Османская Империя. Эдирне, Дворец Альтана Паши, 1569 год
Крики и шумы различного происхождения проносились по пустынным коридорам дворца в Эдирне. Бунтующим удалось пробраться внутрь и они были готовы абсолютно на все лишь бы добраться до своей основной добычи — до Султана. По крайней мере, так думали Боран и Альтан, пытаясь подальше спрятать Мехмета, который до сих пор был не в силах признать свое поражение. Найти безопасное место во дворце оказалось не так уж просто. Бунтующие продвигались слишком быстро, не жалея абсолютно ничего и сметая на своем пути любого встречного. Им не служили препятствием ни двери, ни мебель, ни даже железные засовы. Их было достаточно много, чтобы разгромить все это, чтобы убить всех янычар и всю прислугу, что выходили на их путь с намерением остановить этот поток народного негодования. Султан оказался в западной башне. Боран с Альтаном буквально затолкали его туда и заперли тяжелые двери на засов. Мехмет панически взглянул на Великого Визиря и, сжав покрепче в руках свой меч, яростно окинул взглядом комнату. — Я не буду отсиживаться здесь! — выкрикнул Султан и рванул к двери, но Альтан вовремя остановил его. — Мы пришли не отсиживаться здесь, Повелитель. — перебил его гневную триаду Боран, неуклюжим движением убирая с лица волосы. Тюрбан Паши потерялся где-то по дороге сюда, но внешний вид мало сейчас его беспокоил. — Вы должны прийти в себя и придумать, как усмирить этих людей. — продолжил Великий Визирь, выглядывая в окно, из которого был виден кусок внутреннего двора, все еще наполовину заполненного людьми. — Они понимают лишь силу, Паша. — яростно бросил Мехмет и оттолкнул о себя Альтана. Санджак-бей Эдирне слегка попятился назад и обреченно уставился на Борана. Альтан сейчас не мог толком соображать в рамках спасения государства. Еще вечером, подозревая неладное, он приказал на всякий случай вывезти свою семью утром в один из его домиков. Успели ли они скрыться с учетом того, что бунтовщики пришли намного раньше обещанного времени? Бледный и измученный, Альтан нервно потирал между собой руки, мысленно вознося Всевышнему молитвы. Именно поэтому перепалка Великого Визиря и Падишаха не слишком его интересовала сейчас. — Вы не убьете всех жителей Эдирне, Повелитель. — Боран вновь взглянул на Мехмета. Его рыжие волосы выглядывали из-под тюрбана, немного съехавшего набок, а алый кафтан уже кое-где был запятнан свежей кровью. — Если понадобится, то я сделаю это. — процедил сквозь зубы Султан, не намереваясь отступать. — Мне не нужны предатели. Они посмели поднять на меня руку, а за этим следует казнь. Ты ведь был одним из тех, кто реформировал законы вместе с моим отцом, Боран. Ты это знаешь лучше меня. Великий Визирь сцепил зубы до боли в скулах. Да, может в Мехмете и был юношеский запал, но даже этого не хватит, чтобы втроем выступить против нескольких сотен людей. Это было безумством. Одновременно с этим Боран понимал, что он так же не сможет уже достучаться к народу Эдирне. Они могут даже не послушать его. Но ведь попытаться стоит. Пусть хотя бы оттянуть время для того, чтобы придумать другой план. — У нас нету шансов, Повелитель. — Боран взглянул за спину Мехмета. — Эти двери не смогут выстоять под напором бунтовщиков. В башне находимся только мы и около десятка янычар. Остальные попросту были убиты, верно, Альтан Паша? Мужчина, стоявший все это время в углу, рассеяно взглянул на Борана и, казалось, машинально кивнул. Великого Визиря удовлетворил такой ответ. Он подошел к Мехмету и, по-дружески положив свою тяжелую ладонь на плече Падишаха, попытался заглянуть тому в глаза. Султан хоть и