Напряжённая тишина давила на сознание, а ведь и без того было не по себе после всего того, что произошло. Фалас нервно потирал руки за своей спиной, сверля массивную белоснежную дверь в покои принцессы дроу. Мимо изредка пробегали взволнованные эльфийки-служанки, которые иногда проходили в покои, заходя осторожно и медленно, чтобы никто ничего лишнего не увидел. Сколько уже Фалас находится в замке Ланфир: неделя, две или больше? Сначала парня бросили в гнилую темницу, где его даже пытали, пока не пришёл сам король дроу.
— Ты защищал мою дочь? — спросил мужчина, шагая по сырой и промозглой темнице.
— Я буду её защищать, пока она будет жива, пока я буду жив, — прохрипел рыжеволосый, сплёвывая кровь.
Самое отвратительно в пытке эльфа — это то, что он быстро регенерирует и поэтому над ним можно измываться снова и снова.
— Кто ты?
— Зачем вы спрашиваете, если всё сами знаете, — ухмыльнулся Фалас. — Вы намного опытнее меня.
— Не ври! Хоть в тебе и не так много магии, но все четыре стихии открыты, более того, ты может управлять ими так, что стихии сплетаются, порождая новые. Просто твой сосуд наполовину пуст из-за регенерации, сражения и, я так понимаю, из-за того, что некогда источник четырёх стихий был заперт.
— И ваша дочь освободила меня и нашла источник, принимая свою сущность и ношу хранителя источника. Я Фалас Дайлар, один из хранителей источника магии эльфов, который передаёт опыт вашей дочери, — тихо проговорил Фалас.
— И надо ценить то, что предыдущий хранитель остался в живых, ведь все остальные просто-напросто умирали, ведь так? — усмехнулся глава дроу.
Мужчина махнул рукой, из-за чего цепи и оковы открылись сами по себе, выпуская из своего плена Фаласа. А он обессилено падает на землю, тяжело дыша.
— Позаботьтесь о нём, — кинул через плечо изрядно поседевший отец Энниэль, покидая темницу, которая пропитана многолетними страданиями.
Раны стягиваются, доставляя некий дискомфорт. Засохшую кровь осторожно вытирает прислуга, опасливо поглядывая на лицо хранителя эльфийского источника, а его карие меланхоличные глаза лишь вперились в просторы королевства, что виднелись в открытое окно. Рядом лежала сменная одежда дворянина, которую Фаласу любезно предоставили, чтобы он приобрёл подобающий вид для посещения короля. Видимо, он ещё не всё узнал, что хотел. А вот Дайлора волновало только: жива ли Энниэль и всё ли с ней хорошо. Он не чувствовал её, что и пугало хранителя. Если бы их связь была сильнее, если бы они были крепче связаны магией, духовно и телесно. Если бы…
Медленно и монотонно постукивая пальцами по красному дереву, отец Энниэль сверлил недоверчивым и изучающим взглядом Фаласа. А вот рыжеволосый эльф, который оставался в прекрасной и молодой ипостаси, отстранённо смотрел на медленно развивающиеся заморские занавески.
— Что тебе рассказывал оракул? Верховный был тебе буквально отцом, он вырастил тебя и обучил. Да и я никогда не поверю, что один из хранителей источника не смог справится с каким-то обычным эльфом… Почему у Энниэль не хватило сил с ним справиться? Ты же знаешь, кто будет следующим Верховным и оракулом? — нервно спрашивал король дроу, сжимая челюсть. — Что там сказано в предсказаниях? — махнул он рукой своим подчинённым и приближённым.
— Это будет дитя двух хранителей, — ответил на вопрос своего короля молодой на вид эльф, высокомерно смотря на Фаласа.
— Ты же один из немногих мужчин-эльфов, который владеет видениями? Что ты молчишь, отвечай! — не выдержал король, перегибаясь через стол и ударяя по нему большим кулаком.
— Мы сами виноваты, что утратили свою силу, — хмыкнул Дайлор, медленно переводя свой взгляд на короля, смотря с неким вызовом. — Эльфы слишком зазнались, считая себя истинными магическими сосудами, хотя абсолютно каждый может владеть магией. Даже обычный человек может быть во множество раз сильнее, чем эльф.
— Из-за тебя магия эльфов исчезла!
