славе, и тогда омега к нему придёт. Юнги можно купить, а Намджун готов заплатить любую цену. Он пойдёт до конца. Он не смог помешать браку с Чонгуком, не имел тогда ни силы, ни власти, но сможет помешать связи с Джином, сделает всё возможное и невозможное, но этот омега принадлежит только ему. Юнги сам пока этого до конца не понимает, бредит своей любовью к Дракону, но Намджун знает, что любовь Юнги зелёного цвета. А денег у Намджуна всё равно будет больше. Даже если ради этого придётся убить всех. Альфа вздрагивает на смс от Чимина, читает, что омега уже дома и ждёт, а сам улыбается. Намджун обратил внимание на Чимина тогда только из-за Юнги, только чтобы как-то задеть чувства Мина, который по сценарию должен был бы взбеситься, что альфа обхаживает того, кого он гнобит. Но этот план провалился, а Намджун потом к Чимину привязался. Там, на мосту, в их третью встречу сидел не Чимин, там сидел Намджун. Альфа узнал в этом маленьком, вечно борющемся то с обществом, то с собой омеге себя. Такой же потерянный, как и альфа пятнадцать лет назад, такой же никому не нужный, как и альфа сейчас. Намджун Чимина приютил, дал почувствовать почву под ногами, опору, даст и всё остальное, кроме одного. Чёрное сердце Намджуна принадлежит только Юнги. Чимин всегда будет рядом и под присмотром, Намджун его не оставит, перевоспитает, выдрессирует. Кто, как не он, знает, насколько бывают верными одержимые своей любовью люди. Чимин умрёт за него, альфа в этом не сомневается. Терять такого омегу было бы глупо, Намджун глупостей не совершает. Ставки сделаны. Намджун отвоюет Юнги обратно, наденет на него настоящую корону, только в этот раз с бриллиантами, и назовёт своим королём. Но сперва надо уничтожить Дракона и Змею.***
Джихо решают хоронить в Корее. Похороны, как это и присуще всем кланам, проходят вычурно и помпезно. Из уважения к Желтому Дракону, на похороны прилетают все представители крупных кланов, только клан Змеи отсутствует, но никто по этому поводу вопросов не задаёт. Тиен держится стойко, опирается о руку сына и молча провожает супруга в последний путь. После того, как все обычаи соблюдены и гроб покрывает толстый слой земли, все расходятся, оставив на могиле только омегу и его сына. — Я, может, в делах клана напрямую и не участвую, но я не идиот, чтобы не сложить дважды два, — тихо говорит Тиен, пока Чонгук сжимает в руке его ладонь. — Твой отец делал много ошибок, он так и не смог победить свою одержимость властью, а теперь стал кормом для червей. Я ведь предупреждал, я просил его не делать ничего лишнего, не вставлять палки тебе в колёса, но он всегда считал себя умнее всех и сгорел. Все, кто замышляет против тебя заговоры, кто планирует тебя подставить, должны лежать в этой земле. Я вырос в клане, верен нашим принципам. Поэтому не грызи себя, отпусти. Я не считаю Хосока сыном, но ты считаешь его своим братом, и для меня это главное. — Меня сейчас волнует только Хосок, — спокойно отвечает ему Чонгук. — Я не убивал отца, он сам убил себя. Убил в тот вечер, когда поехал на встречу с Джином. Носи траур, скорби, сколько хочешь, но потом возвращайся ко мне. Потому что, как и всегда, у меня, кроме тебя и Хосока, никого больше нет. Альфа обнимает папу, и пару минут под серым небом, затянутым тяжелыми свинцовыми тучами, они стоят в полной тишине.***
Юнги узнаёт о смерти Джихо по новостям. Он полдня мается, ходит на нервах по дому и не знает, как ему поступить. Отец Чонгука погиб, как сказали в новостях, из-за неосторожного обращения с огнестрельным оружием. Юнги надо бы выразить соболезнования бывшему мужу, но смелости написать пару слов не хватает. А ещё с утра Юнги чувствует слабость, даже в университет не пошёл, потому что такое ощущение, что в любой момент он может упасть в обморок. Он каждые полчаса бегает в туалет, лежит на диване, продолжает сжимать в руке мобильник и смотреть на уже как два часа набранное, но так и не отосланное на «неизвестный номер» смс. Омега сам над своей трусостью смеётся, а потом выдыхает и всё-таки жмёт кнопку «отправить». «Соболезную твоей утрате». В ответ ничего. Юнги опять идёт в туалет, выпивает стакан воды на кухне и уже готов биться головой об стену за свою тупость, что отослал смс. У него внутри буря эмоций, он сам весь один сплошной обнажённый нерв, одно упоминание имени Дракона натягивает его в струнку, грозится порвать. Он два часа смс обдумывал, он поступил правильно, он оказал устную поддержку, а альфа даже «спасибо» написать не соизволил. А Юнги так его новых смс не хватает. Он горько улыбается, опускается на стул тяжелым грузом и, положив телефон на стол, продолжает его гипнотизировать.***
