Танец Ведьм // Witches' Dance

Османская Империя. Стамбул. Топ Капы, 1569 год

Сквозь щель в дверях с террасы в покои Валиде Султан проникал свежий ночной воздух, легко шевеля тюль. Более десятка свеч стояли по всей комнате, а их пламя трепетало, как маленькие светлячки, пытающиеся вырваться с банки. Ветер за окном наконец утих, поэтому в покоях повисла просто-таки мертвая тишина, благодаря которой Бирсен без особых усилий услышала тихие шаги своего мужа, еще когда тот был в коридоре. Продолжая перелистывать страницы книги в толстом синем переплете, Госпожа старалась не обращать внимание на появление Паши, которого она отнюдь не хотела видеть. После визита лекаря, которая порекомендовала Султанше больше отдыхать и не волноваться, девушке еле удалось выпроводить со своих покоев назойливых служанок, которые то и дело от испуга что-то предлагали и окружали ее излишней заботой. Не удалось им понять, что сейчас Бирсен нужен был не лукум или мятная настойка, а время, чтобы обдумать тот факт, что из-за излишней нервозности она чуть не потеряла ребенка. В какой-то момент девушка даже вполне серьезно задумалась над словами Султана о том, что хотя бы на время беременности ей нужно отойти от дел Валиде. Бирсен итак потеряла свою драгоценную дочь, она не могла рисковать еще и этим ребенком, тем более после стольких тщетных попыток забеременеть. Не отрывая взгляд от книги, Султанша прислушивалась к тому, как Боран замялся на некоторое время у двери, а затем все же решился постучать. Буквально через пару секунд он появился на пороге покоев, тихо прикрывая за собой створки дверей. Бирсен почувствовала, как по ее телу пробежалась волна беспокойства. Она знала Борана слишком хорошо, чтобы даже не поднимая взгляда, заметить его тревогу. Очевидно, не смотря на все запреты Султанши, служанки все же поспешили донести Паше новость об угрозе выкидыша. — Госпожа. — обронил Боран, делая шаг вглубь покоев. Бирсен подняла на него практически равнодушный взгляд, довольно едко съязвив: — Неужели в кабинете спать слишком жестко, Паша? Уголки губ Борана дрогнули вверх в подобии какой-то странной улыбки. Бирсен тем временем вновь опустила взгляд на книгу, но читать не продолжила, так как уже давно потеряла нить повествования. — Вы можете злиться, Госпожа. — спокойно произнес Боран, подходя к самой кровати. Он невозмутимо положил свои ладони, практически полностью исчерченные старыми шрамами, что выделялись неестественной бледностью на его загорелой коже, на спинку кровати и наклонил голову слегка набок. Бирсен с неким восхищением заметила, как красиво окрасились в легкое золото кончики его русых волос на фоне алых балдахинов. Как бы там ни было, но Боран всегда был и до сих пор оставался весьма привлекательным мужчиной. — Этим я сейчас и занята, Паша. Не мешайте мне, пожалуйста. — бросила Бирсен с притворной улыбкой, откладывая книгу на прикроватный столик, — Я собираюсь спать, Паша, поэтому можете возвращаться в кабинет. На сегодня раговоров достаточно. — Хватит играть в эти глупые игры, Султанша. — отрицательно покачал головой Боран, — Молчанка длилась слишком долго. Я понимаю, что был неправ. — Рада, что Вы наконец-то это осознали. — скрещивая руки на груди, перебила его Бирсен. — Я хотел попросить у Вас прощения, Госпожа. — продолжал Боран, не обращая внимания на язвительный тон жены, — Как бы там ни было, но мы связаны узами брака. Мы давали клятву и мы должны ее исполнить. Даже если у нас и были разногласия, но я не хочу, чтобы наш будущий ребенок страдал от этого. Пусть с Самирой вышло так. Пусть ее с нами сейчас нет... Голос Паши сорвался. Тема смерти их маленькой дочурки всегда была для них чем-то сокровенным и ужасно болезненным. Боран не мог смирится, но находил в себе силы держаться хотя бы на людях, в то время как Бирсен не покидала собственные покои на протяжении нескольких месяцев, отказываясь от еды и воды. И лишь Борану удавалось уговорить ее съесть хотя бы пару крошек, дабы поддержать тот тлеющий огонёк жизни, что вот-вот мог потухнуть в ней. А затем они отдалились друг от друга. Слишком внезапно и слишком болезненно для обоих. — Чего ты хочешь? — охрипшим голосом практически прошептала Бирсен, опуская глаза. