wjsn (cosmic girls) – prince (짠!) lauv – i like me better troye sivan – bite
Хосок говорит: — Месяц. Хёнвон отрицательно мотает головой: — Неделя, — а затем отпивает коктейль. — Ты слишком уверен в нём. Хосок пожимает плечами и стоит на своём, но в конце недели всё-таки отдаёт шестнадцать косарей Хёнвону и солится на него, потому что этот придурок слишком проницательный. Хёнвон лишь пожимает плечами и самодовольно улыбается. Сехун к концу недели совсем никакой, берёт три отпускных за собственный и сидит все эти дни дома, делая ремонт и рассматривая глупый горшок на комоде — он выглядит ещё более уродским, чем тот, что подарил Хёнвон. А потом внезапно приходит на работу и забирает у Хосока всех клиентов, выполняя всю работу за двоих, и лицо у него все выходные, что он работал, такое хмурое, как будто в его жизни произошёл какой-то пиздец. Нет, пиздец-то произошёл, и имя этому пиздецу - Ким Чонин, который въелся в мысли Сехуна настолько глубоко, что неожиданно для себя он исписывает всю искусственную кожу его именем разными шрифтами. Хосок шутит по этому поводу что-то про игру со шрифтами и дизайнеров, а потом на полном серьезе предлагает поговорить. Сехун никогда не любил глупые разговоры о его состоянии, но в этот раз неожиданно для себя сразу же соглашается, а Хосок достаёт пиво и усаживается напротив, подавая вторую бутылку Сехуну. — Ты ходил в тот цветочный? — сразу же спрашивает Хосок и открывает свою бутылку. — Один раз, закрыли на ремонт, — Хосок только вздыхает на эту фразу. — Я в дерьме, Вонхо. В таком дерьме, что я не представляю, что мне с этим делать. — В каком смысле? На самом деле Хосок всё прекрасно понимает. Хёнвон был прав, когда сказал, что Сехуна хватит на недельку; он сорвался уже к концу за пару часов до понедельника новой недели, по нему видно, будто он балансирует на грани между реальностью в тату-салоне и своими собственными мыслями с глупым «а если бы…». Хосок отчасти чувствует себя виноватым, потому что не надо было тащить Сехуна с собой к родителям, не надо было пить до самого утра и засыпать только в поезде — опрометчиво и необдуманно. — Я влюблён в него, — у Сехуна такое отчаяние в голосе, что Хосоку на какой-то момент становится боязно за него. — Ну это стало понятно ещё во время твоих бесконечных похождений в ту кофейню, где он работал. — …и я бездарно всё проебал, — Сехун делает глоток из своей бутылки и закрывает лицо ладонью. — В смысле… я его тоже не понимаю, он как-то вспыльчиво поступил, но я два раза переносил встречу, а на третий и вовсе не предупредил. Чувствую себя уродом немного. — Хочешь, я попрошу Хёнвона найти адрес Чонина? — Чт… нет! Не надо, сам разберусь как-нибудь, — его голос становится тише с каждым словом. — Я справлюсь. Хосок тем же вечером всё-таки заезжает к Хёнвону и просит его найти адрес Чонина, потому что «ну, чел, вы же учились в одной школе и всё такое». Хёнвон пререкается, отбивается и говорит, что вообще пошёл Сехун с его пиздостраданиями в жопу или ещё куда-нибудь далеко, потому что сам Хёнвон вмешиваться в это дерьмо не хочет, да и вообще, откуда у него контакты бывших одноклассников (сколько лет прошло уже?), но Хосок смотрит таким преданным собачьим взглядом с мнимой просьбой в них, что к конце концов тот соглашается. — Он сделал что?! Через три дня на телефон Хосока вместе с сообщением о том, что они оба будут должны Хёнвону до конца жизни, приходит адрес Чонина: как он его нашёл, через кого — Хёнвон предпочёл умолчать. Хосок же, обрадованный новостью, быстро тараторит обо всём Сехуну прямо во время сеанса, когда тот набивает какой-то сложный узор миленькой девочке, что просто так принесла им обоим кофе (любимый тип клиентов). Сехун его даже не слушает, он полностью сосредоточен на работе, но как только довольная девчушка уходит, Хосок повторяет всё, что говорил ему до, и Сехуну одновременно хочется радоваться и кричать. Кричать, ну, потому что кто