Говорить бессловесно, надсловно, почти что сухо — чтобы вспахивал голос подобием плуга сердце, земле подобное, минуя мембрану уха. Потому что нет ярче мимики — чем мимика невозможности звука.
— Свет! Над операционным столом вспыхивают фонари бестеневой лампы. Хлоя стоит, вытянувшись в струнку, и старшая медсестра завязывает концы кушака ее халата; от рук пахнет дезинфицирующим средством — шесть шагов к идеальной стерильности она знает наизусть: от локтя и ниже, меж пальцев к их кончикам, вращательными движениями. Приносят перчатки — темно-синие, прочные; Хлоя привычным жестом ныряет в них руками; латекс крепко сжимает ее тонкие хрупкие пальцы и запястья, нанесенный внутрь тальк позволит работать ей несколько часов, не задумываясь об ощущениях. Помогают надеть оптику: шлемы с линзами, подобные приборам часовщиков или ювелиров, оснащены фонариками; поправляют на ней маску и открывают дверь в операционную. Хлоя переступает красную черту стерильности — если бы здесь были практиканты, они стояли бы за ней, но в комнате только закаленный персонал: перфузиолог-реаниматолог, два ассистента — хирург и медбрат, старшая медсестра и санитар. На большом и маленьких столах лежат операционные инструменты: зажимы, пинцеты, скальпели, ножницы и иглодержатели; через наполовину застекленную стенку видно, как затухает свет в предоперационной комнате. Юношу, уже спящего на операционном столе, обрабатывают специальным раствором и прикрывают стерильными зелеными салфетками; профессор Грант — грузная женщина-перфузиолог — разглядывает показания на реанимационно-хирургическом мониторе. Прибор мигает экранами — аппарат искусственного кровообращения готов к работе. — Показатели? — негромко спрашивает Хлоя. — Стабилен, — отзывается профессор Грант. — Поехали. Темнокожий хирург Дрю Норт делает первый надрез; стернотомия — его конек: на счету более двухсот успешных операций и ни одного прокола. Ассистирующий хирург спокоен и сосредоточен; но Хлоя знает: под маской он мурлычет себе под нос какую-нибудь песенку. Просто так, от скуки. — Ретрактор. Показатели? — Устойчивые. — Подключаем крошку, — улыбается Прайс. Прозрачные трубки АИКа наливаются темно-красным — венозная кровь почти моментально обогащается кислородом и подается в аорту для циркуляции по всему телу; повисает тишина — перфузиолог сверлит взглядом показания мониторов. Время для Хлои останавливается: теперь она вся — на кончиках своих пальцев, удерживающих «москитов», а после — в сжимающемся и разжимающемся сердце своего пациента. — Трешка сильно повреждена, — говорит она. — Будем имплантировать. Новый металлический аортальный клапан хранится на большом столе в специальной нео-коробке, но Хлоя не торопится. — Вырезаю старый. Острым светом сверкают скальпели; раздается удар металла о металл; Хлоя режет уверенно, будто собирает снежинку на Новый год; медбрат Майки — брат Дрю — подает ей пинцет для захвата клапана; медсестра забирает у нее кровавые ошметки. — Ставлю новый. Это же просто крошечный металлический кусок, который может спасти жизнь, проносится в голове Хлои. Она не чувствует ни-че-го: только машинально выполняет порядок действий; сначала — имплантация каркасного биопротеза, затем — введение в пораженный аортальный клапан, и уже после — ручное раскрытие с помощью баллонного катетера. Сердца она почти не касается; но, чтобы обеспечить правильный ток крови из левого желудочка в аорту, они не смогли обойтись без инвазивного вмешательства; и фибрилляцию никто не отменял. Хлоя перестраховывается, но риск оправдывается — крошечный некроз тканей у самой аорты без АИКа она бы не удалила. — Три... два... один... Клапан распускается в сердце, словно цветок, лепестки которого бережно обрамляют орган. Хлоя победно улыбается. — Убирайте крошку. Запускаем сердце на «три». Раз, два, три... Мышцы дергаются — сначала слабо, а затем все увереннее и увереннее, но Хлоя не торопится: слишком мало времени прошло с запуска. — Прайс? — обращается к ней хирург. — Мы готовы шить. — Я сама. Дрю кривит губы под маской. Убирают ретрактор, диссектором подводят хирургические нити; Хлоя мельком бросает взгляд на монитор, пока ее руки работают — она никогда не дает шить кому-то, предпочитает делать это сама, — пациент стабилен. Она ставит последний стежок, Майки отрезает нить; Хлоя с грохотом кладет в кювету зажим с иглой, на пол летят окровавленные перчатки — санитар пинцетом поддевает их и перекидывает в корзину. Пересчитывают тампоны, проверяют инструменты; Хлоя в предоперационной сдергивает шапку с головы, избавляется от стерильного халата и белой, в алых пятнах, маски; со всех ног бежит в соседнюю комнатушку, где среди десятка шкафчиков находит свой, вводит код и снимает свой хирургический костюм. Влезает в узкие синие джинсы, шнурует неизменно бордовые кеды на ногах в цветных носках, надевает белоснежный халат поверх черной длинной футболки; Хлое двадцать семь, но это не значит, что она должна выглядеть на свой возраст; она ведь не Чейз. Прайс усмехается — даже ее «Toyota Rush» стоит меньше, чем туфли Виктории. Она бросает взгляд на часы — операция длилась меньше часа, скоро обед и — Хлоя возводит глаза к потолку — вечерняя смена интернов. Но пока она может выбежать покурить и полной грудью вдохнуть свежего воздуха.* * *
Джастин застает ее в кабинете: Хлоя зарывается в кипы бумаг, заполняет карты, держит плечом телефон; перед ней стынет стакан черного крепкого кофе, и кардиохирург бросает на Уильямса умоляющий взгляд. Глава приемного отделения показывает огромный бумажный пакет с логотипом «McDonald's» и плюхается на стул; Хлоя молча бросает трубку и сгребает все бумаги в одну гору. — Обед не для тебя, Прайс? Хлоя кивает. — Решила, что лучше сделаю это сейчас, — отвечает она. — То есть не нашла, на кого свалить, — поправляет ее Джастин. У Хлои растрепанные волосы и сияющие небесной лазурью глаза — обе операции прошли успешно, и это сделало ее удовлетворенной своей работой. Уильямс отдает ей пакет — два стакана кофе, салат и три сэндвича — и молча наблюдает, как Хлоя заглатывает еду, почти не прожевывая. — У меня было две операции за три часа, — сообщает она с набитым ртом. — Это... — Пиздец, — соглашается Уильямс. — У меня авария на Пятой авеню, какая-то ослиха врезалась в автобус с детьми. Педиатрия переполнена, отправили туда интерна, так что у тебя минус один. — А что с ослихой? — Общество защиты животных будет довольно, — цедит Уильямс, и его голубые глаза затухают на секунду. — Сломала палец, — уточняет он. — Ничего, все воздастся. Хлоя вспоминает, как знакомится с Джастином — он зашивает ей руку после пореза скальпелем, когда на тот момент еще работавший санитар плохо делает наркоз и ее пациент в прямом смысле слова встает во время операции. Прибежавшая на крик Чейз говорит, что отведет ее к лучшему врачу, на деле — пригоняет заведующего приемным отделением спустя четверть часа, когда Хлоя почти теряет сознание от потери крови. Они сидят и разговаривают, пока Уильямс наносит стежок за стежком, и Хлоя дрожит — шок дает о себе знать. Джастин приносит ей кофе, угадав, что она любит черный, и укрывает ее мягким оранжевым пледом; а после спрашивает, не хочет ли она чего-нибудь покрепче и покурить, и Прайс понимает, что они поймали волну. Уильямсу двадцать восемь, он разведен и живет в трех минутах от больницы, ненавидит раннее утро и любит слушать рок шестидесятых, а еще носит линзы вместо очков и светлую бородку; Хлоя узнает его достаточно хорошо, чтобы называть другом, но все еще не пускает того в свою жизнь полностью. А еще он единственный из ее знакомых, кто верит в карму; ту самую, что возвращает добро добру, несет справедливость и возмездие, оттого у Джастина на ключице выбито расколотое солнце со словами: «Will we burn inside the fires of a thousand suns?». — Надеюсь, — искренне отвечает Прайс. — Как тебе вчерашние детки? Джастин сползает на стуле, закатывая глаза. — Я больше не хочу, — стонет он, а затем выпрямляется: — Нет, на самом деле, все не так хреново. Священница неплохо шьет, а скромняжка может забинтовать тебя всю секунд за тридцать. Хлоя давится кофе: — Священница? Скромняжка? Ты что, дал им клички? — А как я еще должен был запомнить их имена?!..* * *