— Из-за меня? — рассмеялся Фалас, удивляясь наглости и упрёку. — А не вы ли все привели государство, нет, все народы к погибели? Тщеславие — грех, который захлёстывает буквально каждого, рождая зло. Оно распространяет свои споры в ваших телах и высасывает древние силы. Эльфы уже вовсе не те, которыми были изначально созданы природой. Вам давно пора открыть глаза и взглянуть на всё ясно. Даже ваша собственная дочь сбежала от вас, от вашего кровопролития и кровожадности. Вы сами находитесь под влиянием тёмных сил.
— Все вон! — приказал король, указав пальцем на дверь, грозно смотря чёрными глазами на хранителя источника четырёх стихий.
— Энниэль не справилась, потому что не чувствует в себе уверенность и ту силу, которой обладает. Ей не хватает поддержки и веры — связь с родителями, предками и корнями не так сильна, как должна быть, чтобы полностью открыть истоки.
— Ты слаб из-за неё… — выдохнул дроу, оседая в большое кресло, не отводя пристального взгляда, который смотрел в самое нутро.
— Я пытался её защитить, — тихо проговорил Фалас, отводя взгляд и сжимая свою рубаху.
Длинные ресницы парня дрогнули, и он приоткрыл глаза, выплывая из своих воспоминаний. Лёгкий ветерок из открытого окна подхватил его выбившиеся волнистые рыжие пряди, отправляя в свой поток, сплетая с лучами солнца, в котором получалось золото. Он до такой степени сильно сжимает кулаки, что костяшки начинают белеть. Медленно приоткрывается дверь, из-за которой осторожно показывается мать Энниэль, она казалась уставшей и измотанной. Вокруг её добрых зелёно-серых глаз, пролегли маленькие морщинки, свидетельствующие о возрасте. Женщина медленно и осторожно метнула взгляд на высокую и статную фигуру рыжеволосого эльфа, не торопясь подходить к нему. Но всё же она кротко ступила к парню, складывая руки в замок. К полу струилось золотисто-коричневое платье с длинными ниспадающими рукавами, стройнящее фигуру взрослой эльфийки. Мать Энниэль подняла голову и прямо взглянула в карие глаза хранителя. Её взгляд напоминал Фаласу взгляд его подопечной: серьёзный, проникающий вглубь тебя, пристальный и немного холодный, но всё равно такой добрый. Губы молодого эльфа дрогнули, а в глазах появился некий страх. И женщина тут же поймала этот испуганный вгляд, ступив ближе и перехватывая его ладони, сжимая в своих.
— Ты её любишь, — прошептала она, чуть кивнув, будто ещё больше углубляя свой взгляд, словно читая все мысли и чувства. — Я слышала, как она тебя зовёт. Она каждую ночь, каждый раз, когда засыпает, если может уснуть, зовёт тебя. Но её словно нет с нами. Моя девочка умерла и воскресла, разве такое возможно? — прошептала она дрожащими губами. — Она ждёт тебя. Прости нас за всё, но не дай ей больше умереть. Не дай ей погибнуть, ведь Энниэль ещё так молода и юна, она ещё не выполнила своё предназначение. Я благословляю вас. Не держи зла на отца Энни, просто он эльф вспыльчивый и горделивый. Отец очень её любит и души не чает, — сжимала в своих ладонях руки Фаласа королева. — Ступай.
Массивные двери раскрылись, впуская в тусклый коридор солнечный свет и аромат цветов, которыми была уставлена комната принцессы. Фалас задержал дыхание и блаженно прикрыл глаза, в тоже самое время боясь даже взглянуть туда, где стояла Энниэль. Но он всё же открыл глаза, дрожа всем телом. Перед ним, кажется, так близко, но так далеко стояла его Энниэль. Она обернулась, перебирая в своих похудевших бледноватых ладонях плетёные золотые нити её пояса. Короткие потускневшие волосы подхватил ветер, закрывая лицо, из-за чего она осторожно заправляет пряди за острое ушко. Её некогда розовые и манящие губы, словно лепестки роз, искусаны, из-за чего виднелись небольшие кровоподтёки и ранки. Они были приоткрыты и бледны, чуть подрагивая. Взгляд зелёных глаз испуганный и потускневший, а под ними пролегли глубокие синяки. И без того выделяющиеся скулы казались настолько острыми, будто об них можно было с лёгкостью порезаться. Но это всё равно это была Энниэль Ланфир. В глазах появился блеск слёз, а из девичьих уст сорвался вздох, и Фалас быстро преодолел расстояние между ними, заключая девушку в объятия.
