— Ну что ты, дорогая, — обманно нежно произносит белокурый мужчина и аккуратно прикасается пальцами сначала к моим припухшим губам, потом к окровавленному виску, а после подносит свои запачкавшиеся пальцы в моей крови к своим губам и медленно слизывает, не прекращая смотреть на меня хищными вишневыми глазами. — Ммм, какая же ты аппетитная, твоя кровь невероятно сладка и имеет заманчивый вкус. — Смотри не подавись этой сладостью! — ядовито шиплю сквозь зубы, за что и получаю сильную пощечину мужской ладонью.
Если сдамся тьме и позволю стереть себя с лица Земли, то, наверное, некоторые близкие для меня люди будут страдать. Мама, папа, Эдвард и любимый блондин, хотя, скорее всего, последний не будет, я вообще не думаю, что он меня хоть когда — нибудь вспоминал. Наши жизни переплелись в единую нить. Следует перерезать одну, тогда лопнет вторая, если умрет кто — то один из близких, уничтожу и себя. Если уничтожу себя, тогда не вынесет Эдвард Каллен, а мир без Эдварда не имеет никакого смысла, поэтому он просто обязан жить. Все так запутано, непонятно, мне бы хоть какой — нибудь лучик света, но вокруг меня лишь такая темнота, что я не видела совершенно ничего. Все до такой степени кажется ненастоящим, что тут волей — неволей начинаешь сдаваться. Проталкиваюсь сквозь тьму почти рефлекторно, точнее пытаюсь ее рассеять, лишь слабо сопротивляюсь всему происходящему, надеясь, что меня все неожиданно навалившееся не раздавит. Я же ведь не атлет, а всепоглощающая темнота была весом, наверное, с планету, мне хотелось молиться всем на свете Богам, чтобы не исчезнуть вовсе. Да вот только молитвы не помню, не могу произнести и обычного слова, даже не могу представить как выглядят знакомые мне люди — Эсми и Розали, Чарли и Рене, Джейкоб и Эдвард, Джаспер и Карлайл… Кай Вольтури.— Не нужно разговаривать со мной в таком неуважительном тоне, Изабелла, ведь я могу и обидится. Вольтури присел на корточки, еле прикоснулся пальцами к моим волосам, а потом грубо намотал их на свой кулак, притягивая мою голову как можно ближе к себе. Господи, как же больно! — Поверь мне на слово, Кай, я ничуть не обижусь, если такое произойдет.
Огонь, находившийся где — то глубоко во мне, становился все более и более удушающим, сжигал меня все быстрее и во много раз сильнее. За бушующим не на шутку огнем я ощущаю собственный пульс и понимаю, что снова нахожу свое сердце — прямо как раз тогда, когда пожелала его не чувствовать, а пожелала принять тьму, хотя у меня еще был призрачный шанс. Интересно, рыжие ведьмы, которых сжигали живьем на костре в средневековье, ощущали точно такую же боль? Если честно, то когда Джеймс, надоедливый ищейка, который уже, наверное, горит в аду за все содеянное, раздавил мою ногу, боль была ничтожной, по сравнению с теперешней — она как мягкая пуховая перина, я бы с радостью согласилась испытать ее блядские миллиарды раз, впрочем, как и удары плетью, кнутом, которыми меня бил Вольтури, рассекал мою нежную кожу, выпускал мою молодую кровь.— Неблагодарная сука! — яростно выкрикивает он и прикладывает со всей силы меня головой об пол. Из моих губ вырывается душераздирающий вопль, потому что такое действие от хладнокровного было неожиданным для меня, но и из — за по — настоящему адской боли, от которой у меня потемнело в глазах, словно кто — то не предупредив меня, выключил свет. Он протягивает свободную руку в карман, достает продолговатый стеклянный флакончик, заполненный какой — то прозрачной жидкость, которую можно в два счета перепутать с обыкновенной водой.
