Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1569 год
Фатьма Султан в платье черного цвета с тяжелой парчи, густо обшитом золотыми нитями, соединяющимися в замысловатый рисунок, стояла у покоев брата, нервно потирая между собой руки. С самого утра весь дворец был погружен в хаос. Новость о том, что Падишах был отравлен, буквально парализовала жизнь в Топ Капы. Наложницы были невероятно тихи с самого утра, слуги сновали по коридору хмурые, выполняя редкие поручения членов Династии, каждый из которых был искренне обеспокоен происходящим. У Султана не было наследников. И это создавало одну из наибольших проблем. Если Мехмет погибнет — падет и Династия. Да, все еще оставалась Ханде, которая носила под сердцем дитя Султана, но кто станет надеяться на этого ребенка? Это может быть девочка или малыш вовсе не родится в следствии каких-то проблем, или же он родится нездоровым. "Если" было много. И все они сводили на нет шансы Османов сохранить свое положение. Двери покоев распахнулись, что и привлекло внимание Фатьмы. Девушка подняла свои темные глаза в надежде увидеть кого-то из врачей, но вышел лишь бледный Али Джихангир с потухшими серыми глазами. Он явно был на взводе. Дабы не выдавать дрожь в руках, Аге пришлось сцепить между собой пальцы. Фатьме стало искренне жаль его. На волосок от смерти лежал не только его Падишах, но еще и его лучший друг. — Что там? — практически прошептала Фатьма, подходя ближе к Али, который даже не сразу ее заметил. На секунду взгляд Джихангира остановился на глазах девушки, сияющих искренним страхом и беспокойством. Ему не хотелось говорить. Казалось, во рту застрял огромный комок, сковывающий голосовые связки, но с трудом он все же выдавил: — Врачи ничем не могут помочь. Они знают, что это яд, но определить какой именно не могут. А значит, не могут подобрать противоядие. Джихангир прервал зрительный контакт с Султаншей, хмуро взглянув в окно. Мехмет был единственным родным для Али человеком во дворце. Его смерть означала бы смерть и для Джихангира. А самым ужасным было то, что Ага даже не мог ему чем-либо помочь. Он просто вынужден наблюдать за тем, как медленно жизнь ускользала от Султана, как бледнело его лицо и все более тускнели огненно-рыжие волосы. — Кто это сделал? — отрешенно бросила Фатьма, все еще наблюдая за сменой эмоций на лице Али. Джихангир перевел на нее тяжелый взгляд и вздернул плечами так, будто ему вмиг стало холодно. С покоев тем временем вышло двое мужчин-лекарей, которые, переговариваясь, направились с какими-то инструментами по коридору. — Последней в покоях была Флюлане Хатун. Но... — Джихангир сделал паузу, тяжело вздыхая и качая головой, — ... я не думаю, что это она отравила Султана. Просто оказалась не в то время и не в том месте. Фатьма в ответ понимающе кивнула. Флюлане была лишь наложницей. Ее жизнь зависела от Мехмета, поэтому у нее не было причин убивать его. За отравлением стоял кто-то другой. Более умный и более продуманный. Тот, у кого достаточно власти и сил для совершения чего-то подобного. — Даже если это сделали через Флюлане... Я думаю у нее есть кукловод. — в голосе Джихангира появилась нотка стали. Он задумчиво наблюдал за тем, как солнечные лучи играли в черных камнях диадемы Госпожи. Фатьма подняла на него взгляд карих глаз и тяжело выдохнула, поджимая губы. Али всегда был эмоциональным. Он не умел контролировать свой гнев и поступал так, как велит ему сердце, даже не задумываясь о последствиях. Это нередко играло против него. — Ты допросил Флюлане? — твердо спросила Фатьма, сцепив руки в замок перед собой. — Да. — выдохнул Али. — Она лишь плачет и повторяет, что все произошло само собой, что он выпил вино и после этого потерял сознание. — Вы проверили вино? — Фатьма попыталась заглянуть в серые глаза Джихангира, но он отвернулся, тяжело вздыхая и качая головой. Али не хотел показаться слабым и беспомощным. Фатьма легко поняла это, но осуждать Джихангира не стала. — Кувшин с вином уронили. Не осталось ни капли. — с ироничной улыбкой бросил Али. Если бы у них было отравленное вино, это значительно упростило бы все. Но даже такой мизерный шанс ускользнул от них. Джихангир покачал головой каким-то своим мыслям, продолжая заламывать пальцы. Фатьма наблюдала за этим напряженно и наконец не выдержала: накрыла своей ладонью руки Джихангира, заставляя того замереть на месте. Али, казалось, пришел в себя впервые за все утро. Каждый мускул его тела напрягся, а взгляд серых глаз встретился с карими. — Все будет хорошо, Али. — твердым