***
Спустя неделю после начала работы в коридоре Центра я встречаю Эмили. Я узнаю её издалека — да и не узнать её симпатичную рыжую шевелюру, которая и во времена приюта выделялась из серой массы, сложновато. Мы не особо дружили — иногда садились рядом на часу самостоятельных работ, иногда выполняли задания в паре. В принципе, в приюте у меня друзей не было — да и не подходила тамошняя атмосфера для того, чтобы заводить друзей. Там самой выжить бы. Эмили стоит в коридоре Центра, комкая подол платья. Я подхожу к девушке сзади и осторожно кладу руку ей на плечо. Эмили дергается, оборачиваясь. В её глазах испуг мешается с удивлением. — Клем? — щурится она, — Клем Риордан? — Эмили Кеплер, — улыбаюсь я, заглядывая подруге в лицо. Ожидаемой радости почему-то не наблюдаю — взгляд Эмили быстро и резко в сторону отводит, комкая подол платья нерешительно как-то, — сколько лет, сколько… — Всего пять лет, — резко обрывает меня Эмили, и я вскидываю брови удивленно. Эмили губы в неловкой улыбке тут же сжимает, и делает шаг вперед. Цепляет мою ладонь пальцами — они прохладные и немного дрожат, — прости. Я рада тебя видеть и не хотела быть грубой, просто… Эмили всплескивает руками неопределенно, и что-то, что она раньше держала в руках, вдруг выпадает и со стуком ударяется о плитку на полу. Эмили тихо и испуганно вздыхает, наклоняясь, и я автоматически наклоняюсь вместе с ней. А затем мне кажется, что мое сердце разом как-то удар пропускает. Потому что у Эмили алый билет.***
Заблудившись во время первой же экскурсии по Центру, я узнаю кое-что очень важное. А именно, что в одном из дальних кабинетов Центра хранятся одинаковые пластиковые ящички с тяжелыми крышками на блестящих петлях. Внутри них ровными рядами сложены алые тонкие прямоугольники — сотни, может, тысячи ровных карточек с номерами. Воздух в кабинете пахнет пластиком, хлоркой и краской. Здесь пусто. Я протягиваю руку к алым карточкам — они выглядят слишком новыми и блестящими, чтобы не потрогать. Номер высечен внизу прямоугольника прямо в материале — я провожу пальцами по цифрам и чувствую неровности. В верхнем углу небольшое белое пространство — под подушечками пальцев я ощущаю обычную бумагу. Думается мне, что так обычно делают, чтобы вписать имя, фамилию и идентификационный номер позже. Я переворачиваю карточку. На обороте — короткая фраза, напечатанная черными толстыми буквами. Я щурюсь в полутьме кабинета. «Получателю этой повестки следует немедленно и беспрекословно явиться в Центр Исследований Крови для полного анализа генетического кода организма. По прибытии в Центр…» — Что ты тут делаешь? — слышу я резкий окрик из-за спины. Рывком оборачиваюсь, захлопываю крышку ящичка, и он закрывается с резким щелчком, который выдает меня с потрохами. Женщина в бордовом вскидывает брови. Двери за ней со стуком закрываются. Я сглатываю — кажется, так шумно, что она это слышит. — Я… — кусаю нервно губу, — заблудилась. Искала туалет. Взгляд женщины смягчается совсем немного — и я пытаюсь закрепить результат, улыбаясь испуганно и настороженно уголками губ. Судя по всему, выходит — взгляд женщины перемещается с моего лица на грубую и темную, не по размеру сшитую одежду, на пыльные тяжелые ботинки и руки, лихорадочно комкающие край рубашки. — Пойдем, — её голос звучит практически дружелюбно — не то что несколько секунд назад, — твоя группа уже заждалась. Если так понравилось, приходи еще. — Обязательно, — я киваю и улыбаюсь облегченно, проскальзывая мимо женщины, — обязательно приду. Уголок небольшого красного прямоугольника колет ладонь, но я все равно сжимаю его что есть силы, молясь о том, чтобы женщина в бордовом ничего не заметила. В любом случае, это получилось случайно.***