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Это стало заметно уже по внезапно исчезнувшей уверенности. — Я хочу быть рядом со своим ребенком, Бирсен. Я хочу видеть, как он растет, как говорить свои первые слова, делает первые шаги. Я хочу, чтобы наш малыш знал о том, что у него есть отец, на которого он всегда может положиться. Я хочу, чтобы он получал достаточное количество любви. Я хочу... — Боран почувствовал, что улыбка сама собой появляется на его лице, — Я хочу быть с тобой, Бирсен. Султанша подняла взгляд на мужа, с неким недоумением наблюдая за тем, как менялись эмоции на его лице. Она и забыла, когда в последний раз слышала подобные слова из его уст. — Когда я услышал об угрозе выкидыша... Я не знал, куда деться. — Паша сжал пальцами спинку кровати, — Я думал о том, что происходит между нами. Я пытался придумать выход из ситуации, но каждый раз натыкался на собственную гордость, на мысли о том, почему я должен делать первый шаг. Хоть я и мужчина, но я устал постоянно выслушивать уже устоявшееся принцип, что Вы Госпожа, а значит я должен Вам подчиняться. Разве это правильно? Мы ведь семья. Я постоянно откладывал все это. Думал, что еще успею все уладить. Когда-то потом. И это самая большая моя ошибка. Когда мне сообщили об угрозе потери ребенка, я понял, насколько важен для меня и этот малыш, и ты. Вы ведь самое большое мое сокровище. Что я еще имею? Бирсен слушала Пашу, даже не пытаясь перебить его. Она не знала точно, врет ли Боран или говорит правду, но ей было абсолютно все равно. Она любила Пашу. Любила так, как никого ранее, поэтому неосознанно верила каждому его слову. Это было похоже на глупую зависимость, от которой Бирсен с радостью избавилась бы, но, увы, не могла, да и не хотела. Она слишком устала от того, что постоянно оставалась одна и чувствовала это опустошающее одиночество, что каждую ночь своим холодом выворачивало наружу все ее нутро. Опустив взгляд с ноткой сомнений в каре-зеленых радужках, девушка отбросила назад прядь темных шелковистых волос, что уже давно лежали волнами на плечах, еще пару часов назад расплетенные служанками. Не найдя слов для ответа, но и не в силах более выдержать жалостливый взгляд Борана, что уже был более похож на мольбу и раскаяние, Бирсен молча пододвинулась на левую сторону кровати, слегка подбивая подушку и потеплее укутываясь в одеяло. Паше понадобилось всего пару мгновений, чтобы понять этот нехитрый намёк. Сняв тяжелый кафтан, густо обшитый серебряными и золотыми нитями, Паша положил его слегка неряшливо на небольшую тахту и присел на край кровати. Бирсен тем временем молча протянула руку к прикроватном столику и потушила свечу, погружая тем самым комнату в легкий мрак. Впервые за долгое время Султанша уснула практически сразу, чувствуя тепло, что исходило от Борана. Наконец-то она была в безопасности. Уже сквозь сон Бирсен почувствовала, как Боран внезапно обнял ее. Легко и нежно так, как умел только он, кладя одну руку на ее живот. Еще какое-то время Султанша ощущала его прерывистое дыхание над своим ухом, как он вдыхал запах ее волос и, кажется, что-то еле слышно шептал, а затем и он уснул. *** Сотрясаясь от страха перед принятым решением, Фатьма Султан как можно тише направлялась к комнате Али Джихангира, что находилась недалеко от покоев Султана. Вся эта ситуация с нападением казалась довольно запутанной и неправдоподобной, будто хорошо сыгранная комедия для определенной аудитории. Нападение было совершено на Султана внезапно. Охрана не успела вовремя среагировать, поэтому они и понесли столько жертв. Но ведь наемники вряд ли охотились за головой кого-то из янычар или того же Али Джихангира. А это значит, что целью был Султан. Почему тогда они не напали, рас уж на их стороне были абсолютно все обстоятельства? Фатьма не знала, известны ли ей все детали, поэтому хотела достать еще какую-либо информацию от очевидцев или же прямых участников схватки. Но ей это так и не удалось. Онур Савас Паша, занимающийся расследованием, не допускал к делу абсолютно никого, окружив нападение сплошными глухими стенами без малейшего шанса заглянуть в суть. Всем, кто знал об этом неприятнейшем инциденте, оставалось лишь теряться в догадках и выдумывать все новые слухи на основе тех крупиц-результатов, что время от времени то ли специально, то ли случайно попадали в массы. Как ни странно, но общий доступ закрыли даже к информации о состоянии раненого Али Джихангира. Почему-то этот вопрос сильно тревожил Султаншу. С момента, как она услышала об этом, девушка все больше убеждалась в том, что ее догадки правдивы. Джихангир — правая рука Султана, его опора и лучший друг. Если наемники смогли ранить Али, значит они смогли добраться довольно близко к Мехмету, ведь обычно ездили они рядом. Именно поэтому Джихангир мог что-то знать. Уж кто-то, а он явно не стал бы скрывать правду. Резко остановившись у двери, Фатьма обернулась по сторонам. К счастью, коридор оказался пуст. Лишь причудливые тени, отбрасываемые пламенем факелов, плясали на мраморных стенах и полу, создавая устрашающие образы, которые будто предупреждали Султаншу о возможной опасности. На скорую руку поправив свое темное платье, девушка взялась за ручку двери, только сейчас сообразив, что покои Джихангира никто не охраняет. Этот факт показался ей довольно странным. Во-первых, рас