тоном произнесла Фатьма, крепче сжимая его руки. — Все будет хорошо. Али чувствовал тепло ее ладони, которое, казалось, волной расплывалось по его телу. Джихангиру внезапно захотелось обнять Фатьму. Оказаться ближе, наплевав на все условности и формальности. Обнять, чтобы наконец забыться. — Я надеюсь на это, Госпожа. — произнес он неловко и попытался выдавить из себя улыбку. Но Фатьма не спешила убирать свою руку, как того ожидал Джихангир, пока в конце коридора вновь не появились те самые двое лекарей, вышедшие с покоев пару минут назад. Отведя взгляд от Али, Султанша приобняла себя, наблюдая за тем, как они быстро скрылись за дверью опочивальни Падишаха. Между Фатьмой и Джихангиром повисло неловкое молчание. Казалось, ни Султанша, ни Ага не могли до конца поверить во все происходящее. Что будет, если вдруг Мехмет не выживет? Как они сообщат об этом народу? Как будут противостоять желающим занять Османский престол? У них более не останется надежды. Фатьма почувствовала страх. Впервые за долгое время. Он сковал ее легкие стальным обручем, не позволяя сделать вдох. Они проделали столь длинный путь, убили столько людей, преодолели столько неприятностей, измазали руки в кровь по локоть, чтобы просто утратить все за считанные секунды? Фатьма была не согласна с этим. Нужно было что-то делать. Найти отравителя, пытками выдавить из Флюлане имя ее покровителя... Все, что понадобиться, если это действительно поможет спасти Мехмета. Пока Госпожа утопала в своих мыслях, стараясь не представлять самого ужасного, Али наблюдал за ней. Просто стоял рядом и замечал, как она нервно закусывает губу, как хмурит темные брови, резко выдыхает, теребит тонкими пальцами темную парчу. Как же Джихангиру иногда хотелось залезть в ее мысли. Узнать, что творится в ее темноволосой голове, увенчанной тяжелой короной. Покопаться в самых дальних уголках сознания, где бережно скрыты ее истинные эмоции и переживания. Наконец выяснить, присутствует ли он там... — Кого ты подозреваешь? — голос Фатьмы разорвал напряженную тишину, выводя Али с мира грёз. Он боялся этого вопроса. Был лишь один единственный человек, которого Джихангир подозревал. И особь эта определенно не порадует Фатьму. Возможно, она посчитает Али безумным за такие предположения или сочтет такое заявление за дерзость, но Джихангир не хотел врать Султанше. Он скажет. И будь, что будет. — Эке Гюленай Султан. — на выдохе произнес Али. — Возможно, это очередная ее попытка вернутся. — Моя мать заперта в Старом Дворце. — бросила Фатьма с неким сомнением. — Вы разве не слышали о случаи в Эдирне? — не отступал Али. Он не знал точно, зачем Госпоже травить родного сына, но, кто другой решился бы на такое? А даже если так, разве не выбрали бы более сильный яд, убивающий почти сразу? Да и явно преступление не совершали бы так показательно вечером, при наложнице. Кроме того, о пристрастию Султана к вине знают немногие. Его сестры, Али Джихангир и... его мать. Так почему тогда выбрали именно вино? Не щербет или какие-то блюда? Потому что знали, что Падишах выберет вино в любом случаи. — О том, что моя мать будто бы спасла Султана и призвала к порядку весь Эдирне, не говорил разве что ленивый. — фыркнула Фатьма, вспоминая о том, с каким восхищением люди на рынке произносили имя ее матери. — Возможно, я не прав. — произнес Али, заметив гнев Госпожи. — Я не могу обвинять ее прямо, но... — Эке Гюленай Султан заслуживает, чтобы ее по крайней мере подозревали в этом. — отстранено произнесла Фатьма с привычным выражением холодности. Бросив напоследок быстрый взгляд на Джихангира, по которому Али понял, что Султанша настроена серьезно, она уверенным шагом направилась прочь от Султанских покоев, оставляя по себе легкий запах миндаля и чего-то терпкого. Али еще какое-то время с некой тоской смотрел на коридор, после чего молча вошел в покои Падишаха, не желая более покидать друга. *** Боран Паша мчался в Мраморный Павильон на всех парах. Бирсен с самого вечера никто не видел. Говорили, что она пошла в Хамам, но там Госпожи не оказалось. В коридоре лишь нашли ее убитых служанок. Это не на шутку испугало Борана. Он сразу же отдал приказы обыскать все уголки дворца, посреди ночи бросился со слугами в город, но Султанша будто вмиг исчезла, испарилась в воздухе без какого-либо следа. Боран изводил и себя, и слуг всю ночь, пока наконец не вернулся в свой рабочий кабинет и не обнаружил клочок бумаги, сложенный вчетверо и воткнутый между половиц. Сердце Паши бешено застучало, а от