Полгода назад Ее привозят на «скорой» ровно через минуту после того, как у Хлои заканчивается смена; и Прайс чертыхается, когда Чейз объявляет по громкой связи, что ей нужно проследовать в третью операционную. На операционном столе — кровавое месиво, и даже десятки стерильных салфеток не скрывают этого; Джастин лично дежурит в оперблоке и подхватывает Прайс у входа, отчитываясь: женщина, двадцать семь лет, массивная тромбоэмболия легочной артерии, цианоз, гипотония... И добавляет: «Все бормочет — киты, киты; а какие, к черту, киты, если она сама — выброшенная на берег рыба?» — Прайс, будешь ассистировать, — ледяным тоном командует Чейз, и Хлоя впервые не спорит. Норт-старший уже делает первый надрез, Хлоя ставит ретрактор, держит наготове реберный расширитель; Майки промакивает кровь, в ведро летят десятки кровавых тампонов — тромбэктомия начинается. Сюрприз поджидает на двенадцатой минуте операции. — Мы ее теряем! Это мисс Грант хватается за дефибрилляторы — реаниматолог первой категории знает свое дело, но сердце не запускается даже на семи тысячах. — Несите АИК! — кричит Прайс; трещат ребра пациентки — Хлоя почти ломает их, на расширение нет времени, и держит сердце в ладони, сжимая и разжимая в такт, считая про себя: раз-два-раз-два-ну-давай-же-раз-два-раз-два... Мишель подключает аппарат за считаные минуты — ей помогают оба Норта — и не сводит взгляда с мониторов. — Сейчас запустим. Виктория врывается в операционную с первым искусственным ударом сердца, за ней — Джастин, на ходу натягивая перчатки. Хлоя матерится: — Блядь, стерильность! — К черту стерильность! Цианоз и гипотонию вызвала передозировка героином. — Так какого хрена ты ее не осмотрела перед тем, как подложить нам?! — взрывается Прайс. Ее руки снова живут отдельно от нее — Дрю вырезает тромб, ставит зажимы, на пол летят инструменты; время работает против них, Хлоя это чувствует. Льется героиновая кровь, потоками перегоняясь через аппарат. — До сих пор не стабилизировали, — говорит Грант. — Дрю, скоро там? — Нет. — Медсестра вытирает пот со лба хирурга. — Тут все разъебано к херам, не пережимается... Хлоя кончиками пальцев придерживает сердце, готовое вот-вот завалиться направо, и ловит слабые пульсации; инстинктивно тянется к главной аорте, сжимает и разжимает вместе с аппаратом, пытается восстановить ритм. Проходит не меньше десяти минут, когда сердцебиение, наконец, становится равномерным. — Отключайте, — командует Прайс. — Запустим сами. На шести тысячах они получают рваную кардиолинию — ослабленную и почти едва видную, но такую важную. — Долго не протянет, весь организм в наркоте, — выплевывает Норт. — Погружайте в кому, — решает Виктория. — Охлаждайте до тридцати четырех. — Чейз... — Хлоя смотрит на нее. — Это не выход. — Заткнись, Прайс. Тридцать миллиграмм тиопентала натрия, двадцать миллиграмм оксибутирата. Иглы мечутся туда-сюда, Хлоя ставит скобы, Майк накрывает поврежденные ребра фиксаторами и сдирает все салфетки; бумажные полотенца падают на пол, отчего тот становится светло-салатовым, но через секунду снова возвращается в привычный белоснежный прямоугольник — санитар работает без устали. — Лейте воду! — командует хирург. — Скорее! — Воздух! Вентилятор! — Несите пакеты со льдом! — Куда? — одергивает его Майки. — Сейчас начнется фибрилляция. — Тридцать пять... тридцать четыре... тридцать три... — Стоп, стоп! — Хлоя скидывает уже ненужные пакеты с кровати. — Где анестетики? Шприцы пронзают пациентку с трех сторон; и, когда все