уж состояние Али — это тайна, не нужно ли ее охранять? Во-вторых, Султан ведь сам пообещал собственноручно казнить того, кто сотворил подобное с его другом. Разве это пустые слова? Все таки цель наемников до сих пор была неизвестной. Может, они охотились и за Али, поэтому так быстро ушли сразу после нанесения ему увечий? Если так, то они вполне могут пронюхать о том, что Джихангир не погиб, и поспешить завершить дело. Разрываясь между собственными сомнениями, Фатьма все же толкнула дверь, поддаваясь каким-то неизвестным побуждениям. В один миг Султанша оказалась в небольшой, но очень светлой комнате. Под стеной стояло два больших шкафа, до верху наполненных какими-то книги. Некоторые фолианты были свалены просто на самый их верх с резным ободком, который опасно прогибался под весом. Сразу возле шкафов расположился довольно простенький рабочий стол, без каких-либо украшений и излишних деталей, которые могли приковать к себе взгляд. Различные бумаги, папки, перья и другие мелкие вещи были разбросаны по столу, очевидно, оставленные в ходе работы. Довольно простой стул стоял слегка одиноко. На его спинку был взвален темно-синий кафтан, который, скорее всего, в спешке просто забыли. Прямо напротив стола, всего в нескольких шагах, стояла кровать с белоснежными простынями. На ней и лежал Али Джихангир. Заметив его, Фатьма смутилась и сделала шаг назад. Но затем Султанша заметила, что глаза Али закрыты. Его кожа была бледной, поэтому практически сливалась с цветом простыней. Светлые ресницы из-за солнечных лучей, что падали с окна, давали легкую тень на щеки, делая синяки под глазами более яркими. Золотистые волосы были беспорядочно размётаны по подушке, создавая впечатление своеобразного ореола. Тело Али до половины было закрыто одеялом, а сам он одет в белую рубашку. Под тонкой тканью легко было заметить, как прерывисто опускается и поднимается его грудная клетка. Небольшое красное пятно крови под туго затянутыми бинтами чуть ниже рёбер создавало единственный контраст на белом фоне. Султанша неуверенно поджала губы, делая пару шагов вперед. К счастью, пол не скрипел благодаря толстому шару алых ковров, поэтому девушке удавалось идти беззвучно, беспокоясь лишь о том, чтобы не споткнуться о подол собственного платья. Остановившись у самой кровати, Фатьма почувствовала, как ее щеки горят из-за внезапно появившегося румянца. Наклонившись слегка вперед, девушка затаила дыхание, пытаясь определить, спит ли все таки Джихангир или же он вовсе без сознания. В сущности, эта "проверка" была лишь способом потянуть время, дабы как можно дольше не сталкиваться с горькой реальность. Она была Султаншей, а пришли к раненому Хранителю Покоев с какими-то сомнительными целями. Как начать разговор? Что вообще говорить? На каких основаниях требовать рассказать все? Стыд захлестнул юную душу Госпожи. Стыд и злость на саму себя. Почему впервые за все время она не продумала свою речь заранее? Почему примчалась с какими-то ожиданиями, вовсе не напоминавшими твердый план? Помотав головой из стороны в сторону, Фатьма протянула руку к плечу Али, все же решаясь задать интересующие ее вопросы, но остановилась, когда ее пальцы были всего в паре миллиметров от его тела, от которого исходило необычное тепло. Кажется, у Джихангира была горячка. В свете солнечных лучей Али казался беспомощным. Маленьким мальчиком, втянутым во взрослую игру. Его неестественная бледность делал парня похожим на фарфоровую куклу, случайно забытую где-то в дорого обставленной комнате. Убрав руку и сделав шаг назад, Султанша заметила, как Али вздрогнул, поэтому застыла, не решаясь издавать и звука. Он будто почувствовал ее присутствие, поэтому Фатьма боялась, что вот-вот и Хранитель Покоев откроет свои серые глаза, но этого так и не случилось. Убедившись, что Али продолжает спать, Султанша попятилась к двери. Зря она пришла к нему. Зря она решила влезть в это дело. Зря она тогда так бросилась к покоям брата. Зря. Все зря! Уже покидая покои, Фатьма еще раз взглянула на Али, который все так же неподвижно лежал в полном одиночестве, в окружении лишь каких-то бумаг и солнечного света. Девушка невольно поймала себя на мысли, что он не может вот так вот погибнуть. Нет. Не таким молодым. Не сейчас, когда он ей нужен для того, чтобы разобраться во всем этом. Rumeisa Romanova 2 мая 2018 в 19:16 *** Старый Дворец выглядел не самым приветливым и доброжелательным местом. Давно заброшенный сад, полностью поросший сорняками, серые стены, минимум какой-либо мебели и плач, доносящийся откуда-то из глубин здания. Амина Махфирузе почувствовала себя слегка неуютно. Она приехала сюда на дорогой карете, в голубом шелковом платье, густо усыпанном бисером, с украшениями из драгоценных камней, в то время как некоторые