ярости перехватило дыхание. Значит тот, кто выкрал Бирсен, все это время просто наблюдал за ним со стороны и насмехался. Взяв в руки бумагу, Боран сразу же прочел нацарапанные неровным почерком строки: "Султанша у меня. Мраморный Павильон. В обед". Ворвавшись в одну из комнат Павильона, Паша прищурился из-за яркого солнца, чьи лучи били прямо в окно. Из-за этого мужчина не сразу разглядел темную фигуру, которая стояла в углу. Со стуком закрыв двери, буквально в пару шагов он преодолел расстояние между собой и незнакомцем и вмиг замер, когда тот обернулся. Прямо перед Бораном стоял высокий темноволосый мужчина, с хитрой улыбкой на лице и карими глазами. Паша прекрасно знал его. И от этого гнев еще больше вскипел в его жилах. — Байбарс, что все это значит?! — прорычал Боран, сжимая кулаки. Он ожидал увидеть кого-угодно, но только не одного из Пашей, который должен был защищать Династию ценой своей жизни, а не наносить ей вред. — Я знал, что ты не опоздаешь, Боран. — с довольно ухмылкой заявил Байбарс и тут же пожалел об этом. В ярости Боран схватил его за кафтан на груди и, с силой тряхнув, прижав к стене, да так, что Байбарс почувствовал боль в спине. — Если с Бирсен или, не дай Бог, с моим ребёнком что-то случится, я позабочусь о том, чтобы тебя закопали в безымянную могилу живьем где-то на окраинах Стамбула. — процедил Боран прямо в лицо Паше, от чего лицо Байбарса вмиг побледнело. Не такой реакции от Великого Визиря он ожидал. К Байбарсу дошли слухи, что в последнее время между Бораном и Бирсен что-то не ладилось, поэтому он надеялся на более сдержанную реакцию Паши. Он даже был уверен, что Паша не бросился бы спасать Госпожу, если бы в ее чреве не было ребенка, поэтому и выжидал, когда Бирсен наконец-то сможет забеременеть. — Если ты меня убьешь сейчас, то никогда не узнаешь где она. — уже без ухмылки произнес Байбарс, смотря прямо в глаза Борана. Тот, определенно, сомневался в том, стоит ли прислушиваться к словам коллеги, но все же медленно отпустил его. Байбарс гордо вздернув подбородок и легким движением поправил кафтан. — Так-то лучше. — кивнул Паша, с опаской наблюдая за тем, как Великий Визирь переполняется гневом. — С ними хотя бы все хорошо? — процедил сквозь зубы Боран. Он искренне боялся, что Байбарс уже успел что-то сделать или Бирсен, или ребенку. У него ведь явно была какая-то цель. Цель, ради которой он решился на безумство: выкрасть сестру Падишаха. Возможно, он уже требовал что-то у нее, пытал, а не добившись желаемого решил обратится к Борану. Подобные мысли почему-то сами по себе лезли в голову Паши, заставляя его вздрагивать, будто в горячке. — Хорошо. — кивнул Байбарс, а затем добавил с насмешкой: — Но не надолго. Боран вновь бросился к Паше, намереваясь на этот раз уж точно задушить его, но Байбарс ловко вытащил с небольшого кармана нож и предупреждающе выставил его вперед. Великому Визирю пришлось резко остановится. — Я пришел на переговоры, Боран. — грубо бросил Байбарс с ноткой предупреждения. — Возьми наконец себя в руки, иначе мы оба не выйдем с этой комнаты! "Ну, конечно", — промелькнуло в голове Борана. Как он раньше не догадался о том, что такой трус, как Байбарс, нигде не ходит без верных слуг-головорезов, которые, наверняка, уже стоят у двери, готовые убить Великого Визиря хоть сейчас. Мысленно Паша выругался. Он-то настолько спешил в Павильон, что даже не подумал о том, чтобы прихватить с собой на всякий случай пару слуг. — Что тебе нужно? — отчеканивая каждое слово, со стальной ноткой в голосе произнес Боран, сжав кулаки и внимательно наблюдая за тем, как дрогнула рука Байбарса, в которой он держал кинжал. — Я хочу титул Великого Визиря. — простодушно произнес Байбарс. Боран начал смеяться. Ну конечно, что же еще нужно было карьеристу Паше? Зачем же еще было устраивать весь этот цирк? Но даже мысленно Боран не мог представить Байбарса в роли Великого Визиря. Он ведь трус и подлец, каких еще поискать. Султану нужна поддержка, а не очередной камень, который лишь быстрее потащит его на дно. — Можешь смеяться сколько угодно, — нахмурив брови, твердо произнес Байбарс, — но или ты сам откажешься от титула Великого Визиря в мою пользу, или больше не увидишь ни жену, ни ребенка. Выбор за тобой. — А ты не думаешь, — пытаясь прекратить смеяться бросил Боран, — что отвечать за это будешь перед Султаном, а не передо мной? На миг Байбарс замер. Возможно, Боран был прав, но ведь Паша, как и остальные его коллеги, видели, что Мехмет не способен править достойно. Он поверит