вас, блять, просил, господи, Хосок… Однако сообщение с адресом, которое ему уже переслал Хосок, он не стирает. Хосок лишь просит о том, чтобы «свидания» назначал, ориентируясь на график, потому что им осталось совсем немного до того, чтобы полностью выкупить площадь — нужно работать почти без выходных. Сехун кивает, но говорит, что в ближайшее время точно не собирается идти к Чонину. Он напиздел. Сорвался через день вечером после работы и отправился по указанному адресу, а когда приехал, понял, что вселенная - та ещё сука, потому что Чонин живёт через пару автобусных остановок от него и это как-то… несправедливо? Или всё та же упомянутая вселенная хочет его так красиво подъебать? Ну, или Хёнвон. Хёнвону в принципе доверять не надо. — Блять, — протяжно вздыхает Чонин и кашляет, — ты прикалываешься? Чонин укутан в одеяло, его волосы растрёпаны, а в руках чашка горячего чего-то (по запаху что-то лекарственное); его голос очень тихий и хриплый, и от него кожа Сехуна покрывается мурашками. Сехун пару мгновений не может и слова сказать, смотрит на его лицо, а на щеке у того снова краска, и так неуверенно начинает: — Ну… привет? — Как ты… — Чонин снова кашляет и отходит чуть назад, его босые ноги тихо шлёпают по полу, —…а, впрочем неважно. Ты зачем пришёл? — Извиниться, — Сехун не помнит, когда в последний раз чувствовал себя настолько неуверенно в чьём-то окружении. — Адрес Хёнвон дал. — Вот оно как, — Чонин улыбается, но получается как-то вымученно, болезненно, Сехуну хочется его обнять хотя бы. — Ну, проходи, разуйся только. Удивительно, что прошло почти две недели, а не, ну, дня два, — смеётся. Сехуну очень неловко, но он ведь пришёл сюда не просто в дверном проёме постоять, верно? Чонин терпеливо ждёт, пока гость зайдёт внутрь и закрывает дверь, а затем идёт дальше по коридору в кухню. У него в квартире тепло, тихо играет песня про девушку, которая ждёт, когда оппа обратит на неё внимание — Сехун усмехается этому, вместо извинения на мгновение захотелось пошутить и сказать «Чонин оппа саранхэ», но его, скорее всего, не так поймут. На кухне Чонин заваривает ароматный чай и через плечо смотрит на зашедшего Сехуна, которому всё ещё неловко, но он пытается, правда. — Как там Хёнвон? Сехун проводит аналогию с чем-то домашним, представляя, как Чонин мог бы встречать его так, ну, иногда, если бы не пропадал постоянно, и если бы не тот случай после поездки к родителям Хосока — наверное, в его квартире (и жизни тоже) правда не хватает чего-то, кого-то. Если бы всё только удачно сложилось, он мог бы переехать к Чонину или они могли бы жить на две квартиры сразу, но это не очень удобно и вообще… Сехун возвращается в реальность, когда Чонин переспрашивает раз третий, наверное, и стоит уже прямо перед ним, держа кружку с чаем, который заварил специально для него. — А? — он слегка мотает головой. — Извини, я… задумался. Спасибо, — благодарит и берёт кружку, усаживаясь на стул. — С Хёнвоном… я не знаю, этот вопрос лучше задать Вонхо, они ближе, чем мы… — «с тобой» тонет ещё в горле, не давая вырваться, — чем мы с ним. Чонин делает вид, что не слышит этой маленькой заминки и внимательно смотрит на Сехуна, пока тот говорит. — Так зачем ты, говоришь, пришёл? — Извиниться, — выдыхает тот. — Мне правда жаль, что так вышло. Мы проспали нашу станцию и оказались в такой жопе, ты не представляешь, у меня ещё и телефон сел, а у Хосока вообще денег на счету не оказалось. Нас выручил Хёнвон и его друг Чангюн, хороший парень, кстати, дал мне портативку. Я уже в машине пытался дозвониться до тебя, а ещё ходил на следующий день к тебе в цветочный, но его закрыли на ремонт или вроде того. — Я оттуда уволился ещё в ту самую пятницу, когда у твоего соседа прорвало трубу, — пожимает плечами Чонин и кашляет. — Допустим, извинения приняты, хоть и история выглядит, как тупая отмаза. — У меня такое ощущение, что ты всё ещё не простил меня, — Сехун отрывается от рассматривания