изгнанные девушки жили на мизерные суммы, которых еле-еле хватало на еду. Проходя мимо гарема, Султанша специально постаралась не оборачиваться на пару давно забытых наложниц, которые сидели в углу, боясь даже вылезти из тени. Их хищные взгляды исследовали тело молодой Госпожи, очевидно, с мечтой оказаться на ее месте. Амина — свободная, в то время как они заточены в четырёх стенах, которые царапай, бей, разбивай до костей кожу, а все равно не сдвинешь с места. Махфирузе шла по коридору в сопровождении какой-то старой Калфы. Она связалась с ней еще вчера вечером через гонца. Сама Амина в Старом Дворце никогда не была, поэтому даже не знала, где ей стоит искать свою мать. Помочь ей могла только опытная служанка, коей и являлась эта Калфа. Женщина все время пути молчала, бродя по коридорам, подобно призраку, ищущему отмщение. Ее старое платье кофейных оттенков уже порядком растрепалось, кое-где виднелись дыры, которые она, очевидно, зашивала уже не раз. Жидкая копна светлых волос была собрана сзади неряшливо. Многие пряди уже давно выбились и скрывались за пестрым платком, который выглядел на удивлением новым и блестящим. Рассмотреть ее лицо Амине так и не удалось, да и не хотелось особо. Какое ей может быть дело к служащей, давно покинувшей дворец Топ Капы и так и не нашедшей своего счастья? Чем глубже они проходили во дворец, тем темнее становились коридоры. Возникало ощущение, что архитектор специально делал окна поменьше, дабы сюда практически не проникал солнечный свет. Некоторые из окон даже были задвинуты какой-то старой мебелью, брошенной здесь без дела и особого предназначения. Но подобный беспорядок и отрешенность означали лишь одно: они идут в правильном направлении. Когда Эке Гюленай отправили в ссылку, Амина, Бирсен и Фатьма выбрали для нее самое ужасное наказание — одиночество. В южном крыле Старого Дворца были расположены три комнаты. Все они были небольшими и будто отрезанными от остальных. Когда Старый Дворец еще был местом, где кипела жизнь, в них поселяли в основном провинившихся Султанш или наложниц, которых ждало наказание, отложенные по каким-либо причинам. После того, как Султанская семья и прислуга покинули эти стены и здание стало пристанищем для провинившихся, эти комнаты пустовали. Их не было смысла заполнять, так как Старый Дворец в целом был своеобразной тюрьмой. Но так распорядилась Фатьма Султан. Хоть она и была самой младшей, но больше всего походила на их отца. А он ошибок не прощал и всегда жаждал крови. Бирсен поддержала сестру и лично отвезла их мать в эти отдаленные уголки. Амина точно не знала, про что они говорили и говорили ли о чем-то вообще, но по возвращению Бирсен сразу же выдала указ о полном сокращении всех служащих, верных Эке Гюленай. В итоге их матери было отправлено лишь две девушки, которых Бирсен выбрала лично, да и жалование стало мизерным, поскольку нова Валиде Султан сильно боялась того, что Гюленай попробует подкупить кого-либо. Кроме всего этого Эке так же было запрещено общаться с кем-либо из дворца и выходить с собственных покоев. Лишь два раза в неделю она могла посещать хамам и то не больше часа. Калфа наконец-то остановилась. В ее руках откуда-то взялись ключи, цокот которых друг о друга, казалось, раздавался в тишине коридора раскатом грома. Наконец сморщенными пальцами она подхватила один из них и поспешно начала возиться с замком. Махфирузе невольно почувствовала укол совести. Да, она приняла участие в ссылке Эке Гюленай, но лишь в плане клеветы, которая стала последней каплей для терпения Султана. О строгости наказания побеспокоились Бирсен с Фатьмой. Но она ведь тоже несла свою вину. Наконец-то замок хлопнул и дверь немного приоткрылась. Калфа покорно отошла, освобождая проход для Махфирузе. Некоторое время Султанша не решалась зайти, присматриваясь к зловещему полумраку комнаты, который был освещен лишь один окном. Напротив этого окна и была расположена деревянная тахта, на которой восседала какая-то худая и невысокая женщина. С неким опасением Амина сделала шаг внутрь и вздрогнула, когда Калфа резко закрыла за ней двери. Комната оказалась довольно маленькой. Помимо тахты здесь так же находился один шкаф, полки которого пустовали. Лишь на одной из них затерялась небольшая шкатулка, инкрустированная драгоценными камнями, поблескивающими в солнечном свете. Старая кровать с темно-коричневым балдахином напоминала огромного монстра, затаившегося в тени, хотя простыни, заправленные на ней, были идеально белыми. Сразу же возле кровати стоял старый сундук, где, очевидно, были сложены какие-то вещи. Взгляд Махфирузе вновь вернулся к женщине, которая сидела на тахте. За все время она ни разу не обернулась, хоть и определенно слышала появление гостья. Амина не решилась сделать шаг