любой лжи Байбарса, если понадобиться. Главное, чтобы рядом не было кого-либо, чтобы направить его на верный путь. В любом случаи, Байбарс считал это второстепенной проблемой. Сейчас он хотел заполучить титул Великого Визиря, а далее непременно разберется. — Это уже тебя не касается. — отрезал Байбарс и медленным шагом направился к двери, все еще не убирая кинжал. — Я сказал тебе свое требование. И советую поторопится с решением, ведь... Паша сделал многозначительную паузу, наблюдая за тем, как улыбка вновь сползает с лица Борана, как его глаза наполняются гневом. Байбарс мог побиться об заклад, что не будь Великий Визирь застигнут врасплох исчезновением жены с не рожденным ребенком во чреве, Боран непременно убил бы его. — ... Султанше скоро рожать. — сладким голосом пролепетал Байбарс и мигом скрылся за дверью. *** Покои Ханде были залиты мягким солнечным светом. На столике у софы стояли различные яства, а за дверью ожидало несколько служанок. Все лишь бы угодить беременной Хасеки Султана Мехмета. Но Ханде в последнее время ничего не могло утешить. Ее живот неумолимо рос, из-за чего Султанше пришлось уже начинать менять свой гардероб. А это означало лишь приближение дня родов. Хасеки сильно боялась того, что как только малыш появится на свет, его сразу же отберут от нее, а саму выбросят из дворца, как надоевшую собаку. И тогда все это было насмарку. Она не увидит свое дитя, не сможет воспитать его и не добьется тех высот, о которых всегда мечтала. А ведь именно это и случится. Тем более при нынешних обстоятельствах. Султан был отравлен. И если Мехмет уйдет в мир иной, надежда всех падет именно на этого малыша. И если он окажется Шехзаде, в чем Ханде почему-то была полностью уверенна, сестры Падишаха непременно отберут его у Хасеки. Они ведь даже родную мать с дворца выгнали и единокровных братьев убили, лишь бы вкусить сладостный фрукт, именуемый "властью". Сестры не позволят ей остаться подле дитя. Не после того, как она заявила Бирсен, что не нуждается более в ее поддержке и опеке. Конечно, наживать врага в роли Госпожи было глубокой ошибкой Ханде. Временное удовлетворение собственной гордыни сыграло с ней злую шутку. Бирсен теперь не отступится, пока полностью не прогонит Ханде прочь. А что у нее это выйдет, девушка даже не сомневалась Ханде резко выдохнула, прикрыв глаза. Ей нужно было что-то придумать. Что-либо. Но почему-то никаких идей не появлялось в ее русоволосой голове. Единственная мысль, крутившаяся без остановки: "Моли Султана о пощаде". Внезапно Султанша услышала шум. Он доносился откуда-то снизу, с гарема. Насторожившись, Ханде сперва решила не обращать внимания. Снова глупые рабыни затеяли какое-то веселье или скандал. Султанша хмыкнула своим мыслям и аккуратно погладила слегка округлившейся живот. Совсем скоро ей станет мало даже это просторное фиолетовое платье с густой вышивкой в виде роз на рукавах и подоле, которое она заказала буквально неделю назад у швеи. Шум не прекращался, и любопытство взяло верх. Поднявшись с софы, Ханде подошла к большому зеркалу в углу. Посмотрев на себя в полный рост, Султанша расправила легкими движениями немного смявшуюся ткань платья, а затем и русые кудри, волнами лежащие на ее хрупких плечах. Когда девушка наконец осталась довольна своим внешним видом, она натянула улыбку, хоть ей скорее хотелось заплакать. Уверенно подобрав подолы платья, Ханде гордо вздернула подбородок и вышла на балкон этажа фавориток. В гареме действительно стоял шум. Наложницы весело смеялись и поздравляли кого-то. Несколько минут Ханде молча наблюдала за всем. За это время ее успела заметить Захира Калфа. Решив по слегка бледному лицу Хасеки, что ей стало плохо, Главная Калфа сразу же направилась на этаж фавориток. Захира прекрасно помнила слова Бирсен о том, что Ханде — ее ответственность. И если Госпожа что-то натворит или же с ней что-то случится, полетит голова Захиры. — Все хорошо, Султанша? — обеспокоенно спросила Захира, недовольно глянув на служанок, которые не сообщили ей о возникшей проблеме. — Все хорошо, Захира Калфа. — ответила Ханде на удивление спокойно, продолжая улыбаться. — Меня просто заинтересовал шум в гареме. Что-то случилось? Насколько я знаю, Султан в тяжелом состоянии, негоже рабыням так веселится. Захира сцепила зубы до боли в скулах. Не была бы Хасеки беременна, она непременно ответила бы ей какой-то колкостью. Ханде это заслужила за свою наглую ухмылку и попытки указывать Главной Калфе. Захира бросила взгляд на гарем, а затем внезапно