Покуда священные источники питали почву и воздух древней магией, Лекари ценились каждым хранимым ими существом. Лекари испокон веков являлись важным звеном в поддержании магического баланса, однако… однако, едва магия покинула их хрупкий мир, лесной народ познал ужас. Ужас настоящей войны. Эльфы и маги возжелали завладеть целительной силой, безжалостно нападая на их поселения. Лекари не могли защититься: магия их уступала прочей, и даже целительные способности не помогали своим владельцам. Лесной народ вымирал. Вымирал, оставляя на чернозёмных почвах познавшую жадность и жестокость высших существ. Оставшиеся в живых жители смешивались с людьми, скрывали свой дар или вовсе теряли его спустя время. Мир решил, что лекари навсегда исчезли, оставив лишь свой призрачный образ на страницах старинных книг. Лесной народ превратился в простую легенду…
***
Я подняла голову к утреннему небосводу, с наслаждением вдыхая пропахший цветочной пыльцой воздух и ожидая брата, с которым мы планировали направиться на известную ярмарку. По наставлению родителей требовалось купить вкуснейших сладостей и яблок, пускай и день для вылазки был не лучшим: солнце палило нещадно, обещая сжечь плечи уже по возвращении домой. Моя семья жила в тривиальном деревянном домишке в пригороде. Всего нас было четверо: мать, отец, брат и я. Отец, он же Тарверд Астраган — один из лучших врачей в королевстве Рэндол, многоуважаемый человек. Он вечно пропадал на работе: уходил с самого утра и приходил поздно ночью, так что нам с братом удавалось видеть его лишь изредка. Мать, Филиана, состояла в числе лучших флористов вообще, частенько посещая другие государства. Её также наблюдать дома было редкостью. Брат же, Гаррэд, учился в военной академии, готовясь стать славным рыцарем и, безусловно, защитником своего государства. После поступления в академию он стал невероятно высоким, вытянулся так, что обогнал даже отца. Я всегда знала его крайне добрым человеком, готовым отдать всё для защиты своих близких. Но не дай Боже тебе попасться под его горячую руку… Я любила своего брата крепкой сестринской любовью за поддержку и улыбки, которые он дарил мне в трудные минуты. Из-за частого отсутствия родителей мы были очень близки. Мы учились ладить, разделяя работу по дому: я с раннего возраста брала ношу домохозяйки, а Гаррэд же сваливал на себя всю мужскую работу. Почувствовав прикосновение к щеке, я распахнула глаза и посмотрела на того, кто растворил мою негу. Нежное касание принадлежало брату. Он осторожно убрал выпавшие из густой косы пряди вьющихся волос. — Переплетись, дорога длинная, — сказал он, скользя глазами по иссушенной пустой дороге к городу. Я стянула тугую ленту с косы, отдавая ветру древесные локоны. В такие моменты мы очень много разговаривали, но почему-то сегодня он не проронил ни слова за всё время пути. Будучи болтливым человеком, держаться мне было непросто, но внутреннее чутьё подсказывало, что лучше не открывать рта, а иначе вляпаюсь. Вскоре после утомительной дороги стали виднеться верхушки центральной башни, в которой заседали верховные силы. Чем ближе мы были к центру города, тем сильнее сгущалась толпа людей, которые также стремились попасть на знаменитую летнюю ярмарку, до конца которой осталось всего пару дней. Попадая в самый центр разгара ярмарки, в ядро в прямом смысле — пекло там соответствующее, — тебя самого подхватывает та будоражащая атмосфера, тот задор и некое ребячество. В нос ударяют различные запахи заморских яств, а ты лишь и можешь что, ходить раззявивши рот и глотая скопившуюся слюну. Я так засмотрелась на изобилие красок, что чуть не потеряла брата из виду, но он, словно почувствовав, обернулся и, нахмурив густые брови, пригрозил, как маленькой девочке: «От меня ни на шаг!» Он таскал меня за собой повсюду, из-за чего я ужасно устала, а после и вовсе забыла, зачем мы пришли на эту ярмарку, порядком высосавшую мои жизненные силы. Столько эмоций и чувств… И всё же, он настороженно отпустил мою руку, напряженно смотря своими ясными глазами в другую сторону. — Ты иди яблоки пока купи, а мне надо отлучиться кое-куда… И я осталась одна посреди множества людей. Наверное, я впервые осталась в таком людном месте без присмотра. А если честно признаться, никуда сама-то и не выходила. Немного растерявшись, я поддалась потоку народа, направляясь в сторону небольшого рынка, где находились свежие овощи и фрукты. Манящие голоса торгашей и щедрые предложения сыпались со всех сторон, заставляя глаза метаться заинтересованно от одного к другому, а от другого к третьему. Я подходила чуть ли не к каждому торгашу, слушая их сладкие речи о своих прекрасных товарах, пробуя