вглубь покоев. Она лишь сжала ткань своего голубого платья и молча стала наблюдать. Вскоре женщина все же зашевелилась. Ее плечи опустились, а голова повернулась в сторону Махфирузе. Амина заметила знакомые черты. — Почему-то я даже не сомневалась, что единственным моим гостем после ссылки, станешь именно ты, Махфирузе. Фатьме и Бирсен всегда было плевать на собственную мать. — голос женщины звучал слегка хрипловато. Очевидно, из-за того, что она слишком долгое время молчала. Одета она была в непримечательное темно-синее платье, лишь по лифу расшитое серебряными нитями, которые уже заметно потрепались временем. Оно довольно плотно обхватывало ее тонкий стан. Амина невольно отметила, что Эке Гюленай сильно похудела с того времени, как она в последний раз ее видела. Неизменными остались лишь прекрасные голубые глаза матери, тонкие, даже слегка острые, аристократические черты лица и волосы цвета золота, которые были бережно собраны в прическу и украшены небольшой диадемой — единственным украшением, которое Султанше удалось увезти с собой. — Я тоже рада видеть Вас, Валиде. — выпалила Амина слегка грубо, — Но я пришла не для того, чтобы развлечь Вас. Махфирузе понимала, что ведет себя жестко, но не увидела на лице матери даже искры какой-либо боли. Эке Гюленай оставалась все такой же невозмутимой. — Я бы тоже пригласила тебя присесть, но, как видишь, некуда. — Эке Гюленай обвела рукой покои и как-то хищно оскалилась, вновь переводя взгляд на окно. Хоть оно и пропускало мизерную часть солнечного света, но, кажется, Султанша была рада и этому. Махфирузе тем временем невольно про себя отметила, что ее мать стала еще более жесткой. Скорее всего на нее так повлияло одиночество. Сложно, наверное, жить, когда единственный твой собеседник — служанка, которой настрого приказано молчать на любые темы, кроме тех, что напрямую касаются ее работы: уборка и прислуживание. — Это ты приказала напасть на Мехмета? — выпалила после длительной тишины Махфирузе, нервно перебирая пальцами голубую ткань. Она решила, что не стоит заходить издалека, как она планировала. Эке Гюленай ведь не была настроена на дружескую беседу, зачем тогда навязываться? — А ты распознала мое послание? — Эке Гюленай повернулась к дочери и впервые ее голубые глаза засияли искренним интересом, — Честно говоря, я думала, что Бирсен первая догадается. Она всегда была более смышленой. Махфирузе поняла, что это был камень в ее огород, поэтому слегка скривилась, мотнув светловолосой головой. Ей всегда говорили, что она похожа на Эке, вот только Султанша видела схожести между собой и матерью лишь во внешности. Характер у Гюленай был намного жестче. Иногда Амина даже завидовала ее хладнокровности и упрямству. — Несложно было распознать цвета герба, которым Вы почему-то окружали себя всю Вашу жизнь. — легко пожала плечами Амина. Эке ухмыльнулась и встала с тахты, поправляя подолы своего синего платья. Амина заметно напряглась, не зная чего ожидать от матери, но Гюленай всего лишь повернулась к ней лицом, сложив руки в замочек перед собой. Лучи солнца осветили копну ее светлых волос, создавая впечатление некого ореола, в то время как ее черты стали еще более острыми. Мать напоминал Махфирузе в этот момент одну из мучениц, которых изображали на иконах в христианской религии. Разрушала этот страдальческий образ лишь диадема, гордо поблескивающая своими гранями. — Но разгадала эту несложную загадку только ты, Амина. — Эке хитро улыбнулась, загадочно блеснув глазами. Она никогда не любила своих дочерей. Гюленай даже не пыталась этого скрывать. Рождение Мехмета принесло ей истинную отраду и желанный статус, в то время как появления на свет дочерей все больше отдаляло ее от Падишаха, а значит и от власти. Именно поэтому женщина всегда старалась спровадить своих девочек на служанок или кому-либо, кто мог отвести их подальше, дабы они не мозолили ей глаза. Все свои силы и все терпение Эке вкладывала только в сына. Вот только он не смог отплатить ей достойно. Вместо благодарности Гюленай получила ссылку. И из-за кого? Из-за тех самых трёх дочерей, коими Бог, по мнению Султанши, наказал ее. — Да, так как о лентах знаю только я. Фатьма слишком занята тщетными попытками сорвать свою свадьбу, а Бирсен не лезет во все это из-за беременности. — наивно выпалила Амина, только потом поняв, что рассказала лишнего. На словах о беременности ее мать заметно оживилась. Ее плечи резко напряглись, а взгляд слегка помутнел. Как бы она не ненавидела своих дочерей за их существование, но внуков Эке просто обожала. Именно поэтому потеря малышки Самиры Султан стада для нее настоящей трагедией. — Беременна? — переспросила Гюленай, делая неуверенный шаг вперед. — Да. Мы недавно об этом узнали. — понимая, что ей более не