— Я тебя звала, — прошептала Энни, хватаясь руками за одежду Фаласа. — Я тебя звала, но ты не приходил, — шептала она, хватая ртом воздух и задыхаясь.
— Я тебя не чувствовал, не мог найти, не мог тебе помочь, и мне было больно, — прошептал Фалас, поглаживая впалую щеку и вытирая горячие слёзы.
— Я умерла. Ты понимаешь, я умерла! — Её лицо исказилось гримасой боли и отчаяния, брови сомкнулись на переносице, проявляя морщинки. — Я задохнулась и вновь сгорела в огне, но это было уже реально. Я не смогла с ним справиться, почему у меня не хватило сил? Эльфы же от природы бессмертны, а я умерла…
— Эльфы изменились, они утратили свою бессмертность, в нас осталась только регенерация, которая свидетельствует о корнях. Но эльфы сами виноваты в том, что утратили свои силы, — вытирал парень слёзы, с любовью заглядывая в насыщенно-зелёные глаза. — Но ты можешь пробудить в себе эти силы, стоит только поверить.
— Неужели каждый хранитель должен пройти через смерть? — шептала Энниэль, сжимая ткань рубахи на груди парня.
— Но не каждый выживает. Остаются раны, и не только физические, но и душевные, — прошептал Фалас, выдыхая в самые губы девушки.
Парень подхватил короткую прядь русых волос, немного потирая большим и указательным пальцем. А второй ладонью он гладил щеку, разгоняя мурашки и рождая то тепло, которое некогда пульсировало в её теле. Дайлар приближается к девушке, проводя большим пальцем по тонкой и бледной губе, нежно потёрся носом об её ровный, но на кончике немного курносый носик. Он примкнул к девичьим губам, вдыхая в неё жизнь и силу. Прямо на глазах Энниэль порозовела, щёки окрасились в сочную краску, а нежные губы вновь стали лепестками роз. В зелёных глазах заблестела жизнь. Отстранившись от Ланфир, рыжеволосый эльф загадочно улыбнулся, любуясь красоте своей возлюбленной.
— Это мой подарок и извинения за всё, — прошептал он, перехватывая прядь девичьих волос и вновь потирая их между своими пальцами.
Энниэль падает на постель, томно вздыхая, а по белоснежным простыням разметались длинные и шелковистые тёмно-русые волосы, которыми некогда обладала эльфийка. Это и был подарок Фаласа, ведь это из-за него девушка лишилась своих волос. Он любовался ею, нежно заглядывая в необычные глаза, оглаживая стройную фигуру.
— Я люблю тебя, — шепчет Дайлар, целуя Энни. — Прости, что молчал, прости за всё, что с тобой случилось, что на тебя легла такая ноша, — говорил, целуя губы, скулы, глаза, нос, лоб, шею, сжав её ладони в своих.
Что такое любовь на самом деле? Испокон веков все разумные существа задавались этим вопросом. С самого рождения первых и истинных сосудов магии каждый испытывал это чувство. Неужели это обычные химические процессы в организме, выбрасывающие странные и необычные ощущения. Возможно, для каждого это что-то своё, индивидуальное, свои ощущения и чувства, которые невозможно объяснить другим, невозможно даже показать и понять. Эти чувства настолько будоражат сознание, что можно сойти с ума. Это такая же магия, как стихии или сплетение тьмы и света. Только никто не сможет разграничить — всё же добрая эта магия или злая, эта диковинная любовь.
И Фалас и Энни не могли надышаться друг другом, они питались силами, магией и своими чувствами, словно самые настоящие ненасытные животные. Ведь в каждом существе от природы есть что-то животное. Этим днём и ночью они любили друг друга, исцелялись и объединялись. И магия двух хранителей слилась воедино, рождая новую силу и насыщая их обоих. Лёгкие движения, поцелуи, скользящие по телу, мурашки и дрожь. Подушечки пальцев скользят по каждому изгибу тела, вычерчивая незамысловатые узоры. Фалас дотрагивается до кокетливой родинки на правой груди Энниэль, улыбаясь и тут же целуя. Эльфийка поглаживает пальчиками острую скулу хранителя и густые тёмные брови, немного посмеиваясь, когда большим пальцем проводит по длинным ресницам, а Фалас от этого часто моргает. Тихо, спокойно и так душевно, словно они давно друг друга знали, давно были вместе и любили. Она любовалась им, заглядывая в глубокие карие глаза с прожилками алого пламени, словно вино разливалось и смешивалось с горячим шоколадом. Также дотрагивалась до его милой родинки под глазом, наблюдая за тем, как он улыбается и на щеках появляются милые ямочки. И просто гладила по загорелой груди, размеренно дыша вместе с Фаласом. Её ладони касались глубокого шрама на спине, а из уст вырывался немой вопрос, на который получила лишь грустный взгляд. Эта рана была не только физическая, но и душевная, которая оставила глубокий неизгладимый шрам.
