Давай сделаем это вместе

Киллиан провёл ночь без сна. Он лежал на диване в гостиной и смотрел на луну, чей тоненький серп заглядывал прямо к нему в окно. Можно сказать, Киллиан и луна смотрели друг на друга, изучали. «Ты так жалок», усмехнулась луна. «Ты думаешь? Не стоило звать её гулять. Я для неё пустое место». «Но она ведь поцеловала тебя», резонно заметила луна. «Исключительно из радости, что я не загнулся», Киллиан прикрыл глаза, прекращая диалог, но свет луны все равно проскользнул ему под веки. «Думаешь, ей нет до тебя дела?», задала она очередной вопрос. «Я для неё лишь коллега, от которого зависит её карьера, только и всего», — Киллиан снова взглянул на луну, которая на этот раз молчала. «Знаешь, что я прав». «Просто с дураками не разговариваю», фыркнула луна и ушла за облако. Киллиан сел. Он чувствовал, что не сможет заснуть, поэтому достал из кармана свои мятые тексты и принялся их править. Он постарался отрешиться от всего, окружить себя позитивом и закончить номер так, чтобы у публики ещё долго рвало крышу от восторга. Слова не шли, каждый новый вариант казался печальнее предыдущего, а луна, глядя на его потуги, только посмеивалась. «Пиши, пиши, посмотрим, что у тебя получится». — Получится, — огрызнулся Киллиан вслух, и вдруг задумался — нет ли у него снова температуры? Говорить с самим собой — это одно, но вот на полном серьёзе спорить с луной — попахивало шизофренией. Или бредом от высокой температуры. Но жара не было, Киллиан и проверять не стал. А была тоска потому, что неожиданно для себя он лишился возможности не думать об Эмме Свон. О той, с кем плечо к плечу работал два года, и которая прежде вызывала сплошное раздражение. Что изменилось теперь? Они ведь продолжают работать на прежней работе, разве что, находясь теперь по одну сторону баррикад. Стала ли Эмма с тех пор менее раздражающей? Определенно, нет. Успех, который она имеет у публики все ещё выше его собственного. И хоть они теперь работают дуэтом, зрители все равно больше любят Эмму. Конечно же, это злит. Не может не злить. Но почему же теперь он испытывает радость и гордость за её успех? Потому, что знает, какой кофе она пьёт? Или что предпочитает жареный сыр прочим лакомствам? Неужели эти маленькие открытия так изменили компас его восприятия? Неужели её смех или то, как она морщит нос перед тем, как чихнуть, могли перевернуть всё в нём с ног на голову? Почему её ребёнок, от мыслей о котором его прежде охватывала паника и неприязнь, теперь все время проникает в его мысли, заставляя считаться с собой, и более того, делать это с удовольствием… Киллиан мотнул головой, пытаясь прогнать навязчивые мысли, и неожиданно для себя осознал, что наступило утро. Его собеседница-луна скрылась за серыми облаками, а солнце, с которым у Киллиана ещё не установилось ровным счётом никаких отношений, уже протянуло свои щупальца через все небо. Это означало, что очень скоро он увидит их — Эмму и её сына, и Киллиан не знал, рад он или взволнован. А если взволнован, то почему? Оставалось дождаться их и получить ответ. *** Все утро Эмма находилась в хорошем расположении духа. Она думала о том, что всего через недельку увидит залив, стоя на начищенной до блеска палубе. Ощутит тепло ласкового солнца на лице. Она представляла себе, какой восторг испытает Генри, как он ещё неделю после этого будет рисовать море, и как будут гореть его глаза, когда он будет с кем-то делиться своими воспоминаниями. О Киллиане Эмма предпочитала не думать, потому что паника, которая возникала при мысли о нём, портила весь настрой. Легче было его ненавидеть. Сыпать колкостями, подшучивать. Но с некоторых пор ненавидеть его Эмма не могла. Как можно ненавидеть того, кто умеет тебя рассмешить? С кем приятно просто поесть бургер в машине, и чья болезнь воспринимается, как своя собственная… Как можно ненавидеть того человека, с кем поделилась всеми своими горестными воспоминаниями, взамен услышав подобные признания… И можно ли ненавидеть того, по ком так скучаешь, когда он не рядом, но так боишься встречи с ним… Встречи, которая