чая и переводит взгляд на собеседника. — Когда ты умудрился заболеть? — После пробежки выпил ледяной воды. Слёг с температурой и больным горлом. — Может, тебе лекарства принести? Апельсины там, ещё какие фрукты? — обеспокоенно интересуется Сехун, Чонин даже удивляется такому напору (это правда неожиданно). — Не нужно, — улыбается. — На верхней полке куча таблеток, а в холодильнике лежит пара яблок - мне хватит. Сехун поджимает губы и рассматривает Чонина. В такой обстановке он выглядит слишком уж уютным — это не кафе, где он с уложенными волосами и в рубашечке под общий антураж; не клуб, где он тоже, вероятно, выглядел не хуже и был весь на стиле (Сехун вообще не помнит ничего, кроме его улыбки и рук); не цветочный, где он был жутко уставшим; он дома, с этими взлохмаченными волосами и одеялом на плечах. Сехуну нравится. Сехун хочет залезть под это одеяло и обнимать Чонина, греть его руки и поить чаем. А потом взгляд падает на его щеку со следом краски. — Ты мне обещал показать свои рисунки. Чонин легко улыбается и без колебаний отвечает: — Ну пойдём. В комнате, в которую они вошли, всё заставлено холстами, на полу краски (акварель, масло, гуашь, кажется), а ещё разбросаны карандаши и кругом валяется огромное количество листов бумаги; в ней светло, немного пахнет скипидаром и прохладно — окно открыто, видимо, помещение проветривается. Сехун не спеша и очень аккуратно обступает листы, краски и смотрит на каждый холст: на них, в основном, городские пейзажи и чьи-то портреты, большинство работ ещё не закончены. Всё выглядит так, будто ему открыли душу, потому что некоторые люди, изображенные на холстах и бумаге, такие живые — Сехун как будто рассматривает что-то личное. Но как бы он ни хотел, очень сложно не задерживаться взглядом хотя бы на одном из пусть даже скетчей — он хочет бесконечно повторять, что это великолепно, но только с восхищением рассматривает каждый рисунок, пока… — Это что, я? С его губ слетает тихий, удивлённый смешок и Сехун поворачивается к Чонину, который стоит в дверном проёме и опирается на косяк, а ещё улыбается. В руках Сехуна небольшой холст, на котором он изображён — и у него нет слов, потому что это невероятно красиво и очень странно, тепло; непонятно, кажется, внутри него целая буря эмоций и куча вопросов, которые в беспорядке крутятся в голове. На том месте, где стоял холст, лежит стопка скреплённых листов. Немного подрагивающими руками Сехун ставит холст на место и берёт стопку, при пролистывании которой у него возникает ещё больше вопросов, потому что на всех рисунках запечатлен он — и это завораживает, удивляет. Сехун снова поворачивается к Чонину в момент, когда тот уже стоит рядом: — Это потому что я красивый или потому что тебе нравлюсь? — Попробуй угадать. — И то, и то? — наспех, не успев обдумать, спрашивает он. — Браво, Шерлок, великий детектив раскрыл меня, — Чонин хрипло смеётся, а Сехун кладёт листы обратно и снова поворачивается к нему. — Я могу прийти к тебе послезавтра и приготовить ужин в качестве извинений? Сехун не уверен, что это вообще хорошая тактика, но он столько раз пытался подкатить к этому неуловимому придурку с золотыми руками, что грех будет не попытаться ещё раз. А Чонин смотрит на него, улыбается так, до дрожи в коленках, и тянется, чтобы оставить совсем лёгкий поцелуй на чужой щеке. У Сехуна от этого внутри что-то взрывается, а в голове звенит бесконечный белый шум, а ещё ему очень хорошо, но он пока не определился, насколько (наверное, намного): — Это означает «да»? Чонин влюблённый. Он рисует Сехуна и делает самый вкусный чай на этой стороне Сеула, да и вообще во всём Сеуле, так говорит его парень. Он просыпается в тёплых объятиях и с улыбкой на лице, идёт варить кофе и готовить завтрак, тихо включает альбомы девочек из к-поп групп и утренними поцелуями в щёки, шею, россыпью по пальцам будит Сехуна, потому что тот может опоздать на работу и завалить весь