— У каждого из хранителей есть шрам на теле, который свидетельствует о страшной схватке с силами зла, — тихо проговорил Фалас, укладывая голову девушки себе на грудь и переплетая свои пальцы с её, перебирая другой рукой девичьи волосы. — Это была наша последняя схватка. Мы были вынуждены запереть источники магии: древо жизни, озеро четырёх стихий и бездну. Поток магии в мир был приостановлен, а дорогу к источникам знали только мы, выжидая рождение новых хранителей. Никто из смертных существ не должен знать дорогу к магическим источникам — это и было ошибкой в прошлом. Мы были заточены в телах животных, не имея возможности вернуть свой человеческий облик. Лишь когда новорождённые хранители стали совершеннолетними, когда сила, дремлющая в них, начала себя проявлять, верша новую историю, мы смогли выбраться и привести вас к источникам. Мы питались вашей магией, которая заточена в ваших телах, как в сосудах. Поэтому лишь изредка могли приобретать свою истинную ипостась.
— А как же Аластор?
— Он настолько привык к животному облику, к этому страху и силе, дремлющей внутри него, что… Он питался людскими страхами, — хмыкнул Фалас.
— И на самом деле он влюблён в Элиану? — рассмеялась Энниэль, привставая и нависая над парнем, заглядывая в его глаза.
— Вот этого я не знаю, потому что он настолько непредсказуем. Но в нём горит интерес. Я впервые вижу его таким, — ответил Фалас, осторожно заправляя девичьи длинные волосы за острое ушко.
Сон накрыл с головой, погружая в свою негу впервые за долгое время. Ночь покрыла всё королевство, кого-то пугая своей тьмой, кого-то убаюкивая одиноким лунным светом. А хранительница света красовалась на чёрном полотне одиноким ярким кругом, указывая дорогу заблудшим душам. Полотно усеяно множеством ярких светящихся точек, словно маленькими светлячками, а может, это души умерших или ныне живущих… Прохладный ночной ветер трепал рыжие кудри, охлаждая разгорячённое тело и голову. Между густых бровей пролегла напряжённая морщинка, а голову одолевали тягостные мысли. Было жуткое предчувствие, будто по земле стелется тьма, клубится и покрывает целые государства, порождая смуту.
— Опять меня бросил? — тихий, с тонкой хрипотцой ото сна голос разрезал тишину.
Тонкие девичьи руки скользнули по смуглой коже, которая блестела и казалась золотой в этой тьме и маленьких струйках лунного света. Она обхватила Фаласа, утыкаясь носиком в сильную спину между лопаток, в тот самый шрам. На мгновение на его лице проскользнула улыбка, но она тут же сменилась напряжением.
— Плохое предчувствие, — прохрипел Фалас, поглаживая руки эльфийки.
— У тебя бывают видения? — встала Энни на носочки, выдыхая свой вопрос в шею, где кожа за ухом такая нежная и чувствительная.
— Редко, но точные. Грядёт что-то страшное…
Ланфир тоже нахмурилась, опираясь на железную ковку балкона и смотря в просторы королевства.
— Знаешь, я редко такое говорю, да и вообще я не из пугливых. Но мне страшно, — проговорила Энниэль, поворачивая голову к хранителю и смотря ему в глаза.
***
Из глубокой ямы в земле клубился чёрный туман, расстилаясь по земле и убивая и без того уже вовсе неживую траву, растения и редких насекомых. Ночной лес кишел монстрами и чудовищами, которые ещё не могут обрести чёткие очертания и тело. Им нужно больше и больше силы, магии и плоти. Им нужна кровь и плоть. Растерзать, смаковать и выпить до дна, не оставив ничего и никому. Они появляются из этого тумана, они несут страх и смерть. Они — смертельная армия зла, которая неуправляема и голодна. Но для появления предводителя ещё рано, он ещё не напитался силой источников, он ещё не нашёл достойное смертное тело, достойный сосуд, который сможет его принять. Он поглотит сознание сосуда, став полноценным правителем. Он хочет вершить зло, хочет возмездия и мести. Будет упиваться болью и страданиями, смаковать кровь каждого — она будет литься реками по его лицу, рукам, телу и ногам, прокладывая кровавую дорожку, кровавый ковёр к правлению миром и всеми существами. Они станут такими же монстрами, и он утянет за собой каждого, в своё подземное царство.