отвертеться, бросила Махфирузе неохотно. По лицу Эке скользнула тень улыбки, а затем она вновь отвернулась к окну, надевая уже привычную маску прохлады. — Я нападала не на Мехмета. — бросила Гюленай, складывая руки за спиной в замок. Амина насторожено взглянула на мать, пытающуюся что-то разглядеть в окне, — Я не так глупа. — Ваши наемники напали на Султана, когда тот ехал в Эдирне. — Махфирузе вновь вернула в голос стальные нотки и подошла ближе к окну, пытаясь заглянуть в глаза матери. Будто по волшебной команде, Гюленай действительно перевела на нее взгляд, полный хитрости и лукавства. — Их целью был не Султан, а запугивание. — пояснила Эке так, будто говорила о чем-то обыденном. В следующее же мгновение она присела на тахту, поправляя диадему на своей голове, — Мне надоела жизнь в четырёх стенах. Я не имею право даже получить спасительный глоток свежего воздуха. Это клетка, Махфирузе. Моя жизнь превратилась в отрепетированную театральную постановку, где ничего не меняется. Вы хотели сломать меня. Обезвредить. Выбросить, когда я стала вам невыгодной. Но вы забыли одно: лев даже в клетке сохраняет свою гордость и стальной дух. Именно это является одним из основных правил семьи Адамиди. — Вы уже не в Греции, Валиде. — скептически подметила Махфирузе, разозленная тем, что ее мать действительно посмела напасть на собственного сына, и даже признается в этом. — Я родилась в семье Адамиди, Махфирузе. Греция — моя родина. То, что меня варварски затащили в гарем и заставили жить по его правилам и принять его религию вовсе не означает, что я изменилась. — довольно грубо бросила Эке, метнув в дочь уничтожающий взгляд. Гюленай попала в гарем, когда ей было всего 13 лет. Она даже не помнила толком свою семью, но всегда жила с верой в то, что вернется на свою родину. Не зря ведь на гербе Адамиди изображен именно лев, разрывающий цепи. — Это не дает Вам права нападать на собственного сына. — угрюмо бросила Амина, сверху вниз наблюдая за матерью, которую, кажется, в какой-то мере даже смешила эта ситуация. — Я не нападала на Мехмета. Я просто не могла поднять руку на свою надежду. Ведь как известно, без надежды человек мертв. — покачала головой Эке Гюленай, — Я приказала наемникам делать, что они хотят, но ни за что и пальцем не притрагиваться к Мехмету. Я просто пыталась запугать его. Убедить, что без меня он не справится. Ленты на руках наемники были предназначены знаком для него. Но Мехмет, видимо, не распознал их. — Он больше беспокоился об погибших янычарах и раненом Али Джихангире, нежели о Ваших лентах. — бросила с неким упреком Амина. Неужели ее мать действительно считала, что нападение сможет стать причиной для ее возвращения в Топ Капы? Это глупо. — Али Джихангир мне никогда не нравился, Амина. — отрицательно покачала головой Гюленай в подтверждение своих слов, — Он глупый мальчишка недостойный даже волоска моего Мехмета. Я не знаю, почему Султан до сих пор держит его возле себя. Я надеялась, что Мехмет поумнеет, когда получит титул, и выбросит наконец этого бродягу на улицу. Махфирузе удивленно вскинула светлую бровь. Она никогда даже подумать не могла о том, что Эке могла так ненавидеть Джихангира. В детстве ей всегда казалось, что она наоборот благоволила Али. Что же изменилось? — Но Вы же понимаете, что Мехмет не понял Вашего намёка. — с некой насмешкой бросила Махфирузе. Возможно, не все так плохо, как она думала с самого начала, — Это был глупый ход, если говорить откровенно. Гюленай легко ухмыльнулась, поправляя прядь своих светлых волос и бросая, как бы про между прочим: — Если бы затея была глупой, то ты бы не стояла сейчас передо мной. Махфирузе на мгновение замерла, не понимая, к чему клонит ее мать. Эке, воспользовавшись моментом, неспешно продолжила: — Мне нужно было, чтобы кто-то из вас приехал ко мне. Ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Я знала, что все в Старом Дворце жадны на деньги, которых, в сущности, никто здесь не имеет. Мне нужно было найти хоть какие-то копейки, дабы заинтересовать служащих в помощи мне. Но это было слишком сложно с учётом того факта, что вы оставили мне жалование лишь на еду и кое-какую одежду. Но "сложно" не означает "невозможно". Эке Гюленай не хотела раскрывать всех карт перед дочерью, тем более, что она не знала настроя Махфирузе. Вполне возможно,что она здесь только ради того, чтобы утешить собственное самолюбие. Амина всегда стремилась быть лучше своих сестёр, поэтому тот факт, что она догадалась о причастности Эке раньше них, было маленькой победой. — Махфирузе, если говорить на чистоту, то ты не достойна такой жизни. — Эке слегка перевела тему, надеясь запутать дочь. Все таки пустые разговоры не смогут привести ее к желанной свободе, — Бирсен и Фатьма сосредоточили всю власть в своих