Дверь уборной глухо хлопает за нами, закрываясь. Я разворачиваюсь рывком. Эмили растерянно смотрит на меня, комкая карточку, которую уже и прятать-то смысла нет, в руках. Я смотрю на неё почти с ужасом — будто бы на ядовитую змею или на паука. Но это хуже. В сто раз хуже, потому что противоядия нет. — Эмили… — начинаю было я, но замолкаю, глядя прямо в лицо девушки. Её губа дрожит едва заметно, глаза мечутся по стерильно чистым стенам уборной, ища, за что бы зацепиться. Она смотрит в итоге на свой алый билет, и мне так хочется вырвать его из её рук, что даже страшно. — Когда ты… получила его? — переведя дыхание, произношу я, — Нужно что-то сделать. Это какая-то ошибка, точно, такое… Уголок губ Эмили дергается. — Позавчера, неважно. Клем, даже не начинай, это просто анализ, и… — девушка улыбается слабо. — Ты прекрасно знаешь, что… — тихо произношу я. Ожидаемое «это не так» застревает в горле. Эмили запинается, и её взгляд — что ножом по сердцу. Улыбается слабо. — Знаю, конечно. Я просто не хотела нагнетать. — Эмили… — я делаю шаг вперед, рука дергается в сторону девушки, но Эмили отступает назад, поворачивается, хватается за ручки двери. — Все в порядке, — произносит она тихо, не оборачиваясь даже. Сквозь завесу рыжих волос я вижу, что губу она закусила напряженно. Белые пальцы сжимаются на ручке двери. Я качаю головой, ступая вперед еще на шаг. Внутри все переворачивается будто бы от липкого, противного, ползущего вниз вдоль позвоночника страха. — Эми, это же алый билет, — тихо шепчу я, — расскажи, ради всего святого, как это произошло? — Клем, — неожиданно, до удивления решительно прерывает меня Эмили, — Клем, прости, ты не поймешь, да и мне уже пора. Слушай, ты не… ты не знаешь, о чем говоришь. Ты хорошая девушка, правда, и мне бы очень хотелось, чтобы ты поняла, но ты не… просто не сможешь. — Эмили, — хмурюсь я. Это выглядит странно, то, как она себя ведет — выбивает из колеи. В её голосе страх пополам с чем-то, что я слышать отчаянно не желаю — странным смирением ужасающим почти спокойствием, — просто скажи, что произошло, и я тебе помогу. Эмили смеется — горько, обреченно как-то, но почему-то в её голосе мне слышится жалость. — Возможно, когда-нибудь, — Эмили улыбается практически сочувственно, — ты еще окажешься на моем месте. И поймешь, что оно того стоит. А теперь я и правда опаздываю, прости. Девушка улыбается мне еще раз как-то потерянно и исчезает за дверью, которая едва слышно скрипит, закрываясь снова. Я выдыхаю. Идти за ней сейчас смысла нет. Упираюсь лбом в прохладное стекло зеркала напротив. Закрываю глаза на десять секунд, и мысленно считаю про себя — но думать здраво все равно не выходит. Бледные пальцы Эмили, сжимающие до боли знакомый красный прямоугольник, горят перед глазами адским пламенем. Это может значить только одно — Эмили подозревают в наличии активного Гена-С. Это значит, что где-то там, в городе, скорее всего, находится еще один человек с геном в активном состоянии — тот, на кого Эмили отреагировала… таким образом. Связь работает в обе стороны. А еще это значит, что Эмили начнет стареть. Её кожа начнет покрываться пигментными пятнами и обвисать понемногу, волосы поседеют, глаза подернутся полупрозрачной дымкой. Её пальцы станут узловатыми и сухими, движения — медленными и грузными, тяжелыми со временем. А через каких-то шестьдесят-шестьдесят пять лет Эмили умрет — умрет просто из-за того, что её клетки, её ткани, её кожа и её кости станут непригодными для жизни. То есть, без особой причины. Я вдыхаю и выдыхаю, пытаясь не представлять, как хорошенькие, тяжелые рыжие локоны Эмили постепенно седеют, а кожа теряет эластичность. Однако даже вместо этого перед внутренним взглядом все равно возникает совершенно другой образ — спокойная улыбка девушки, когда она выскользнула за дверь. «Возможно, когда-нибудь ты еще окажешься на моем месте. И поймешь, что оно того стоит». Резким движением откручиваю кран. Ледяная вода бьет в край