Чонгук сидит за рулём своего ламборгини и буравит взглядом экран мобильного с тремя словами. Он знает, что это элементарные правила приличия, что Юнги должен был, но всё равно приятно. Он вчитывается в каждую букву, будто чем дольше он будет на них смотреть, тем больше шансов, что они сотрутся, и взамен появятся другие, такие долгожданные три слова. Он всё-таки не удерживается, набирает в ответ «Спасибо» и сразу удаляет, потому что думать о Юнги отдельно от Джина никак не получается.***
Джин приходит после обеда и находит омегу обессиленного и бледного на диване. На все вопросы о его здоровье Юнги отмахивается, что привык, что двойняшек носить вовсе не легко, но Джин всё равно настаивает на визите к врачу. Юнги отказывается и, попросив разрешение удалиться, идёт к себе. Утром Мину немного полегче, поэтому он едет на занятия, а после, ослушавшись Джина, сидит с Чимином в университетском кафетерии. Животик пока совсем маленький, но обтягивающие футболки Юнги уже не носит, путается в оверсайзах и на замечание Чимина, что он в ней утонет, только улыбается. Именно Пак и рассказывает омеге о покушении на Хосока, о том, что его состояние тяжёлое, что отца Чонгука по слухам убил сам альфа. У Юнги волосы дыбом встают от вываленной на него информации, он второпях допивает свой сок и, наспех распрощавшись с омегой, идёт к машине. Три. Джина Мин находит в его офисе и, прикрикнув на его секретаря, без спросу врывается прямиком в кабинет. — Почему ты не сказал мне? Альфа моего брата серьёзно пострадал, а я ничего не знаю. Что ты за человек такой? — требует объяснений уже с порога Мин, и Джин, тяжело вздохнув, поднимается на ноги. — Я не хотел, чтобы ты в таком положении переживал, — пытается оправдаться Ким, но Юнги переходит на крики, требует немедленно увидеть Тэ и грозится разнести кабинет. Джин пытается объяснить, что так как он из клана «змей», его даже на этаж, где лежит Хосок, не пропустят, предлагает позвонить. Но Юнги клянётся тараном взять больницу и требует машину, при этом лихорадочно тыкая на книгу контактов в телефоне. — Чон Чонгук, — кричит в трубку омега, заставив вздрогнуть как и Джина, не ожидающего прямого звонка Юнги бывшему мужу, так и Чонгука, не ожидающего ни звонка от омеги, ни такого крика прямо в ухо. — Мне надо увидеть моего брата, и если ты, скотина, не уберёшь своих людей и не пропустишь меня к нему, клянусь… — Приезжай. — Вот так вот просто? — растерянно переспрашивает Юнги. — Только придумай себе хорошее оправдание, почему твой любовник чуть не убил альфу твоего брата, — говорит Чон и сбрасывает звонок. Юнги медленно опускает руку с трубкой вниз и смотрит на Джина. — Да, это был я, — альфа сразу всё по выражению лица омеги понимает. — Это война кланов, малыш, тут по-другому не выживают, — пожимает он плечами. — Пошёл ты нахуй со своей войной кланов, — шипит на него Мин и быстрыми шагами идёт в коридор. Джин распоряжается, чтобы Юнги сопроводили в больницу, а сам устало опускается в своё кресло. Секретарь докладывает, что с ним хочет поговорить телохранитель омеги, и Джин приказывает его впустить. Мужчина докладывает о всех последних передвижениях омеги, а также о том, что сегодня, когда Юнги отлучался от столика в туалет, куда его тоже сопровождает охранник, последний, вернувшись раньше, заметил, как Чимин что-то подсыпал в сок Мина. Джин внимательно слушает собеседника, а потом просит подать свою машину.***