руках. Ты ведь, наверняка, это видишь и сама. Это в начале пути вы были командой. Теперь каждый сам за себя. Гюленай основывала свои слова на слухах и догадках. Даже если она не любила своих дочерей, она все равно слишком хорошо их знала. И судя по легкому раздражению и обреченности на лице Махфирузе, она и в этот раз попала в самое яблочко. — Мехмет всегда любил тебя больше других сестер, но эта привязанность не вечна. Тебе нужно укрепится возле него. Занять надежную позицию, иначе тебя поспешно выдадут замуж. — продолжала Амина. — Не стройте из себя святую, Валиде. Вы выдавали меня замуж трижды. — выпалила Махфирузе с ноткой злости в хриплом голосе. Она до сих пор держала обиду на свою мать за три неудавшихся брака. Гюленай почему-то увидела именно в своей средней дочери разменную монету. С Фатьмой, а уж тем более с Бирсен, она никогда бы так не поступила. — Если ты поможешь мне, я более не позволю этому случится. Ты или выйдешь по любви, или будешь одинока. — сразу же подобрала слова Эке, заметив ожидаемую заинтересованность в глазах дочери. — Это неправда. — отрицательно замотала головой Махфирузе. — Правда. — Гюленай вновь сложила руки в замочек. В отличии от дочери, она была полностью спокойной, — Где-то в глубине души ты знаешь, что Бирсен поступит с тобой так же, как с Фатьмой. В ответ на удивленный взгляд Амины, Гюленай ухмыльнулась и произнесла сладко, практически приторно: — Ты обмолвилась об этом. А зная, что Фатьма — настоящая мужененавистница, легко догадаться, что выдают ее замуж насильно. Таким образом Бирсен хочет выслать ее. И это у нее успешно выйдет. Боран — ее муж и по совместительству Великий Визирь: назначение должностей практически в его руках. Так что ей мешает так же поступить и с тобой? Махфирузе понимала, что в словах матери есть зерно правды. Она и сама подумывала об этом. Бирсен ведь не собиралась останавливаться. Если ранее они действовали сообща, то на присяге Мехмета уже стало ясно, что между ними пошел раскол. Они все прямо об этом заявили. Замечая нужную реакцию, Гюленай мысленно ликовала. Хоть Амина и была глупышкой, которая вряд ли самостоятельно сможет вытащить ее с этого болота, именуемого Старым Дворцом, но у Эке был запасной действенный план. Махфирузе должна была стать лишь инструментом, своеобразным гонцом к Султану и тем, кто поставит окончательную точку в принятии его решения. Но действовать стоило быстро и осторожно. Да, ей удалось напугать Султана и временно вывести с игры Али Джихангира, который, наверняка, из-за старых обид выступит против возвращения Эке Гюленай, но это не продлится вечно. Пока Султан без советчиков и еще остается под влиянием Махфирузе, стоило наступать. — Если ты вернешь меня во дворец, я обещаю, что ты не выйдешь замуж без любви и возобновишь свое влияние на Султана. Вдвоем мы станем сильнее, чем когда-либо. — подвела итог своей речи Эке Гюленай, но на этот раз по лицу Амины ей не удалось прочитать окончательное решение. Девушка довольно быстро потупила взгляд своих золотых глаз, заметно напрягшись. Слова Гюленай звучали безумно. Они отбивались от стенок черепной коробки Махфирузе, заполонив, кажется, все уголки ее сознания. Но вместо того, чтобы ответить, девушка попятилась назад, отрицательно мотая головой. — Ты меня обманываешь. — практически прошептала Амина, впервые почувствовав, насколько ей не хватало все это время матери. Как бы там ни было, но она любила Эке Гюленай и всегда мечтала о том, чтобы Валиде обратила на нее внимание. — Как я могу? — легко улыбнувшись со всей сладостью, на которую только она была способна, произнесла Гюленай, протягивая Амине руку. Но Махфирузе лишь сильнее сжала ткань своего платья, борясь с мыслью о том, что ее снова обманывают, что с ней снова играют. В следующее же мгновение Амина уже была в коридоре, пролетая мимо Калфы, которая все так же, подобно статуе, ждала того часа, когда сможет закрыть двери и вернуться к своей призрачной жизни в стенах Дворца Плача. *** В детстве даже не смотря на запреты матери Мехмет часто втайне пробирался в комнату к Али Джихангиру. Вечера напролет они обсуждали планы на будущее, перечитывали знаменитые работы о войнах и мечтали о том, что когда-то мир падет к их ногам. Но не знали еще они тогда, что детские мечты превратятся в реальность. Мехмет сидел на небольшой софе в комнате Али, перелистывая какую-то книгу с улыбкой на лице. Джихангир, как и ранее, расположился на белоснежных простынях со слегка слегка задумчивым видом. Султан не знал, что творилось в голове его друга, но твердо решил развеять его тяжелые мысли. Лениво захлопнув книгу, он наклонился слегка вперед, наблюдая за тем, как Джихангир вздрогнул от резкого звука и перевел на него взгляд своих серых глаз. — Я понимаю, что ты беспокоишься