The devil is not...

Эвр играет с Британией, заставляя Майкрофта и его людей искать её, сбиваясь с ног. Эвр поочередно даёт младшему брату загадку, раз из раза даже не ставя ничего на кон. Шерлоку каждый такой раунд комом в горле, потому что вместо адреналина — отравляющий липкий страх, что до этого ощущался лишь раз. Когда алый красил серый в ту весну на крыше Бартса. Его возвращает, выбрасывает в реальность, словно глубокие воды выносят на берег. Он помнит, как вколол пятипроцентную жизнь себе в вену, потому что по другому — уже никак. Эвр — это вода. Она забрала у Шерлока все самое дорогое: Виктора и Джима. Старого друга детства. Персональный вирус, лучший враг, любимый соперник… Вóды, вокруг только тёмные вóды, которые его обязательно поглотят. И, может быть, там, на самом дне, под толщей чёрной жидкости, с разбитыми под давлением ребрами, ему станет легче. Начнётся наконец-то это человечное «хорошо и правильно». Шерлок хочет-мечтает забыться. Как тогда, в самолете, когда наркотики не позволяли нырнуть назад в реальность, а там, в Чертогах, Джим облизывал дуло пистолета. К черту старого доброго Фрейда, Шерлок и так осознаёт, что все это значит: и подсознательные желания, и игры разума, и собственный диагноз. Джон и Майкрофт не знают, как сильно его передергивает от костюмов мадам Вествуд, старых добрых детских сказок и красных яблок. В голове не к месту бьётся мысль, что в их истории Лисом был Джим, а Розой — Джон. А Принц из него до отвратительности никудышный. А вот Змей из Эвр — наоборот. — Шерлок, Шерлок… Ты так ни разу не позвонил! — Шерлок встряхивает головой, надеясь, что это просто Эвр ввела ему психотропных или наркотик поверх его дозы кокаина, или Чертоги вновь и вновь защищают разум своего хозяина. Потому что этот голос пробирает до костей, прошибает до противного холодного пота вдоль по спине. Возвращает в реальность ударом по ребрам. Потому что если Джим, стоящий прямо перед ним — галлюцинация, то можно попрощаться со здравым смыслом. — Я не разговариваю с мертвыми, Джим, — Шерлок смотрит на него, пытается мысленно прогнать прочь, но это порождение наркотического прихода — или что ему там ввела старшая сестренка, — скалится устало, через силу и смотрит-смотрит-смотрит, своим невозможно карим, словно бы мертвыми глазами. — Я же запер тебя! — Запер? — Мориарти приподнимает свои чертовы крашеные брови, трет затылок нервно — Шерлок удивляется даже, потому что даже тот безумный Джим на цепи, который жил в белой комнате, всегда был с раздробленной головой, — и ждёт. — Где запер, Шерлок? Преступный консультант настолько реальный, словно из плоти и крови, что Шерлок буквально слышит-ощущает, как сбиваются шестеренки в собственной голове. — У себя, в голове, в Чертогах. Чтобы ничего не напоминало о том, что… — Что ты — это я, да, Шерлок? — Что приземление — не значит смерть, Джим, — Шерлок мотает головой, смотрит на Мориарти, впитывает в себя его вот такого, почти живого, чтобы запомнить. Стоило упасть с чертовой крыши, разрушить сеть-паутину, в которой погрязла вся Европа, убить человека, похоронить Мэри и обрести «любимую» родную кровную родственницу, чтобы понять — Мориарти ему нужен. Живой, свободный от вербовки Эвр и заинтересованный только в нём. Майкрофт всегда его считал инфантильным ребенком, а Джон — эгоистом. Холмс вдруг понимает, что чёртов ирландец вытесняет из головы даже мысли о том, где и что сейчас с братом и Джоном. — Приземление — это есть поражение. И оно… — Убивает, Шерлок, — Джим приседает на корточки, гладит-взъерошивает волосы, внутренне замирая, от того, как Холмс прикрывает веки, размыкает губы и дышит надсадно через рот. — Но мы же приземлились уже, разве нет? А почему я заперт, Шерлок? Джим бесится и боится, потому что весь Холмс — больной, исхудавший, со следами от уколов по телу ему самому хребет вырывает без анестезии. Джиму страшно от того, что Эвр уже забрала его детектива себе. Заразила своим сумасшествием. Если бы он тогда, перед крышей, не лелеял мысли, что Эвр вложила в голову, все бы изменилось. «Ты ему не нужен, Джеймс. Ты не нужен Шерлоку…» — В моей голове, на цепи, потому что… Потому что так ты не коснешься воды и она больше тебя у меня не заберёт, — выдыхает, и видя недоумение в темно-карих глаза, говорит «Эвр — тёмные воды, которые всех поглощают». Видимо, Майкрофт не зря едва ли не самолично вытаскивал Мориарти из секретной американской тюрьмы, и совсем не врал, когда говорил, что Шерлок стал очень и очень плох. Что Эвр добила его окончательно, что после того, как он сам её сломил, его наркозависимость вернулась. Что Шерлок колет морфий и кокаин поочерёдно, а после безумно мечется по Лондону, думая, что Эвр оставляет ему дела. По сути же просто расследует что-то, что было отправлено в его личную картотеку в Чертогах под грифом «недостаточно материалов». Просто Шерлок больше не мог придумывать смысл. Просто где-то внутри Шерлока упала стена. Просто у него остался один единственный якорь прошлой жизни — и имя ему, к радости Майкрофта, Джим Мориарти, а не Ирэн Адлер. — Вода тебя забрала, как когда-то Виктора. Она ревновала, что я с ним играл. Она ревновала, что играя с тобой, я тебя любил. Щелчок — и у Джима ломаются ребра, протыкают лёгкие, смешивают внутренности в кашу. Ему больно-плохо-хорошо. Чертов, чертов, чертов детектив-консультант. — Воды меня не тронут, мой детектив, — Джим целует его липкий, горячий лоб, почти физически ощущая чужую лихорадку. — Поехали на Бейкер-стрит, Шерлок. Будем возвращать этой игре смысл. Наша игра — чертовы чувства, — и есть наш общий смысл.