Когда мужчина переворачивал меня на живот у себя на коленях, а потом приподнимал юбку моего белоснежного платья и начинал шлепать, боль была ничтожной, она словно обыкновенное плавание в прохладной воде, которую я бы хотела испытывать множество раз, наверное, так до бесконечности. Огонь разгорелся во мне еще сильнее и мне захотелось уже не кричать, а орать и верещать во всю глотку. Умолять, чтобы оборвали мою жизнь — я больше не могла вынести ни секунды этой боли, — но губы не шевелились, потому что гнет по — прежнему давил на меня. В какой — то переломный момент я понимаю, что давит на меня не тьма, а собственное тело, такое тяжелое… Оно окунало меня в яростное пламя, которое теперь шло от моего ранимого сердца, прогрызало себе путь к плечам и животу, ошпаривало и лизало глотку. Почему не могу шевельнуться? Почему не могу закричать? Неужели, это последняя страница, последняя строка в моей жизни?— Открой свой прелестный ротик и проглоти до последней капли, иначе я сам его открою, вот только ты тогда сильно рискуешь остатся со сломанной челюстью. Считаю всего лишь до трех. — блондин одним движением пальцев откручивает крышку, подносит флакон к моим поджатым губам и начинает отсчет. — Один… Рвано выдыхаю, чуть морщусь от неприятной боли из — за сухости в горле, а после начинаю вглядываться в глубину вишневых глаз, надеясь, что теперь смогу узнать ответы на свои многочисленные вопросы, которых с каждым днем становилось все больше и больше. — Зачем ты все это устраиваешь, скажи мне, пожалуйста? — Два…
Если я не могу кричать, то как же буду тогда попросить, чтобы меня убили? Сейчас так одержима желанием тела умереть, просто исчезнуть с лица Земли, словно прах разлететься по ветру и после осесть на землю, больше никогда не появляться на свет. Моя жизнь за все эти восемнадцать лет не перевешивала этой ужасающей боли, не стоила ударов сердца. Походу, все это безумие будет длиться вечность — будут здесь только я, огненная пытка, да еще и мои безмолвные мольбы о смерти, — большего не будет, уверена на все сто процентов, ведь даже сейчас нет ничего кроме названных вещей, здесь нет даже времени. Боль кажется бескрайней, словно не имеет ни начала, ни конца, как будто она — безбрежный миг страдания. Власть над собственным телом возвращалась ко мне постепенно, медленно, благодаря этому я смогла вновь почувствовать ход времени. Поняла это, когда еле пошевелила своими пальцами на руках, но с этим знанием ничего делать не стала. Несмотря на то, что огонь ни капельки не ослаб, все равно я научилась воспринимать его по — другому, ощущать каждый язычок пламени в отдельности от других.— Прошу, — умоляюще вскрикиваю, но мужчина остается непоколебимым. — Время на раздумья вышло. — он с каким — то наслаждением наклоняется ко мне, начинает обхватывать своими пальцами мои скулы, с силой надавливает на них, из — за чего мне хочется кричать со всей дури, но вместо этого: — Нет, я сама. Вольтури слегка наклоняет голову в сторону, заинтересованно осматривает меня, потом же ослабляет хватку на моих скулах, но пальцы не убирает. Глубоко вздохнув, чуть наклоняюсь вперед, чтобы горлышко стеклянного судна проникло к моим губам, а после начинаю медленными глотками осушать содержимое.
Потом ко мне вернулась способность вспоминать образы. Перед глазами тут же предстал светловолосый мужчина, чьи руки были покрыты множеством шрамов — полумесяцев. Произошло это как раз в тот момент, когда гнет, давящий на тело, полностью исчез. Слух становился с каждой минутой все острее и острее, я уже могла считать время по ударам своего бешено колотящегося сердца. Еще могла считать неглубокие и тяжелые вдохи, принадлежащие мне… и чьи — то ровные. Они были самые длинные, именно поэтому решила сосредоточиться на них, ведь так проходило больше времени.— Экая умница, — довольно произносит блондин, прикасается своими губами к моим, а после языком проводит по ним снизу вверх, тем самым увлажняя их остатками своего яда. Игриво прищуривает и строит мне вишневые глазки, его улыбка сейчас мне кажется по — настоящему счастливой, без какой — либо угрозы, как тогда, когда мы находились еще в Риме, перед тем как пойти на экскурсию по Колизею. Неосознанно тяну правую руку к его волосам, чуть позже ласково по ним водя своей рукой. Этот жест, наверное, очень понравился Вольтури, потому что он в следующую секунду оседлал меня, чуть наклонил светлую голову, чтобы мне было удобнее ласкать его.