храбрился, но в его зеленых радужках легко было разглядеть страх, который он так старался запереть подальше в себе. Боран не хотел проливать кровь невинных. Лишь на поле боя с неверными он проявлял непомерную жестокость, а здесь, в Эдирне, он не видел в этом смысла. Какой политик будет осознанно убивать свой же народ без особых на то причин? — Хорошо. — сдался Мехмет, слегка прикрывая глаза. — Давай что-то придумаем. К сожалению, было уже слишком поздно. Боран хоть и выдохнул с облегчением, но уже в следующее мгновение в коридоре раздался шум. Далее все начало происходить слишком быстро. Двери не смогли выдержать напора бунтовщиков и поддались практически сразу, вылетев с петель, будто были картонными. Паши и Падишах обнажили мечи. В ходе битвы и Альтан, и Боран пытались не подпускать близко к Султану кого-либо. Мехмет начал призывать людей к тишине, дабы они послушали его, но его голос буквально тонул в общем гуле криков и жуткого звука удара метала об метал. Султану тоже пришлось вступить в бой. Кровь летела во все стороны, отрубленные конечности падали на пол, а люди кричали от боли. И если поначалу на трупы еще обращали внимание, то уже чуть позже об этом все позабыли, нещадно наступая на мертвецов и выдирая с их рук оружие для защиты живых. И хоть обе стороны и боролись, но Боран с Альтаном и Мехметом понимали, что это бесполезно. Коридор был полностью заполнен людьми, комната тоже. Казалось, что потоку народа просто нету конца. В пылу битвы Мехмет и не заметил, как Боран без сил упал на колени, хватаясь за правое плече. Один из бунтовщиков схватил мужчину за волосы, задирая голову пленного вверх, а другие скрутили его руки сзади. И хоть Великий Визирь от боли лишь сцепил зубы, пытаясь не выдавать своей слабости, мученическая гримаса исказила его лицо. Альтан продержался на пару мгновений дольше, но все равно был повален на пол. К его горлу приставили кинжал. И когда Султан все же отвлекся, чтобы взглянуть на своих Пашей, кто-то толкнул его настолько сильно, что не удержавшись, Мехмет завалился назад. — Ваш Султанат окончен! — прогремел кто-то из толпы, и один из бунтовщиков поднял высоко над головой меч, готовый нанести удар. Султан потянулся к своему оружию, выпавшему у него из рук при падении, скорее не для защиты, так как понимал, что не успеет, а для того, чтобы не смотреть в глаза своей смерти. Но совершенно внезапно чей-то голос раздался настолько громко, что толпа вмиг умолкла. Стоило Мехмету повернуть голову, как он заметил, что бунтовщики расступаются по сторонам, низко опуская головы. И лишь тот мужчина, что занес меч над Султаном, так и застыл в этой позе, подобно статуе. Аккуратно переступая трупы, при этом поддерживая подолы своего платья цвета изумрудов с ручной золотистой вышивкой, среди живого коридора шла женщина. Ее светлые волосы были собраны в замысловатую прическу, а лицо было прикрыто платком в тон наряда. Рассмотреть можно было лишь голубые глаза, что лучились гордостью и злостью. Среди всего этого хаоса она выглядела прекрасной богиней. Афиной, фреску с которой Мехмет видел в одном из храмов на земле неверных во время похода с отцом. Женщина остановилась посреди комнаты, скользнула взглядом по Султану и строго приказала: — Опусти меч. Мужчина, что держал оружие над Падишахом, будто заведенная игрушка, послушно опустил руку и, бросив на пол свое оружие, упал на колени, целуя подол женщины. Абсолютно не обращая внимания на него, она обернулась лицом к остальным и кратко им кивнула. Вмиг те люди, что держали Альтана и Борана отпустили Пашей, так же падая на колени. Они будто просили у женщины