заканчивается, кардиохирург, наконец, позволяет себе выдохнуть. — Стабильна, — заключает Грант. — Куда ее? Майки убирает последние салфетки с ног, обнажая лодыжки; разворачивает каталку и снимает ненужные капельницы; раздается писк аппарата — АИК вновь уходит в долгий сон, пока снова не будет вызван; санитар пересчитывает тампоны, сбивается, снова пересчитывает; в кювету летят инструменты, и Дрю бросает туда же окровавленный, уже не нужный стернотом. — Понаделают татуировок, — ворчит он, — может, оттуда какую инфекцию занесли, как теперь узнать, пока она в таком состоянии? — Отдам ее кровь в диагностику, пусть там решают, что с ней делать, — устало говорит Джастин, все это время не отходящий от Чейз ни на шаг. — У нас нет свободных палат, только платные в хосписе. — Татуировок? — переспрашивает Хлоя. — Где? Она смотрит на чистую кожу плеч и рук, не понимает, о чем идет речь, но тут ее взгляд падает на правую голень, и Хлоя делает шаг назад. — Прайс? Ты в порядке? — Джастин подхватывает ее. Хлоя кивает, не в силах отвести взгляд от вытатуированного темно-красного дракона, а затем в один прыжок достигает каталки и, оставляя красные разводы на молочно-белой коже, переворачивает левую руку пациентки. На внутренней стороне запястья ярко виднеется очертание небольшой звезды. — Я оплачу ей палату, — деревянными губами выговаривает Хлоя. — Везите в хоспис. Чейз не спорит — все это время она знает; и Хлое, догадавшейся об этом слишком поздно, хочется лезть на стенку. Вместо этого она бросает еще один повод для ненависти к Чейз в свою внутреннюю копилку с еще тысячей таких же и в полной тишине выходит из операционной.* * *
В четыре часа Хлоя собирает практикантов в крошечной лекционной, начисто вымытой Джульет — Прескотт-младший оказывается прав: она действительно перепутывает все палаты, когда разносит карты, за что Хлоя получает взбучку от Чейз, а Уотсон — от нее; и, запустив руку в синие-синие волосы, произносит: — Вы идиоты. Все, кроме Марш, потому что она единственная, кто хоть с чем-то справилась. Нейтан открывает рот, но Хлоя бросает на него такой разъяренный взгляд, что тот давится словами. — Мы поговорили с мисс Чейз... «Прайс, немедленно в мой кабинет!» — ...И решили, что вы все слишком одаренные, чтобы работать каждый раз на новом месте... «Стадо баранов, не умеющих нормально смешивать капельницы, бинтовать пальцы и брать кровь! За сутки на них пожаловались больше тридцати раз!» — ...Поэтому мы вас распределяем по отделениям на время этой практики... «Засунь их куда-нибудь, Прайс, отдай в диагностику, повесь на Уильямса, отправь в архив, пусть мешаются там!» — ...Проанализировав ваши карты, мы смогли подобрать вам того врача, который сможет дать вам все необходимые навыки для достижения идеальных результатов... «Уильямс, назови число от одного до шести.» — Короче, — закатывает глаза Прайс, уставшая от собственных речей, — просто не запорите то, что вам скажут делать. И к концу дня у меня должен быть отчет о том, что вы делали и чему научились. Учимся формировать свои папки сами. Хлоя оглядывает их — белоснежные халаты, растрепанные волосы, напряженные губы; все как один готовые взорваться от недовольства, раздраженные и заранее ненавидящие то, что будут делать. — Марш, по тебе плачет педиатрия, так что ты у нас отправляешься туда, найдешь Марту — ты теперь ее помощник; Саманта — ты у нас девочка Джастина, поздравляю, кстати, это он тебя выбрал, так что тебе в приемный покой; Джульет — ты отправляешься в блок А, ищешь отделение старших медсестер, спрашиваешь Олли — она твой куратор; Стэф и Нейтан — будете работать у нашего хирурга Норта-старшего, ему как раз нужны были помощник и ассистент; кто у нас остался... — Ах да. Макс — ты со мной, будешь моим ассистентом. Все! Разошлись. Колфилд, жду тебя у себя в двести одиннадцатом через двадцать минут. Хлоя захлопывает папку. — И захвати кофе, — самодовольно добавляет она.