о нападении и о том, что не можешь лично провести расследование, но не стоит настолько изводить себя. — добродушно произнес Мехмет, покручивая на указательном пальце небольшой перстень с алым гранатом. — Я никогда не доверял Онуру Савасу. Ты же знаешь. — произнес Али, отрицательно мотая головой. Хоть Савас никогда особо не общался с Джихангиром и ничего плохого ему не делал, но его подозрительное поведение настораживало. Онур предпочитал обычно молчать, иногда исчезал по вечерам без следа, а в любом конфликте выходил победителем. Такое везение казалось явно подозрительным и даже в какой-то мере опасным. Али не раз задумывался о том, почему Онур со своим потенциалом до сих пор не занимает более высокую должность. — Ты просто накручиваешь себя. — слегка пожал плечами Мехмет, — Онур Савас довольно способный и... — И еще изворотливый и ненадежный. — перебил его Джихангир и легко пожал плечами, после чего сразу же скривился от острой боли под ребрами. Аккуратно дотронувшись к тугой повязке, Али мысленно выругался. Он понимал, что Мехмет все еще слишком неопытен. Он доверяет всем Пашам в Диване, в то время как они, подобно гончим псам, готовы набросится на него в любое мгновение. — Ты преувеличиваешь. — вновь повторил Мехмет, смеясь и понимая, что Али попросту не может смириться с тем, что теперь Султан доверил столь сложное дело кому-то другому. Подобная ревность всегда сопровождала Джихангира. И если в детстве Мехмет часто злился из-за нее, то теперь воспринимал вполне нормально и спокойно. Он совершенно точно осознавал, что Али просто беспокоится о нем, что не хочет, дабы Мехмету нанесли какой-либо вред. Джихангир как-то неуверенно поджал губы. Совсем недавно к нему приходила служанка Бирсен, передавшая очередное предупреждение от Султанши. Али думал, что у него еще есть время, чтобы найти выход с той ситуации с Агнесс Хатун и перехитрить Бирсен, не выполнять ее прихоти, но Султанша почему-то находилась в самой настоящей спешке. И если Джихангир не придумает ничего в ближайшее время, то потеряет все в считанные мгновения. — Мне нужно кое в чем признаться. — внезапно произнес Али, слегка опуская светловолосую голову. Подставлять себя было бы глупо, поэтому он решил молчать о ночи с Агнесс. Да, может Бирсен после следующих слов и попытается открыть глаза Мехмета на правду, но, зная его импульсивный характер, Хранитель Покоев был уверен, что он не поверит любым словам сестры, если он сыграет на опережение. Тем более сейчас, когда между Султаном и его другом было лишь искреннее доверие. Али чувствовал себя ужасно, осознавая, что он просто пользуется этим. Но был ли у него другой выход? В последнее время он слишком много думал о развязке этой истории. Время расставить точки, пока этого не сделала Бирсен. Султан перевел взгляд зеленых глаз на Али с неким интересом. Мехмет выглядел уже достаточно сонным. Если раньше он проводил время за работой, то после ранения Али просиживал у него в покоях до поздней ночи, разговаривая о чем-либо. И сколько бы Джихангир не пытался объяснить ему, что не нуждается в сиделке и Падишах может спокойно заниматься привычными делами, Мехмет не слушал. То ли он просто искал способ убежать от своих прямых обязанностей, то ли действительно слишком беспокоился о друге, которого не боялся иногда даже называть братом. — Перед поездкой в Эдирне я нашел несколько зацепок до делу убийства Эстель Хатун. — аккуратно начал Али, нервно заламывая тонкие пальцы, — Я не имею достаточно доказательств, но... — Ты нашел убийцу? — Мехмет округлил глаза и вскинул вопросительно брови, упираясь руками в софу. Султан всегда ненавидел гаремные сплетни и разбирательства. Ему казались бессмысленными все эти женские скандалы и противостояния. Ведь все находилось лишь в руках Султана. Он назначал новую Валиде Султан, он контролировал порядок во дворце. Ни одна девушка не могла влиять на его решения, ведь не для политики их держали в "золотой клетке". — Есть одна девушка, которая выходила с гарема в момент убийств Эстель. Перед праздником ее видели на кухне. Она уносила напитки. Есть даже сведения, что действовала она по приказу Султанши. — Али слегка путался в собственных словах в большинстве из-за того, что придумывал свою речь на ходу. Он не знал, какова будет реакция Султана, но мог лишь надеяться на хорошую концовку. — Кто они, Джихангир? Мне нужны имена. — с напором, довольно грубо произнес Падишах, чувствуя, как гнев вскипает внутри него. Но Джихангир некоторое время молчал, слегка неуверенно поджимая нижнюю губу. Султан мог поклясться, что его друг просто решил, будто Мехмет не сможет справится с тем ударом, который нанесут ему два имени, что вот-вот слетят с уст. — Агнесс Хатун. — наконец выдавил из себя Али, вздрогнув, — И Бирсен Султан.