Я больше не полюблю Солнце

      За те несколько дней, что Улькиорра был ранен, Орихиме почти поселилась в его комнате, приходя в свою, чтобы наскоро принять душ. Первые дни были особенно тяжелыми: то снадобье, что принес Заэль, действительно оказалось очень болезненным, и Улькиорру приходилось держать, чтобы он вновь не повредил еле сращенные ребра. Иноуэ не могла уменьшить боль, и смотреть на то, как он закусывает губы, как красивое лицо искажает агония, как он до крови сжимает кулаки, но не издает ни единого крика, отчего-то было невыносимо. Казалось, Шиффер — ее враг, и Орихиме должно быть все равно, страдает ли он, умирает… Но всякий раз, как Гранц, Ннойтора, Джеки и Лоли уходили, она садилась к нему на кровать и брала за руку, залечивая следы от ногтей на ладонях. Потом по несколько часов держала щит, и в конечном счете это стало помогать: рана потихоньку затягивалась, яд отступал, и к коже вернулась ее обычная бледность без страшных черных прожилок. Но, несмотря на явные улучшения, Шиффер до сих пор не приходил в себя, блуждая между сном и больным забытьем. По подсчетам Иноуэ прошло уже восемь дней, но теперь все хотя бы знали, что он не умрет.       На девятый день она привычно сидела в его комнате, свернувшись в клубок в большом мягком кресле, которое притащил для нее Заэль, поняв, что она не собирается оставлять свой пост. На вопросительные взгляды Эспады девушка отвечала, что просто чувствует себя нужной, помогая. Ведь у всех во дворце свои заботы, а она вынуждена днями сидеть в четырех стенах. Но очень скоро поймала себя на мысли, что не до конца честна с собой и окружающими: она не просто чувствовала себя полезной, она ощущала себя на своем месте. Вот так — сидя в огромном кресле и держа Короля Пустых за руку.       Этот день обещал пройти, как обычно, но Улькиорра с тихим стоном открыл глаза, чувствуя, что не один в сумрачной комнате.       — Улькиорра-кун! — радостно воскликнула девушка, заставляя Шиффера поморщиться от громкого голоса, набатом бившего в мутной и тяжелой голове.       — Вы наконец-то очнулись!       — Потише, Женщина, — он едва узнал свой голос: слишком хриплым и слабым тот был. — Сколько я был в отключке?       — Я не знаю, как вы здесь считаете время, — смутилась девушка, которая до сих пор неясно представляла, как можно считать время в мире без времени.       — Так же, как в Генсее и Обществе Душ, по секундам, минутам, и часам. — Улькиора прокашлялся, поморщившись от боли в груди, и голос стал звучать увереннее. — Только пока здесь проходит час, в Мире живых это только минута       — Тогда, вас чуть не убили восемь суток назад, а в Мире Живых прошло несколько часов, — ответила Иноуэ, спохватившись и отпустив его руку, после чего ей показалось, что Шиффер выдохнул разочарованно.       — В этом прелесть нашего мира. У вас куда меньше времени на подготовку к битве с нами. Больше недели провалялся, значит… — словно самому себе пробормотал Шиффер. — А что ты здесь делаешь? И, пожалуйста, не обращайся ко мне на «вы», я просил, — от длинной тирады он вновь закашлялся, и по губам стекла тонкая струйка крови, а Орихиме тут же вскинула исцеляющий щит:       — Лечу Вас. И если хотите, чтобы я звала Вас на «ты», сами зовите меня по имени. Я не женщина, а девушка! — выпалила она, и вот теперь Улькиорра, неожиданно для нее и себя, по-настоящему расхохотался, тут же, впрочем, срываясь на надсадный кашель.       — Что смешного? — Орихиме сняла щит, недоуменно глядя на Пустого.       — Когда я так называю тебя, Орихиме, ты забавно хмуришься, — тихо ответил тот, потому что говорить было по-прежнему тяжело. — Я не хотел оскорбить твою честь.       Теперь уже Орихиме закашлялась. Да ее фраза прозвучала двусмысленно, хотя она говорила только о своем возрасте.       — Я был в забытьи больше недели, — Улькиорра неожиданно сменил тему, — и ты все это время дежурила здесь?       — Могу уйти! — вспыхнула девушка. Она забыла, когда нормально спала в последний раз, а он, едва очнувшись, насмехается! Иноуэ вскочила с кресла, путаясь в длинной юбке, но не успела и шагу сделать, как ее осторожно схватили за руку:       — Орихиме, подожди… — та повернулась, видя, что Шиффер приподнялся на кровати, что стоило ему серьезных усилий. Девушка тут же сделала строгое лицо:       — Не уничтожайте мои труды, Шиффер-сан, лягте немедленно, вам стоит поберечь кости.       — Прости меня, — грустно усмехнулся он, откидываясь на подушку. — Я не часто попадаю в такие ситуации, поэтому совсем отвык благодарить. Спасибо, что держала за руку все это время. И что лечила раны. Без тебя бы мне пришлось куда хуже.       Орихиме осторожно присела на краешек кровати, отчаянно краснея теперь уже от смущения, а не от злости.       — А кто тебя так? — поспешила она сменить тему, стараясь не встречаться взглядом с Улькиоррой. Сейчас в его глазах было что угодно, но не пустота.       — Регран.       — А кто он?       — Пережиток прошлого. Он Пустой, очень сильный и ядовитый. Был Главным Стражем первого Короля Пустыни, — в груди постепенно переставало жечь, и он теперь мог говорить без серьезных усилий.       — Так значит, та легенда не врет?       А тема уже становилась опасной.       — Когда слагалась ее первая часть, меня не было на свете, а вторая… ты и так все знаешь уже, верно? — Улькиорра устало прикрыл глаза.       — Так вот откуда кошмары… — прошептала девушка. — Но почему ты скрыл правду, и весь этот маскарад с Айзеном?       — Я ненавижу чужую жалость, Орихиме. А что до Айзена, так для Готей я и остальные Вастер Лорды — лишь легенды. Ими мы и будем оставаться, пока не придет время открыть себя.       Иноуэ смотрела на своего собеседника, ей так много хотелось спросить, но вместо этого она выпалила:       — А сколько тебе лет?       — А сколько бы ты мне дала? — в глазах Шиффера теперь появились невиданные ранее бесенята, и Орихиме тоже развеселилась:       — Не больше двадцати!       — Ну, тогда ты ошиблась на пару тысяч лет, — Улькиорра был рад, что они сменили тему.       — Не может быть, — усмехнулась Орихиме, — ты же сам говорил, что время здесь течет иначе.       — Пустой становится Адьюкасом, а потом Высшим Адьюкасом после того, как сотни Пустых соберутся в Менос Гранде и эволюционируют. Тогда сильнейшая душа берет тело под контроль. Формально, любой сильный Пустой — это тысячи сплетенных воедино душ, которыми управляет воля одной самой сильной души. Улькиорра Шиффер — такая душа. И он очень-очень стар. Но если хочешь менее страшную дату — мне пятьсот шестьдесят два года.       — Откуда такая точность? — вновь улыбнулась Орихиме.       — Так Джеки тебе не сказал?       — Он сказал, что ты его брат. И что я могу разбить тебе сердце, — смутилась девушка, а Шиффер лишь грустно улыбнулся:       — Не разобьешь, Орихиме. Что там разбивать, оно и так вдребезги…       — Прости, что спрашиваю, но не расскажешь все? — Иноуэ все сильнее хотелось понять, что же случилось с ним, как он стал Королем, кем был до того, как попал в этот мир, кем была та женщина, что заставила его вырезать сердце из груди. Подчиняясь мимолетному порыву, она осторожно коснулась его груди, там, где под тугими бинтами должно было биться сердце:       — Болит?       — Нечему болеть, Женщина. Я же говорил, что сделал. Мое сердце все еще лежит на алтаре Храма и там и останется до конца времен.       — Но как же то пророчество? Что появится та, которая излечит тебя?       — А это как раз сказочная часть легенды. Такие раны не лечатся ни кидо, ни снадобьями Заэля, не твоей силой, Орихиме Иноуэ. Даже время над ними бессильно. Иди, выспись. Тебе больше ни к чему быть здесь.       — Кем она была? — уже уходя, спросила Орихиме, обернувшись и украдкой любуясь на то, как лунный свет баюкает хрупкую фигуру на постели.       — Моим Солнцем, Женщина. Она была моим Солнцем, которое сожгло меня дотла.