умывальника, обрызгивает уголок форменного платья и задевает немного рукав. Я даже не морщусь — просто набираю в пригоршни воды и с тихим фырканьем выплескиваю её в лицо. Взгляд у моего отражения какой-то затравленный, испуганный, дикий, я изо всех сил пытаюсь нацепить на лицо профессиональное выражение лица — вежливое, сочувственное, заинтересованное — но у меня не получается, и губы ломаются в гримасе. Да что ж такое, в самом-то деле?.. Мы ведь даже не подруги — так, просто учились вместе, к тому же, давно. Мы ведь даже не общались все это время. Мне ведь должно быть абсолютно все равно, разве нет?.. Где-то в здании бьют часы. Я вздрагиваю и принимаюсь считать удары. Четыре — мой новый пациент уже ждет меня где-то там. И я больше всего хочу остаться в пустой и прохладной уборной, и стоять, прижавшись лбом к холодному кафелю, пока отвратительная и непонятная, абсолютно немотивированная горечь внутри не уступит место чему-то еще, более ожидаемому. Но горечь не уходит, и так нельзя, поэтому я выхожу, придав лицу максимально нейтральное выражение. Каждый шаг отбивает в голове одни и те же слова. Эмили нашла соулмэйта. Эмили этому рада. Эмили нашла соулмэйта. Эмили этому рада. Эмили нашла соулмэйта. Эмили этому рада. Коридоры кажутся бесконечными. Знакомая и такая зловещая сейчас почему-то планшетка с базовой информацией о пациенте лежит на невысокой тумбе у двери. Наверное, мистер Смит наконец-то начал мне доверять, и больше не горит желанием проконтролировать лично каждый опрос. Я подхватываю бумаги, пробегаюсь по имени пациента глазами. Вильгельм Декарт, сто пятьдесят восемь лет. Не рекордсмен среди наших пациентов, но цифра внушительная. Толкаю дверь. — Мистер Декарт, прошу прощения за опоздание, — стремительно вхожу в кабинет, отметив фигуру, стоящую у окна. Бросаю планшетку на стол, пытаюсь унять дрожь в руках, нервно отбрасываю волосы за спину. Эмили все никак не уходит из головы, — меня зовут Клементина Риордан, и я буду оказывать вам психологическую помощь от имени Центра Исследований Крови. Фигура не движется — мужчина все еще смотрит в окно, лишь кивает отрывисто. Пожимаю плечами — такое поведение вполне понятно и даже привычно на встречах со старшими пациентами. — Итак, начнем с простого. О чем вы думаете прямо сейчас? Вас что-то беспокоит? — я скольжу взглядом по анкете с вопросами, хотя давно их заучила. — Вам жутко не идет форма Центра, знаете? — вдруг сообщает мужчина практически нараспев. Я удивленно вскидываю взгляд на фигуру. А вот это не типично. Что-то в его мягком голосе кажется мне странно знакомым, но я никак не могу поймать мысль за хвост. Слегка хмурюсь, прикрывая планшетку. Мужчина наконец-то отрывается от созерцания погоды за окном и поворачивается ко мне. Взгляд серых глаз впивается в мое лицо с каким-то странным ироничным интересом. — Вы… — я удивленно выдыхаю, — парень, который смотрел фотографии в холле неделю назад. Точно, он — усталый взгляд, глаза серые и прохладные какие-то, растрепанные светлые волосы и ухмылка на тонких губах. Даже рубашка вроде как та же. — Вряд ли слово «парень» применимо, раз уж вы знаете о моем возрасте, — мужчина подходит к столу и садится напротив меня. Я только пожимаю плечами — пререкаться и соревноваться с ним в остроумии у меня настроения нет. Что ж, загадочный незнакомец оказался всего лишь пациентом — таким же, как и десятки других. Помнится, он говорил, что в Центр никто не приходит по своей воле. Перед глазами возникает бледное лицо Эмили, и от воспоминания меня почти передергивает. — Вы в порядке? — Декарт склоняет голову набок, буравя меня взглядом, — Выглядите обеспокоенно. — А еще мне не идет форма Центра, — я сухо улыбаюсь, — да, это мы уже выяснили. Давайте перейдем от моей внешности к предмету нашей встречи. В последнее время вы… — Эта рыжая девушка в