напомнит, что его положено ненавидеть… Эмма напомнила сыну, чтобы тот пристегнулся и пустила машину по дороге. Генри играл с уменьшенной копией их же машины, которую Киллиан разрешил ему взять на один день. Эмма изначально была против этого. Она понимала, что Генри слабо различает понятия «одолжить» и «подарить», и теперь надеялась, что сыну хватит совести машинку вернуть. — А это правда, что Киллиана у вас на работе называют «Крюк»? — спросил Генри, пуская машинку по невидимой дороге. — Да, — Эмма неожиданно тепло улыбнулась мысли о Киллиане, но тут же опомнилась и стерла глупую улыбку с лица. — Он настоящий капитан Крюк, можешь мне поверить. Он даже яхтой управлять умеет и, кстати, звал нас покататься. Генри забыл обо всех своих играх и восторженно взглянул на мать. — Покататься? На яхте? На самой настоящей яхте?! — Думаю, на игрушечной мы не уместимся, — Эмма свернула направо, вливая своего «жука» в водоворот разнообразного транспорта. Автобусы, грузовики, такси и обычные легковушки — все куда-то спешили, делая движение просто невозможным. Генри продолжал выражать восхищение предстоящей морской прогулкой, а Эмма, ожидая, когда сможет сдвинуть свое авто хотя бы на три фута, мысленно проговаривала свои тексты. Она так много времени провела над работой, что помнила их уже почти наизусть. И все же между заученными фразами проскальзывал образ капитана Крюка, стоящего на корме своего «Весёлого Роджера». У мультяшного персонажа была внешность Киллиана Джонса. Это раздражало Эмму, потому что к такому назойливому присутствию этого мужчины в своей жизни она готова не была. Их общение с Киллианом было, несомненно, вынужденным, вот только почему же и вне рабочего времени он занимал её мысли, заполняя собой каждый момент её жизни? — Скорее! — Эмма ударила по клаксону, злая и на пробки, и на себя, Генри подозрительно покосился в её сторону. Череда машин сдвинулась на пару футов. Отлично, они проторчат здесь как минимум ещё полчаса. Полчаса с мыслями о Киллиане Джонсе. *** Эмма приехала к нему в весьма раздраженном состоянии, Киллиан не успел даже поздороваться, как она буркнула что-то и утащила Генри в кухню. — Неудачный день, Свон? — Джонс вошёл в кухню и поставил чайник на плиту. — Неудачный месяц, — проворчала Эмма, доставая блокнот. — Давай покончим с этим поскорее. Киллиан сел за стол, глянул на Генри. — Нет новых высыпаний, малец, да? Ты больше не заразный? — Вроде того, — пожал плечами мальчик. — А вы? — Да вроде тоже, — ответил Джонс. — И что это значит, Свон? Эмма оторвала взгляд от блокнота. — Что в эту субботу Голд не будет возмущаться? — предположила она недружелюбным голосом. — Я думаю, это значит, что мы сможем погулять, например, завтра, — Киллиан подмигнул Генри. — Пацан, ты как на это смотришь? Генри, который в тот момент как раз потянулся за бананом, аж подпрыгнул. — На яхте! На яхте! Правда? Джонс засмеялся. — Правда, мелкий, можно и на яхте. Эмма крепче вцепилась в края своего блокнота. Она из последних сил подавляла в себе чувства, названия которым не хотела давать, а эта прогулка, которая маячила теперь ближе, чем она ожидала, обещала и вовсе разрушить всю её броню и недоверие. Но Эмма знала, что этого делать нельзя ни при каких обстоятельствах, ведь она для Киллиана — лишь объект для шуток. И если вдруг он догадается, что стал для неё хоть сколь-нибудь важным, то подымет её на смех перед всем Бостоном, не иначе. Нет, доверять своё сердце Киллиану Джонсу Эмма не собиралась. Злиться на него было безопаснее и для неё, и для её сердца. — Можно, — она снова вернула взгляд к текстам. — Если погода позволит. И не стоит забывать, что с понедельника ты вернёшься в школу, и простужаться тебе никак нельзя. Слова были адресованы сыну, но от блокнота глаз Эмма не подняла. Ей казалось, что Киллиан прожигает ее взглядом, а от того она не чувствовала себя способной даже головой двинуть. — И все же, у твоей мамы плохое настроение. Пойди, посмотри с дедом мультики. Джонс протянул Генри вазочку с конфетами и мальчик, вооружившись целой жменей шоколадок и с