Четвёртый этаж больницы, где лежит Хосок, полон людей клана Чон. Юнги до того, как пропустить в палату, в которой всё ещё ждёт своего альфу Тэхён, проверяют ровно пять раз и, только получив по телефону подтверждение от Чонгука, впускают внутрь. — Тэхён, — захлопнув за собой дверь, омега подбегает к удивлённому брату и что есть силы прижимает его к себе. Тэхён в ответ не обнимает, и Юнги, это заметив, отстраняется. — Тэтэ, — треснуто говорит Мин. — Я только узнал, я бы раньше приехал… — Почему ты с ним? — бесцветно спрашивает младший. — Почему ты живёшь с тем, кто чуть не убил Хосока? — Слишком долго рассказывать, — Юнги опускается на подлокотник кресла, потому что комната резко идёт ходуном. — У меня много времени, слишком много, — тихо говорит Тэхён. — Я хочу знать причину, чтобы простить тебя. Иначе не прощу и не пойму. — Я расскажу, обязательно, — Юнги тянет вниз ворот футболки, из комнаты будто резко выкачали весь воздух. — Там всё сложно. — Там всё просто! Человек, которого ты называешь своим альфой, приказал убить Хосока. Его искалечили, чуть не убили! — срывается на крик омега. — Ты хоть представляешь, через что я прошёл? Я убил двоих! Двоих! Я превратился в убийцу! И всё из-за твоего альфы! Что там рассказывать? — трясёт брата за плечи Тэхён. — Тэхён, — стены перед глазами Юнги плывут. — Неужели нельзя было остаться с Намджуном? — надрывно спрашивает младший. — Теперь я понимаю, почему Чонгук запрещал нам видеться! Правильно делал! Нам и не надо, пока ты с этим уродом, нам не надо видеться! — Мне плохо… — еле шевеля губами, произносит Юнги и скользит на пол. Тэхён выбегает в коридор, кричит, зовёт на помощь, и в комнату влетает медицинский персонал. Юнги перекладывают на каталку, приставляют кислородную маску, а Тэхён прислоняется к стенке и одними губами просит у брата прощения за то, что сорвался, что перекинул на него своё горе.***
Чёрный ламборгини паркуется перед больницей одновременно с серым бентли. Чонгук опускает дверцу автомобиля, кивает своим людям, предупреждая не подходить, и распечатывает новую пачку сигарет. Джин выходит из автомобиля, поправляет полы своего пиджака и подходит к альфе. — Дальше ты не пройдёшь, — делает первую затяжку Чонгук, а потом, вскинув кулак, резко бьёт альфу по лицу. — Это вместо «привет», за Хосока кровью ответишь. — Я и не собирался дальше. Я подожду его здесь, — Джин трёт челюсть, не позволяет охране вмешиваться. Чонгук оглядывается на шестиэтажное здание, в котором лежит его брат и находится тот, кого видеть сейчас никаких сил не хватит, и снова затягивается. Зная, что Юнги здесь, он всё равно приехал, даже оправдание себе уже не придумать, так как он навещал Хосока утром. К Юнги тянет неимоверно, и только уже почти дойдя до места, где их отделяют только стены и лестницы, альфа понимает, что не стоит, что сил с каждым разом всё меньше, он не справляется. — Как я понимаю, ты тоже останешься здесь со мной, — хмыкает Джин. Чонгук на это не отвечает, сбрасывает окурок на тротуар, тянется за второй и прислоняется к капоту ламбо. — Босс, — к Джину подбегает приехавший с Юнги, но оставшийся на первом этаже телохранитель. Чонгук косится на выбежавшего из больницы мужчину и вслушивается. — Омеге поплохело, его положили в палату, — Джин мрачнеет, а Чонгук не сразу понимает, о чём говорит альфа. — Думаю, ты должен меня пропустить, или мы займём позиции и устроим перестрелку, — поворачивается к Чонгуку Джин. Чонгук теперь всё понимает, он отталкивается от капота и подходит вплотную. — Что с ним? — альфа скрывается за маской безразличия, а у самого в голове рой мыслей, что же с Юнги случилось. «Наверное, брата увидел, распереживался», — думает Чонгук, с трудом рвущегося к омеге зверя в себе удерживает, затихнуть приказывает. — Откуда я знаю, если я торчу тут, — взрывается Джин и начинает шарить по карманам, достаёт пистолет, кладёт на капот чонгуковской машины, за ним свой нож, продолжает искать оружие. — Это всё, что есть на мне. Мои люди останутся здесь, пропусти меня, — в нетерпении требует Джин. — Если тебе плевать на него, не значит, что и мне плевать, — лихорадочно поглядывает на выход альфа. — Ты что… — Чонгук соединяет брови на переносице и хмуро смотрит на альфу. — Ты серьёзно так сильно в него влюблён? — Чон Чонгук! — шипит на него Джин, а потом, подняв руки наверх, отворачивается и идёт ко входу. — Что делать будем? — спрашивает охрана Чонгука и косится на растерянных людей Джина. Альфа молча достаёт третью сигарету, прислоняется обратно к капоту автомобиля и прикуривает. — Ни-че-го, — по слогам говорит Чонгук и выдыхает ядовитый дым. — Моя любовь без дна, а доброта — как ширь морская, — цитирует Шекспира альфа и, усмехаясь, продолжает курить.