небольшие кусочки яблок и выбирая лучшие. В конце концов, я набрала корзинку разных яблок, которые больше всего мне понравились. И знаете, эти яблоки так и не дожили до дома, ибо были разбросаны по дороге и зверски раздавлены принцессой эльфов. Честь, конечно, но яблоки жалко… Хоть в качестве небольшой — без «не» — компенсации вручили яблоки другие, стоимостью, по всей видимости, как я сама... Уж больно красивые, гладкие и лоснящиеся, приковывающие мой взгляд намертво, словно я сорока какая, падкая на различного рода «сверкалки» и «блестяшки». Залюбовавшись, я снова чуть было не потерялась в толпе, как вдруг моё запястье обхватила сильная мужская рука, вытягивая в тёмный угол меж палаток. — Где ты была?! — зло проговорил мой брат. — Где была, где была… — перекривляла я его. — Яблоки покупала, вот где! — Почему так долго? И почему такой потрёпанный вид? — Да там казус произошёл, маленький такой… — И какой же это? — Да девчонка одна под эльфийского коня шмыганула, конь на дыбы, эльфийка с коня, да прям на меня, яблоки шмяк и всё! — протараторила я, энергично жестикулируя и улыбаясь во все тридцать два зуба. — И отчего такое счастье, дорогая сестрёнка? — с издёвкой произнёс брат, упершись руками в бока. Я возмутилась и, отвернувшись, поспешила выйти из тёмного «убежища». Но далеко уйти мне не дали, нагло схватив за руку и поворачивая к себе лицом. Не успела я и моргнуть, как корзинка ускользнула из моих рук. И, как оказалось, ускользнула не куда-то, а конкретно в руки брата. — Ну прости, малышка, — сказал он с нежной улыбкой, приобретая обычный свой вид. Но почему-то это насторожило меня ещё больше, хотя, по сути, должно было успокоить. Странное щемящее чувство прокрадывалось всё глубже в душу. Оно противно липло и обволакивало, оно забивало голову чувством необъяснимого и, казалось, совершенно беспричинного… страха. — Что ж, идем домой, — процедила я, немного расстроившись поведением Гаррэда. Дорога обратно составляла такой же путь, вот точь-в-точь: мы сохраняли напряжённое молчание. Как только я переступила порог дома, сразу приступила к домашним делам. Родители, наверняка уставшие, должны были очень скоро вернуться, и неготовность дома к их приходу меня, как хозяйку, напрягало порядком. Брат отправился на экстренные сборы в академии. Я собиралась испечь яблочный пирог к чаю: мама очень любила. Но оказалось, что волнение и напряжение были напрасны, ведь родители так и не появились. Хотя я выжидала уже битых три часа, стены дома оставались по-прежнему одинокими. Глаза стали безнадежно слипаться, а тело наполняться тяжестью, словно сосуд наполняется водой до самых своих краев. И сознание, окунутое в эту воду, как и ожидалось, поплыло, убаюкивающе закружилось. Провалиться в сон окончательно мне не дала съехавшая со стола рука, роняя хранимую ей голову. Вынырнув из лап Морфея, я услышала сумбурный скрип входной двери, тяжелые шаги и чем-то очень встревоженный голос отца. — Отец, наконец-то ты вернулся… Что случилось? — его растерянность насторожила меня. — Я не буду ужинать, помоги мне собраться. На границу государства напали, поэтому всех врачей отправляют в деревню Норэ, чтобы забрать раненых. — Норэ? — удивилась я, слыша знакомое название деревни. Отец кивнул, собирая свою походную сумку. — Можно поехать с тобой? — Нет, Ная, это очень опасно. Оставайся дома, жди брата и маму. Кстати, где они? — Мама, видимо, всё ещё на работе, а Гаррэда вызвали в академию. Папа, будь осторожен! — взмолилась я, жалобно смотря на родителя. Моё внутреннее чувство подсказывало мне, что с этой деревней что-то неладное. Я плохо знала чувство опасности, но сейчас — удушливое, колющее, горластое и тихое одновременно — я была уверена, что это оно. Оно самое. Чувство опасности. На все отчаянные попытки уговорить отца остаться дома, не ехать в эту деревню, он с ослиным упрямством отнекивался: «Это моя работа, Ная. Лишние руки никому не помешают. Думаю, что там достаточно людей пострадало, нуждаются в квалифицированной помощи врачей». С этими словами я не стала спорить. Отец был абсолютно прав. Это его работа. К тому же… В голову неожиданно пришла та девушка, Элиана. Я не знала её, но я помнила. Помнило жизнерадостное личико, живые движения… Осознание того, что с ней могло что-то случиться, нещадно сжимало сердце. И я позволила отцу покинуть дом вновь. Сложив его походную сумку-аптечку, я лишь взмолилась Богам и всемогущим силам. Всё тело некий ужас: что-то произойдёт… Что-то точно произойдет. И незнание пугало только сильнее. Я молилась за отца и брата, которого, в чём я была уверена, тоже наверняка отправили в ту деревню. Но с каждой минутой сердце то ускоряло темп, то