улыбнулась широко и приторно. — Вам не сообщили... — протянула загадочно Калфа. Ханде почувствовала что-то неладное. Сердце невольно пропустило удар, но Хасеки все же не убрала улыбку с лица. — О чем? — в нетерпении спросила она, вопросительно наклонив голову набок. Захира, будто издеваясь, выдержала паузу, а затем указала рукой на одну из наложниц в белоснежном платье со светлыми волосами и очаровательной улыбкой, которую все поздравляли. Ханде моментально нашла взглядом ту самую Хатун, но как бы не пыталась, она так и не узнала ее. — Нету худа без добра, Султанша. — с гордостью и весельем в голосе произнесла Захира. — Джейн Хатун беременна. Пусть родит здоровенького Шехзаде. Ханде резко схватилась за перила, пытаясь удержаться на ногах. Ее испуганный взгляд уперся в Захиру Калфу. И Главной Калфе даже показалось, что Хасеки действительно стало плохо. Поджав губы, Захира подошла к Ханде и хотела взять ее за руку, дабы отвести в покои, но Султанша резко оттолкнула служащую. — Не прикасайся ко мне. — процедила сквозь зубы Ханде, после чего без объяснений влетела в покои, заперев при этом двери. Захира хмыкнула и покачала головой. Характер Султанши всегда раздражал ее. — Девушки, — обратилась Калфа к двум миловидным служанкам у двери, — проследите за своей Госпожой. Не позвольте ей натворить глупостей. Рабыни кивнули и присели в поклоне, когда Главная Калфа гордым шагом направилась назад в гарем. Пока другие наложницы были заняты поеданием сладостей и подсчетом монет, которые им раздали в честь беременности Джейн Хатун по приказу Валиде Бирсен Султан, за всей этой сценой на этаже фавориток, попивая щербет, наблюдали Мёге и Саадет Хатун. — Ах, как жаль. — с наигранной гримасой жалости произнесла Мёге. — Очередное разочарование для нашей Хасеки. — Она это заслужила. — мрачно подметила Саадет. — Моя бы воля, Ханде уже давно не было бы в живых. Мёге ухмыльнулась. Они одинаково не любили Хасеки за ее высокомерие и наглость. Как только Ханде забеременела еще первым ребенком, она сразу задрала нос и считала себя главной. Специально выходила в гарем и всем хвасталась, пока кому-то из рабынь не надоело и они не встретили ее вечером в коридоре. После того Ханде чуть не потеряла ребенка. Девушки, конечно же, были казнены, но оставшуюся беременность Хасеки просидела в покоях, практически не покидая их и постоянно жалуясь на то, что в гареме ее не любят. Мёге считала подобное высшей степенью глупости. — Меня более беспокоит эта Джейн Хатун. — протянула Мёге задумчиво, покручивая в руках пустую чашу. — Не знаю, откуда она взялась, но нужно узнать о ней поподробнее. — У нас есть отличная возможность, пока Фатьмы Султан нету во дворце. — пожала плечами Саадет. Мёге пересеклась взглядом с подругой и этого было достаточно, чтобы понять о чём она. — С удовольствием. — прошептала Мёге и, поставив чашу на столик, на ходу схватила тарелку с лукумом у одной из Калф, которые раздавали сладости. Слегка покачивая бёдрами в своей привычной манере, Мёге направилась прямиком к группке наложниц, которые столпились вокруг Джейн. Саадет ухмыльнулась и так же поставила на столик чашу со щербетом. Здесь Мёге справится, как и обычно,а вот ей еще предстояло выполнить несколько поручений до возвращения Фатьмы Султан. Еще раз бросив взгляд на этаж фавориток, Саадет тихо выскользнула с гарема. ***|| The begining of the Flashback ||
Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1558 год
— Да как он только посмел?! — светловолосая девушка, резким движением распахнув двери, влетела в собственные покои. — Эке Гюленай Султан, не гневайтесь так. — взмолилась одна из служанок, заходя следом и приказывая другим рабыням остаться в коридоре. — Не накликайте на себя еще большую беду. Светловолосая девушка обернулась, нервно сдувая с лица выбившуюся с прически прядь волос. Ее прелестное лицо с мягкой бледноватой кожей исказила гримаса гнева, а голубые глаза наполнились отчаяньем. Недовольно покачав головой, Султанша начала ходить взад-вперед по покоям. — Он угрожал отобрать у меня сына, Ёзге! — с паническими нотками вскрикнула Эке. — Ахмед со своей Фахрие Хатун уже совсем ума лишился! Служанка наблюдала за Гюленай с беспокойством. Ее смугловатое лицо выражало искреннее сочувствие, но поделать она ничего не могла. Султанша в какой-то мере сама была виновата в своем беде. Еще позавчера она лично приказала Ёзге, как самой верной служанке, распылить на подушку Фахрие яд, дабы к утру фаворитка Султана проснулась с обожженным лицом, а сегодня