бананом подмышкой, убежал в гостиную. — Так что с тобой, Эмма? — спросил Киллиан, когда они остались одни. — Ты не заболеваешь случайно? — Уверена, ты найдёшь моему состоянию какое-нибудь смешное объяснение, — Эмма перелистнула страницу в блокноте и зачеркнула слово, да так яростно, что пробила бумагу насквозь. — А как же, Свон, — Киллиан выхватил её блокнот и с силой захлопнул. — Ты видела меня в самом беспомощном виде, и это я должен ожидать от тебя каких-то глупых шуточек на этот счёт. Но отчего вдруг ты озаботилась такой мыслью? Я давал повод? — Конечно, давал! — вспыхнула Эмма. Она вскочила из-за стола и приблизилась к нему. — Ты постоянно прячешь от меня свои тексты, и я не знаю, что ты там пишешь обо мне! Джонс растерянно моргнул. — Дело в дурацких текстах? Вот, возьми, прочти, если хочешь. Он вытащил листки из кармана и протянул ей. Нет, дело было вовсе не в его текстах, они были лишь поводом держать дистанцию. Но Эмма взяла бумаги и пробежала по ним глазами. «Знаете, мужчине всегда важно производить впечатление сильного, крепкого, надёжного парня, и эта наша маска — то, чем мы привлекаем женщин. Как павлины с их яркими перьями или макаки с их красными… Ну, вы поняли. Но как быть мужчине, когда женщина находит его в весьма плачевном и вовсе не мужественном виде? Все, что ему остаётся, это показать свою мужественность каким-то иным путём. Чуть реже терять сознание, чуть бодрее разговаривать. Если нет сил сказать, что женщина — ангел, то хотя бы членораздельно произнести её имя. И не отказываться от заботы. Чем быстрее женщина поможет мужчине встать на ноги, тем быстрее он сможет снова надеть на себя маску мужественности и поразить её. И чем быстрее он поразит ее, тем быстрее она забудет, насколько жалким он был ещё недавно». Эмма подняла от листов непонимающий взгляд. Это не было похоже на комичные тексты. То есть, они позиционировались, как таковые, но за ними определенно было нечто более глубокое. — Видишь, я и не думал насмехаться над тобой, — Киллиан протянул руку и заправил светлый локон за ухо Эммы. Она все ещё смотрела на него, забыв дышать. Проклятое сердце, наконец, озвучило то, в чем она не желала себе признаваться. То, что заставляло её злиться ещё сильнее. Он её враг. Он — вынужденный коллега. И она совершенно точно влюблена в него. Черт! И тут Киллиан сделал то, чего она никогда в жизни не собиралась ему позволять — он её поцеловал. Вернее, он попробовал это сделать, но оглушительная пощёчина обрушилась на его щеку, оставляя на коже яркий след. — Генри, мы уходим! — Эмма стащила со стола свою сумку и выскочила в коридор. Уже через минуту раздался громкий хлопок входной дверью, и Киллиан понял — она ушла. Её рабочий блокнот так и остался лежать под его ладонью. Джонс открыл его, и первым делом взгляд его упал на перечеркнутую строчку. Вчера, при Эмме, он не стал вчитываться в эти слова, но теперь сел и минут десять изучал каждый завиток, воспроизводя слова методом проб и ошибок. — Что там у тебя? — спросил Бреннан, входя в кухню. Он слишком долго ждал, что сын выйдет к нему и все объяснит. — «Он был так безмятежно красив», — зачитал Киллиан то, что наконец у него вышло. — Ты понимаешь, это Эмма написала, и это значит… — Значит, что твой отец в первый же день смог разглядеть — эта женщина нуждается в тебе, как и ты в ней. Джонс-старший выключил кипящий уже десять минут чайник и сел за стол. — Я поцеловал её, — признался Киллиан, встречаясь с отцом взглядом. — Ее ответ все ещё горит на твоей щеке, — хмыкнул тот. — Но что я сделал? Если ты говоришь, что она нуждается во мне, почему тогда ударила? Бреннан тихо засмеялся. — Знаешь, какую истину я понял за годы жизни с твоей мамой? Если женщина недовольна, всегда виноват мужчина. Киллиан открыл рот, чтобы возразить, но отец перебил его. — Даже когда мужчина считает, что не виноват. Джонс-младший задумался. Конечно же он был виноват. Виноват в том, что на протяжении двух лет донимал Эмму своими насмешками. — То есть мне позвонить ей? — спросил он отца, на что тот кивнул. — Конечно. Дон Жуан…