прощения, искренне каясь. Как раз в этот момент в конце коридора снова кто-то показался. — Мехмет! — выкрикнула светловолосая девушка и бросилась прямо к Падишаху. Помогая ему подняться, она мысленно благодарила все высшие силы за то, что они уберегли ее брата. — Как же я испугалась. — тихо прошептала девушка и крепко обняла Мехмета. Султан понял, что это была Амина Махфирузе. От нее, как и обычно, пахло фиалками и терпким кардамоном. — Вы посмели поднять руку на моего сына, народ Эдирне. — женщина наконец заговорила. Непонимающий Боран, сжимая свою рану, смотрел на нее широко распахнутыми глазами, пока Альтан с искренним восхищением и одновременно ужасом наблюдал за каждым ее движением. — Не своего ли Падишаха вы пытались убить? Вы хоть знаете, что вы хотели только что сделать?! — крик женщины эхом разносился по комнате, создавая впечатление, будто она действительно была богиней, чей голос звучал в голове каждого. — Вы совершили ужаснейшую из ошибок. — Молим Вас о пощаде, Эке Гюленай Султан! — один из мужчин вышел вперед и бросился к ногам женщины. Его не смутила даже кровь на полу, что уже порядком измазала подол платья Эке. — Проси прощения не у меня, раб. Проси его у своего Падишаха. — женщина резко обернулась к Султану, который все еще продолжал обнимать Махфирузе, которая, казалось, намертво вцепилась в его шею. — Это он хотел убить нас своими реформами, Госпожа. Вы хоть знаете, что он... — крикнул кто-то из толпы. — Он ваш Падишах, глупцы! — громко крикнула Эке Гюленай, окидывая взглядом присутствующих в комнате. Альтан невольно вздрогнул от силы ее голоса. Боран выглядел довольно мрачно, а Мехмет даже не мог скрыть своего удивления и негодования, что поочередно сменяли друг друга на его лице. Его мать сейчас стояла перед ним. Эке Гюленай Султан. Женщина, которую он сослал за одно из тяжелейших преступлений перед ним. Она стояла всего в паре шагов от него, а он уже чувствовал невероятную властность, что легким облаком кружила вокруг нее. Султан почему-то в этот момент почувствовал, что находится в неком смысле в ее тени. — Убирайтесь со дворца и не смейте более ступать на его порог без разрешения на то. Ваша судьба решиться позже. — все так же твердо произнесла Эке. Люди замешкались, но все же покорно начали отступать, все еще не смея поднимать головы. Гюленай довольно ухмыльнулась, чувствуя, что ее спектакль сорвал самые громкие овации. Обернувшись, женщина в упор взглянула на своего сына. Амина наконец отпустила его, но взглянуть на мать так и не решилась. — Ну здравствуй, сынок. — приторно-сладко произнесла женщина после того, как убрала с лица платок. ***Османская Империя. Дворец у Ипподрома, 1569 год
— Береженого Бог бережет, правда, Госпожа? — лукавый голос Байбарса Паши разорвал практически идеальную тишину дворца. Бирсен подняла взгляд на вошедшего мужчину и гордо вздернула подбородок, пока Сельви лишь поежилась, стоя неподалеку. — Неспокойное время сейчас, Паша. — довольно сухо бросила Госпожа, наблюдая за тем, как Байбарс подходит к ней с нескрываемой ухмылкой. Паше не слишком-то понравилось, что его с янычарами остановили далеко от дворца, не позволяя проехать дальше. Еще около километра ему пришлось идти пешком из-за приказала Бирсен никого близко ко дворцу не подпускать. Еще и янычар он вынужден был оставить там же, так как Султанша разрешила подойти близко ко дворцу только ему. Но не успел Байбарс и пару шагов сделать к Султанше, как она подняла в верх раскрытую ладонь, призывая Пашу остановится. Мужчина снова ухмыльнулся. Его забавляла вся эта ситуация. — У меня много работы, Госпожа, поэтому говорите, что