Короткие истории о...

Сафия проснулась от собственного громкого стона; открыв глаза, она пристально уставилась на подсвеченную лунным лучом трещину в стене. Не то чтобы «Баркас» славился удобными кроватями и чистым постельным бельем — ей, привыкшей к мягким перинам и шелковым простыням, было почти противно спать на лежбище, по которому то и дело пробегали клопы; в первую ночь Сафия завизжала так, что из соседней комнаты постучал Эверетт. Узнав, в чем дело, тот долго и обидно хохотал, а Сафия, сжав губы, молча захлопнула дверь перед его вызывающе вздернутым носом. Думал, дальше пущу? Ну уж нет! Было в Фарлонге нечто, чему Сафии хотелось сопротивляться до последнего — и дело тут не в его эффектной внешности или небрежных манерах прирожденного господина. Нет. Сафия была слишком умна для того, чтобы вестись на внешний блеск. Пожалуй, все дело заключалось в выражении его глаз — обычно холодных и мрачных, но порой вспыхивающих странным чувством; будь перед ней не Эверетт Фарлонг, Сафия назвала бы это чувство мольбой о помощи. Ей было знакомо это выражение — сотни раз Сафия наблюдала его по ту сторону зеркала. Трещина в стене змеилась, уходя куда-то под кровать; Сафия провела по той пальцем и вздохнула. Вряд ли она теперь заснет. Собственное изуродованное лицо, еще не окутавшееся туманом сна, в последний раз мелькнуло перед ее внутренним взором. Куски бледно-зеленой, наполовину сгнившей кожи полосами сползали с этого лица, а черный обметанный рот беззвучно вопил; ниже были — лишь голые желтые кости, переломанные и измазанные в какой-то зеленоватой слизи. Ей вдруг страстно захотелось выйти на улицу; Сафия села и потянулась к аккуратно сложенному на спинке кровати плащу. *** Когда она вышла на крыльцо, в черном небе среди расступившихся облаков сияла яркая луна, похожая на тонкий серебряный серп; в ледяном воздухе лениво кружили блестящие снежинки. Сафия осторожно спустилась по скользким ступенькам и замерла, вдыхая свежий морозный воздух. «Я живая, правда живая», — подумала она, подставляя лицо лунному свету; в душе несмело шевельнулось что-то полузабытое, родом из детства — вроде того восторга, который она ощущала, когда мастер Джафи показывал ей, пятилетней, волшебные фокусы. Как же давно это было. На нее упала тень; Сафия чуть повернула голову — и сдвинула брови, увидев стоявшего на пару ступенек выше Эверетта. Тот не спеша набивал табаком трубку. — Привет, — сказал он, лучезарно улыбаясь. — Красивая ночь, да? — Да, — коротко ответила Сафия и добавила: — Она была бы еще более красивой, если бы… Сафия красноречиво замолкла. Лицо Эверетта помрачнело; он зажал в зубах трубку и затянулся. — Если бы меня тут не было? — выдохнув дым, догадливо заметил он. — Сафия, почему ты так меня не любишь, а? Я что, прокаж… — не договорив, он на полуслове расхохотался, а потом закашлялся, прикрывая рот рукой. — А, ну да. Вот дерьмо. Надо бросать. Эверетт сгреб с перил ком снега, как бы рассеянно протирая ладони, но Сафия успела увидеть несколько алых капель, испачкавших его пальцы; проследив за ее взглядом, он беспечно улыбнулся. — А может, и не надо, — он сунул трубку в карман. — Так что, Сафия? Когда я сдохну, ты, наверно, на трех богов перекрестишься. Так ведь? Не отрываясь, он смотрел Сафии в глаза; она не отводила взгляда. — Нет, не так, — безучастно отозвалась она. Эверетт невесело усмехнулся. — Мистре помолишься, значит. Он отвернулся. — Пару месяцев назад я снес мечом голову девушке, которая меня любила, — равнодушно сказал он. — У нее были рыжие, как огонь, волосы, и когда ее голова катилась по полу, кровь делала их совсем красными. Волосы красные, лицо как мел… и губы белые. Зеленые даже. — Зачем? — спросила Сафия. — Она меня предала. Его голос звучал глухо; Сафия нерешительно подняла руку, чтобы коснуться его плеча, и тут же отдернула ее. Эверетт вдруг резко повернул голову. — Я же тебе противен, да? — скорее утвердительно сказал он. — Говори, не стесняйся. Да… или нет?.. — Почему тебя это так волнует? — Не знаю, — как-то почти растерянно ответил Эверетт, и это было так странно, что Сафия вскинула голову, пытаясь всмотреться в его лицо; она провела языком по своим замерзшим, обветрившимся губам — коротким жестом, лишенным намека на кокетство — но и этого оказалось достаточно. Приподняв ее подбородок, он склонился и коснулся губами ее рта — сначала мягко, будто изучая; Сафия невольно судорожно вздохнула — и мягкость исчезла, уступив место отчаянному порыву. Как будто в последний раз — запрокинув ее голову, он спустился ниже, целуя подбородок, чуть прикусывая тонкую кожу над шеей; голова Сафии пошла кругом. Я или сгорю заживо, или потеряю сознание, подумала она, чувствуя, как его ловкие пальцы пробираются под плащ и расстегивают крючки на ее платье. Она не сгорела. И не потеряла сознание. Она просто влепила Фарлонгу пощечину. — Я тебе не девка из борделя, — сказала она четко, тщательно следя за дыханием, — ты что себе позволяешь?! Лицо Эверетта жутко исказилось, став почти страшным; светло-серые глаза потемнели, став черными, как глаза демонов из Бездны. Он сжал кулаки. — Ничего, — хрипло сказал он и стремительно прошел мимо Сафии. Остановившись напротив стены, он коротко вздохнул, покусал губы, а потом вскинул руку. С его пальцев сорвался и понесся к стене фиолетовый сгусток; ударившись о каменную кладку, тот разлетелся снопом пурпурных искр, оставив после себя черное горелое пятно. Сафия молчала, чувствуя, как дрожат колени и как горит, несмотря на рашеменские морозы, ее тело. — Доброй вам ночи, леди Сафия, — с коротким смешком сказал Эверетт и церемонно поклонился. — Пусть вас не кусают клопы. Вы разрешите бедному болотному смерду удалиться? — Иди, — одними губами произнесла Сафия. Эверетт хмыкнул и, демонстративно напевая какую-то рашеменскую песенку, поднялся по ступенькам и скрылся в таверне. Сафия бессильно привалилась к стене, чувствуя, как внутри нее пылают вулканы, и вцепилась ногтями в собственные плечи. Этой ночью она больше не заснет. Дьявол бы побрал эту сволочь.