нарекала на то, что Падишаха это разозлило. — Он ведь даже не засомневался. Сразу меня обвинил. — продолжала свою триаду Эке. Султан Ахмед не отличался особым постоянством в девушках. Для него это была игра. Одна Хатун, другая, третья... Он, небось, не помнил имена всех фавориток. И Гюленай даже смирилась с этим, пока не услышала, что его новоиспеченная гурия Фахрие носит под сердцем дитя. Это значительно путало карты. Этот ребенок был опасен для Мехмета. Эке ведь даже не планировала убивать Фахрие пока что. Хотела лишь напугать для начала, а затем уже устроить сопернице "несчастный случай", в следствии которого она потеряет ребенка. А, как известно, все наложницы, терявшие детей, подпадали под гнев Ахмеда. Он высылал их сразу, обвиняя в смерти своих не рожденных чад. — Госпожа, давайте не будем действовать сгоряча. Обдумаем все. — предложила Ёзге примирительным голосом. Эке бросила на нее уничтожающий взгляд, но всего через пару секунд поняла, что, возможно, девушка была права. Как бы там ни было, но в темноволосой голове ее верной служанки очень часто крылись довольно интересные мысли. — Валиде? — с детской вышла привлеченная шумом девочка лет семи с пышными черными волосами. Ее карие глаза изучающе остановились на матери, на чьем лице появилось сначала непонимание, а затем недовольство. — Ты подслушивала, Фатьма? — сузив глаза, бросила Эке с гневом. — Нет, Валиде. Честно! — пролепетала девочка в свою защиту. — Почему ты в покоях? У тебя ведь еще занятия. — попытавшись обуздать свой гнев, произнесла Гюленай, устало убирая с лица светлые волосы. После чего взгляд ее голубых глаз упал на Ёзге, которая в ответ лишь съежилась и пожала плечами, ведь все это время она была с Эке и просто не могла следить за Фатьмой. Сегодня с ней были другие няни. — Махтияр Эфенди заболел, Валиде. У меня не было урока сегодня. — пролепетала Фатьма, опустив голову. И хоть она и была невиновна, но взгляд матери невольно пугал. — Тогда почему ты не у Лейлы? — вздернула светлые брови Гюленай, скрещивая руки на груди. Весь ее вид говорил о том, что Госпожа совсем не рада была видеть дочь сейчас. — Лейла уехала, Валиде. Я говорила Вам вчера... — в голосе Фатьмы появилась обида. Девочка вздернула подбородок и, сжав пальцами ткань своего бежевого платья, с негодованием бросила: — Вы что даже не слушаете меня? — Помни, с кем ты разговариваешь, Фатьма. — строго обрезала Эке. Среди детей Фатьма доставляла Гюленай, пожалуй, больше всего проблем. Мехмет, Амина и даже Бирсен были более покладистыми. Фатьма была полностью похожа на своего отца. Что внешне, что характером. Такая же гордая, непокорная, поступающая всегда по-своему, холодная и безразличная ко всему. Эке не могла просто ума приложить, как Лейла умудрялась найти с ней общий язык. Это злило Гюленай еще больше. — Возвращайся в свои покои. — отворачиваясь от дочери, в приказном тоне произнесла Эке. Она не намерена была продолжать этот разговор. Да и у нее были другие, более важные проблемы. — Вы обещали, что мы схожим в сад, Валиде. — упрямо продолжила Фатьма, раздраженная таким поведением матери. Девочка никогда не понимала, почему Эке так ненавидела ее, почему отправила к Лейле, почему часто видеть не хотела. Ребенок наивно полагал, что это все из-за того, что она не была Шехзаде. Но однажды в порыве гнева Гюленай бросила ей это злосчастное "Ты вся в отца". Эти слова настолько отпечатались в сознании Фатьмы, что она еще долго в тот вечер стояла у зеркала, с ненавистью вглядываясь в собственное отражение. — Не сейчас, Фатьма. — пытаясь сделать тон как можно боле спокойным, бросила ей Эке и сделала глубокий вдох. — Вы никогда не выполняете свои обещания! — со слезами на глазах выкрикнула Фатьма и, сжав руки в кулаки, бросилась в детскую. Эке возмущенно взглянула вслед дочери, но ничего так и не ответила. Султанша сейчас была наименьшей ее проблемой. Обеспокоенная Ёзге пошла было за маленькой Султаншей, но Гюленай громко произнесла: — Не трогай ее, Ёзге! Пусть позлится. В ту самую ночь Фатьма впервые сбежала с дворца. И хоть она знала о том, что Лейла уехала на время со Стамбула, маленькая Султанша все же пошла в ее дом, воспользовавшись ключом, который ведьма дала ей пару дней назад. Там девочка пробыла в обществе змей и ворона женщины до обеда следующего дня, пока ее не нашел отец.|| The end of the Flashback ||
Османская Империя. Старый Дворец, 1569 год