хотели. — произнес Байбарс, скрещивая руки в замок за спиной. Бирсен облегченно выдохнула и, встретившись взглядом с Пашей, произнесла довольно громко: — Я отправила пару дней назад гонца, который должен был доставить Вам письмо с указаниями от меня. Почему ничего из списка до сих пор не выполнено? — При всем моем уважении, Госпожа, Вы — всего лишь женщина. — Байбарс легко пожал плечами, наслаждаясь тем, как на лице Бирсен появляется ярость. — Что за дерзость, Паша? — Султанша вопросительно вскинула брови. — Хоть Вы и провозгласили себя управляющим страной в отсутствие Падишаха, но это не отменяет того, что Вы остаетесь рабом. Когда приедет мой брат... — Неизвестно, когда он приедет. — перебил ее Байбарс. — Оспа может бушевать и несколько лет. Она выбирает своих жертв вслепую, даже не рассматривая их положение или заслуги. — Это угроза? — Бирсен сузила свои каре-зеленые глаза, чувствуя, как ее сердце бешено трепещет в груди, будто предупреждая о том, что всего этого разговора заводить не стоило. — Как Вы не поймете, Госпожа? — уже без улыбки бросил Байбарс, недовольно закатив глаза. Вся эта ситуация его жутко раздражала. У Байбарса всегда было обостренное чувство собственного " я ". Он рвался к должности, не жалея ни сил, ни средств. И теперь, когда у него появилась возможность стать временными управляющим, он ее не пропустмл. Пусть пока что он и не осознавал всю серьезность ситуации и тешился тем, что может проворачивать мелкие авантюры безнаказанно. Но когда он осознает весь масштаб вверенной ему власти, это непременно вскружит ему голову. — Империей управляют мужчины. — Байбарс отчеканивал каждое слово. — Вам не стоит лезть в это. Я не Ваш муж, чтобы падать Вам в ноги. Лицо Паши не выдавало никаких эмоций, кроме искренней ярости. У него было слишком мало времени, чтобы закончить все свои дела в срок. Позволить какой-то женщине разрушить их было бы самой огромной его ошибкой, ведь даже Совет Дивана помешать ему не смог. В целом он всегда презирал слабый пол. Считал, что женщины созданы лишь для продолжения рода. Слушать их указки или выполнять прихоти — просто глупость! Именно поэтому каждого мужчину, который пытался угодить своей жене или хотя бы прислушивался к ней, Байбарс переставал уважать и считал его низшим среди низших. Как, например, Борана Пашу. Не дожидаясь ответа от возмущенной Бирсен, Байбарс резко развернулся и направился к двери, сопровождаемый испуганным взглядом Сельви Хатун. — Не наживайте себе врага в лице Султанши, Паша! — яростно крикнула ему вслед Бирсен, уже не в силах контролировать себя. Байбарс остановился у самой двери и обернулся. Его взгляд уперся в живот Госпожи, который она так старалась скрыть от лишних глаз под просторным платьем и легкой шалью. Всем была известна жуткая трагедия, что случилась в семье Бирсен и Борана. Смерть их дочери тогда погрузила в траур всю Империю. Второе дитя, наверняка, станет наибольшим их сокровищем. И хоть Великий Визирь никогда старался не разговаривать о беременности жены, но безумно любит уже эту маленькую частичку себя, которая вскоре должна была родится на свет. Байбарс чувствовал отвращение ко всем этим нежностям. Боран ждал появление этого ребенка, даже пока не осознавая насколько опасно его отроку будет жить в этом мире. И пока Паша был на одной из наивысших должностей в Империи, Байбарс намеревался нависнуть над его семьей коршуном, дабы отобрать такой желанный титул Великого Визиря. И он был готов навредить не только его жене или ему самому, но и этому малышу, стоит ему лишь родится. Паша ухмыльнулся как-то по-звериному своим мыслям по этому