холле, — перебивает меня Декарт, и у меня кровь в жилах стынет буквально, — вы говорили с ней, а затем буквально утащили куда-то. Дело в ней, так ведь? Я удивленно смотрю на мужчину. Что он?.. Резкие и нейтральные ответы, колкие фразы и вежливые клише мешаются в голове в нелепую и глупую кучу-малу. Попытка сделать вид, что его слова меня не задели, проваливается с треском, даже не начавшись. Я отвожу пораженный взгляд в сторону и гипнотизирую им стену. — Не понимаю, о чем вы, — открываю планшетку дрожащими пальцами, — давайте вернемся к вам. Итак… — Это не коллега, — продолжает Декарт, прищурившись, — она была без формы. Да и из-за коллег так не переживают. Подруга? — Мистер Декарт, — под столом рука как-то сама сжимается в кулак в бессильном раздражении, — как я уже упоминала, я задаю вопросы, а не отвечаю на них. Мы здесь не за этим. — Ну, я здесь за еженедельной отметкой, которая позволит мне избежать преследования со стороны закона, — Декарт изгибает бровь, глядя на меня с легкой ухмылкой, — а вы — потому что ваш начальник решил устроить вам боевое крещение и подсунуть одного из самых сложных пациентов. — И мне нужна анкета с ответами, мистер Декарт, прежде всего для вашей еженедельной отметки, — я демонстративно машу планшеткой и снова кладу её на стол, — это не займет много времени. Губы Декарта трогает едва заметная ухмылка. Эта ухмылка мне не нравится — она совсем не выглядит доброй или по крайней мере дружелюбной. Это — ухмылка шахматиста перед матом, ухмылка лисы, которая уже выбрала себе на ужин кролика пожирнее. — А что, если я скажу вам, что я не собираюсь просто так отвечать на ваши вопросы? — ухмылка Декарта становится все шире и шире, — Предположим, я хочу работать с более квалифицированным и опытным специалистом, а не со вчерашней выпускницей. Предположим, что я приду к вашему начальнику… мистеру Смиту, кажется? Я чувствую, как к щекам приливает краска, а пальцы почти корежит от бессильной злобы. Декарт продолжает, как ни в чем не бывало: -…и скажу ему, что вы не только опоздали на сеанс, но еще и сделали это из-за того, что говорили в рабочее время с неизвестной девушкой, которая, судя по всему, даже не является вашей пациенткой. И я более чем уверен, что мистеру Смиту, который вас и так явно недолюбливает, раз прислал вас ко мне, будет очень интересно узнать, что именно эта девушка… — Достаточно, — по крайней мере, голос звенит не от страха, который нет-нет, да все же внутри царапается невольно, а от раздражения, — я вас поняла. Обязательно впишу в примечания к вашей анкете любовь к шантажу. Декарт фыркает только, глядя на меня снисходительно почти. — Это не шантаж, мисс Риордан, я предлагаю вам сделку. Я хочу ответ на свой собственный вопрос за каждый мой ответ на ваш, — Декарт краем губ улыбается, следя за моей реакцией, — вам это ничего не стоит. С моих губ только и срывается, что дурацкий, слишком громкий смешок. Я недоуменно вскидываю брови, глядя на Декарта почти восхищенно. Наглость — второе счастье, так ведь говорят? Значит, этот человек жутко счастливый. — Зачем вам это? — я почти смеюсь, настолько все это нелепым кажется, — Это же смешно. Мы с вами не знакомы даже, что в принципе я могу… — Мисс Риордан, мне сто пятьдесят восемь лет, — Декарт улыбается, но его глаза на этот раз по-прежнему холодны, — единственная и главная причина, по которой я вообще хотя бы что-то делаю — банальная скука. Я несколько секунд смотрю прямо на мужчину. Он отвечает мне спокойным, открытым взглядом, чуть склонив голову набок. Мне кажется, что он даже моргать перестает ненадолго. — Банальная скука, — повторяю я тихо. Декарт только глаза прикрывает в знак согласия, тут же снова их распахивая, — что ж, так и запишем. Крайне полезная информация, мистер Декарт. Губы Декарта трогает легкая ухмылка. — Просто Вильгельм, если вас не затруднит.