Неожиданно послышались легкие шаги, шорох воздуха, потом же отворилась дверь в комнату. Когда шаги приблизились, кто — то надавил на мое запястье, правда, прохлады от пальцев я не ощутила. — Есть ли хоть какие — нибудь изменения? — раздался приятный для слуха мужской голос, совершенно мне незнакомый. — Никаких. — ответил мужской голос, тоже приятный и тоже незнакомый. Все это время пламя продолжало бушевать в моем теле, но зато в моей голове освободилось много пространства и появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, даже не смотря на то, что бесконечный космос боли никуда не делся. Послышались тихие шаги, только уже отдаляющиеся, они через несколько секунд стихли в коридоре и я неизвестно из — за чего огорчилась. Вновь начинаю считать вдохи неизвестного мне человека, останавливаюсь только тогда, когда насчитываю девять тысяч пятьсот девяносто шесть вдохов.Блондин достает из кармана брюк свой любимый красный шарф, а после связывает мои запястья вместе и закрепляет другой конец шарфа к какой — то железке, находящейся где — то сзади меня. Теперь мне точно не удастся куда — нибудь убежать. Светловолосый мужчина соскальзывает с меня, встает на ноги, смотрит своими уже потемневшими от жажды и желания глазами, в их глубине можно увидеть облегчение и какое — то садистское удовольствие.
Раздались еще одни шаги, только уже явно принадлежащие другому человеку. У этих шагов более ритмичная и легкая поступь. Очень странно, что я заметила разницу, ведь раньше ничего подобного не слышала. — Как долго еще она будет преображаться? — Уже скоро, — ответила на заданный вопрос звонкий женский голос. — Она становится гораздо четче в моих видения, точнее, я хорошо ее вижу. Ненадолго воцарилась мертвая тишина, а потом кто — то облегченно вздохнул: — Она и вправду выживет. — Естественно! — Три дня назад ты не была в этом уверена. — Наверное, потому что я все эти три дня ее толком не видела! Теперь же, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как белый день.Хищно улыбнувшись, он наклоняется и неторопясь начинает расшнуровывать мои кроссовки. О черт, похоже в его сегодняшние планы входит секс со мной! — Не нужно, прошу тебя, Кай! — громко протестую, пытаясь отбиваться ногами. — Не сопротивляйся, иначе я просто напросто переломаю все кости на твоих ногах. — совершенно спокойно ставит меня в известность он и продолжает свое занятие.
— Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени осталось? Девушка громко вздохнула. — Какой нетерпеливый, но хорошо, подожди секунду… Дальше ни слова, только одно дыхание. — Спасибо тебе, ты меня выручила. — радостно произнес мужской голос.Когда Вольтури заканчивает с моими кроссовками, то сразу же принимается за спортивные легинсы, чуть приподнимая меня, чтобы облегчить себе работу. Спасибо хоть на том, что не порвал в клочья. Он грациозно прикладывает к своему рту указательный палец, намекая на то, чтобы я себя вела как можно тише. О черт, мужчина делает несколько дразнящих шагов назад, потом же медленно, почти лениво, начинает снимать с себя одежду. Всю, он останавливается только тогда, когда остается лишь в одних боксерах.
Неужели нельзя было сказать это вслух? Я о многом прошу? Сколько же мне осталось еще гореть живьем? Целый день? Несколько часов? Парочку минут? Три секунды? — Она будет обворожительна, вся женская половина хладнокровных померкнет при ней! Мужской голос тихо, но опасно зарычал. — Она всегда была обворожительной и я ничуть не удивлен таким фактом.— Что же тебе завязать на глаза, чтобы ты не подглядывала? Он вновь садится на меня верхом и задирает мою майку, мне даже кажется, что он сейчас снимет ее, но нет, блондин закатывает ткань до шеи, потом же натягивает мне на глаза. Наклоняется, целует меня, властно прижавшись своими губами к моим, а после тянется своей рукой куда — то в сторону, через парочку секунд достается что — то в стеклянной бутылке. — Выпьем за нашу встречу?