поводу. Бирсен, заметив это, невольно положила одну руку на живот, будто пытаясь защитить таким образом малыша. Она почувствовала в этот момент жуткий страх. Сельви Хатун, стоявшая неподалеку, заметив замешательство и испуг Госпожи, подошла к ней даже не смотря на приказ оставаться в стороне. Взяв Госпожу за руку, девушка взглянула в ее каре-зеленые глаза с мольбой. Хатун будто пыталась уговорить Бирсен остановить все это. Но не успела Сельви даже что-либо сказать или Бирсен запротестовать, как Паша наконец взглянул ей в лицо и самодовольно произнес: — Я буду весьма расстроен, если хотя бы не попытаюсь. А вот Вам бы я посоветовал поберечь себя, Госпожа. Вы сейчас носите под сердцем ребенка. Кто-знает, что может случится. Закончив фразу, Байбарс поспешил скрыться из виду. Бирсен, будто почувствовав удар, слегка наклонилась вперед. Испуганная Сельви тут же схватила ее за руку. — Лекаря? — спросила Хатун, убирая с лица Бирсен каштановые пряди волос, но Султанша лишь отрицательно покачала головой. Она чувствовала страх, что сцепил стальной хваткой ее сознание. — Все нормально. Ребенок просто толкается. — произнесла она, действительно чувствуя легкие толчки. Облегченно прикрыв глаза, Бирсен выдохнула. Если ребенок шевелился, значит с ним все в порядке. Хотя бы одна радостная новость. ***Османская Империя. Эдирне, Дворец Альтана Паши, 1569 год
Сидя на софе в одной из немногочисленных уцелевших комнат дворца, Мехмет опустошенным взглядом смотрел перед собой, чувствуя, как выпитое им вино растекается по венам приятной дремотой. Альтан Паша отправился к своей семье, которая не успела уехать со дворца, но смогла спрятаться в подвале, куда бунтовщики не смогли добраться. Борана отвели в лазарет, где лекари пытались помочь ему с ранением. Выжившие слуги по приказу санджак-бея начали массовую уборку во дворце. Им предстояло освободить помещение от трупов, крови и грязи, которая, кажется, уже никогда не смоется со страниц истории. Так внезапно появившаяся Эке Гюленай с Аминой Махфирузе до сих пор беспокоили сознание Мехмета. Сестра практически расплакалась, когда нашла его и упрямо не хотела отпускать, даже когда Султан пожелал отправится к себе в покои, чтобы отдохнуть. Амина утверждала, что хочет поговорить с ним, что это очень важно, но Султан слушать ее не хотел. Махфирузе ведь наверняка начнет оправдывать свое самовольство. Все таки привезти во дворец Эдирне его изгнанную мать, хоть и для спасения его же, было глубочайшей ошибкой. Как говорится, благими намерениями вымощена дорожка в ад. Мехмет сходил в хамам, переоделся и возжелал увидеть лишь одного человека — свою мать. Эке Гюленай предала его: вела переписку с врагом, где даже обсуждалось свержение Султана. За это следовало бы казнить ее, но Мехмет не смог. Он любил мать, пусть теперь и пытался отрицать это. Именно с ее любовью и заботой были связаны самые светлые воспоминания Султана. Ссылка служила неким компромиссом Мехмету между законами и его совестью. Двери покоев тихо распахнулись. Неспешной походкой вошла женщина в изумрудном платье с измазанным в кровь подолом. Эке Гюленай даже не постаралась переодеться, будто намереваясь таким образом напомнить лишний раз Султану о факте его спасения. Остановившись перед софой, на которой сидел Мехмет, женщина улыбнулась и сложила руки в замочек перед собой. — Мой драгоценный лев. — с некой гордостью произнесла она, любящим взглядом окидывая Мехмета. — Я все еще не хочу видеть Вас подле себя, Валиде. — на одном дыхании выпалил Султан и взглянул матери прямо в глаза. Голубые радужки Госпожи помутнели. Сцепив зубы, Гюленай более не