Фатьма до сих пор ненавидела мать, ведь неприятных воспоминаний с ней у нее было связано, определенно, намного больше, нежели хороших. И даже сейчас, идя за какой-то старой Калфой, девушка испытывала отвращение. Эке была отправлена ей и ее сестрами в Старый Дворец. Там ей и место. Всеми забытой и несчастной. Но, видимо, Гюленай не собиралась мирится со своей судьбой, рас уж продолжала пытаться вытащить себя с этого болота. Жаль только, что ее попытки тщетны. Внезапно Калфа остановилась в конце длинного темного коридора. В ее руках зазвенели ключи. Пара мгновений и двери перед ними открылись, освобождая проход в небольшие покои с минимумом мебели и каких-либо украшений. Фатьма невольно ухмыльнулась. Ее мать так любила наряжаться и по европейской моде обставлять свои покои, что подобный интерьер должен был показаться ей просто адом. Глубоко вдохнув, Султанша направилась прямо в покои, минуя Калфу, которая осталась в коридоре и так же молча, как и привела ее, прикрыла двери. Фатьма замерла у порога, напряженно окинув взглядом свою мать, которая заметно похудела за то время, что они не виделись. Сегодня на ней было довольно простое платье слегка тускловатого зеленого цвета без каких-либо украшений. Светлые волосы Госпожа уложила в довольно простую прическу, закрепив всю конструкцию той единственной короной, которую ей удалось с собой увезти. По правде говоря, Фатьма ожидала увидеть ее в состоянии похуже, но, кажется, женщина не привыкла оправдывать чужие ожидания. — Честно говоря, я ожидала увидеть здесь скорее Бирсен, нежели тебя. — вместо приветствия с улыбкой на лице произнесла Эке Гюленай, сидя на софе и с интересом наблюдая за дочерью. — Не льстите себе. — ядовито выплюнула Фатьма. Эке хмыкнула и вопросительно приподняла светлые брови. Она действительно не ожидала увидеть именно Фатьму. Ненависть между ними была взаимной, поэтому странно, что она вообще вспомнила о Гюленай. — Я пришла к Вам только чтобы выяснить один единственный вопрос. — с напором произнесла Фатьма, делая несколько шагов вперед и все еще не сводя взгляд с матери. Даже в этой ситуации Эке не падала лицом в грязь и уверенно принимала удары. Как бы Фатьма не пыталась, но у нее никогда не выходило с такой же грацией и улыбкой на лице переносить поражения. — Это Вы отравили Мехмета? — Фатьме не было причин долго тянуть или как-то "подготавливать" Гюленай к этой новости. Она просто сказала то, что ее интересовало и после ответа матери не намеревалась более задерживаться в этом месте. — Мехмет отравлен? — Эке резко выпрямилась, испуганно округлив глаза. — Не делайте вид, что ничего об этом не знаете. — нахмурила брови Фатьма, качнув головой. Девушка не верила в то, что мать не причастна. Эке всегда была хорошей актрисой. Вот только зачем ей было травить сына? — Я действительно ничего не знаю. — Эке приложила руку к груди туда, где у нее билось сердце, изображая искреннюю обеспокоенность. — Как он? По карим глазам Фатьмы Гюленай поняла, что ее дочь в полном гневе, что еще чуть-чуть и она сорвется. Но Эке планировала до последнего изображать страх и беспокойство. Султанша не знала как, но ее дочь правильно догадалась. Это Гюленай приказала отравить Мехмета. Правда, то, что ему подлили, вряд ли можно было назвать ядом. Это была скорее настойка некоторых корешков и цветов, которая действовала как своеобразное снотворное: вводила человека в глубокий сон. Судьба жертвы должна была решиться в довольно быстрые сроки. Или она получала противоядие, или состояние начинало ухудшаться вплоть до смерти. Конечно же, это был риск, но Гюленай надеялась, что во дворце не станут долго тянуть, а уж в том, что Амина ей подыграет, она была уверенна. В голове Эке невольно всплыл разговор с Карадюманом Агой, когда она попросила его достать эту настойку. Тогда мужчина сильно сомневался, но Султанша настояла. Хазан доставила настойку во дворец и поручила верной Хатун подлить ее в вино Падишаха, как ей и приказала Гюленай. Все шло по плану пока что. — Валиде, я вижу Вашу ложь. — с еще большим презрением сказала Фатьма, то сжимая, то разжимая кулаки. Ее раздражали отрицания матерью очевидного. — Прекрати, Фатьма. — протянула Эке. — Ты не всесильна. Заботься лучше о Лейле. Ее ты всегда боготворила. Да и это у тебя получалось лучше всего. Гюленай отвернулась от дочери, направляя взгляд в окно. Фатьме на мгновение показалось, что в голосе Эке промелькнули нотки обиды. Но этого быть не могло. Гюленай ведь сама отдала Фатьму в малом возрасте на воспитание Лейле. Она не могла теперь упрекать ее в том, что ведьму ее дочь воспринимает с большей любовью и привязанностью. Но факт