Дальше была тишина, слова девушки меня обнадежили. Может, и вправду не похожа на брикет угля, как мне кажется по ощущениям, ведь если верить им, то я давно должна была превратиться в груду сожженных костей, на которые явно не всем будет приятно смотреть. Спустя две тысячи пятьсот восемьдесят три секунды моя боль преобразилась — она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног, правда, медленно, но хоть какие — то перемены произошли во мне. Но вот только огонь изменился еще и в моем горле — я теперь умирала от жажды, — в нем была настоящая пустыня.Слышится звук открывания шампанского, а после к моим губам подставляют горлышко бутылки и буквально вливают в меня алкоголь. Сразу чувствуются яркие фруктовые нотки, оттенки ежевики, цветов винограда и земляники. Этот ни с чем не сравнимый соблазнительный вкус — неповторимая композиция, обволакивающая фруктовая волна с едва ощутимыми нотками миндального ореха, шампанское оставляет после себя легкое и приятное послевкусие. — Что это? — тихо шепчу, когда блондин убирает от моих губ горлышко бутылки.
— Слушайте, — напряженно произнес мужской голос, который был со мной с самого начала после моего так называемого пробуждения. Невольно начинаю прислушиваться, но кроме своего громкого сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем, ничего такого не замечаю. Невыносимая боли уже освободила мои измученные запястья и лодыжки, пламя в них полностью утихло. — Осталось чуть — чуть до пробуждения, — радостно подтвердил женский голос, а после продолжил: — Пойду и позову остальных. Думаю, что Розали следует… — Да, она с малышкой старается держаться подальше отсюда. — бесцеремонно перебивает ее мужской голос.— МОЁТ & CHANDON Rose Imperial, элитное и довольно — таки дорогое шампанское. — важным голосом произносит Вольтури, а после заливается громким, счастливым смехом. — Но не будем увлекаться на нем, ведь ты здесь не для того, что просто выпить со мной. Кай пальцем стягивает вниз сначала одну чашечку бюстгальтера, потом другую, и моя грудь теперь оказывается совершенно оголенной. Наклоняется и целует по очереди соски, обводит своим холодным языком их ореолы, я же борюсь со своим телом, которое отзывается на его ласки, выгибается и прогибается от сомнительного удовольствия.
Розали? Это та красивая блондинка с длинными волосами и золотистыми глазами, да? С ребенком? Разве у нее есть ребенок, да и вообще о каком ребенке идет речь? Раздраженно дергаю пальцами, в душе поднимается ураган из негативных чувств, а в комнате тут же настала мертвая тишина, которую нарушало только мое сердцебиение. Проходит парочка секунд, а огонь все сильнее разгорается в моей груди, забирается глубоко под сердце, покидает локти и колени. — Нужно позвать остальных, — торопливо выпалил звонкий женский голос, чуть позже исчезая за мгновение.Прохладные пальцы светловолосого мужчины скользят по коже моего живота, а я невольно выгибаюсь от сладостного ощущения, тяжело дышу и понимаю, что для меня сейчас существуют только его прикосновения и голос. Остальное не имеет значения и просто напросто не улавливается моим радаром. — Ммм, ты уже готова, так быстро, — его пальцы проникают в мои трусики, после же проталкиваются в меня.
Мое сердце начинает биться с невероятной скоростью и силой, мне начало казаться, что оно вот — вот сотрет в порошок мои ребра, а они же разрежут своими острыми краями мою кожу изнутри. Пламя вспыхнуло в груди с небывалой силой, собрав все остатки. Боль застала меня врасплох, именно поэтому моя спина изогнулась, как будто огонь тянуло меня вверх, а потом рухнула обратно. Внутри меня происходила самая настоящая битва — сердце летело вперед, пыталось обогнать огонь, — но победителя в ней просто напросто нет: пламя начало гаснуть, спалив все, что можно было, а сердце приближалось к последнему удару.— Я могу поклясться, что проклятый Каллен никогда так тебя не трахал, не изводил до дрожи, не играл с тобой в такие игры. — едко шипит блондин, прижимается холодными губами к бьющейся жилке на моей шее и продолжает медленно двигать пальцами внутрь, а потом наружу, заставляя меня прижиматся к его руке и приподнимать бедра. — Ты только моя! Он обводит большим пальцем мой клитор, а потом нажимает. Мое тело изгибается под его пальцами, я не могу сдерживать стоны от удовольствия.
Через несколько слабых ударов, мое сердце запинается и напоследок ударив вновь, замирает. Больше ни звука, вокруг — ни дыхания, даже моего, а от этого становится непривычно, в какой — то мере страшно. Когда осознаю, что боль полностью исчезла из моего тела, то резко открываю свои глаза и с изумлением начинаю оглядываться, замечая, что все теперь выглядит четким, резким и довольно — таки ярким.