Аластор резко открыл глаза, вперивши чёрный взгляд в потолок. Он чувствовал некую тревогу внутри. Его съедало жуткое чувство, знакомое отвратительное чувство, словно он уже когда-то с этим сталкивался. Поднявшись на постели, он встряхнул головой, ероша смоляные волосы, словно выбрасывал тяжёлые мысли и чувства. Хранитель провёл большим пальцем вдоль жуткого шрама, который разрезал его молодое и холодное лицо. Впервые этот шрам напомнил о себе в виде боли, которая ныла где-то внутри, растекаясь по венам с кровью, разнося эту боль по всему телу, от чего хотелось размяться. Хэмфорд повернул голову, где на животе, прижавшись к нему, лежала Элиана Дэррил. Он протянул руку к ней, дотрагиваясь указательным пальцем до изящного изгиба спины и легонько проводя по белоснежной коже. Нет. Он вновь взмахивает головой, отрывая свою руку и прижав к больной голове. Он стал слабым. Слабеет из-за неё. Но в тоже время сейчас Аластор чувствует в себе прилив сил, словно в нём разливался океан некогда дремлющей магии. Кажется, даже тогда, когда его посвятили в хранители, когда он был молод и глуп, у него не было столько магии, сколько сейчас. Даже непривычно.
На краю постели что-то заблестело, из-за чего парень сразу перевёл взгляд, протягивая руку. На пожелтевших листах золотыми буквами вспыхивало предсказание, оставляя за собой чёрный след.
«Смерть настигнет хранителя бездны».
Внутри всё похолодело и потускнело, хотя, казалось, всего недавно приобрело цвет, Аластор приобрёл смысл для жизни. Нет, надо будет всё сделать для её спасения, пусть даже он сам умрёт. Мало времени, чертовски мало времени. Он бросает чёртову книжку в стену, падая на постель и вновь поворачивая голову к Элиане, наблюдая за тем, как она размеренно дышит. По девичьей белоснежной коже побежали мурашки, из-за чего Аластор осторожно прижал её к себе, укрывая мягким одеялом.
И пусть он кажется холодным, злым и грубым, в нём есть добро. И он никогда не будет таким, как его брат…
***
Резкий звук бьющихся друг о друга клинков разрезал спокойную атмосферу леса. Капли пота скатываются по загорелому лбу, из девичьих губ вырывается рваное дыхание, а выражение лица сосредоточенное и даже немного злое. Она резко и быстро отбивала стеклянный меч Сэрафа, кажется, подопечная всё ещё на него злится за ту выходку с его стороны. Взмах, вспышка света, и клинок проходится острым лезвием по коже, оставляя порез, из которого тут же потекла алая кровь.
— Ауч! — шикнул Сэраф, смотря с неким непониманием на подопечную. — Ты слишком злая! Светлому магу не присуща такая злость, она делает тебя слабее и уязвимее и ещё ближе к тьме. — Блондин бросил на землю меч, пугающе и угрожающе надвигаясь на Наю.
Меч тут же растаял в воздухе, оставив после себя капельки росы.
— Отойди от меня! — крикнула Ная, выставляя вперёд меч и боязно смотря на лиса.
— Ты мой же меч наставляешь на меня? — рассмеялся Сэраф, махнув в воздухе рукой, и меч тут же растворился, на мгновение ослепляя Астраган. — Слишком нечестно играешь, — шикнул парень, выдыхая это на ухо девушке, прижимаясь к ней сзади и сжимая запястья.
Ная опешила, а по спине прошлись ненавистные мурашки. Ох уж эта женская слабость, а уж её слабость к дыханию на шее или спине… Из мыслей девушку вырвал глухой выдох, а в лопатку будто впилось что-то острое, создавая колющую боль. Ная дёрнулась, разворачиваясь, смотря испуганно на падающего Сэрафа, из груди которого торчала стрела.