смогла выдавить из себя улыбку. Не такого она приема от сына ожидала. — Я спасла тебе жизнь, Мехмет, — начала Эке, делая еще несколько шагов в его сторону, — уже в который раз. Ты мог бы проявить хоть капельку уважения и милосердия. — То, что Вы сделали, Валиде, не достойно прощения. — нотки стали появились в голосе Мехмета. Он смотрел на Гюленай слегка затуманенным взглядом, но все же трезво понимал, что он хочет именно этого. Султан не мог вновь пустить в свою жизнь мать и впасть в ее объятья при первом же хорошем ее поступке. Она предала его. А предательство Мехмет никогда не прощал, поэтому и в этот раз не сделает даже малейшего исключения. — Меня подставили, Мехмет. Ты прекрасно это осознаешь. — от улыбки Гюлена не осталось и легкой тени. Эке была разозлена. Несколько выбившихся светлых прядей упали ей на лицо, оттеняя ее впалые скулы. Мехмет невольно вспомнил образ матери со своего детства. Тогда она была другой. Более мягкой и солнечно прекрасной. — У меня есть документы и письма, что подтверждают Вашу причастность к переписке. Вы же их и писали! — Мехмет вскочил с софы, очутившись лицом к лицу со своей Валиде. Они оказались достаточно близко, чтобы чувствовать яростное дыхание друг друга. Эке приходилось из-за разницы в росте слегка поднимать голову вверх, дабы смотреть прямо в глаза сына. Если Фатьма была полной копией своего отца, Амина Махфирузе напоминала ей себя в молодости, Бирсен имела больше черт отца и его покойной Валиде , то Мехмет был единственным, кто гармонично вобрал в себя и черты Гюленай, и черты покойного Султана Ахмеда. Он был этаким флаконом, в котором смешали наилучшие компоненты. Жаль только, что характером он не удался. — Все это легко подделать, Мехмет. Ты ведь знаешь. — более мягко, но все еще не в силах скрыть до конца свою злость, произнесла Гюленай. Казалось, ее сердце разбивалось вновь и вновь каждый раз, когда Султан повторял это глупое обвинение в предательстве. Если, конечно, за все время жизни в Османской Империи, у Эке это сердце осталось. — Не пытайтесь снова себя оправдать. У Вас это и в прошлый раз не вышло. — произнес с некой горечью Мехмет, будто он только и надеялся, что она найдет способ объяснить все. — Вы немедленно вернетесь в Старый Дворец. Гюленай хотела вновь запротестовать, но Мехмет поднял вверх раскрытую ладонь, призывая мать к молчанию. Отвернувшись к окну, Падишах дал понять Эке, что не собирается более ее слушать. Гюленай почувствовала, как слёзы комком встали в горле. Она рискнула всем ради этого спектакля в Эдирне. Женщина так долго копила деньги, собиралась с силами, стягивала человеческие ресурсы и теперь оказалось, что все зря... Собственный сын даже на толику не был благодарен ей. Он смотрел все так же холодно, отравленный речами своих сестёр, в чем Эке даже не сомневалась. То сжимая, то разжимая кулаки, женщина вздернула гордо подбородок, не позволяя себе выдать хоть каплю какого-то сожаления. Может, ее план и провалился с треском, но она придумает новый. Бедная Офелия из Греции всегда выживала. Так будет и в этот раз. — Просто знай, что я всегда рядом, Мехмет. — произнесла Гюленай довольно спокойно. От ее взгляда не укрылось то, как вздрогнул от ее слов Султан. Развернувшись на каблуках, женщина зашагала прочь с покоев. Она даже не подозревала в тот момент, как болезненно сжалось сердце юного Султана. Мехмет мечтал услышать эти слова от нее. Для него, как ни для кого другого, было важно, чтобы именно мать была рядом с ним. Султан верил, что лишь Эке Гюленай может спасти его с этой пропасти отчаяния и безнадежности. Но вместо прощения он прогнал ее. Снова.