оставался фактом. Эке с головой выдало то, как раздраженно она теребила ткань платья. — Она была для меня настоящей матерью. — желая посильнее уколоть Гюленай, бросила Фатьма. Это отчасти и было правдой. Каждый раз, когда Султанша пыталась вспомнить со своего детства что-то хорошее, перед глазами появлялось улыбающееся лицо Лейлы и ее тихий загадочный тон, которым она так часто рассказывала ей сказки на ночь, когда Фатьма убегала с дворца или оставалась у ведьм на ночь во время длительных походов отца. В ответ на слова Фатьмы, Эке повернулась к ней, одарив дочь полным ярости взглядом. — Я привела тебя к ней только потому, что хотела, чтобы ты что-то значила. — зло процедила Гюленай. — Чтобы ты научилась магии или хотя бы чему-то полезному, что смогло бы мне помочь в возведении Мехмета на престол. Но... — Эке сделала паузу и покачала головой. — ... ты разочаровала меня. — Для Вас всегда важнее был Мехмет. — с горечью произнесла Фатьма. Сжав кулаки до побеления костяшек, Султанша попыталась задушить в себе слёзы, предательской волной накатывающие на глаза. Эке оставалась ее матерью, как бы там ни было. В детстве девочке необходима была ее любовь. Она мечтала о том, чтобы Гюленай гордилась ею. Чтобы начала беспокоится о ней так, как беспокоилась о Мехмете. Чтобы читала ей сказки на ночь и приносила ромашковый чай, когда девочка не могла уснуть. Чтобы помогала выбирать платья и хвалила ее за успехи. Но все, что девочка, как и ее сестры, получила — призрачную заботу безликих нянь, которые нередко сменялись из-за довольно вспыльчивого нрава Эке Гюленай. — Я не прошу у Вас ничего, Валиде. — холодно, со сталью в тоне, произнесла Фатьма, скрещивая руки в замок перед собой и упирая взгляд в мать. — Просто скажите мне, где найти противоядие. Эке стойко выдержала взгляд Фатьмы, полный ненависти и презрения. За столько лет Гюленай уже привыкла к нему. Султанша не знала когда именно ее дочь начала меняться и замыкаться в себе, но в один момент Эке просто заметила, что она больше не улыбается широко, не рассказывает ей ничего и старается избегать и ее, и другое общества. Количество служащих Фатьма сократила до минимума и все чаще стала уходить к Лейле, больше не спрашивая разрешения у Гюленай. В ее карих глазах более не было ничего теплого и нежного, которое хоть иногда, но смягчало черствое сердце Гюленай, увлеченной борьбой за престол. Она будто вмиг потеряла одну дочь. И сперва Эке было действительно больно... Но лишь сперва. Фатьма горько улыбнулась каким-то своим мыслям и вновь набросила на голову капюшон длиной темно-синей накидки, в которой она и приехала сюда. Может, Джихангир был прав и Эке действительно была причастна к отравлению Мехмета, но говорить об этом явно не желала. Да и вряд ли она добьется у нее каких-либо подробностей насчет противоядия. Мать была слишком упряма и готова была все что угодно сделать ради власти. И эту поездку можно было бы считать неудачной, если бы не разговор о Лейле. Он натолкнул Фатьму на мысль о том, что, возможно, ее названная мать знает способ помочь брату. В любом случаи, Эке никуда со Старого Дворца не уйдет. Фатьма может вернутся к ней и во второй раз. Султанша уже развернулась к выходу, как вдруг Гюленай окликнула ее. Фатьма нехотя обернулась, приподнимая вопросительно темные брови. Она была абсолютно уверенна, что мать в итоге просто одарит ее очередной колкостью. Гюленай ведь так любила оставлять последнее слово за собой. Но где-то в глубине души отчаянно зашевелилось чувство надежды. Может, материнское начало все же победило? Фатьма ненавидела себя за то, что позволила этому чувствую хоть на мгновение затмить ее здравый рассудок. — Спрячь все свои травы, Фатьма. — предупреждающим тоном произнесла Гюленай. — На тебя может пасть подозрение. Сразу же после этих слов Эке отвернулась к окну, заставляя Фатьму теряться в догадках о том, насмешка ли это или забота. Сперва сестра Падишаха растерянно рассматривала профиль матери, а затем хищно улыбнулась, подозревая, что Гюленай вряд ли была способна хоть на капельку любви и милосердия. — Это угроза? — голос Фатьмы слегка дрогнул. — Да. Если не прекратишь попытки мне помешать. — многозначительно заключила Гюленай, громко позвав Калфу в знак того, что она закончила свой разговор с дочерью. Фатьма еще какое-то время сверлила взглядом карих глаз затылок матери, а затем медленным неуверенным шагом все же покинула ее покои, стремительно направившись к своей карете и даже не подождав Калфу, которая проводила ее к Валиде.