график Вонхо. Чонин иногда ходит вместе с ним развеяться, сам решает заняться фрилансом и иногда сидит дома сутками, чтобы закончить очередной заказ. Он знакомится с Хосоком, а Хосок глупо шутит по поводу того, что Сехун им все мозги вытрахал и наконец-то приятно познакомиться с причиной этой глобальной истерии. Сехун несильно пихает того в плечо и просит завалиться. Чонину нравится влюблённый до чёртиков Сехун. Влюблённый Сехун — ужасный романтик, вытаскивает его на прогулку и рассказывает всякие глупости, покупает цветы, мороженое и сладости, играет с встречными детьми, а Чонин фотографирует его и говорит, что распечатает и развесит всё в салоне, а самые неудачные снимки отправит Хёнвону на поугарать, но сам считает, что неудачных снимков в такие моменты по определению быть не может. Ночью Сехун тащит Чонина на пристань и по дороге покупает пивчик и леденец для «ледяной принцессы», которая всё-таки растаяла под бесконечным напором и обаянием такого благородного и классного парня. Чонин смеётся и целует Сехуна прямо на улице — ночь же, какая разница. А на пристани ночью красиво и немного прохладно, Чонин немного пьяный и тянется целоваться, а ещё танцевать, пока Сехун фотографирует его, чтобы сохранить это надолго не только в своей собственной памяти. Сехун признаётся в любви по сотню раз за такую ночь и буквально носит Чонина на руках, срывает цветы с придорожных клумб и дарит их, говорит, что в такие моменты ему плевать на штрафы, потому что делает он это во имя любви или вроде того — снова смеётся. А через два месяца Сехун ведёт Чонина в свой салон и усаживает в кресло для клиентов, говорит, что хочет набить парные татуировки, как в тупых романтических киношках для подростков. Чонин говорит, что по приколу можно набить по небольшому сердцу: ему на левой, а Сехуну на правой. Сехун улыбается и целует костяшки чужой ладони. — Романтично до пизды, — комментирует Хосок и уходит работать с документами под фразу «кто бы говорил», но через некоторое время вынужден вернуться, потому что «чел, какой тату-мастер сам себе набивает татухи?». Влюблённый Чонин левой ладонью с сердцем водит по оголённой спине заснувшего Сехуна и улыбается, обводит пальцами чужие яркие татуировки и думает попросить набить себе тоже что-то такое по собственному эскизу. Ему кажется, что он успел пересчитать все родинки, пока они лежали вместе в ванной, выучить каждую линию на чужом-родном теле. Через полгода Чонин всё ещё влюблён, нежно, ярко. Ему хорошо и страшно от этого. Страх начинает накатывать с навязчивыми мыслями медленно, окутывает своими путами и заставляет сомневаться в себе, ни в коем случае не в Сехуне, который по-прежнему говорит, что его чай лучший в Сеуле, а рисунки — произведения, достойные Лувра. Сехун всё ещё влюблён безумно, переплетает их пальцы и целует в то самое сердце на левой; Чонин влюблён болезненно, для себя, для своего парня, для их отношений, для их общего чего-то особенного, что они создали, над чем работали не один месяц. И в какой-то момент влюблённый по уши Чонин ломается, когда Сехун предлагает съехаться. В один день у Сехуна рушится жизнь. Он не понимает, почему это произошло, звонит Хосоку, спрашивает, волнуется, переживает и думает, где он так мог накосячить, что случилось опять. Хосок лишь говорит, что ничего не знает, а Хёнвон и подавно не в курсе. Сехун ударяет кулаком по стене и закрывает лицо руками. В его руке, в той, что с сердцем, сумка с вещами — он собирался сказать, что хочет продать квартиру и переехать, а это так, на первое время. Он проходит в комнату, где Чонин обычно рисует, и видит, что на столе остался лишь один холст, тот самый, который Сехун тогда увидел, с которого всё завертелось, их отправная точка, в конечном итоге приведшая к той, где Чонин сделал вторую после чая и рисования вещь, которую он делает лучше всех. Он просто снова исчез.so kiss me on the mouth and set me free but please, don't bite