замедляло, заставляя задыхаться неизвестностью. Чувства, создавшие внутри настоящий водоворот, жадно выбивали из лёгких воздух, насыщая тело только и лишь собой. Свою лепту вносила тишина, навалившаяся на мои плечи непомерным грузом сейчас. Когда обычно дом полон звуками и жизнью, такая пустошь капала на нервы, предательски оставляя наедине со своими снедающими мыслями. Тиканье настенных часов только усугубляло положение. Оно помогало завораживаться, уходить в себя всё глубже, тонуть в том фантомном водовороте. За тиканьем я потеряла счёт времени. Я не знала, как долго сижу на месте, не знала, как долго нахожусь в абсолютном и противном одиночестве. Прежде мне никогда не выдавалось так переживать за семью. А значит… что-то должно было случиться. Наконец тишину разрезал острый скрип двери, что после громко ударилась об стену, словно вошедший был ужасно зол. Я подняла тяжёлую голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Первым, за что зацепился мой слух, оказался… далёкий женский плач. Он ввёл меня в ступор. Он закружил голову с новой силой, и я судорожно помотала головой. Меня отвлек тихий голос моего брата: «Ная?» Он остановился на пороге кухни, глядя в ее безмолвную и замершую каждой клеточкой пустоту. — Отец погиб, — его слова рассеялись по этой пустоте, достигая моих ушей слишком быстро. Слишком, непозволительно и жестоко быстро. — Прости, что? — помотала я головой. Он ведь просто очень плохо пошутил? — Ная, тебе десять раз, что ли, повторять?! — сорвался на крик Гаррэд, заставляя содрогнуться от ужаса. — Прости, — шепнул он, опираясь о дверной косяк. Пошутил?.. — К-как?.. Быть не может… Щёки обожгли фаянсовые слёзы. Сердце отбило разок по рёбрам и, кажется… совсем застыло. — Он приехал в деревню Норэ, чтобы забрать выживших и помочь с лечением, а, в итоге, сам попал в ловушку злодеев. Мы не успели, было уже поздно… — К-как он мог попасться? — Он как раз помогал кому-то, а сзади появился один из этих ублюдков, пырнув его в спину… А потом ещё несколько раз… — Замолчи! — телом стала завладевать истерика. — Он умер у меня на руках, — сказал он дрожащим голосом. Я слышала, как Гаррэд хлюпал носом, как шуршал одеждой, но я не хотела видеть его лица. Не хотела видеть его одежду. Не хотела видеть чужие слёзы… родную… родную кровь, запятнавшую одежду брата. Отпихнув брата в сторону, я вылетела из дома, опустив голову. Лишь бы не видеть. Лишь бы не слышать. Этот плач, эти мерзкие, лживые и просто водящие меня за нос… слова скорби. Сейчас мне было плевать. На брата, на людей вокруг. На маму. Кажется, я слышала её плач. Но мне показалось, мне совершенно точно показалось тогда. Ведь мамы не было дома. Ведь мама ещё не знает… Я бежала в сторону леса, за водянистой пеленой не разбирая дороги. Обколола босые ноги, содрала кожу с коленей, упав на ветвистую землю пару раз. Но все это были мелочи, всего этого я не замечала и старалась не замечать, упрямо продолжая бег. Я бежала от боли, от страха, от одиночества, но от душевных терзаний мне было не скрыться, как не пытайся… Очередной раз споткнувшись, я упала в мокрую траву, чувствуя, что ничего не изменить, что всё тело изнывает от боли как физической, так и моральной. Не было сил подняться… А смысл?.. Перевернувшись на спину, я посмотрела в глаза бездны ночи. Сквозь мой собственный плач вдруг послышался шепот, который, словно небесный дождь, лился, казалось, со всех сторон. Завораживал собой. Манил собой и за собой тоже: «Иди за мной…» Я закрыла глаза и протянула руку к тёмному небу. Словно пыталась… найти там помощи? Но никакой помощи там никогда, никогда не было. И не будет. «Иди за мной, не бойся, доверься мне…» — слышала я нежный тихий голос. Этот голос словно пьянил, этот голос давал ногам команду подняться и пойти, поплестись туда, где скрывается его начало и исток. И ноги попытались. Но слабость тела усмехнулась, слабость тела отключила слух вовсе и дала свою собственную команду. Глаза резко закрылись… Очнулась я, стоя на какой-то тропе в окружении дремучих деревьев и сплошного мрака. Я чувствовала, как лодыжек касается влажная трава, словно поглаживая и успокаивая, омывая небольшие ранки капельками образовавшейся росы. В траве мелькнул белый силуэт. Тело вздрогнуло и отшатнулось. Но сделало это так спокойно… Так безмятежно и смиренно... «Не бойся меня, я тебя выведу», — опять послышался зазывающий шёпот, и на тропинке появился белоснежный, как первые выбравшиеся из-под снега подснежники, лис. Его карие, почти чёрные глаза сверкнули огоньком, выдавая истинный окрас — янтарно-золотистый. Лис посмотрел прямо мне в глаза, а в голове раздался всё тот же нежный мужской голос: «Пойдём…»